Помоги проекту - поделись книгой:
В результате этих операций жители Мамундской долины были сурово наказаны. Если у них и был повод ликовать после сражения 16 сентября, то теперь радоваться было нечему. Бригада показала, что в ее силах занять и сжечь любую деревню по собственному выбору и нанести тяжелые потери тем, кто пытался ей в этом препятствовать. Туземцы окончательно пали духом и 21 сентября стали просить о мире.
Ситуация, однако, осложнялась близостью афганской границы. Западная сторона Мамундской долины ограничивается хребтом Хинду Радж, по вершинам которого идет демаркационная линия с владениями эмира, установленная Дурандом. По ту сторону границы расположился с большими силами Голам Хайдер, афганский главнокомандующий. Его войско в тот момент, который я описываю, насчитывало девять батальонов, шесть эскадронов кавалерии и четырнадцать горных пушек. Во время атаки на Загай на склонах дальних холмов были замечены многочисленные фигуры в униформе цвета хаки. Было похоже, что одна из этих групп направляла действия туземцев.
У меня недостаточно свидетельств, чтобы судить о причастности эмира к восстанию на границе. Верно лишь то, что в течение многих лет афганцами проводилась политика поддержки патанских племен, для которых собиралось и производилось оружие, предназначенное для возможного восстания. Преимущества, которые эмир мог бы извлечь из ссоры с британцами, далеко не очевидны. Кажется более вероятным, что он только старался укрепить дружеские отношения, в которых так заинтересовано правительство Индии, в надежде на продолжение или увеличение выплачиваемой ему субсидии. Возможно также, что он пытался продемонстрировать нам, каким опасным врагом он мог бы стать в том случае, если бы не был столь полезным союзником. Это вопрос деликатный и трудный.
Я не думаю, что те факты, которые я привел, как-то уменьшают или увеличивают возможность причастности эмира к этим событиям. То, что люди готовы были отдать жизнь за дело, которому сочувствовали, лишь делает им честь. Именно благодаря таким людям возможно развитие человечества. Я говорю это для того, чтобы объяснить, с какими трудностями столкнулась в Мамундской долине 2-я бригада Малакандской действующей армии, почему незначительные деревушки защищались многими тысячами туземцев и почему на вооружении нищих крестьян оказались великолепные ружья Мартини-Генри.
Теперь сами мамунды горячо желали мира. Их долина находилась в наших руках, с их деревнями и урожаем мы могли поступить как нам угодно. Однако их союзники, ничего этого не испытавшие, были готовы продолжать борьбу. Они захватили значительную часть ружей, принадлежавших солдатам, убитым 16 сентября, и не желали их возвращать. С другой стороны, ясно было, что британские власти не могут допустить подобного отношения. Мы настаивали на том, чтобы ружья были возвращены, и престиж Империи, этот дорогостоящий фактор, требовал, чтобы мы продолжали операцию до тех пор, пока мы их не получим, чего бы это ни стоило. Сами ружья стоили немного. Офицеры и солдаты, которых мы потеряли, представляли большую ценность. Это была неразумная экономика, но империализм и экономика так же часто вступают в противоречие, как честность и своекорыстие. В этих неблагоприятных условиях начались переговоры. Их открытие, однако, никак не повлияло на военную ситуацию. Солдаты каждый день отправлялись за фуражом, туземцы по ночам продолжали обстреливать лагерь.
Теперь читатель должен отправиться со мной в лагерь 3-й бригады в Навагае, в двенадцати милях от нашего лагеря в Мамундской долине.
Глава XII
Навагай
Читатель, наверное, поражен в рассказе о сражениях в Мамундской долине той энергией, с которой туземцы преследовали отступающего врага и наседали на отдельные отряды. В войне это разумная, практичная политика. Туземцы следуют ей скорее по врожденной склонности, нежели от знакомства с военной наукой. Их тактика вытекает из их природы, все их действия, мораль, политика и стратегия основаны на одних и тех же принципах. Могущественные племена, смотревшие на прохождение войск с угрюмым страхом, ожидали лишь проявления признаков слабости, чтобы восстать у них в тылу. Пока бригада контролирует территорию, выглядит уверенно и действует успешно, ее коммуникации в безопасности, а восстание локализовано, но задержка, неудача, отступление немедленно повлекут за собой резкие изменения.
Если читатель будет иметь это в виду, он сможет оценить ситуацию, описанную в этой главе.
Стратегическая и политическая ситуация, с которой сэр Биндон Блад столкнулся в Навагае 17 сентября, была трудной и опасной. Он вошел во вражескую страну. Перед ним собирались мохманды, откликнувшиеся на призыв Хадда-Муллы остановить дальнейшее продвижение неверных. Единственная бригада, которая имелась у генерала, не в силах была форсировать Бедманайский перевал, удерживаемый противником. 2-я бригада, на которую он рассчитывал, была целиком занята в двенадцати милях от него в Мамундской долине. У 1-й бригады, стоявшей почти в четырех дневных переходах у Панджкоры, не хватало транспорта для передвижения. Тем временем дивизия генерала Эллеса пробиралась через труднопроходимую местность к северо-востоку от Шабкадра, и ожидать ее можно было только через несколько дней. Таким образом, сэр Биндон Блад оказался в изоляции, а позади него была паутина ущелий и оврагов, отступление через которую было делом крайне сложным и опасным.
Помимо всего этого, его коммуникационным линиям, растянутым на шестьдесят миль по вражеской территории, или по территории, которая в любую минуту могла стать вражеской, угрожало неожиданное восстание в Мамундской долине. Хан Навагая, могущественный и влиятельный вождь, оставался лояльным только благодаря присутствию бригады сэра Биндона Блада. Если бы бригада выступила, как советовало правительство Индии, на соединение с бригадным генералом Джеффризом в Мамундской долине, этот могущественный вождь бросил бы против британцев все свои силы. Пламя Мамундской долины, соединившись с пламенем перевала Бедманай, вызвало бы сильный пожар. Баджаур поднялся бы весь как один. Сват, несмотря на только что понесенное наказание, был бы также взбудоражен. Дир сверг бы своего правителя и присоединился к коалиции. Весь горный район был бы охвачен пламенем.
Сэр Биндон Блад решил остаться в Навагае, чтобы отрезать силы Хадда-Муллы от туземцев Мамундской долины, чтобы протянуть руку генералу Эллесу, чтобы проход оставался открытым, а хан вел бы себя лояльно. Навагай был ключом ко всей ситуации. Но удерживать этот ключ было очень опасно. Поэтому сэр Биндон Блад послал приказ Джеффризу поспешить с операцией против туземцев Мамунда, уверил навагайского хана, что правительство ему доверяет и готово «защитить» его от всех врагов, передал гелиографом сообщение генералу Эллесу, что он будет ждать его в Навагае, укрепил свой лагерь и ждал.
Ждать пришлось недолго. Туземцы, чей тактический инстинкт развивался в условиях непрерывных войн, тянувшихся веками, очень быстро поняли, что присутствие 3-й бригады в Навагае ведет к крушению всех их надежд. Они, соответственно, решили напасть на нее. Суфии и Хадда-Мулла употребили все свое влияние, чтобы убедить доверчивых последователей. Первые взывали к надеждам на будущее райское блаженство. Всякий гази, кто падет сражаясь, будет сидеть над Каабой у самого подножия трона, и в этом возвышенном положении все его страдания будут компенсированы созерцанием небесных красот в двойном размере. Хадда-Мулла давал еще более определенные обещания. Для тех, кто бросится на врага, стволы вражеских ружей окажутся заткнутыми. Пули не нанесут им вреда, они будут неуязвимы. Это обещание оказалось более весомым, поскольку среди последователей Хадда-Муллы убитых и раненых было раза в три больше, чем кандидатов на райское блаженство.
Большая толпа врагов, около трех тысяч, собралась на равнине. В течение тридцати минут перед заходом солнца они плясали, кричали и стреляли из ружей. Горная батарея выпустила по ним несколько снарядов, но дистанция была слишком большой, и от этого было мало пользы, вернее сказать, вреда. Затем стемнело. Вся бригада в течение ночи была наготове, ожидая атаки, но было предпринято лишь несколько робких попыток.
20 сентября от мистера Дэвиса, политического чиновника, находившегося при армии, была получена определенная информация, что этой ночью на лагерь будет нападение. Над лагерем господствовали окружающие высоты. Враги вели оттуда прицельный ружейный огонь. Все палатки были свернуты. Всем офицерам и солдатам, которые не были заняты в траншеях, приказано было залечь. Пули, пролетая над бруствером траншеи с одной стороны, свистели над лагерем, не причиняя вреда лежащим, однако ходить по лагерю было очень опасно. Кроме того, этот обстрел с холмов всех раздражал.
Затем началась решительная и энергичная атака на лагерь со всех сторон. Враги, которых собралось уже около четырех тысяч, сражались с величайшим мужеством. Они бросались прямо в траншеи, размахивая мечами, и падали мертвые или умирающие, пронзенные штыками наших солдат.
Британцы вели убийственный огонь. Солдаты, уверенные в себе, оставались под контролем. Когда враг атаковал, по рядам был передан приказ: применить магазинный огонь. Пушки выпустили снаряды-звезды. Эти огромные ракеты, рассыпавшись в воздухе звездами, медленно падали на землю, распространяя бледный призрачный свет, падавший на толпы туземцев, быстро бегущих вперед. Затем хлопки выстрелов слились в сплошной рев, — так бывает, когда все десять патронов, помещающихся в ружейном магазине, используют почти одновременно. Перед таким огнем ничто не могло устоять. Наконец туземцы устали от этой бойни и в беспорядке отступили к своим холмам.
Теперь ситуация немного прояснилась. Хребет коалиции Хадда-Муллы был сломан, его орды быстро разбегались. Навагайский хан лихорадочно заверял правительство в своей непоколебимой верности его интересам. Мамунды пали духом. На следующий день в долине появилась передовая бригада генерала Эллеса. Сэр Биндон Блад выехал ему навстречу со своей кавалерией. Два генерала встретились в Лакарае. Решено было, что генерал Эллес получит подкрепление из 3-й бригады Малакандской действующей армии, очистит перевал Бедманай и довершит разгром Хадда-Муллы. Сэр Биндон Блад с кавалерией присоединится к силам Джеффриза в Мамундской долине и поможет ему завершить операцию. От первоначального плана переброски двух бригад из Малаканда в Пешавар, таким образом, отказались, те войска из армии сэра Биндона Блада, которые требовались для экспедиции в Тирах, должны были, за исключением 3-й бригады, добираться до места сбора через Ноушеру.
Лагерь 3-й бригады больше не атаковали. В предшествующую ночь туземцы получили жестокий урок. Тем не менее к ночи солдаты заняли свои места в траншеях, и можно было заметить небольшие группы туземцев, пробиравшиеся перед фронтом. Время от времени тишину ночи прорывали ружейные залпы, на которые из темноты отвечали отдельными выстрелами. Потерь не было. Большинство солдат спали, утомленные предшествующей бессонной ночью.
На следующее утро сэр Биндон Блад, его штаб и три эскадрона 11-го Бенгальского уланского полка проехали через перевал Навагай и присоединились к генералу Джеффризу в Инаят Кила. 3-я бригада отделилась от Малакандской действующей армии и перешла под командование генерала Эллеса. Ее дальнейшая история выходит за рамки этого повествования, но, если читателю хочется узнать о дальнейшей судьбе этой доблестной части, я вкратце расскажу об этом.
После того как генерал Уодхауз был ранен, командование 3-й бригадой перешло к полковнику Грейвзу. Она участвовала в форсировании перевала Бедманай 29 сентября и в уничтожении Джароби, деревни Хадда-Муллы. Потери во время этих операций были незначительные, бригада дошла до Шабкадра, потеряв только трех человек.
Глава XIII
Обратно в Мамундскую долину
С неопределенным, смутным чувством удовлетворения я довел читателя обратно к укрепленному лагерю в Инаят Кила, у входа в Мамундскую долину, где так много всего произошло, с которой связано так много воспоминаний и переживаний.
Когда в полдень 15 сентября был разбит лагерь, его окружала только неглубокая, наскоро выкопанная траншея. Проходили недели, и бруствер поднимался, рвы углублялись, число окопов увеличивалось, пока все это место не превратилось в редут.
После сражения 16 сентября 2-я бригада не могла двигаться. Транспорт — жизненная сила и душа армии — в Индии имеет еще большее значение, чем в более развитых странах. Мобильность бригады целиком зависит от вьючных животных. 14 сентября многие мулы были убиты. 16 сентября полевые госпитали наполнились ранеными. Их нельзя было оставить, поскольку, если бы для них выделили соответствующую охрану, оставшаяся часть бригады была бы слишком мала для ведения активных действий. 2-я бригада была, таким образом, прикована к одному месту. Ее ударная сила была ограничена короткими вылазками. Первым делом, которым занялся сэр Биндон Блад, было восстановление ее мобильности, для чего требовалось отправить раненых на базу. Были сделаны также некоторые изменения в ее составе. На смену 11-му Бенгальскому полку, который теперь присоединился к Мохмандской действующей армии, пришла кавалерия проводников. 35-й Сикхский полк, который понес жестокие потери, был заменен 31-м Пенджабским пехотным полком из Панджкоры. «Буйволы», страдавшие от лихорадки, были заменены Королевским Западным Кентским полком из Малаканда. 7-я Британская горная батарея пришла на смену 8-й, сократившейся до четырех пушек. За неделю сражений она потеряла половину офицеров, треть мулов и четверть солдат.
Верблюды для перевозки раненых были посланы из Панджкоры. «Буйволы» сопровождали длинный конвой до линий коммуникации. Всем в лагере было жалко расставаться с ними. В сражениях этой недели они еще раз доказали, что британский пехотный батальон является костяком любой смешанной бригады, и разделили с пехотой проводников ту завидную репутацию стойкости и самообладания, которую так трудно заработать и так легко потерять на активной службе.
24 сентября сэр Биндон Блад получил приказ о своем назначении командующим 1-й дивизии направлявшегося в Тирах экспедиционного корпуса, и, поскольку переговоры с мамундскими джиргами уже велись и казалось, что можно будет достичь соглашения, он отправился со своим штабом в Панджкору. Мистер Дэвис продолжал дипломатические сношения с мамундами. 26 сентября один человек из племени джиргов явился в лагерь. В знак покорности они прислали 4000 рупий и сдали 50 ружей. Правда, все эти ружья были старых моделей, явно не те, из которых было убито и ранено столько наших солдат. На это было указано представителям племени. Они протестовали, говоря, что других у них нет. Они бедные люди, говорили они, и правительство может располагать всем их имуществом, как пожелает. Но у них нет другого оружия.
Политический чиновник был тверд, его условия были ясны. Либо они вернут 22 ружья, захваченных у 35-го Сикхского и 16-го полков, либо их деревни будут уничтожены. На это они ответили, что ружей у них нет. Все ружья, сказали они, (и, думаю, это было правдой) забрали афганцы из Кунарской долины. Они не отдадут их. К тому же — и это тоже было правдой — ружья были захвачены в «честной войне».
Один человек, который несколько лет прожил в Калькутте, особенно красноречиво говорил об этом и очень умело отстаивал свою точку зрения. Мистер Дэвис, однако, разбил его систему защиты, спросив, почему в племени не нашлось «седобородых» и почему ими предводительствовал «бабри». Дискуссия перешла к вопросу об их конфликте с британскими властями. Они признали, что посылали своих молодых людей участвовать в нападении на Малаканд и Чакдару. «Весь мир поднялся на священную войну», — сказали они. Они также признались, что прошли пять миль из своей долины, чтобы напасть на лагерь у Марханая. Почему сиркар сжег их деревню? — спросили они. Они всего лишь хотели отомстить, чтобы отстоять свою честь. Разговор вернулся к критическому моменту. Вернут они ружья или нет? Они отвечали уклончиво, что им надо посоветоваться с соплеменниками и что они дадут ответ на следующий день. Это равно было отказу, и поскольку никакого ответа 27 сентября получено не было, переговоры были прекращены.
Вследствие всего этого и из-за угрожающего поведения туземцев в Дире и Баджауре сэр Биндон Блад телеграфировал правительству Индии и рекомендовал оставить на этой территории значительные военные силы. Сделав это, он фактически отказывался от командования экспедицией в Тирах. Правительство приняло совет генерала. В его распоряжение поступили одиннадцать батальонов пехоты, семь эскадронов кавалерии и три батареи, и ему было предписано действовать по обстоятельствам, как он сочтет нужным. Он немедленно приказал генералу Джеффризу возобновить карательные операции против мамундов.
В соответствии с этими приказами 2-я бригада 29 сентября уничтожила все деревни в середине долины, от двенадцати до четырнадцати, и взорвала динамитом тридцать башен и фортов. Туземцы, которые не могли противостоять войскам на открытом пространстве, укрылись на холмах и довольствовались тем, что обстреливали с дальней дистанции кавалерийские патрули.
Мне кажется, что это подходящий момент, чтобы обсудить вопрос, связанный с сожжением деревень. Я рассказал с независимой беспристрастностью о развитии конфликта между туземцами и британскими властями. С той же беспристрастностью я рассматриваю и те методы давления на туземцев, которые использовались. В Англии по этому вопросу высказывалось много неверных суждений. Один член палаты общин спросил государственного секретаря, принималось ли во внимание при наказании деревень, что сжигаться должны были только дома виновных в антибританских выступлениях. Он получил суровый ответ, что вина владельцев домов при их сожжении принималась во внимание. Конечно, трудно представить более нелепое зрелище, чем солдаты, которые только что ворвались в деревню, выбив противника штыками, которые отражают энергичные контратаки туземцев, причем опасность с каждой минутой увеличивается и угрожает потерями, и которые при этом расхаживают среди хижин и выясняют, какие дома принадлежат повстанцам, а какие — невинным гражданам. Другой член палаты спросил, уничтожались ли целые деревни или только укрепления. «Только укрепления», — без колебаний ответил министр. Что же на самом деле? По всей афганской границе каждый дом представляет собой крепость. Деревни — это укрепления, а укрепления — деревни. В каждом доме имеются амбразуры, а есть ли при нем башня или нет зависит только от состоятельности владельца. Еще один законодатель на страницах своего развлекательного еженедельного журнала посвятил этому вопросу несколько колонок и осудил подобную тактику как варварство. Она не только варварская, утверждал он, но и бессмысленная. Куда теперь пойдут жители деревень? Конечно, к врагу! За этим заявлением скрывается, пожалуй, самое удивительное непонимание истинного положения дел. Автор, похоже, вообразил, что племена состоят из регулярной армии, которая сражается, и мирного законопослушного населения, которое занимается своим делом и время от времени, возможно, протестует против чрезмерных военных расходов. Что же до реального положения вещей, то каждый житель этих мест становится и остается солдатом с того момента, когда он оказывается в состоянии швырнуть камень, и до того времени, пока он в состоянии нажать на курок, после чего, вероятно, его убивают, так как он становится обузой для общества.
Вооружившись этими откорректированными фактами, я приглашаю читателя самого разобраться в вопросе о законности сожжения деревень. Лагерь британской бригады, которая движется по приказу правительства Индии и с согласия народа Объединенного Королевства, подвергается ночной атаке. Убито несколько офицеров, солдат и дорогостоящих вьючных животных. Нападавшие отступают в горы. Последовать туда за ними невозможно. Их нельзя поймать, их нельзя наказать. Остается только их собственность — эта собственность должна быть уничтожена. Их деревни становятся заложниками их хорошего поведения. Они прекрасно знают это, и когда атакуют конвой или лагерь, то делают это потому, что рассчитали стоимость потерь и пришли к выводу, что дело того стоит. Конечно, это жестокость и варварство, как и многое другое в войне, но было бы крайне нелогично считать законным уничтожение человеческих жизней и незаконным — уничтожение имущества.
В официальном языке для сожжения деревень обычно употребляют эвфемизмы «было захвачено и наказано столько-то деревень» или же «укрепления были снесены». Я не верю во все эти иносказания. Отсутствие уверенности, которое демонстрирует правительство Индии, в лучших традициях британской демократии, является наименее привлекательной из его черт. Людям нашего острова требуется только, чтобы дело было им прямо и честно изложено, и тогда они найдут разумное и практичное решение. Если это не так, то мы не должны занимать то привилегированное место в мире, которое занимаем.
Но вернемся в Мамундскую долину. 29 сентября около дюжины деревень на равнине были уничтожены без всяких потерь с нашей стороны. 30 сентября дело повернулось иначе. Деревня Агра соприкасается с деревней Загай, захват которой мы уже описали. Она стояла в обширной горной впадине на местности столь пересеченной и неровной, что передвигаться по ней было трудно. На крутом склоне горы были разбросаны огромные скалы, некоторые высотой футов в тридцать. Среди них были зажаты хижины и узкие террасы, на которых рос урожай и которые поднимались одна над другой гигантскими ступенями по десять-двенадцать футов. Нападение на это место было затруднено еще и тем, что в той же западине находилась еще одна деревня, Гат, которую приходилось занимать одновременно. Это заставило бригаду атаковать более широким фронтом, чем позволяла ее численность. Стало очевидно, как только кавалерия проводников подошла к холму, что здесь готовится сопротивление. Невооруженным глазом можно было видеть несколько красных знамен, а в полевой бинокль были различимы многочисленные фигуры, усеявшие гребни и отроги. Эскадрон, наступая настолько быстро, насколько позволяла неровная местность, вскоре попал под огонь отдельных стрелков. Затем бригада вступила в бой в следующей формации: кавалерия на левом фланге прикрыла вход в обширную долину, откуда могла исходить угроза флангу. Пехота проводников и Королевский Западный Кентский полк продолжили линию до центра атаки, 31-й Пенджабский пехотный полк двигался против отрогов справа от деревни, 38-й Догрский полк оставался в резерве. Бой начался со штурма пехотой проводников отрогов слева от вражеских позиций. Их упорно защищали, и они были укреплены сунгарами, за которыми укрывались защитники. Туземцы, пользуясь великолепным прикрытием, открыли беглый огонь. Вскоре стало очевидно, что враг не собирается отбивать атаку. Когда войска подошли на сто ярдов и примкнули штыки, около дюжины отчаянных храбрецов еще отстреливались из-за сунгаров. Афридская и патанская роты проводников с криками торжества, перешедшими в пронзительный вой, вырвались вперед, взобрались на холм, как могут влезть на него только горцы, и очистили гребень. На другой стороне холма видны были фигуры отступавших туземцев, и многих из них подстрелили прежде, чем они смогли найти укрытие.
Солдаты Западного Кентского полка вышли теперь на одну линию с проводниками справа от них, и пока первые удерживали захваченный ими хребет, британский полк двинулся в деревню. Здесь сопротивление стало очень жестоким. Пересеченная местность, поднимавшаяся террасами, покрытыми высокими побегами, причем некоторые из этих террас были до десяти футов в высоту, благоприятствовала ближнему бою. С обеих сторон следовало ожидать тяжелые потери. 31-й Пенджабский пехотный полк, который занял отрог справа, вскоре сомкнулся с Западным Кентским, и оба полка вступили в жаркую схватку. Вскоре стало ясно, что войск для поставленной задачи явно не хватает. Слева пехота проводников не могла оставить отрог, который она захватила, иначе враг снова бы занял его. В результате между проводниками и Королевским Западным Кентским полком образовался зазор, и это позволило туземцам обойти левый фланг британского полка, в то время как справа 31-й Пенджабский полк был также охвачен противником с фланга.
Британский полк пробился через деревню и столкнулся с врагом, занявшим надежную позицию за сунгарами, разбросанными на полях за деревней. Здесь ему пришлось остановиться. Передовая рота захватила штурмом одно из этих укреплений, но противник немедленно отступил вверх по холму. Около пятнадцати человек было в укреплении и примерно еще тридцать — прямо за ним.
Из тех, кто был внутри, четверо или пятеро были немедленно убиты или ранены. Сунгар оказался настоящей ловушкой, и роте приказали отступить. Лейтенант Броуни-Клайтон, который оставался там до конца, руководя отступлением, был убит наповал пулей, перебившей артерию. Два или три человека, которые остались, передавали его тело через стену, когда на них бросились около тридцати гази и оттеснили их вниз. В ста пятидесяти ярдах от этого места находился майор Вестерн, который командовал резервными тремя ротами Западного Кентского полка. Он немедленно приказал капитану Стайлзу вновь занять сунгар и отбить тело офицера. Рота атаковала. Капитан Стайлз первым добежал до каменной стены, в то время как лейтенант Джексон очистил ее от оставшихся врагов. Пять или шесть человек были ранены во время атаки, остальные ворвались в сунгар. Вскоре оказалось, что передовую позицию этой роты удержать невозможно, и им был дан приказ отходить к краю деревни, где сражался весь остальной полк.
Тем временем 31-й Пенджабский пехотный полк, который наступал справа под командованием полковника О'Брайана, попал под жестокий обстрел со скалистого хребта на фланге. Он вел упорную атаку на большую кучу камней, которую удерживал противник. Вскоре бой продолжился на короткой дистанции. Две передовые роты вели перестрелку с дистанции в сто ярдов. Положение осложнял перекрестный огонь с правого фланга.
Полковник О'Брайан быстро переходил с места на место, направляя огонь и воодушевляя своих людей, которые были ему преданы. Вскоре вражеские стрелки обратили внимание на его высокую фигуру и стали вести прицельный огонь. Долгое время, хотя пули взрывали землю вокруг, они не задевали его, но в конце концов он был ранен в грудь, и его, смертельно раненого, вынесли из боя.
Напор со всех сторон стал настолько сильным, что бригадир, опасаясь, что войска могут увязнуть в этой схватке, дал приказ отступать. Но деревня уже горела, и противник, который тоже понес тяжелые потери в ближнем бою, не преследовал нас с прежней энергией. Батарея подошла на шестьсот ярдов к линии противника и открыла беглый огонь шрапнелью, чтобы очистить те отроги, которые господствовали над линией отступления. Снаряды с воем пронеслись над головами солдат Западного Кентского полка, которые уже покинули холм и подходили к пушкам, и разорвались в клубах белого дыма на гребне отрога, взрывая землю сотнями пуль, содержащихся в них, и поднимая клубы темной пыли.
Наконец отступление было завершено, и бригада вернулась в лагерь. Присутствие кавалерии, которая прикрывала тыл, не давало противнику спуститься с холма.
На обратном пути я наблюдал страшное зрелище. Во главе колонны с носилками везли тела убитых, которые взвалили на мулов и привязали веревками. Ноги болтались с одной стороны, голова — с другой. Длинные черные волосы сикхов волочились по земле, измазанные кровью и пылью, что придавало их фигурам отвратительный вид. Однако другого способа не было, и это было лучше, чем оставлять их останки на поругание и осквернение тем дикарям, с которыми мы сражались.
Как только сэр Биндон Блад, находившийся в своем лагере в Панджкоре, получил известие о сражении 30 сентября, он решил, что он сам двинется в Инаят Кила с подкреплениями[8]. Он прибыл 2 октября вместе с 8-й горной батареей, подразделением 24-го Пенджабского пехотного полка и двух отрядов кавалерии проводников. Он также приказал горной легкой пехоте и четырем орудиям 10-й полевой батареи немедленно последовать за ним. Он был полон решимости предпринять еще одну атаку на Агру и сжечь деревню Гат, которая была не полностью уничтожена. Эта атака была назначена на 5 октября. К этому времени должны были прибыть большие 12-фунтовые пушки полевой батареи, и на позициях врага можно было бы сконцентрировать огонь четырнадцати орудий. Каждый старался любой ценой завершить выяснение отношений с туземцами.
3 октября войска получили приказ захватить и сжечь деревню Баделай, против которой 16 сентября вели боевые действия «Буйволы» и откуда они были спешно отозваны для поддержки 35-го Сикхского полка. В атаке на деревню и ее уничтожении не было ничего нового и необычного, туземцы отступили перед нашими войсками и не оказывали сильного сопротивления. Но, как только бригада направилась к лагерю, они показались в гораздо большем количестве, чем мы видели до сих пор. Поскольку кавалерия не могла действовать среди высохших русел, на пересеченной местности, они смело выступили на равнину. Огромным полумесяцем, длиной около четырех миль, они следовали за отступающими войсками. Оживленная перестрелка началась с расстояния в восемьсот ярдов. Обе батареи вступили в бой, каждая выпустила около девяноста снарядов. В бой вступили все батальоны бригады. Враг, численность которого оценивалась примерно в три тысячи, понес большие потери и отступил около 2:30, когда войска вернулись в лагерь. Сэр Биндон Блад и его штаб наблюдали за операцией и делали рекогносцировку местности.
На следующий день прибыли горная легкая пехота и полевые орудия. Первая насчитывала семьсот человек и вид у них был бравый. Их было столько же, сколько солдат в любых двух батальонах бригады. Пушки совершили трудный переход по неровной местности и бездорожью. Им пришлось пробивать свою собственную колею, и во многих местах их приходилось тащить на руках. 10-я полевая батарея проникла вглубь страны на шестьдесят миль дальше, чем любой другой колесный транспорт. Артиллеристов приняли очень тепло. Весь лагерь с удовлетворением смотрел на длинные полированные стволы, которые могли забросить 12-фунтовый снаряд за тысячу ярдов — дальше, чем горные пушки могли метнуть 7-фунтовый. Им, однако, не суждено было явить свою мощь. Мамунды опять запросили мира. Они устали от борьбы. Их долина была опустошена. Приближался сезон осеннего сева. Прибытие подкреплений убедило их, что правительство полно решимости отстаивать свои условия. Майор Дин сам отправился вести переговоры. Тем временем все важные операции были отложены, хотя фуражировка и стрельба по лагерю продолжались, как прежде.
Сил теперь было достаточно, чтобы сформировать две бригады, и с прибытием бригадного генерала Миклджона это было осуществлено.
Я хотел бы передать читателю, которому не приходилось служить в действующей армии, некоторые ощущения, уравновешивающие тяготы войны. Здоровый свежий воздух, яркие события, возбуждение, благородная и радостная дружба, шансы отличиться, доступные каждому, делают жизнь острее и интереснее, наполняя ее редкими удовольствиями. Неопределенность и важность настоящего уменьшают значение прошлого и будущего, делают его незначительным, избавляют голову от мелких проблем. А когда все уже позади, остаются воспоминания, которые мало кто из людей не считает драгоценными. Что же до трудностей, они хоть и суровы, но переносимы. Помимо всего этого, сильно повышаются шансы познакомиться с иным миром. Но, так или иначе, мы сталкиваемся с печальным, но упорным фактом. В этой противоречивой жизни разум людей столь прозаичен, душа столь материальна, а дух столь слаб, что нет никого, кто бы, пробыв месяцев шесть на активной службе, не был бы рад вернуться домой в целости и сохранности к монотонным удобствам мирной жизни.
Глава XIV
Действия кавалерии
Переговоры с мамундами на этот раз начались при более благоприятных обстоятельствах. Туземцы убедились, когда прибыли новые подкрепления, что правительство шутить не собирается. Возвращение «большого генерала», как они называли сэра Биндона Блада (чтобы отличить его от бригадиров), донесло до них тот факт, что операции будут немедленно возобновлены, если они продолжат упорствовать. У них еще оставалось несколько не сожженных деревень, и им очень не понравился вид длинных топе, полевых пушек, сила которых была им неизвестна. Поэтому они стали гораздо менее притязательны.
С другой стороны, каждый в армии тоже понимал, что от Мамундской долины хорошего ждать нечего. Никто не сомневался, что бригада может захватить и сжечь любую деревню. Но в то же время ясно было, что рано или поздно она столкнется с афганскими племенами или с солдатами регулярной армии эмира и снова будет терять солдат и офицеров во время операций. Дело следовало завершить любой ценой, и чем скорее, тем лучше.
Но, несмотря на знамения мира, по отрядам фуражиров продолжали стрелять, и это дало несколько возможностей для демонстрации пользы кавалерии. Я воспользуюсь случаем, чтобы описать действия кавалерии во время операций. Как только бригады вошли в Баджаур, 11-й Бенгальский уланский полк все больше и больше задействовался при исполнении одной из основных задач кавалерии — рекогносцировке. Майор Битсон совершал каждодневные экспедиции к различным долинам и проходам, о которых необходимо было собрать информацию. На границе такое применение кавалерии является новшеством — прежде считалось, что использовать армию таким образом опасно. Кавалеристам нужна твердая почва, чтобы иметь преимущество в бою, но они могут перемещаться по любой местности, сколь бы неровной она ни была, и там, где их смело используют, они могут собрать всю необходимую информацию.
Задача, которая обычно поручается кавалерии во время боевых действий в горах, — защита флангов. Грунт редко дает им возможность атаковать в строю, и людям приходится полагаться на свои карабины. 30 сентября кавалерия использовалась именно таким образом. Слева от вражеских позиций была широкая долина, поросшая низкорослыми деревьями и перерезанная каменными стенами, занятая большим количеством туземцев. Если бы они могли вырваться из долины, они смогли бы напасть на бригаду с фланга, и ситуация стала бы для нас опасной. Двух небольших эскадронов кавалерии проводников было достаточно, чтобы удерживать врага в течение пяти часов.
Методы, которые они использовали, достойны внимания. 6 октября я наблюдал за действиями эскадрона, прикрывавшего операцию отряда фуражиров. Линия патрулей, которая быстро передвигалась, представляла трудную мишень для вражеских стрелков; остальная часть эскадрона спешилась и укрылась за большой каменной насыпью. Двадцать соваров с карабинами обстреливали противника, который занял морчу — небольшой каменный форт, стоявший ярдах в трехстах оттуда. Некоторое время продолжалась безрезультатная перестрелка; противник стрелял с холмов, высившихся в полумиле, а также из форта. Пули продолжали падать у насыпи, но она давала хорошую защиту, и никто не был ранен. Наконец пришло сообщение, что фуражиры закончили свою работу и что эскадрону надлежит отойти под прикрытием пехоты. Тут началось самое интересное. Командующий эскадроном офицер знал, что, как только его люди оседлают коней, по ним откроют огонь изо всех мест, которые удерживает враг. Он приказал первому отряду садиться верхом, а второму — прикрывать отступление. Люди вскарабкались в седла, растянулись в линию и поскакали к ложбине, находившейся примерно в трехстах ярдах. По ним немедленно открыли огонь. Пыль взлетала фонтанами у ног коней, пули свистели над головами. Никого, однако, не задело. Тем временем оставшийся отряд вел беглый огонь по врагу, прикрывая отступление. Затем настал их черед отходить. Дав прощальный залп, люди побежали к лошадям, вскочили в седла и галопом последовали за первым отрядом, также растянувшись в длинную линию. Враг снова открыл огонь, и снова взметнувшиеся фонтанчики пыли говорили о том, что он вел прицельную стрельбу. Но и на этот раз никто не был ранен, и совары достигли ложбины, смеясь и весело переговариваясь. Утренняя стычка, однако, стоила эскадрону одного человека и одного коня; оба они были тяжело ранены.
Пока я был с Малакандской действующей армией, я постоянно видел, как используется кавалерия, и старшие офицеры несколько раз говорили мне, что они не отказались бы иметь в своем распоряжении большее ее количество. Читатель может вспомнить несколько из тех многочисленных случаев, когда на этих страницах описывались действия кавалерии. Утром 15 сентября именно кавалерия смогла перехватить противника прежде, чем он добрался до холмов, и отомстить за потери той ночи. В сражении 16 сентября атака эскадрона капитана Коула задержала все наступление противника и позволила пехоте своим огнем превратить замешательство туземцев в бегство. Действительно, в каждом сражении в Мамундской долине кавалерия первой вступала в бой и последней из него выходила.
Бои, описанные в последней главе, и бесконечная череда болезней вновь наполнили полевые госпитали, и, чтобы сохранить мобильность войск, решено было отослать на базу сразу всех больных и раненых. Этот путь длиной более ста миль по плохим дорогам занимает больше двух недель, а тряска и жара делают его крайне мучительным и утомительным для раненого солдата. Но в суровых условиях войны такие вещи неизбежны, а надежда людей вернуться домой отчасти облегчает их страдания. Конвой больных и раненых должны были сопровождать до Панджкоры солдаты Западного Кентского полка, которые сами нуждались в отдыхе. Кампания в Индии без палаток — всегда испытание для британского полка. Когда он двигается на фронт из таких нездоровых мест, как Пешавар, Дели или Миан Мир, людей поражает лихорадка, а летняя жара вызывает слабость, и число больных угрожающе растет. Тиф, вызванный тем, что они пили стоячую воду, а также многие другие болезни, обусловленные перегревом на солнце или переохлаждением в ночное время, делает небоеспособными сотни людей, и генерал на индийской границе должен с одинаковым вниманием следить как за действиями врага, так и за колебаниями графика выписки из полевого госпиталя. Поэтому, как только сэр Биндон Блад понял, что мамунды действительно готовы просить мира и что дальнейших операций против них не предвидится, он отослал один из британских полков к палаткам около Панджкоры.
Около шестидесяти раненых в сражениях 30 сентября и 3 октября и такое же количество больных составляли ядро конвоя.
Легкораненых везли на верблюдах, в носилках, сделанных из разрезанного пополам остова местной кровати, которая называется каколай. Раненых более серьезно перемещали в носилках или корзинах, укрытых от солнца белыми занавесками. Каждые носилки несли четверо туземцев. Те, кто чувствовал себя получше, ехали на мулах. Пехотный эскорт был распределен вдоль линии со всеми возможными предосторожностями, поскольку атака на длинный, медленно двигающийся караван носилок и вьючных животных на неровной местности может привести к ужасным последствиям.
Выступив в шесть утра, колонна достигла Джара около десяти, проделав путь в восемь миль. Здесь к нам присоединилось отделение 24-го Пенджабского пехотного полка, которое пришло на смену солдатам Королевского Западного Кентского полка. Лагерь в Джаре имел тот недостаток, что над ним господствовал высившийся к северу от него холм, и саларзаи, другое назойливое племя, само имя которого уже наказание, любили демонстрировать свою доблесть, стреляя оттуда по ночам в расположение лагеря. Конечно, можно было предотвратить это, перенеся лагерь подальше от холма. Но тогда, к сожалению, над ним бы господствовал другой холм, стоящий южнее, и это дало бы повод шамозаям, одному из утманхельских племен, к которым также относится только что сделанное замечание, развлечь себя подобным же образом. Поэтому приходилось мириться с таким неудобством.
Мы пробыли в лагере уже некоторое время, когда прибыл сын хана Джара, который во время операций в Мамундской долине вел себя вполне лояльно, и сообщил командовавшему лагерем полковнику, что этой ночью будут «постреливать». Некие злонамеренные люди, сказал он, заявили о своих планах уничтожить британское войско, но он, престолонаследник Джарского ханства и союзник императрицы, защитит нас. Четыре пикета его собственной регулярной армии будут охранять лагерь, чтобы наш сон не потревожили, а на оклики наших часовых пикеты будут отвечать: чокидар (стражник). Все это было замечательно, но мы на всякий случай окопались как обычно. «Не потому, — сказали мы, — что мы сомневаемся в силах или намерениях нашего защитника, но просто следуя требованиям устава».
Ровно в полночь лагерь был разбужен дюжиной выстрелов. Можно было слышать, как ханские пикеты переругиваются с врагами, которые отвечали насмешками и язвительными замечаниями.
Стрельба продолжалась в течение часа. Затем «снайперы», удовлетворив свое тщеславие и израсходовав патроны, довольные удалились. Войска все это время хранили молчание и не удостоили их ответа.
Трудно поверить, что в лагерь, площадью всего в сто квадратных ярдов, набитый людьми и животными, могут залететь пятьдесят пуль и никого не задеть, за исключением единственного мула, которому пуля попала в хвост. Тем не менее это так. Это говорит о том, какую ценность представляет для солдата некоторый опыт активной службы. Когда он впервые попадает под обстрел, он думает, что подвергается огромной опасности. Ему кажется, что каждый выстрел направлен в него, что каждая пуля готова его поразить. Он уверен, что немедленно будет убит. Когда он раз или два пройдет это испытание, он начинает понимать, что дела обстоят не так уж плохо. Он слышал, как пули пролетали мимо, но ни одна его не задела. Вечером он, как обычно, доберется до своей палатки. И он превращается в гораздо более эффективную боевую единицу.
Хотя стрельба не производила особого впечатления на солдат, которые до этого уже несколько раз побывали под обстрелом, она была тяжелым испытанием для раненых, чьи нервы, расшатанные болью, не могли выдержать такого напряжения. Ответственный врач, майор Тайрелл, рассказывал мне, что несчастные вздрагивали при каждом выстреле в ожидании удара. Пуля в ноге может превратить храбреца в труса. Удар по голове делает из умного человека дурака. Я читал даже, что достаточное количество абсента может превратить хорошего человека в негодяя. Торжество разума над материей, похоже, еще не полностью достигнуто.
Я посвятил много места в этой главе «стрельбе» в Джаре в ночь на 10 октября, и критик, возможно, спросит, почему так много внимания уделено такому обыкновенному происшествию. Именно потому, что ночная стрельба — дело столь обыкновенное, я решил, что картина войны на индийской границе не будет полной, если не рассказать об этом.
На следующий день мы пересекли Панджкору, и я отправился вдоль линии коммуникации к базе у Ноушеры. На каждой станции вновь появлялись кое-какие из удобств цивилизации и мирной жизни. В Панджкоре мы воспользовались телеграфной линией, в Сарае был свежий картофель, в Чакдаре имелся лед, в Малаканде — удобная постель, наконец, в Ноушере — железная дорога. Но как мало все-таки значат все эти вещи. Когда они есть, они кажутся незаменимыми, но когда они недоступны, о них даже не вспоминаешь. Немного пищи и философский склад характера — вот единственные жизненно необходимые вещи.
Глава XV
Изъявление покорности
Наконец переговоры с мамундами приблизились к завершению. Племя действительно хотело мира и готово было на любые жертвы, чтобы заставить бригаду покинуть долину. Хан Хара оказался здесь очень полезным. Он постоянно убеждал туземцев заключить мир с сиркаром и уверял, что войска не уйдут, пока не получат обратно свои ружья. В конце концов мамунды согласились вернуть их. Но путь раскаяния тернист. В ту самую ночь, когда туземцы решили заключить мир любой ценой, в Кунарскую долину, по ту сторону гор, вошла тысяча воинственных афганцев. Они заявили, что собираются немедленно напасть на лагерь. Мамунды вступили с ними в спор. Приближенные харского хана убеждали их не спешить. В конечном счете этих нежеланных союзников уговорили удалиться. Но в ту ночь, ночь на 8 октября, лагерь был предупрежден о возможном нападении. Внутренние пикеты были удвоены, все спали одетыми, чтобы быть наготове. Пафос всей ситуации состоял в том, что мамунды охраняли нас от наших врагов. Это несчастное племя, только чтобы не допустить возобновления военных действий, разместило пикеты вокруг всего лагеря, чтобы отгонять «снайперов» и всех прочих недругов. Искренность их была вне подозрений.
На следующий день была сдана первая партия ружей. Пятнадцать ружей Мартини-Генри, взятые 16 сентября у 35-го Сикхского полка, принесли в лагерь люди харского хана и свалили их у генеральской палатки. Почти все ружья были в зарубках от мечей, что говорило о том, что их владельцы, сикхи, погибли, сражаясь до последнего. Эти ружья стоили нам, вероятно, больше крови и денег, чем любые другие. Остальные ружья, из тех 21, которые были захвачены, обещали доставить позже, и со временем сдали все. Эти ружья, лежащие на земле, были горьким комментарием к экономическому аспекту «политики продвижения вперед». Племенам нечего было отдать, кроме своего оружия. Чтобы извлечь из них эти несколько ружей, потребовался целый месяц, они стоили нам многих жизней и многих тысяч фунтов. Это была одна из самых невыгодных сделок в истории. Люди многоречиво рассуждают о «полном разоружении приграничных племен» как об очевидной политике. Несомненно, такое разоружение было бы весьма желательным. Но его осуществление было бы мероприятием столь же болезненным, как извлечение жал у ос голыми руками.
После сдачи ружей обсуждение условий мира пошло более гладко. Целые джирги посылались из племени в лагерь, и постепенно было достигнуто определенное взаимопонимание. Туземцы оплакивали потери, которые они понесли. Почему, спрашивали они, сиркар обошелся с ними так сурово? А почему, отвечал майор Дин, они нарушили мир и напали на лагерь? Старейшины племени, следуя практике всех племенных общин, свалили всю вину на своих «молодых людей». Это они, говорили старейшины, затеяли все это, и все они понесли наказание. Наконец были выработаны определенные условия, и всеобщий дурбар для их ратификации был назначен на 11 октября.
Соответственно, в этот день, около часу пополудни, большая и представительная джирга мамундов явилась в деревню Нава Кила, примерно в полумиле от лагеря, в сопровождении ханов Хара, Джара и Навагая. В три часа сэр Биндон Блад с майором Дином (главным политическим чиновником), мистер Дэвис, помощник политического чиновника, большая часть офицеров штаба и несколько других офицеров, отправились на дурбар в сопровождении эскорта кавалерии проводников. Прибыв туда, генерал обменялся рукопожатиями с дружественными ханами, к их большому удовлетворению, и занял отведенное для него место. Туземцы образовывали три стороны квадрата. Слева стояли дружественные ханы со своей свитой. Джирга мамундов занимала другие две стороны. Сэр Биндон Блад, слева от него майор Дин, в окружении офицеров, были на четвертой стороне.
Затем мамунды торжественно изъявили свою покорность. Они выразили глубокое сожаление по поводу своих действий и скорбели о катастрофе, которая их постигла. Они заявили, что сражались только потому, что боялись аннексии. Они согласились изгнать сторонников Умры Хана из долины. Они давали гарантии по поводу ружей, которые еще не были сданы. Им сообщили, что поскольку они понесли суровое наказание и покорились, то сиркар не будет накладывать на них штрафов или других наказаний. За это они выразили свою признательность. Дурбар продолжался пятнадцать минут и закончился тем, что все туземцы поклялись, подняв руки, соблюдать условия мира. Затем их отпустили.
Так завершился эпизод в Мамундской долине. Утром 12 октября войска выступили из лагеря в Инаят Кила в последний раз, и длинная череда людей, пушек и вьючных животных медленно потянулась через равнину Хара. Туземцы собрались на холмах, чтобы посмотреть, как будут уходить их враги, но, если у них и было какое-то чувство удовлетворения при этом, оно рассеивалось при взгляде на долину. Не осталось ни одного форта, ни одной башни. Деревни были уничтожены, урожай вытоптан. Они потеряли многих людей убитыми и ранеными. К тому же приближалась зима. Никто не стрелял вслед уходящей армии. Свирепые мамунды устали от войны.
Уходящие солдаты тоже не испытывали ощущения полного триумфа. В течение месяца они удерживали лагерь у Инаят Кила, и весь этот месяц непрерывно сражались. Мамунды были сокрушены. Власть империи была утверждена, но слишком дорогой ценой. Тридцать три офицера и сто сорок девять солдат были убиты и ранены, при том что численность боевого соединения никогда не превышала 1200 человек.
Основной причиной наших потерь была, как я уже писал, близость афганской границы. Но было бы несправедливо лишать жителей Мамундской долины той репутации мужественных и умелых воинов и отличных стрелков, которую они заслужили. Долгое время они ссорились и сражались в непроницаемой мгле варварства. Затем они нанесли удар цивилизации, и цивилизация готова охотно признать их храбрым и воинственным народом.
12 октября войска расположились на ночь у Джара и на следующий день двинулись вдоль долины саларзаев к Маташе. Здесь они задержались почти на неделю. Племя саларзаев, напуганное карой, постигшей мамундов, не оказывало сопротивления, хотя какие-то горячие головы и постреливали каждую ночь в расположение лагеря. Не встречал сопротивления и рекогносцировочный отряд, который каждый день высылался на противоположный конец долины, а племенные джирги прилагали все усилия к тому, чтобы собрать ружья, которые им было приказано сдать. К 19 октября все ружья были сданы, и 20 октября войска вернулись в Джар. Здесь сэр Биндон Блад получил изъявление покорности от утманхельцев, которые тоже сдали оружие и заплатили пеню в качестве компенсации за нападение на Малаканд и Чакдару.
Все индийские военные командиры, со времен лорда Клайва и до настоящего времени, осуждали практику прикомандирования гражданских чиновников к действующим армиям. Говорили, и часто справедливо, что они мешают проведению военных операций и привносят в планы дух непостоянства. И, хотя сами политические чиновники в Малакандской действующей армии пользовались популярностью среди своих военных товарищей, было много и таких, кто не одобрял их присутствия. Обязанности гражданского чиновника во время кампании сводятся к двум основным: переговоры и сбор информации. Кажется, что для первой из этих задач они незаменимы. Трудный язык, сложный характер туземцев являются для них предметом изучения на протяжении всей жизни. Знание местных условий, власти и влияния ханов и других правителей, общей истории и традиций страны невозможно без специального образования. Необходимы люди, разбирающиеся во всех сторонах вопроса, во всех деталях конфликта между туземцами и правительством, которые способны в какой-то мере оценить две противоположные точки зрения. Я не уверен, что таковых можно найти в армии.
Что касается второй задачи, трудно поверить, что сбор информации о численности и намерениях противника может быть выполнен кем-то лучше, чем военной разведкой и кавалерией. От гражданских чиновников нельзя требовать понимания того, какая именно военная информация необходима генералу. Это не их дело. Я знаю, что мистер Дэвис получил самые верные данные о ночном нападении на Навагай и предупредил об этом сэра Биндона Блада. Но, с другой стороны, имевшаяся у нас до сражения 16 сентября весьма неполная информация о мамундах стала причиной жестоких потерь, понесенных в тот день. Гражданским чиновникам следует исполнять обязанности дипломатов, а офицерам — вести войны.
После того как утманхельцев вынудили принять наши условия, бригады вновь переправились через Панджкору и, двинувшись небольшими переходами вдоль линии коммуникации, вернулись в Малаканд. Проводники, вернувшись в Мардан, разошлись по квартирам и мгновенно перешли от войны к миру. «Буйволы» остались в малакандском гарнизоне. Значительные силы были оставлены в Джелале, в ожидании исхода операции против афридов, готовые двинуться против бунервалов, если возникнет необходимость в такой экспедиции.
Здесь мы покидаем Малакандскую действующую армию. Возможно, что в ее историю предстоит добавить новые страницы и что входящим в нее доблестным полкам и их командиру еще представится случай принять участие в великой военной игре.
Иллюстрации
Поделиться книгой: