Помоги проекту - поделись книгой:
И вот возникает вопрос: как с ними обходиться? В пятидюймовых PocketBook 360 ссылки отображаются их номерами, по которым можно «прыгнуть», ознакомившись с содержанием ссылок, и вернутся обратно к базовому тексту. При чтении художественного текста ссылки редки. Так что с такой небыстрой процедурой вполне можно мириться (тем более что последовательность нажатия кнопок программируешь сам, как тебе удобно…). Тем более на пятидюймовом экране, удобном для ношения в кармане.
Но бывают книги, изобилующими ссылками и примечаниями. Ну, например, исторические и историко-публицистические работы (где на каждое утверждение – ссылка). И бывают читалки с экраном побольше, дюймов в шесть. Так вот, для таких текстов и для таких читалок более удобными бывают те варианты отображения, где текст примечания отображается внизу экрана. Так, к примеру, было на древней, лет четырёх или трёх возрасту, читалке LBook V3. Пришлось порыскать в поисках её «по заявкам трудящихся»; правда, и купить можно с хорошей скидкой.
Ещё несколько слов об одном забавном факте. Есть такой класс любительских телескопов, как «Travel». Это, как правило, небольшие короткофокусные рефракторы (или более дорогие зеркально-линзовые агрегаты) на азимутальном штативе. Одинаково пригодные для наблюдения и земных, и небесных объектов. Дают они прямое изображение, в отличие от «классических» телескопов.
От зрительных труб отличаются наличием искателя — маленькой «трубки» 24х5, скажем. Непременно должны вместе со штативом паковаться в удобный прилагаемый рюкзачок. Их можно взять с собой в поездку к Красному морю. Или поглядеть на птиц в лесу. (В городских условиях они уступают длиннофокусным рефракторам…)
Так вот, забавно то, что даже к самым дешёвым, стодолларовым моделям таких устройств прикладывают диск с цифровым планетарием. Даже начальное знакомство с небом, некогда породившим точные науки, ныне идёт через цифру, что и учитывают проектировщики наборов!
Александр Амзин: Силой данного мне природой мозга
Станислав Лем в своей бессмертной книге «Сумма технологии» пишет об усилителях интеллекта. Что это точно, он не знает, но даёт определение через функцию: усилитель интеллекта должен усиливать интеллектуальные способности в той же мере, как машина на производстве усиливает физические способности рабочего.
Речь в книге, которая написана в шестидесятых годах прошлого века, идёт об усилении разума, его, говоря на модном английском, reasoning capability в десятки, сотни и тысячи раз.
Так, наши огромные списки контактов, архивы электронной почты, программы вроде Evernote, Dropbox, SpringPad – это лишь усилители, растяжители нашей памяти. Нам очень трудно держать в голове весь наш инструментарий, не хранить в амбаре все данные, которые могут стать пищей для нашего ума.
Человечество очень хорошо умеет использовать усилители памяти. Есть даже знаменитый анекдот, в котором Эйнштейн не понимает, зачем Эдисону знающий помощник, ведь всё, что нужно, можно найти в справочнике. Кажется, они говорили о разном. Эйнштейну нужно было помнить многое, а Эдисону нужен был дополнительный модуль в свой интеллект, как доктору Хаусу необходима его команда для правильной постановки диагноза.
Монтень, говорят, обладал ужасно слабой памятью. Это свойство, напротив, помогало ему усиливать свой интеллект. Уже виденное он принимал за нечто новое и воспринимал его больше разумом, чем ассоциативным механизмом памяти. Таким образом, крепкая память не гарантирует хороших результатов при решении интеллектуальных задач. Иначе бы самыми умными в мире людьми были зубрилы и начётчики.
Google, «Яндекс» и другие поисковики? Вряд ли. Это сокращатели времени. Если ранее на поиск нужной информации уходили недели (и именно поэтому для серьёзной работы старались сразу отыскать труд посолиднее, а не научно-популярную компиляцию), то теперь процесс сократился до нескольких минут.
Опять же, это не усиливает наши интеллектуальные способности, не позволяет улучшить нашу способность делать качественно новые умозаключения. Это всё равно что назвать усилителем физических способностей переход с ручного управления производством на полуавтоматическое при прочих равных. Стало удобнее, но поднимаемый груз тот же.
В 2009 году в The New Yorker вышла замечательная статья про искушающий мир фармацевтических нейроулучшителей, или, проще говоря, таблеток – обычно амфетаминов. С помощью этих волшебных пилюль студенты действительно могли писать и сдавать большее число работ приемлемого качества и значительно повышали свою производительность труда.
Другое дело, что это пример некачественного усилителя. Во-первых, он вреден. Во-вторых, он не обеспечивает качественного прорыва, а предлагает лишь сделать больше, а не лучше. Наконец, в-третьих, эффект нестабилен – герой статьи рассказывал о том, как его внимание внезапно рассеивалось, как он страдал от многословия, как в целом уровень его работ скорее был ниже обычного из-за чрезмерной торопливости.
Впрочем, нельзя сказать, что усилителей не существует как класса.
Однажды на одном из форумов я обнаружил интересное мнение. Автор между делом называл усилителем интеллекта обычную маркерную доску. Действительно, письменность и визуализация были первыми долемовскими примерами раскрытия возможностей нашего разума. Пожалуй, к ним же можно отнести счёты, калькулятор и тому подобные вещи.
Но если говорить о современности, примеры назвать сложно. Я вижу только два направления, но ни одно пока не обещает роста возможностей нашего разума в сотни и тысячи раз.
Первый путь – сервисы вроде Wolfram Alpha. Они позволяют получить информацию, которой нет в Сети. Популярный пример – рассчитать, где будет находиться МКС. Например, узнать, где будет МКС ровно через год. Это даже не калькулятор 2.0, а примерно калькулятор 8.0.
Второй путь – сервисы, позволяющие быстро, качественно, эффективно и коллективно решать поставленные задачи. Другими словами, сервисы, в которых интеллект группы не равен интеллекту самого глупого участника.
Особенно такие сервисы, наверное, пригодились бы в парламенте, и как можно быстрее, ведь сумма разума на планете постоянна, а население быстро растёт.
Василий Щепетнёв: Гимн усталому караулу
Всю весну семнадцатого года Россия радовалась. Свобода! Царь отрёкся от престола, стал заурядным гражданином Романовым, и потому следовало ждать прогресса и процветания, которые, по слухам, уже стояли на пороге.
Почему и как именно падение монархии открывает путь ко всеобщему благу, толком не знал никто. Исторические примеры, скорее, сулили обратное: вслед за отсечением головы Людовика Шестнадцатого вместо процветания пришли террор и голод. Но то Франция, у нас же всё будет иначе.
Незнакомые люди обнимались и радовались: наконец-то! дождались! пришла желанная пора свободы, равенства и братства! То, что после объятий порой исчезали часы, кошельки и прочие нужные предметы, огорчало, но что значит пропажа часов по сравнению с революцией! Радовались гимназисты: теперь, верно, отменят экзамены, поскольку экзамены ограничивают свободу и не способствуют равенству.
Радовались учителя, особенно учителя сельские: новое правительство, конечно же, увеличит им жалование раза в два. Или даже больше.
Радовались юристы: примут новые законы, отменят старые, и все сделки, все гражданские и уголовные дела придётся пересматривать заново, что повысит и значение, и благосостояние законников всех уровней.
Радовались писатели и журналисты: вот теперь, когда цензура окончательно уйдёт в небытие, они смогут работать вольно, не оглядываясь на тюрьму, а раскрепощённый народ будет расхватывать написанное прямо из-под пера.
Радовались врачи, хотя спроси их: чему, господа, радуетесь? — вряд ли бы ответили. Разве что за коллегу, Шингарёва Андрея Ивановича, который вдруг стал министром земледелия (sic!).
Обычным времяпрепровождением весны семнадцатого было посещение митингов, более того – активное участие в них. Хорошие ораторы были нарасхват, на хороших ораторов ходили как на трагиков, оперных кумиров или чемпионов по французской борьбе. Но митингов много, на всех первостатейных ораторов не хватало, и выступали ораторы второй статьи, а то и просто доморощенные: гимназисты, студенты, помощники присяжных поверенных.
Страсть к митингам оказалась сродни страсти к водке, сами митинги отчасти заменяли нехватку последней, приводя участников в состояние восторженности: как же, ухватили историю за косу, теперь ей от нас не отвертеться.
Митинги обычно завершались принятием какой-нибудь резолюции: чтобы хлеба вволю, чтобы цены не росли, чтобы экзамены отменили, а были резолюции и совсем причудливые: разрешить гимназистам курить в присутствии преподавателей и жениться. Каким образом резолюции воплотятся в жизнь, не думали. Как-нибудь, то ли через Всемирный Разум, то ли через Всероссийское Учредительное Собрание. На последнее возлагали не надежды – уверенность. Почему-то думали, что Учредительное Собрание разом переменит жизнь и державы в целом, и каждого гражданина в отдельности, так что никто не останется обиженным.
Правда, ликование всеобщим всё-таки не было.
Крестьяне примеривались к помещичьей земле, но радоваться не торопились: сначала нужно землю получить, вспахать, засеять, урожай вырастить, убрать, засыпать в амбар, и только затем радоваться. Рабочие тоже радоваться не спешили: цены на продукты росли много быстрее, чем в царское время, а есть хотелось по-прежнему. И солдаты отчего-то не торопились на фронт радостно выполнять долг перед союзниками: с какой, собственно, стати они должны английской короне и французскому парламенту?
Но крестьяне, рабочие, солдаты – это несознательная масса, и люди передовые тянули эту массу в аудитории, на площади, в театры и цирки, где и слушали, и произносили речи, и принимали решительные резолюции. Щёки розовели, груди вздымалась, сердца бились в унисон. Жизнь казалась одним упоительным мгновением.
Ах, если бы май никогда не кончался, если бы весна революции длилась вечно!
Но так не бывает. Прошло лето, наступила осень. Сначала сентябрь, а потом и октябрь. И оказалось, что коса истории совсем не девичья и что хвататься за неё не следовало ни в коем случае. Юристы, гимназисты и учителя сиять перестали, а многие просто куда-то пропали. Писатели старались прочитать где-нибудь за половинный паёк лекцию о Некрасове или Чернышевском, журналисты после ликвидации небольшевистских изданий меняли либо убеждения, либо профессию, торговля прекратилась, а Учредительное собрание было распущено в связи с усталостью караула.
Повезло.
Усталый караул – это прекрасно. Люди с винтовками, с гранатами и штыками хотят поесть и поспать. Им нет дела до бойких говорунов. Пусть только поскорее очистят помещение, и ладно.
Будь караул бодрый, может, никто из здания Таврического и не вышел бы. Вон, к Шингарёву и Кокошкину бодрые пришли, и что получилось…
Кивино гнездо: Беззаконие роботехники (окончание)
- Вторая часть статьи. Начало читайте здесь.
Одна из главных проблем с применением роботов на войне — это зачастую негативное отношение людей к подобной технике, особенно в тех странах, где её применяют.
Патрик Лин признает, что сегодня всё чаще слышны критика и слова о том, что использование дронов в войне или миротворческих миссиях не помогает Америке «завоевать сердца и умы» местного населения. Например, быстро стало ясно, что естественное желание американцев отправить своих роботов патрулировать Багдад ради поддержания мира и спокойствия в городе воспринималось бы населением просто как нежелание «освободителей» физически контактировать с местным населением.
Что же касается применения дронов в боевых действиях, то противники США регулярно изображают американцев как нечестных и трусливых — за откровенное нежелание вступать при сражении в непосредственные контакты человека с человеком.
Американские аналитики признают, что этот аспект боевой роботехники играет на руку противникам — подпитывает их пропаганду, в итоге приводя к появлению новых боевиков и террористов.
Ещё один источник проблем — грубые и неуклюжие попытки сформировать позитивный образ боевых роботов в глазах американской общественности и международного сообщества.
В качестве примера Лин приводит транслировавшееся не так давно интервью по телевидению, в котором один из высокопоставленных американских военных отвечал на озабоченность общества тем, что дроны делают войну чересчур простым и лёгким занятием. Опасение людей вызывает то, что с помощью таких дронов-самолётов, вооружённых ракетами, их операторы, находящиеся за многие тысячи километров в комфортной и абсолютно безопасной обстановке, способны наносить смертоносные удары по целям, которые для них ничем не отличаются от антуража видеоигры.
Отвечая на эту озабоченность, военный начальник не придумал ничего умнее, чем уподобить применение дронов США действиям библейского героя Давида, который использовал пущенный из пращи камень для победы над гигантом Голиафом. По мнению этого военного мыслителя, раз Священное писание подразумевает право Давида на использование метательного орудия, значит, оно оправдывает и американские дроны, вооружённые ракетами.
Даже оставляя в стороне саму логику столь сомнительной аргументации, несложно сообразить, что отсыл к религиозным текстам для обоснования своей правоты в нынешних военных конфликтах не может приводить ни к чему иному, кроме как к дополнительному усилению трений и разжиганию ненависти.
Ещё одна проблема, связанная с применением военных роботов: дроны, вооружённые ракетами и другим оружием летального действия, могут не соблюдать международных законов о гуманном поведении при боевых действиях. То есть, иначе говоря, общепринятых законов войны.
Например, критики боевой роботехники отмечают, что нельзя позволять роботам принимать свои собственные решения об атаке, потому что роботы не имеют технической возможности отличать сражающихся от тех, кто не участвует в сражении. То есть роботы не отвечают «принципу различения», который имеется в документах вроде Женевской конвенции.
Этот принцип требует, чтобы оружие никогда не было нацелено на тех, кто не участвует в сражении. Однако неоспоримо, что для робота чрезвычайно сложно отличить террориста, направившего на него свою пушку, от, скажем, девчушки, указывающей на него рожком с мороженым. Хуже того, в реальных условиях сегодняшних войн даже людям порой бывает чрезвычайно непросто соблюдать этот принцип, поскольку боевик в Афганистане, скажем, легко может выглядеть точно так же, как обычный местный пастух, нередко имеющий при себе автомат AK-47, чтобы защищать свое стадо коз.
Другой предмет для серьёзнейшего беспокойства — то, что использование летальных роботов легко оборачивается непропорциональным применением силы относительно масштаба военной задачи. Имеются в виду так называемые «сопутствующие потери» или непреднамеренные смерти оказавшихся поблизости и ни в чём не повинных гражданских людей. Сегодня на Ближнем Востоке такое происходит сплошь и рядом — при ударах ракетами Hellfire, запускаемыми с борта дрона-самолёта Reaper для уничтожения ещё кого-то из выслеженных предводителей противников.
Спрашивается: какова «приемлемая степень» соотношения убитых невинных людей за каждого ликвидированного таким вот манером «плохого человека»? Два к одному? Или десять к одному? А может быть, и пятьдесят к одному?
Мало того, что никто и нигде в международном законодательстве не зафиксировал это численное соотношение. И тянется эта неопределённость, естественно, неслучайно. По свидетельству Лина, руководители некоторых стран вполне допускают ситуацию, при которой уничтожение врага ценится настолько высоко, когда соотношение «тысяча к одному» или даже больше того кажется допустимым в качестве «сопутствующих потерь".
Переходя к теме, особо актуальной для разведывательного сообщества, эксперт подчёркивает, что линия раздела между войной и шпионажем ныне становится всё более и более размытой.
Исторически складывалось так, что шпионаж не принято рассматривать в качестве подобающей причины для вступления в войну, поскольку война традиционно определяется как вооружённый физический конфликт между политическими сообществами.
Однако по той причине, что ныне всё больше и больше ценностей государства оказывается или в цифровой форме, или основано на информации, то делается вывод и о возможностях теперь атаковать — и соответственно быть атакованными — с помощью «некинетических» средств вооружения, то есть посредством кибероружия, которое выводит из строя компьютерные системы противника или похищает важную для него информацию.
Непосредственным отражением этих идей стало то, что в 2011 году США объявили как часть своей киберполитики задекларированное право «реагировать применением кинетического оружия в ответ на некинетическую атаку».
Проецируя все эти тенденции на конкретную тему о роботехнике в войне и шпионаже, можно отметить следующие проблемы. Если линия раздела между шпионажем и войной становится всё более размытой, а для шпионажа используется робот, то при каких условиях это можно считать актом войны?
Например, вполне реалистичная ситуация: если шпионский робот, пытаясь избежать захвата, случайно нанесёт на чужой территории вред иностранному гражданину? Может ли это событие стать искрой для начала вооружённого конфликта? Или совсем правдоподобный сценарий: что было бы, если бы при недавнем случае с дроном ЦРУ, захваченным в Иране, он случайно упал на школу или военную базу?
Несчастные случаи с роботами — это абсолютно правдоподобный и вероятный сценарий происшествий, уже ныне случающихся повсеместно.
В сентябре 2011 небольшой разведывательный дрон-самолёт RQ-Shadow столкнулся с военным транспортным самолётом в Афганистане, заставив того совершить аварийную посадку. Летом нынешнего года при тестовом полёте боевого дрона-вертолёта MQ-8B Fire Scout в США его операторы потеряли управление роботом примерно на полчаса, в течение которых машина пролетела свыше 20 миль в направлении строго ограниченного для полётов воздушного пространства вокруг Вашингтона. Несколько лет тому назад в Южной Африке, при демонстрации новой пушки-робота «Эрликон», способной автоматически поражать цели ПВО, произошёл технический сбой, из-за которого робот открыл огонь по окружающим его людям, убив девять человек и ранив ещё четырнадцать.
Ошибки и несчастные случаи, как известно, происходят с технологиями все время. Поэтому было бы крайне наивно предполагать, что столь сложная вещь, как робот, может быть сделана с гарантированным иммунитетом к подобным проблемам.
Более того, внедряемые ныне боевые роботы с некоторой степенью автономности в своих решениях поднимают закономерные вопросы о том, кто должен нести бремя ответственности за возможный вред и ущерб, наносимый роботом. Даже если этот ущерб наносится случайно, а не предумышленно.
Понятно вроде бы, что сам робот никакой ответственности понести не может (впрочем, кому-то, судя по комментариям Патрика Лина, даже эта мысль отнюдь не представляется совершенно очевидной). Кто тогда должен отвечать? Оператор, запустивший машину? Или программисты, писавшие софт для роботовых «мозгов»? Или же фирма-изготовитель машины? А может, отвечать должен продавец?
Уже сейчас просматриваются намёки на то, что изготовители роботов будут пытаться заранее освободить себя от всякой ответственности. По той же примерно схеме, как это делают в софтверной индустрии с помощью EULA или лицензионного соглашения с конечным пользователем, с которым все наверняка знакомы, поскольку обязаны принять его в качестве обязательного условия при начале использования нового программного обеспечения.
Или же пользователям роботов следует с самого начала категорически настаивать на том, что данные продукты должны быть самым тщательным образом протестированы со стороны изготовителя и иметь доказанную сертификатом «безопасность»?
Это, по идее, выглядит более логично при эксплуатации столь критичного к сбоям оборудования. Например, только представьте себе, что вы при покупке автомобиля обязаны подписать EULA, которое возлагает на вас — как конечного пользователя — всю ответственность за любые возможные сбои в работе механической и электронно-компьютерной частей машины...
Пока что ни все конкретно перечисленные здесь проблемы, ни многие другие из описанных в полном тексте обзора Патрика Лина не решены практически никак.
Хотя явно уже пора ими заняться.
Дмитрий Шабанов: Марков и Эволюция человека
Наука не убивает душу. Она её открывает и даже в каком-то смысле создаёт. А ещё — берёт её за ручку и выводит из детского сада со сказочными картинками на стенах в огромный и прекрасный мир реальности.
– Александр Марков. Эволюция человека. В 2 кн. — М.: Астрель-CORPUS, 2011.
Не так давно я рассказывал, что к нам на конференцию приезжал Анатолий Протопопов. Одним из последствий его приезда стало то, что он привёз мне двухтомник Александра Маркова «Происхождение человека». Его соавтор, Алексей Вязовский, — москвич; он купил по такому двухтомнику и мне, и Протопопову. Спасибо большое!
Когда-то существенную часть своих доходов я тратил на сбор собственной биологической библиотеки. Прошло время. Библиотеку я растерял, а новые книги покупать перестал. Причина — в электронных книгах. Я когда-то осознал, какой выбор раз за разом делаю в типичной для меня ситуации. Когда я сижу за компьютером или лежу с ноутбуком и хочу свериться с книгой, которая есть у меня и в электронной, и в бумажной формах, я не встаю искать её в шкафу, а открываю на винчестере. Листать, конечно, приятнее живую книгу, но по удобству выигрывает электронная.
Задумался: покупал ли я книги в 2011 году? На подарки — да, себе — нет, кроме того самого двухтомника Маркова, о котором хочу рассказать. Один раз чуть было не купил недешёвый российский университетский учебник, а потом решил вначале посмотреть, нет ли его в Сети. Посмотрел — есть. Покупать не стал. Может, одна из причин того, что книги наподобие «Эволюции человека» Маркова стали исключительно редки, заключается в таком моём поведении (и поведении многих людей, похожих на меня)?
Я нередко сетую на то, что приличной литературы издаётся крайне мало. С научной стало чуть полегче, а с научно-популярной (с акцентом на первое слово), просветительской, обзорной, вводящей в курс каких-то проблем — всё равно очень тяжело. То, что издаётся, за малым исключением, — переводные западные книги. Почему?
Мне когда-то втолковывал ответ один разумный и циничный издатель. Его фирма работает на потоке. Нет смысла пытаться издать какую-то одну заметную на рынке книгу и зарабатывать на ней финансовый и репутационный капитал. Надо каждый месяц производить определённое количество единиц, отслеживая, чтобы норма прибыли с них не снижалась ниже определённого уровня. При этом быстро нащупывается некий оптимальный уровень затрат и усилий. Стоит ли увеличивать редакционные усилия в три раза по сравнению с нормой, чтобы увеличить продаваемость на 10 процентов? Зачем? За это время редакционный отдел может подготовить ещё две такие же книги. Да, многие издательства когда-то планировали выпускать коммерческие и имиджевые книги; но по нынешней жизни по какой-то непонятной случайности до имиджевых раз за разом не доходят руки.
Это парадоксально, но, похоже, в значительной мере правда: продажи большинства книг и соответственно прибыль издателей мало зависят от качества самих книг.
А вот теперь смотрите, что получается, когда вдруг издаётся что-то действительно стоящее. Вот, например, книга Маркова. Сразу хочу обозначить: я сделал бы её прочтение обязательной частью биологического образования. Сколько она будет стоить в нашем университете? Мне она досталась дёшево — всего в треть студенческой стипендии (её купили в Москве в дешёвом месте и привезли за спасибо). Продаётся она у нас по цене в половину стипендии, да ещё пойди её найди. Доступна она студентам?
Есть один универсальный способ. Отсканировать, аккуратно обработать и загнать в Djvu, а затем раздавать как дополнительную литературу, вместе с учебниками. Я не делаю этого, пожалуй, лишь в силу знакомства с Александром Владимировичем — не хочется его подставлять. Так что же, проблемы качественного книгоиздания коренятся просто в «пиратах»? Не торопитесь.
Книга Маркова исключительно хороша. Но, мне кажется, при всём таланте и трудолюбии её автора, она не появилась бы на свет «нормальным» путём — от замысла к заказу от издательства и потом к написанию и изданию. В основу книги легли колонки, которые в течение нескольких лет Александр Марков и Елена Наймарк (второй автор книги, оставшаяся в тени) писали для "Элементов". Это означает, что базовая работа по подготовке материала для книги была выполнена по заказу сайта. Создание книги — возможность ещё раз переработать то, что было уже один раз осмыслено. И так работа была огромной, а если бы её пришлось делать с самого начала, она стала бы неподъёмной.
Когда я использую для обучения студентов новости с «Элементов» (хоть давая на них ссылки, хоть распечатывая интернет-страницы в виде pdf и распространяя среди студентов), я разрушаю бизнес этого сайта? Нет. Весьма вероятно, что сайт не прибыльный, а дотационный, но я всё равно не мешаю ему, а помогаю. Если я использую книгу Маркова в djvu или в виде распознанного текста, буду я разрушать бизнес издательства? Да.
Поделиться книгой: