Клеопатра

Ей пришлось честно рассказать о своей выходке с приговоренным к смерти. Некоторое время Цезарь просто смотрел на Клеопатру, не в силах понять, чего ему хочется больше: убить любовницу или стиснуть в объятиях и вовсе не отпускать от себя, чтобы не натворила еще какихнибудь глупостей.

– Ты хоть понимаешь, что теперь говорят о тебе? Ведь люди охотно поверили в твою кровожадность и в то, что побывавшие на твоем ложе платят за это жизнью!

Чтото неуловимо изменилось в Клеопатре, та нутром почувствовала, что прощена, и поэтому фыркнула:

– В таком случае можешь гордиться, что ты единственный, кто остался после этого жив!

Цезарь видел перед собой прежнюю Клеопатру, ехидную и строптивую, подчинить которую просто невозможно, оставалось только любить.

– Иди сюда…

Вилла Цезаря на Яникуле сверкала огнями, была украшена немыслимым количеством цветов и благоухала самыми разными приятными ароматами – египетские царица и царь давали прием в честь своего прибытия в Рим.

Клеопатра разослала изящные приглашения немыслимому количеству гостей, кажется, на Яникул собралась половина Рима.

Вилла не была приспособлена для столь многочисленных приемов, ее триклиний не мог вместить такого количества пирующих, поэтому Клеопатра, воспользовавшись теплыми осенними деньками, распорядилась поставить ложа со столами прямо в саду под навесами. Чтобы гости все же не замерзли, повсюду стояли жаровни с углями, за которыми во избежание пожара неотступно следили рабы. В самом триклинии расположились только наиболее знатные гости. С ними находился малолетний царь, которому было сказано молчать как рыба! Но Птолемей и не владел латынью, чтобы беседовать с гостями, правда, гости легко говорили на греческом.

Клеопатра развлекала женщин, кроме того, ей пришлось, взяв в руки чашу с вином, последовательно обходить один стол за другим. В результате ее увидели все и почти никто.

Цезарь был один, у Кальпурнии сказалось перенапряжение, и она лежала, никуда не выходя из дома. Клеопатре даже не было жаль супругу диктатора. За день до этого царица проведала больную и преподнесла Кальпурнии необычный подарок – макет своего дворца в Брухейоне. Жена Цезаря не произвела на Клеопатру никакого впечатления, она еще собиралась поинтересоваться у любовника, где он откопал такую красивую, но неживую женщину? Существует, точно спит, разве можно быть такой слабой и беспомощной?!

Но пока Клеопатре было не до страданий Кальпурнии, она едва успевала обойти всех гостей. Пропустить никого нельзя, обиды ей не нужны.

Повара египетской царицы постарались на славу, одни ароматы чего стоили! Лукулловы пиры показались римлянам простыми пирушками по сравнению с тем, что творилось в садах Цезаря. Безумное количество блюд на любой вкус, когда смешались кухни римская, греческая и египетская, целые огромные кабаны, горы жареной и запеченной птицы, самая разная рыба, овощи, фрукты, великое множество самого разного печенья и сладостей… прекрасные вина, так любимое в Египте пиво, медовые напитки для тех, кто вина не пьет… Проще было сказать, чего не оказалось на столах.

Ловкие рабы подносили и подносили новые блюда, уносили пустые, убирали объедки, разливали напитки… И все это настолько незаметно, что гости иногда не понимали, кто же им прислуживает.

Появление перед гостями самой царицы произвело на всех сильное впечатление. Рядом с высоким сильным Цезарем Клеопатра казалась особенно маленькой и хрупкой. Она эллинка, а потому одеваться поримски не стала, ни к чему. И в волосах сиял царственный урей – знак власти в Египте.

Ткани не могли скрыть стройной фигуры, великолепной осанки, гибкости и изящества каждого движения царицы. Но такой цели и не было, напротив, Клеопатра старалась показать себя как дорогую статуэтку. В ней было все: царственность прямой спины, горделивая посадка головки, роскошные волосы, а еще приятность в общении, приветливость и умение выслушать собеседника… Гостей приятно удивили умение говорить на латыни, тонкие шутки, доброжелательность царицы.

Ктото пробормотал:

– Цезарь в женском обличье…

Наверное, это определение больше всего подходило Клеопатре. Мнение было единым: царица обаятельна и приятна в общении, но это все равно не патрицианка и не римлянка вообще! Самая замечательная египетская царица оставалась для Рима именно египетской царицей. Она египтянка, и этим все сказано!

Клеопатре не нужно приглядываться, чтобы заметить не только интерес женщин к Цезарю, но и понять, с кем его связывают интимные воспоминания. О связи диктатора с Сервилией знали все, в том числе двенадцатилетняя Клеопатра в свой предыдущий приезд в Рим. Но теперь царица увидела взгляд Цезаря, окидывающий фигуру дочери Сервилии Юнии Терции, и почувствовала, как сердце кольнула обыкновенная ревность. Это был взгляд человека, совсем недавно видевшего Юнию обнаженной!

Осторожно понаблюдав за любовником, Клеопатра с ужасом поняла, что права. Причем, это «недавно» действительно было недавно! Юния его любовница?! Одно дело царица Эвноя, которая гдето там далеко в Мавритании, и совсем другое римлянка Юния, стоящая рядом с Цезарем. Клеопатра поняла бы, будь это сама Сервилия. Умная, тонкая, даже в таком возрасте не потерявшая былой красоты, матрона вполне достойна диктатора. Но ее дочь… Юния удалась в отца, как и остальные дети Сервилии. Даже старший сын Марк Брут в своего отца тоже, хотя многое взял и у умной, красивой матери.

Но думать о Брутемладшем Клеопатре не хотелось вовсе, ее мысли занимала Юния, вернее, Цезарь с ней рядом. Только изощренность в придворных интригах и привычка скрывать свои настоящие мысли и чувства за улыбкой позволили Клеопатре не выдать эти самые мысли. И вдруг ее осенило. Знаком подозвав Хармиону, она произнесла поегипетски:

– Приготовь флакон.

Та покачала головой:

– К чему, царица, все и так от тебя без ума…

В ответ Клеопатра только сверкнула глазами.

Марк Антоний был в дурном расположении духа с самого дня возвращения Цезаря. Он не оправдал доверия диктатора, наделав массу ошибок, пока правил Римом за него. Цезарь никогда не устраивал разносов, но умел так попенять, что лучше бы накричал. Марк Антоний чувствовал себя провинившимся щенком и от этого злился еще больше. Единственная отдушина – красавицажена Фульвия – напропалую кокетничала с очередным поклонником. Это Марка не беспокоило, он прекрасно знал, что дальше кокетства дело не пойдет, они еще слишком любили друг друга, чтобы изменять.

И вдруг он почувствовал непонятное волнение. Так всегда бывало, когда рядом появлялась потрясающая женщина и предстояло ею овладеть. Но, оглянувшись, Марк Антоний увидел только египетскую царицу. Маленького росточка, не слишком красивая, она была, однако, очень стройна и обаятельна. Кто бы мог подумать, что из того гадкого утенка, что всегда находился рядом с Птолемеем Авлетом, вырастет чтото путное?

И все равно Клеопатра в понятие потрясающей женщины у Марка Антония не входила. У него была Фульвия – красавица и распутница, Марк только недавно расстался с Кифеидой – самой красивой актрисой Рима, а потому смотреть на носатую царицу не намерен. Это Цезарю нужно беседовать с женщиной, прежде чем повалить ее на ложе, Марк мог обойтись и без таких прелюдий. В крайнем случае, можно предложить ей запрещенное вино.

Но чтото необъяснимо влекло к Клеопатре завзятого ухажера. Он и сам не понял, почему великоватый нос царицы стал совершенно не заметен, зато ее глубокие синие глаза превратились в омуты, в которых захотелось утонуть. Марк почувствовал, что теряет голову. Его не пугал даже гнев Фульвии, правда, молодой муж все же скосил глаз, убеждаясь, что супруга исчезла в какихто зарослях с очередным поклонником. В их браке такое позволялось, это помогало сохранить отношения.

И Марк Антоний пустился во все тяжкие, он неожиданно для себя принялся сыпать комплиментами, пытаясь рассмешить царицу. Правда, комплименты бывалого вояки были под стать его репутации – грубоваты и на грани приличия. Зато от души!

Цезарь увидел старания своего помощника и быстрым шагом направился к Клеопатре. У Децима Брута, заметившего назревающий конфликт, хватило ума оттащить Марка в сторону, якобы по очень важному делу. Когда тот стал сопротивляться, Децим просто сообщил, что Фульвия все видит. На голову Марка словно вылили сосуд холодной воды. Как бы ни была обаятельна египетская царица, ссориться со своей Фульвией он не желал!

– Ваше величество, если вы не прекратите кокетничать с Марком Антонием, я прикажу заключить его под стражу…

Клеопатра кивнула:

– Согласна. А я в ответ выцарапаю глаза Юнии Терции.

Цезарь усмехнулся:

– И будете выглядеть весьма глупо, потому что поводов для наказания Марка Антония у меня предостаточно и без вас, а Юния перед царицей ни в чем не провинилась.

Глаза Цезаря впились в лицо Клеопатры, любопытно, что она ответит? Та совершенно серьезно согласилась:

– Вы правы, диктатор, с моей стороны нелепо набрасываться на Юнию с кулаками. Я прикажу ее отравить, а с оставшимся вдовцом Кассием закручу интрижку.

Не успел Цезарь ахнуть от такой перспективы, как Клеопатра попросила:

– Не мог бы диктатор указать мне еще когонибудь из гостей, кто не имеет перед ним вины?

Игра затянулась. С улыбкой на устах Цезарь прошипел:

– Если ты вздумаешь когото соблазнить, я найду у него вину!

В ответ прозвучало:

– Договорились. Если я увижу, что ты когото раздеваешь взглядом, я ее отравлю!

Несколько мгновений они смотрели в глаза друг дружке, прекрасно сознавая, что угрозы не пустячные, а потом… расхохотались.

Со стороны могло показаться, что два правителя обсуждают какойто проект и уместной шуткой скрепили договоренность.

Всего один человек понял, что это вовсе не межгосударственный разговор. Сервилия, пристально наблюдавшая за Цезарем и египтянкой, поспешила подойти. Увидев приближающуюся многолетнюю любовницу, Цезарь пробормотал сквозь зубы:

– Сервилию не тронь, я с ней давно не сплю…

– Знаю, иначе давно придушила бы…

И Цезарь не был уверен, что это шутка. Птолемеи всегда безжалостно убирали тех, кто вставал у них на пути.

– Это единственная римлянка, достойная тебя, – бросила Клеопатра, делая шаг к подходившей Сервилии.

Прекрасно сознавая, что у нее не слишком ровные зубы, царица умудрялась улыбаться, почти не показывая их, при этом щеки становились совсем пухлыми.

Но в тот момент Цезарь вполне понимал мужчин, просто пожиравших глазами Клеопатру, он сам не мог дождаться окончания приема, чтобы стиснуть строптивую любовницу в объятиях.

А среди гостей творилось чтото невообразимое. Каждый стремился если не прикоснуться, то хотя бы оказаться рядом с египетской царицей. Даже те, кто еще час назад морщил нос от ее внешней некрасивости, теперь были готовы признать Клеопатру первой красавицей не только Рима, но и всего мира.

Еще раз Клеопатра применила тайное средство жрецов, когда… выступала перед сенаторами.

Это получилось неожиданно. Рассказывая о чемто, Цезарь усмехнулся:

– Тебя бы к нам в сенат, ты бы показала этим соням, как надо вести дела!

Посмеялся добродушно, у него было хорошее настроение, а Клеопатра все приняла серьезно. Идея выступить перед сенаторами ей очень понравилась. Сначала Цезарь отбивался, как мог, а потом вдруг подумал: почему бы и нет? Но одно дело придумать такую выходку с любовницей и совсем другое – воплотить в жизнь. Это не триумфальный въезд в Город, сенаторы вряд ли согласятся, чтобы правительница чужой страны, да еще и женщина появилась в Курии.

Выход нашла сама Клеопатра, она лукаво блеснула глазами:

– Цезарь, а ты предложи им послушать меня в храме Беллоны, все же я получаюсь правительницей побежденной страны…

Задумка была гениальной, храм Беллоны – место, где встречали послов стран, с которыми либо предстояло договориться о мире, либо объявить войну. Находился он вне границ Города, сенаторы заседать там могли в случае необходимости, когда не желали допускать в Рим когото из чужих.

– А для тебя это не будет унизительно?

– Я надеюсь, после этого мне не запретят появляться в Городе? – с деланым испугом округлила глаза Клеопатра.

– Это смотря как ты себя будешь вести в храме.

Сначала предложение Цезаря выслушать египетскую царицу было встречено почти с возмущением, но он спокойно подождал, пока шум утихнет, и продолжил:

– Отцысенаторы, мы можем согласиться на ее просьбу при одном условии…

– Какие могут быть условия?! Допустить женщину в Курию и слушать ее там, где выступали Клодий и Катон?! Это же святотатство!

Цезарь с трудом сдержался, чтобы не крикнуть, что Клеопатра в чемто умнее многих сенаторов. Подняв руку в знак внимания, он снова дождался тишины.

– Если мне будет позволено, я закончу свое предложение. Мы можем согласиться на ее просьбу с одним условием… – голос Цезаря становился все громче, чтобы перекрыть возмущенное шипение сенаторов, – если примем ее не в Курии, а в храме Беллоны. Этим не будет нанесено оскорбление памяти погибших, но высказано уважение к стране, из которой приходит основной поток хлеба для наших домов. Царь Египта слишком молод, чтобы представлять страну, за него выступит царица. Не везде приемлемы наши порядки, во многих странах женщина может править, если она разумна и тверда.

Возражать было нечего, пришлось соглашаться. Правда, большинство сенаторов, выходя из Курии, ворчали, что попросту не придут в храм, пусть говорит перед пустыми скамьями. Если честно, то Цезарь тоже боялся этого, а потому принял меры. Он лично попросил всех, кто был ему чемто обязан, прийти.

Клеопатра, услышав такую угрозу, рассмеялась:

– Куда они денутся! Придут даже из любопытства.

Женщина оказалась права: именно любопытство и привело большинство сенаторов в храм Беллоны.

Клеопатра категорически отказалась заранее сообщить Цезарю, о чем будет говорить:

– Там и услышишь.

Он подозревал, что для нее главное – появиться.

– Только не вздумай привести львов на поводке или одеться, как танцовщица.

И снова любовница фыркнула:

– Не глупее твоей Юнии!

В день выступления Цезарь переживал так, словно он сам должен был говорить перед большой толпой, причем совершенно обнаженным. За себя никогда не боялся, а вот изза Клеопатры волновался.

Кальпурния с грустью заметила:

– Ты так беспокоишься за египетскую царицу… Не съедят ее сенаторы.

Хотелось ответить: конечно, не съедят, она сама кого хочешь съест.

Ничего страшного не произошло, но выступление получилось не менее триумфальным, чем появление в Городе или ее прием.

Вопреки опасениям Цезаря, оделась Клеопатра как подобает, не в египетский калазирис, а в греческое платье спокойной, хотя и достаточно заметной расцветки, подчеркивающей ослепительный синий цвет ее глаз. В волосах уже ставший диктатору привычным урей. На руках скромные браслеты, на шее жемчужное ожерелье, взглянув на которое, Цезарь порадовался, что рядом нет Сервилии, умерла бы от зависти.

Сенаторы расселись по скамьям, надменно поглядывая на входную дверь. Посмотрим, какова эта царица. Некоторые были на приеме Клеопатры и помнили свое потрясение от ее очарования, но то прием, пир, где царица была хозяйкой, а здесь она даже не гостья. Ей просто милостиво разрешили показаться.

Диктатор встал навстречу появившейся в двери царице. В конце концов, она правительница соседней страны. Остальные молчали.

В полной тишине Клеопатра прошла в центр зала, предназначенного для приемов. Он невелик, все же не так часто в храме Беллоны принимали послов, да и не собирался там весь сенат. Не было заметно, что женщина волнуется.

Только сама Клеопатра знала, чего ей стоило держаться прямо и не струсить. Одно дело принимать послов у себя, сидя на троне в окружении советников, придворных, охраны, и совсем другое – самой быть в положении принимаемой. Она понимала, что Цезарь не даст в обиду, но как же не хотелось поставить его в положение, когда будет необходимо защищать. Нет, ее никто не собирался обижать, только вот посмеяться могли.

Шагнув в зал и поняв, что приветствовать никто не собирается, привыкшая к выражениям восторга и радости при своем появлении Клеопатра чуть не растерялась, но почти сразу взыграло: ах так?! Ну, держитесь, надменные гусаки!

Прямая спина, горделивая посадка головки, чуть насмешливый взгляд синих глаз… Большинство сенаторов прекрасно знали, что это любовница диктатора, а потому вглядывались особенно внимательно. И были разочарованы. Ничего особенного, любовница оказалась некрасивой.

– Отцысенаторы, приветствую вас от имени Египта!

Произошло чтото непонятное. Стоило зазвучать этому грудному низкому голосу, как всех словно подменили. Теперь завернутые в тоги с каймой важные мужчины были готовы вылезти их своих тог, чтобы оказаться ближе к этой маленькой хрупкой женщине. Голос завораживал, притягивал и заставлял забыть обо всем. Оставалось понимание, что говорит складно, уверенно, разумно. О чем? Уже через минуту никто не мог вспомнить это, но в тот момент точно знали, что горячо поддерживают!

Цезарь с изумлением смотрел то на Клеопатру, уверенно державшуюся перед сенатом Рима, то на сенаторов, которые просто позабыли, что перед ними женщина. К тому же чужестранка. Еще мгновение, и они начнут аплодировать!

Клеопатра напомнила, что римский народ всегда был гарантом свободы Египта, что еще ее предки завещали народу Рима беречь законную власть в Александрии, а ныне таковой является она и ее муж Птолемей. Никому не пришло в голову задать дурацкий вопрос о малолетнем муже, о сыне, о том, как Клеопатра эту власть получила…

Та рассказала сама:

– Противники законной власти в Египте, как вам известно, убили консула Рима Помпея и противились выполнению завещания моего отца, царя Птолемея, на стороне которого выступил Рим. Цезарь смог установить порядок в Александрии и наказать виновных в гибели Помпея.

Знала чем взять. Получалось, что Помпея убили злодеи, а Цезарь навел порядок, который теперь не признать просто глупо. И тех самых злодеев наказал. Помпея жалко, Цезарь герой, а власть Клеопатры должна быть незыблемой, потому что законна с одобрения Рима.

Возражать нечем, даже самые строптивые должны бы признать правоту египетской царицы, но никто и не возражал. Клеопатра еще говорила о том, что после такого восстановления новой законной власти в Египте лучшего друга для Рима не существует, это будет его оплот на всем Востоке, отныне и пока она жива, ее страна верный союзник Рима!