Клеопатра

– Я постараюсь познакомить тебя с кемнибудь толковым поближе.

– Познакомиться я могу и сама, только они все смотрят на меня, как на заморскую диковину, не принимая всерьез. – И тут же безо всякого перехода: – Ты будешь изменять календарь?

Любовница сменила тему разговора, это было на руку, потому что помочь Клеопатре стать в Риме своей он просто не мог, не издашь же закон, чтобы царицу считали умной и достойной собеседницей или посещали по определенным дням? Это прекрасно понимала и она сама, а потому жаловалась крайне редко, вернее, не жаловалась совсем, если он не заводил подобных разговоров.

Но среди холода и скуки были и свои радости, Непот исправно разыскивал и поставлял книги, иногда все же происходили интересные встречи.

Цицерон прислал узнать, примет ли его Клеопатра. Та чуть приподняла бровь:

– А почему нет? Конечно, приму. Это нужно написать или достаточно устного приглашения?

– Я передам слова госпожи Марку Туллию Цицерону.

– Жду его завтра к обеду. Других гостей не предвидится, и мы сможем о многом поговорить. Я наслышана об ораторском искусстве Цицерона, его многосторонних знаниях и талантах. Будет весьма интересно пообщаться с таким замечательным человеком. Передай, что жду с нетерпением, обрадована и польщена его намерением посетить мой скромный дом.

Присланный Цицероном на разведку Тирон едва сдержал ухмылку при словах о скромном доме. И без того роскошная вилла Цезаря в садах на Яникуле стараниями египетской царицы превратилась в сказочный дворец. Он склонил голову в знак приветствия и прощания и поспешил обратно, рассказать Цицерону, сколь богата эта чужестранка, сколь она обходительна и приветлива. А уж как рада принять у себя прославленного сына Рима!..

Цицерона обрадовали слова Клеопатры, старик был весьма чувствителен к лести и без ложной скромности полагал себя самым выдающимся римлянином. Кроме того, он прекрасно понимал, что Цезарь набрал невиданную силу и пора спешно становиться его близким другом. Для этого вполне подходило знакомство с любовницей всесильного диктатора. Марк Туллий уже знал, что египетская царица весьма образованна, владеет несколькими языками и немало времени провела в Мусеуме и его библиотеке. Тем больший эффект произведут на Клеопатру его действительно всесторонние знания и умение облекать мысль в слова.

Повод нашелся быстро – Цицерону якобы совершенно необходим труд из Александрийской библиотеки, чтобы закончить свой собственный. Весь вечер он возбужденно ходил из угла в угол, прикидывая, чем поразить неискушенную (в этом Цицерон ничуть не сомневался) египетскую царицу. Если бы его спросили, почему столь уверен в провинциальности Клеопатры, Марк Туллий не сразу понял бы. А как же иначе?! Вопервых, она чужестранка, вовторых, женщина. Рожденные на Востоке едва ли способны постичь все величие Рима, а женщины?.. Ну что с них возьмешь! Да, приходилось признавать, что и среди женщин встречаются весьма способные, например к поэзии и даже логическим рассуждениям, не говоря уже о хитрости и умении плести интриги. Но вот этим и ограничивается женский разум – плетением интриг и ведением светских бесед. Еще, правда, присмотром за хозяйством и бранью прислуги. С них достаточно. Настоящая мысль – удел мужчин!

Цицерон помнил встречу с отцом Клеопатры Птолемеем по прозвищу Авлет. Если дочь в него, то едва ли способна к серьезным размышлениям, папашу интересовала, помнится, музыка и даже собственная игра на флейте, что совсем не пристало правителю, это удел комедиантов.

А Клеопатра после ухода посланца бывшего консула распорядилась не только об обеде на завтра, это ни к чему, в ее доме принять несведущего в изысканной кухне Востока римлянина не слишком сложно в любой день, а о том, чтобы спешно разыскали все книги Цицерона, какие только возможно, и разузнали о нем подробно.

Приказания царицы выполнялись незамедлительно, потому уже через несколько минут она внимательно слушала рассказ о не слишком удачной карьере завтрашнего гостя, а еще через час Хармиону, читающую трактат Цицерона. Трактат понравился, а вот переводы с греческого совсем нет, Клеопатра поморщилась, пытаясь декламировать строчки Цицерона:

– У Германика куда точнее… Да и Гомера лучше бы не трогал…

– Ты ему об этом не скажи, – посоветовала Хармиона, – старик любит лесть, а не критику. Наживешь врага.

– Постараюсь, – вздохнула царица. – Хармиона, он нашел в Сиракузах надгробие Архимеда!

– За это его стоит похвалить.

– Его много за что стоит похвалить. Если мне не нравится его перевод Гомера, это не значит, что он плох. Возможно, я просто не столь хорошо чувствую латынь. Но тема для разговора уже есть – Архимед! Такие темы вовсе не интересуют Цезаря и остальных, я скучаю.

Марк Туллий отправился на виллу Цезаря в самом радужном расположении духа с предвкушением предстоящего маленького представления. В какойто миг он даже осадил сам себя: стоит ли общение с провинциальной самочкой таких ожиданий? Царица Египта… Ну и что? Негоже выдающемуся римлянину так радоваться ее приглашению к обеду.

И все же сдержаться не мог, но не столько изза самой Клеопатры, сколько понимая, что все будет пересказано Цезарю, а, следовательно, в который уже раз подтвердит диктатору его, Цицерона, уникальность и значимость.

Уже недалеко от Тибра навстречу носилкам Цицерона попался Децим Брут.

– Куда это ты?

Цицерону совсем не хотелось сознаваться, что он направляется к любовнице Цезаря засвидетельствовать почтение. Но тут же мелькнула мысль, что через Клеопатру можно узнавать многое о самом Цезаре. Услышав такое предположение, Децим Брут пожал плечами:

– Возможно. Попробуй.

Верный своей привычке загораться новой мыслью и убеждать других, Цицерон принялся расписывать выгоды такого знакомства, твердя, что они недооценивают влияние любовницы на диктатора. Разошлись с Брутом довольные новой задумкой, Марк Туллий обещал обязательно рассказать о своих впечатлениях и успехах.

– Не мешало бы и Сервилии познакомиться с египетской кошкой.

Тирон был прав, мало того, он не преувеличил, а приуменьшил восторг от нового состояния виллы Цезаря. Цицерон никогда не бывал в ней, но прекрасно понимал, сколь явные изменения внесла гостья. Такого обилия цветов, диковинных растений, золота до ее приезда наверняка не было. Хотелось крутить головой, чтобы не пропустить ничего необычного. Приходилось признавать, что вкус и художественное чутье у Клеопатры налицо. Если, конечно, это и ее распоряжения, а не просто плод работы разумных садовника и архитектора.

Сама царица вышла навстречу гостю, но ровно настолько, чтобы почтить его, одновременно не суетясь. Цицерон увидел перед собой невысокую, прекрасно сложенную молодую женщину. Некрасива, но стоило Клеопатре открыть рот, как Марк Туллий попал под власть этого голоса. Обаяние египетской царицы было обволакивающим, Цицерон забыл все свои намерения с первого слова поразить ее истинно римским умением вести беседу, напротив, сам полностью подчинился хозяйке.

Он и не помнил, как оказался в триклинии, где приготовлены всего два ложа, зато стол ломился от яств, точно за ним должны были возлежать по крайней мере десяток человек.

– Я не слишком сведуща в римских традициях застолий, потому прошу извинить, если чтото не так. Надеюсь, дорогой гость подскажет, если обнаружит недочеты…

Какие недочеты?! Слуги вышколены так, словно всю жизнь только и занимались прислуживанием на пирах у знати, от вида яств на блюдах и немыслимых запахов невольно начинали течь слюнки даже у сытого…

– Смею предложить не только яства, привычные для Рима, но и то, что подают в Александрии.

Цицерон уже не мог съесть ни кусочка, а слуги все несли и несли новые блюда…

Первая часть обеда осталась, несомненно, за Клеопатрой. Обильный стол, искусство повара, умение предложить яства и уговорить их попробовать, обаяние самой хозяйки надолго перебили у Цицерона его намерение подчинить своему влиянию любовницу диктатора, а затем и его самого, заставили старика забыть почти все мысли, с которыми тот отправился на виллу.

Вернула, как ни странно, беседа.

Постепенно, когда желудок уже был полон, а голова еще не перестала соображать, разговор принял нужное Цицерону русло. Он объяснил цель своего визита, сказал о рукописи. Царица понимающе кивнула, жестом подозвала к себе стоявшую позади нее женщину, не то служанку, не то родственницу, велела позвать своего помощника Аммония.

Человек явился быстро, видно, у Клеопатры не принято заставлять себя долго ждать.

– Нашему гостю нужна книга из библиотеки, распорядись, чтобы ее доставили в Рим и принесли Цицерону, где бы он ни находился.

Аммоний склонил голову в знак послушания:

– Книга будет доставлена, если такая в Александрии имеется.

Если честно, то Цицерон и сам не был в этом уверен, но все же важно кивнул:

– Я слышал об этом из достоверного источника.

Клеопатра чуть развела руками:

– В библиотеке был пожар…

Разговор перешел на саму библиотеку, они снова беседовали вдвоем, не считая той самой молчаливой женщины.

– Велики ли потери при пожаре?

– Любые потери книг всегда велики, – уклончиво ответила египетская царица. – Самое ценное, что могут оставить после себя люди, – это книги, так говорил мой отец. Я с ним согласна. Мудрость поколений невозможно передать по памяти, а папирусы сохранят все на многие века.

Цицерон кивнул, поражаясь тому, как ей удалось заучить столь длинную фразу. Мысль, что Клеопатра ничего не заучивала, а говорила от себя, ему даже в голову не пришла. Разве может быть столь велеречивой женщина, да еще и чужестранка?!

– Иногда личное общение значит не меньше. Когда я учился ораторскому искусству в Афинах, многое постиг именно со слов. Но ты права, царица, передать этот опыт следующим поколениям я могу только при помощи письма…

Разговор зашел о его пребывании в Греции и об Афинах. Чувствовалось, что Клеопатра гордится своей принадлежностью к эллинскому миру.

– Я слышала, что ты нашел в Сиракузах могилу Архимеда?

– Да, я потратил немало времени и сил, чтобы обнаружить ее. Это было весьма сложно, ведь известно только, что на надгробии сфера и цилиндр.

Последовал долгий рассказ о том, как он бродил по окрестностям, вглядывался в каждое надгробие, раздвигая кусты, убирая ветви деревьев. Клеопатра смотрела на Цицерона и думала о том, что он действительно выдающийся оратор, столько времени блистательно рассказывать ни о чем! В сущности все повествование могло свестись к нескольким фразам, но Цицерон, привыкший ко всеобщему вниманию и одаренный способностью из любой фразы делать целое выступление, привычно блистал остроумием. Постепенно Клеопатра перестала следить за содержанием и понастоящему увлеклась именно тем, что стоило ценить в риторике Цицерона – ораторским искусством. И получила огромное удовольствие. Трудно не восхититься, когда говорит великий оратор! Его голос обволакивал не хуже голоса самой Клеопатры, а слова сплетались в сеть, избежать которой было просто невозможно.

Но всему приходит конец, закончилось и долгое повествование философа. Последняя фраза «Это действительно оказалась могила великого Архимеда» вызвала у Клеопатры… аплодисменты! Таких очаровательных слушательниц у него еще не было! Польщенный Цицерон был почти влюблен в египетскую царицу, нет, не как другие мужчины, а в ее умение слушать и оценить услышанное.

И тут сама царица все испортила! Клеопатра стала расспрашивать гостя не только об Архимеде, а о… его достижениях как математика. Теперь восхищением горели глаза самой женщины, она утверждала, что Архимед не просто великий математик, а гениальный! Одна его догадка об объеме вытесненной жидкости чего стоит! Инициатива явно перешла к Клеопатре, потому как Цицерон, безусловно, был замечательнейшим оратором и философом, но вот в измерениях объемов тел преуспел не так, как Архимед.

Римлянину стало скучно. Даже лежа в уютном триклинии в гостях у обаятельной женщины он не был готов выслушивать речи о достоинствах того или иного математического метода! Почемуто Цицерона вовсе не поразили познания самой царицы.

Он не заметил, как чуть кашлянула стоявшая молча женщина, зато заметила Клеопатра, она мило улыбнулась:

– Но не только гениальными математиками славится Греция. Я слышала, что ты немало переводил с греческого. Даже Гомера?

Разговор снова вернулся к персоне самого Цицерона, и это заметно оживило угасшую беседу.

– Переводил.

– Не прочтешь ли чтонибудь? Буду очень признательна.

Цицерон приосанился, но тут же сообразил, что на память вряд ли чтото произнесет, это же не только что подготовленная речь и не блестящий экспромт. Чуть смущенно хмыкнул:

– Это было давно…

– Я могу предложить списки твоих переводов. Может, по ним прочтешь? Слышать автора куда более интересно, чем читать самой.

Старик снова приосанился:

– У царицы есть мои скромные переводы?

Сделав знак Хармионе, Клеопатра улыбнулась:

– Скромные? Цицерон известен своими ораторскими и литературными успехами не меньше, чем Архимед математическими.

Хармиона почти сразу подала Цицерону папирус с его собственным переводом Эпикура «О наслаждении». Не сказать, чтоб Цицерон считал его лучшим произведением, но не признаваться же в этом египетской царице, тем более он был польщен самим наличием такого перевода у Клеопатры.

И снова старик чувствовал себя уверенно, он блистал! Клеопатра слушала внимательно, даже чуть кивала головой. Цицерону уже показалось, что в лице египетской царицы он нашел благодарную слушательницу, как та вдруг снова все испортила однимединственным замечанием: не следовало ли вот здесь и здесь выразиться иначе? Было бы куда более верно по смыслу и ритмично. Скажи это кто другой или не в тот момент, Цицерон восхитился бы догадкой, но перед ним сидела чужестранка! Как она смеет советовать в переводах на латынь! Ведь латынь Цицерона всеми признавалась эталонной! Обидней всего то, что Цицерон сознавал правоту этой чужестранки.

Клеопатра, почувствовав, что снова все испортила, быстро перевела разговор на эпиграммы Цицерона, заявив, что ей очень нравятся слова о консульстве Каниния:

– «На диво был Канинийконсул бдителен: глаз не сомкнул он в собственное консульство!». Весьма остроумно.

Эпиграмма действительно получилась остроумной, но оценить ее мог только тот, кто знал, что Каниний пробыл консулом всего один день. Выходит, Клеопатра знала? В другое время Цицерон оценил бы остроумие самой царицы, но теперь ему было не до восторгов, настроение испортилось окончательно. Блистать категорически не получалось, слушательница оказалась не из тех, кто либо молча внимает велеречивому оратору, либо рукоплещет его словесным изыскам, не вникая в их суть. Египетская царица пыталась размышлять над услышанным! Цицерон привык, что женщины думают только над тремя вещами: как обмануть мужа, затмить подруг и нажить деньги. Наличие мозгов, способных рассуждать о достоинствах выкладок Архимеда или его собственных построениях латинской фразы, да еще и с советами, Цицерона вовсе не радовало.

Домой он возвращался в отвратительном расположении духа. Если бы рабы прислушались, то услышали, что их патрон ворчит в носилках:

– Советовать мне… «так было бы лучше»! Дурнушка с кривыми зубами… как посмела!..

Очень хотелось выплеснуть хоть комунибудь свое раздражение, но кому он мог пожаловаться на египетскую царицу? Не плакаться же друзьям, что женщина оказалась слишком умной! Цицерон все же выплеснул все, но предусмотрительно даже не на папирус, а на воск. Писал, не слишком разбирая слова, главным было не держать в себе накопившееся. И только когда целых три таблички оказались плотно покрыты буквами, философ с удовлетворением выпрямился и… быстрым движением разровнял воск!

А для себя решил, что ничего особенного друзьям не расскажет, мол, умна, конечно, но не так, как матроны. Что с нее взять, египтянка же…

Стоило Цицерону выйти вон, как Хармиона принялась выговаривать хозяйке:

– Ты нажила себе врага!

Клеопатра, и сама прекрасно понимавшая, что зря не сдержалась, строптиво фыркнула:

– Что ж мне, аплодировать ему до утра?!

– К чему тебе лишние враги в Риме?

Царица махнула рукой:

– А ну его! Самовлюбленный гусь! – И тут же вздохнула: – Но лучше него оратора все же нет и философа талантливей тоже. И латынь у него действительно образцовая.

– Просто он старик, которому хочется, чтобы все помнили о его заслугах, а молодые все чаще забывают.

– Да, Цезарь рассказывал, что каждая его речь начинается и заканчивается напоминанием о раскрытом в одиночку заговоре Катилины. Может, так и было, только как можно напоминать об этом всякий раз?

– Зря ты сказала про перевод, слышала же, что его латынь признается образцом.

Клеопатра вдруг лукаво усмехнулась:

– Значит, моя еще лучше! Хватит о Цицероне! Приготовь мне ванну, пора спать.

Потягиваясь в теплой воде, она улыбнулась мысли, как станет рассказывать Цезарю о замешательстве великого Цицерона. Кажется, Гай Юлий не слишком любил болтливого старика, хотя и признавал его заслуги и ораторское искусство.

Но долго размышлять о Цицероне не стоило, назавтра ей предстояла куда более трудная встреча – с римскими матронами, которых крайне редко можно гдето свести вместе – Сервилией, ее дочерью Юнией Терцией и Фульвией. Это не влюбленный в себя Цицерон. То есть они все три тоже влюблены в себя, но им советовать чтото не стоит совсем.

Действительно, интересная встреча, потому как мать и дочь были любовницами Цезаря, а с Фульвией жизнь столкнет Клеопатру через несколько лет, когда Марк Антоний бросит супругу, чтобы жениться на египетской царице.

Но тогда женщин больше всего интересовало, почему один из самых успешных любовников Рима Цезарь выбрал именно Клеопатру.

В кубикуле (спальне) было душно, изза холодного ветра и окно, и дверь плотно прикрыты, а два из шести горящих светильников коптили. Добавляла свое жаровня, на которой грелись щипцы для завивки локонов.

У Юнии с утра было отвратительное настроение, неловкая рабыня сожгла прядь волос и замаскировать это никак не удавалось. А перед этим помада от маски, накладываемой на лицо для улучшения его цвета, попала в глаза. И хотя в этом виновата была сама Юния – потерла глаз, наказали все равно служанку. В доме у Сервилии, где уже третий день жила Юния, потому что Кассий снова надолго уехал по делам, как и Марк Брут, слуг наказывали по любому поводу.

Пока обе рабыни вопили под плетьми во дворе, две другие дрожащими руками приводили свою госпожу в порядок. У причесывающей хозяйскую дочь рабыни пальцы все же дрогнули, и горячие щипцы коснулись шеи Юнии. Служанка в ужасе замерла. Когда, наконец, уложили последний локон в прическе, Юния придирчиво оглядела себя в зеркале, убедилась, что служанке удалось спрятать сожженный локон и его почти не видно, и вдруг вместо благодарности со всего размаха ударила рабыню по щеке. Та в ответ только виновато опустила голову. Возможно, быть бы и этой поротой, чуть покрасневшую шею Юнии немного саднило, но ее отвлекло сообщение о приходе Фульвии.

Вот кто не боялся никого и ничего! Фульвия дважды становилась вдовой, получая богатое наследство после смерти мужей, а теперь вышла замуж в третий раз, не побоявшись репутации Марка Антония как бабника и гуляки.

Фульвия пришла не к Юнии, а к ее матери Сервилии, хотя никогда не была ее приятельницей. Услышав из атриума чуть резковатый голос гостьи, Юния заторопилась. Видно, случилось нечто важное, если Фульвия, любившая поваляться в постели подольше, поднялась в такую рань и приехала в дом Сервилии без приглашения. Обычно визиты наносились куда позднее, ближе к вечеру.

Сервилия вышла к нежданной гостье тоже слегка удивленная, однако вида постаралась не подавать. Но Фульвии ли не понимать, что творится в умах у матери и дочери?