Признание Альбины Кристаль

— Она изменила мне и я убила ее!

В глубине комнаты, в квадрате распахнутого окна покачивалось длинное тело. Мертвая Робиншутц казалась высокой и стройной. Еще я заметила, что на ее ногах был надеты лодочки с длинными, щучьими носами.

Потом я вызвала Блинова, прибыли приглашенные им люди, доступ в квартиру сестер любопытным был закрыт. Нину Яковлевну без лишних эффектов увезли врачи. А разговоров, как понимаете, было не мало. Роковая страсть двух не молодых и мало привлекательных женщин интриговала сама по себе. Но убийство из ревности! Притом, в каком дивно-театральном оформлении!

Вокруг этой истории завертелась карусель слухов, в основном, лирически-патологического характера. Оказывается, Нина не была ни в какой ЦКБ. Она симулировала болезнь, чтобы выследить любовника (!), посещавшего Зинаиду. Убедившись в предательстве она повесила неверную на крюке для кашпо, пользуясь подсказкой одного из любимых фильмов Зинаиды, находившимся в ее видеотеке.

Вызвав в скверик явно избегавшего меня Блинова, я набросилась на его с вопросами: — Да как эта малышка могла взобраться на подоконник, чтобы подвесить такую жилистую дрыну? Да еще быть уверенной, что крюк выдержит? Может она сама повесилась? Или была убита до повешенья…

Увлеченная лавиной не дававших мне покоя вопросов, я поначалу не заметила, какими глазами смотрел на меня Виктор. А заметила — оторопела: никогда не видела такой совершенно непроницаемый, ничего не выражающий взгляд. Наверно, ему специально учат разведчиков, тренируя на античных статуях с мраморными бельмами.

— Все? — поинтересовался он, когда я остановилась, «споткнувшись» о выстроенный им «заслон». — Я понимаю, что далеко не все. Ты думаешь об этом и никак не сведешь концы с концам. — Он предложил мне присесть на скамейку, сам закурил, стоя рядом и прикрывая спиной от дыма.

— Запомни — всякое бывает. В моменты потрясений, боли к человеку приходит огромная сила и хитрость. Известны случаи, когда в кресле дантиста больные перекусывали стальные щипцы. Для чего требуется усилие не менее чем в 300 кг. Нина Яковлевна душевно больна, что установила экспертиза. Организованное ею убийство — плод воспаленного ума и неумеренного увлечения просмотром ужастиков..

— Это официальная версия… — я смиренно вздохнула. — Именно ее, несмотря на полную абсурдность, я буду разглашать любопытствующим. — Я поднялась. — Понимаю, что большего мне знать не надо.

— Вы даже не представляете, как далеки все версии этого дела, приходящие в голову нормального зрелого профессионала, от реальности. Поверьте мне, Дора.

Мы обменялись взглядами, наполненными такой тоскливой обреченностью, что апрельский сквер, полный птичьего ликования, показался не кладбищенской рощицей.

4

— Алька! С тебя причитается. На дворе — май! Пора отметить обалденную карьеру бывшей безработной синьоры Помидориной. Должность внушительная — Домоправительница! — голос моей экспансивной подруги звучал с таким напором, словно Лера звонила с из американской глубинки, а не с 18 этажа того же подъезда. Лера помянула мою девичью фамилию, желая подчеркнуть стойкость нашей двадцатилетней дружбы. Мы вместе учились на актерском отделении, потом бойкая инженю завлекла в брачные узы дружка моего бывшего мужа — Генку Рыбакова — чудаковатого гения микробиолога, боявшегося женщин пуще самых вредных подопытных объектов. Под мудрым руководством супруги растяпа превратился в энергичного директора какого-то ферейна по производству лекарств и сумел обеспечить жене и дочери достойное существование. Он даже начал бонвиванствовать — завел отменный гардероб и кучу нежных женских телефонных голосов. Как складывается взаимосвязь этих голосов и Генки вне трубки, Лера не хотела знать. В измены мужа она принципиально не верила, что соответствовало главному жизненному принципу — успешности во всем. Кстати, человек успешный, этакий натуральный везунчик или под него мимикрирующий — существо приятнейшее для окружающих. Успешность, как некогда аристократическое происхождение, подразумевает благодушие, отсутствие злобливости, зависти и, главное, постоянную готовность помогать ближнему.

Разумеется, удачливая подруга старалась вытащить и меня на островок отвоеванного благополучия. Именно рекомендация ее супруга, полагаю, серьезно повлияла на решение Совета квартировладельцев, доверивших мне пост дежурной в супер-престижном жилом комплексе «Путник в ночи». Возможно, я старомодна, преувеличиваю значение «блатного фактора» и умаляю собственные очевидные достоинства. «С личной недооценкой надо бороться» — поставила я еще одну галочку в воображаемый список самоусовершенствования. И завопила в трубку совершенно обратное:

— Испытываю чувство глубокой благодарности, госпожа покровительница. Без твоего плеча мне бы не выплыть на такой теплый берег. Отчитаюсь по всем пунктам при личной встрече. Когда у тебя приемный день?

Пока Лера просматривала расписание визитов к массажисткам и визажисткам, я мысленно подвела итоги промелькнувшего месяца.

Время и в самом деле не было потрачено даром. Я хорошо усвоила урок Блинова и в «дело о повешении» не совалась. Как свидетельница была в центре внимания жильцов, забегавших пошушукаться о волнующем происшествии. Я сообщала им про нервную болезнь Нины Яковлевны, перекушенные щипцы дантиста, не выказывала сомнений насчет официальной версии и вздыхала о превратностях любви. Вскоре тема сошла на нет, квартиру выставили на продажу, а Домоправительница решила повысить профессионализм. К началу мая я знала наизусть фамилии, имена отчеств всех обитателей квартир, их род занятий и даже составила личное впечатление о наиболее ярких представителях этих везунчиков, для чего несколько раз навестила фитнесс-клуб, библиотеку, бассейн «Путника» (доступ к этим привилегированным радостям мне открыла занимаемая должность). В результате изучения контингента обитателей Эдема были составлены иерархия Важности персон и регистр их Личностных характеристик. Не скрою, сопоставление этих двух списков выявило явную взаимосвязь между рангом важности и степенью противности персоны.

Вот, например, Липскер Ф. Л., занимающий с супругой апартаменты площадью в 200 кв. метров, плотно набитых антиквариатом, этническими раритетами и супер-современной техникой. Сам господин Липскер внешне — ничего особенного, сивенький вариант одного не очень любимого народом, довольно плешивого олигарха-брюнета. А в смысле человеческих качеств…

Ватага персональных охранников, суетливых и черных, как тараканы, сопровождали шефа до дверей квартиры и встречали перед выездом в свет. По территории «Путника» господин Липскер передвигался редко, пренебрегая бассейном, рестораном, кортом и прочим домашним сервисом. Причем, предпочитал смотреть поверх голов, не замечая в упор одушевленные предметы. Очевидно, в свободное от сна время он мысленно пребывал в высоких сферах сложнейших финансовых операций. Подобно доктору Лектору Каннибалу из «Молчания ягнят», финансист никогда не моргал и это внушало трепет.

Я машинально вскочила и вытянулась по стойке «смирно», заметив, как спустившийся в лифте олигарх отделился от стайки черно-плащевых хранителей тела и по хозяйски распахнул мою стеклянную дверь. Опустившись в кресло, он возложил тяжелый взгляд на стоящую перед ним даму.

— На вас розовая блузка, — протокольно отметил блеклый голос.

Сраженная наглостью джентльмена и столь интимным началом беседы, я нервно поправила воротничок.

— Были голубая, желтая, что-то пестрое, — он еле разжимал тонкие губы, подчеркивая обременительность разговора.

Вот чего я меньше всего ожидала, что после одного малоприятного эпизода Липскер вообще замечает меня. А уж различать цвет моих блузок… Такое нельзя требовать даже от мужа. Если, конечно, не занята составлением предразводного списка обвинений.

— Предпочитаю пастельные тона, — пролепетала я, окончательно теряясь.

— Предпочитать вы будете у себя дома. На службе предпочитают работодатели. Ваш покровитель господин Блинов в отъезде и мне пришлось взять на себя решение этого вопроса. Я внес предложение в Совет, меня поддержали — жильцам приятней видеть на месте консьержки служащего в униформе. Не кокетливую даму, а, подчеркиваю — служащего — функциональную деталь комфорта. Желательно не раздражающую и не вызывающую отрицательных эмоций. — Он поднялся. Я застыла в безмолвии. Это была гадкая месть отвергнутого кавалера.

Как-то владелец апартаментов люкс вызвал меня проверить датчик местной сигнализации, располагавшийся за внутренним плинтусом входной двери. Однако, про сигнализацию не вспомнил, а, не тратя время на подходы, прямо в холле объявил, что его супруга — содиректор российско-американского благотворительного фонда часто отсутствует и он бы не возражал, если б его одиночество разделила умеющая молчать дама.

— Ваши характеристики меня устраивают. Вы сами понимаете, Аллочка — я предпочитаю это имя — у меня нет времени для клубов и путан. — Тяжелая рука легла на мое бедро и оно самопроизвольно дернулось в строну. Господин Липскер усмехнулся: — К тому же, у вас не тот возраст, чтобы не ценить мужское внимание. Об оплате пробного контакта можем договориться сейчас же.

О Боже! Как я была великолепна — не размахнулась, чтобы украсить смачной пощечиной глянцево-розовую щеку. Не стала язвительно шипеть обычные фразы униженных и оскорбленных, типа «Что вы себе позволяете?» или «за кого вы меня принимаете?» Думаю, на эти вопросы он ответил бы с оскорбительной для женского достоинства прямотой.

Вкинув брови, я усмехнулась в нагло лицо, гордо повернулась на каблуке и эффектно удалилась. Теперь, нанеся ответный удар в виде ультиматума об униформе, эффектно удалился он.

Месяц назад Липскер обзавелся прислугой. Скромная девушка Катя здоровалась со мной и мышкой проскальзывала к лифту, когда дом еще спал. Она приезжала чуть свет на электричке из Зеленограда, чтобы с 6 до 7.30 драить лестницы десяти последних этажей, а с 7.30 приступить к обязанностям домработницы Липскеров. Очевидно, персона ВКП (Высшей Категории Противности по моей классификации) таким образом разрешила свои хозяйственные и интимные проблемы.

…— Эй, ты где? — Лера подула в трубку. — Сегодня вечером мои домочадцы разбегаются. Посидим, осмыслим проблемы. Жду.

— Сдам смену и поднимусь. Извини, Лерочка, ко мне пришли, — я опустила трубку и уставилась на робко застывшую в дверях посетительницу. Голубой льняной халатик и наколка на волосах, как у горничной из мексиканского сериала выглядели чрезвычайно трогательно. Маленькие, но сильные кулачки размазывали по щека слезы.

— Кто вас обидел, детка? Присядьте, — я указала посетительнице на кресло у дивана и достала вазочку с печеньем. Как хорошо, что принадлежности чайной (или кофейной) церемонии у меня всегда в боевой готовности. — Чашечку чая? И дивное печенье. Натуральный миндаль.

— Нет… Нет… Извините! — она рванулась к двери. — Лучше сообщить в милицию!

— Погодите! — я взяла девочку за руку и одарила улыбкой доброй феи. — Вначале садитесь и успокойтесь. Давайте поговорим. — Мы расположились визави в мягких кожаных креслах, я разлила благоухающий чай «брызги шампанского» в милые фарфоровые чашки питерской фабрики с золотым изображением архитектурных памятников Северной Пальмиры и придвинула к бедняжке ореховое печенье, от которого оторваться не возможно даже ради вынашивания мрачных планов.

— Больше к нему ни за что не пойду! Говорит, Мария Карповна — это супруга господина Липскера — в командировке. Надо все перемыть как следует, она жутко чистоту любит, а если допоздна задержишься, можешь в моем кабинете переночевать. И посмотрел на меня строго, как в милиции. А потом подмигнул! Вот вам крест — подмигнул! — она быстро перекрестила побледневшее от ужаса лицо.

— Подмигнул!? Господин Липскер?

— Феоктист Лазоревич, — она подняла на меня заплаканные глаза. — А у них в квартире — музей — столько всего наворочено, до утра не управишься… Деревяшки резные и этот, тяжелый такой, из мрамора… — Последовал громкий всхлип, слезы потекли рекой. — У мамы ревмокардит. Брату двенадцать. Живем скромно… Все так радовались, когда я сюда устроилась. После школы никак не могла работу найти. Знаете, всякое предлагали. Совсем мы отчаялись… А он… Он мне за два месяца должен.

— Липскер?

— Феоктист Лазоревич.

Уставясь в пол, Катя всхлипывала и потирала покрасневшее запястье.

— Приставал значит. Этого и следовало ожидать от такого… — я заткнулась, не в моей компетенции давать оценки жильцам тем более не лестные.

— Нет! Не следовало! Я не давала повод. Для этого есть специальные… специальные услуги. Как вы думаете, милиция меня поймет?

— Сомневаюсь. У них проблем хватает.

Она поднялась, сутулясь, кусая губы — униженная, беспомощная малышка: — Конечно. Да… Понимаю… Я просто уйду.

— А мама, а брат, а деньги? — взвилась от несправедливости я. — Так же нельзя, нельзя!

Она печально улыбнулась: — Вы благополучная. Вы плохо знаете жизнь.

— Что-что!? Это я плохо… Да я… — я вовремя остановилась, уловив закодированную в подсознании команду: «сдержанность, сдержанность, и еще раз…» Все же, упорная работа над собой не пустое занятие. Я прищурила опытные глаза:

— Не во мне сейчас дело. Дело в тебе — ты обыкновенная курица! И это серьезный диагноз. Каждый человек достоин того, что имеет. Стоит только начать отступление и не успеешь оглянуться, как о тебя станут вытирать ноги. А ты еще поддакнешь: «так мне и надо!»

— Я смелая! Я за брата перед целой кодлой вступилась! Они на мотоциклах у нас гоняют. Прижали Женьку: «Гони бабки». Он за молоком шел. А я из школы после экзамена. Я хороший билет вытащила и практически сразу пять баллов схватила. И такая во мне нерастраченная сила бушевала, даже геометрия с математикой дыбом встали… Вот на все бы вопросы ответила! Их я еле на трояк вытянула. А по истории — отлично! Наверно, все исторические герои в меня вселились, как ахломонов этих вокруг Женьки увидела. Ихнего главаря — Федулу — прямо за грудки схватила и в физиономию его бухую с большой силой выразилась: «Катись отсюда, гад, пока цел!» Установку дала… — Катя улыбнулась: — я фильм видела про девочку, испепеляющую взглядом, и даже решила, что у меня взгляд какой-то особенный. Умотали они тогда все! Женьку больше не трогали… Но потом все пошло как-то не так… меня даже били. Хозяин ларька, где я торговала и ошиблась в деньгах. Взгляд больше не действовал и даже голос как-то сел. А один раз… Нет, вы меня не поймете…

Придвинув к ней лицо, я сосредоточила мощную силу внушения.

— Взгляд у тебя необычной силы. Только ты еще не умеешь подключать ее. Потому что совсем затоптала источник этой силы — чувство собственного достоинства. Сегодня все буде по другому. Сейчас ты вернешься на рабочее место, умоешься и скажешь тихо, но твердо: «Я — Екатерина Лаврова. Сильная, умная, добрая. Я явилась на этот свет для любви и радости. Я никому не позволю унижать меня. Никогда». Потом явишься к хозяину, извинишься за строптивость и постараешься быть паинькой — разворачивай уборку по всем направления.

— А потом? — она нервно захрустела печеньем, блестя из-под мокрых ресниц ореховыми глазами. Длинные русые пряди рассыпались по плечам — чудесные волосы… Господи, неужели она не догадывается, как хороша?

— Потом ты сделаешь вот что… — мы пошептались, сверили часы и я перекрестила вслед уносимою лифтом девушку.

Не знаю, кому как, а мне эта малышка напомнила Клавдию Шиффер — только не победоносную владелицу миллионов, а едва начинающую, никому не известную манекенщицу. Мне запомнился ее первый выход в показе коллекции Лагерфельда, искрящийся высоковольтным куражом. Девчонка в маленьком черном платье летела над подиумом, словно школьница над майскими лужами. Прыгали на спине и плечах завитки светлых волос, взлетал от радости длинные шнурки тяжелых черных бутс, она смеялась — будущая Возлюбленная мира! Как же мне хотелось, чтобы в жизни Кати случилось нечто подобное — победный выход на подиум женской судьбы.

Я поняла, о чем должна быть моя очередная проповедь. Включив компьютер, начала быстро стучать, боясь растерять пафос.

«Шекспир попал в точку: мир — театр, люди — актеры. Добавим, жизнь — спектакль. Появление на сцене — изучение декораций и реквизита, приглядка к партнерам — детство и отрочество. Годам этак к шестнадцати присмотрелся и оценил собственную роль. Разумеется, ведущую. Ты стоишь в самом центре, в перекрестье прожекторов и взглядов, бодрый, как фонтан, полный сил, желания покорять и нравиться. Голос звучит великолепно, движения полны непередаваемой грации, живо подстраивается к солисту статисты.

Проиграв чуть ли не половину спектакля, начинаешь догадываться, что в центре — не ты один. Какая чушь! Не уступать. Тянуться, соответствовать, отвоевывать! Ты сражаешься за главную роль, сбивая кулаки в кровь и постепенно затихаешь, уступая превосходящей силе трезвеющего разума. Наступает полоса мудрости, смиренного отхода на второй план. Другой стоит в лучах софитов, твое место в тени. Ты меньше суетишься там, в массовке, и больше созерцаешь. Фонтан суетной энергии иссякает, крепчает мудрость. Она просто прет из тебя, ведь ты, наконец, усек содержание пьесы, уяснил ее потаенный смысл, уловил подтекст. Опытом необходимо поделиться! Если появилась потребность поучать — ты стар. Если при этом ты не рвешься освистать постановку, а готов протянуть руку тем, кто вышел на подмостки, ты стар и покоен, взяв на себя миссию сопостановщика. Огромная ответственность и великий дар Главного. Ведь режиссер в нашем театре — Тот, кто выше всех, а над его спектаклем работают все, кто есть на свете. Теперь ты можешь помогать ему, потому что знаешь самое важное: каждый стоит в самом центре. У каждого — самая нужная, самая ответственная, самая увлекательная роль. Так устроил Режиссер. Он пригласил тебя в труппу и ты не подведешь, ты справишься, ты будешь блистать.

Всесильная хозяйка судьбы ты стоишь на своем месте — в центре бытия и мир вращается вокруг, затаив дыхание от восторга. Ты великолепна в мыльной пене стирки, роскошна у горячей сковороды, блистательна в общении, виртуозна в делах, неподражаема в любви. Какой бы сюжет не подсунула жизнь, ты знаешь, что справишься с доверенной тебе ролью. А „зал“? Шекспир не сообщил, что за публика притаилась в его темной глубине. Может, мы сами, отраженные зеркалом Вечности, а может и те, кто покинул сцену или только собирается на нее ступить. Тайна сие есть. Мне лишь известно наверняка: зал всегда полон. Замри, прислушайся… Аплодисменты? Шквал рукоплесканий! Возгласы благодарности, топот, цветы. Это все для тебя, детка».

5

Ровно в 21.00 я сдала пост сменщице в лице бывшей заведующей кафедры марксизма — Агапенковой. (ее Совет Домовладельцев утвердил на должность второй дежурной сразу после первоапрельского инцидента — укрепил, так сказать, ряды консьержек членом КПРФ). Через три минуты, прихватив сумку, плащ и ликер «Болдс», я стояла перед Лерой.

Описывать ее не стоит. Кто смотрел Санта-Барбару, представит Джину и задумается о том, что если в людях наблюдается определенное соматическое, то есть физическое сходство, то можно не сомневаться — оно проявится и во всем остальном. Активная жизненная позиция предопределяла все Леркины победы и ошибки. А еще — неистощимая жизнерадостность, щедро выплескивавшаяся на окружающих.

Трехкомнатные апартаменты Леры — выставка авангардного дизайнера шестидесятых годов — стекло, металл, феерические конструкции мобилей, живописные полотна, спасенные из-под гусениц бульдозеров знаменитой выставки. Абстракционизм. Но какого эпохального значения! Можно представить, сколько раз у этих картин Лерка пересказывала гостям исторический эпизод с генсеком Хрущевым, подобравшим самое бранное слово для характеристики представленных художников — «педерасы». В обиход эстетических оценок определение не вошло, но породило много вопросов. Объяснили после политологи — означало словечко не только антисоветскую ориентацию живописцев, а конец ложной оттепели, «открытой» и «закрытой» по простоте душевной хитрожопым, но мелкокалиберным мужичком.

— Эге, да ты на уровне, Помидорина! — искренне порадовалась моему цветению Лера. И в само деле, в предчувствии грядущей униформы и, главное, близкого, обожаемого лета, я вырядилась без излишней формальности — в пестрое, летящее, влекущее. Хозяйка была представлена в чем-то неформальном, гипюрово-атласном, персиковом, напоминающем о страданиях доброй, измученной выкидышем героини сериала «Династия».

Страданиями здесь, однако и не пахло. Пахло полнотой жизни и гедонистическими кулинарным изысками.

В кухне, плавно переходящей в гостиную, меня ждал стеклянный овальный стол, изящно сервированный разнообразными продуктами — от закуски до десерта. Лерка знает, что я люблю смешивать (за что в глубокой старости, вероятно, буду обречена врачами на раздельное питание).

— У Дашки вчера школьная братва гуляла. Думала, все сметут. Ну, знаешь, такие закрученные — диеты, фитнес, курсы арабского, кунг фу, дзен буддизм и полное пренебрежение к сансарре. Доедай.

— До нирванны высоко, до диеты далеко. Погрязнем в оковах сансарры — ублажим инстинкты дарами плотского бытия. — Я выставила ликер и села.

Лерка, довольно успешно делавшая актерскую карьеру на ролях отрицательных героинь, никак не хотела переходить от юных стерв к возрастным, характерным. Посему родив Дашу, время воспитанию особого не уделяла и теперь эта шестнадцатилетняя наглая «роза» пыталась прибрать мать к рукам, постоянно подчеркивая имеющееся взаимонепонимание и конфликт поколений. Впрочем, Лера не падала духом, на разногласиях с дочерью не зацикливалась, отмахиваясь: «- да я же была точно такая!» Только я знала, каких энергетических затрат стоит порой ее упрямый оптимизм.

Я сделала паузу, ожидая продолжение критики подрастающего поколения, но Лера резко сменила тему.

— Как продвигается роман с Блиновым? После финта с апрельским банкетом стоило бы обратить внимание на чрезмерную носатость и лишний вес твоего разведчика, — ужалила подруга, мое увлечение Блиновым не одобрявшая.

— Это у кого нос?! — изумленно распахнула глаза я. — Не развенчивай идеалы, дорогая. Он чрезвычайно хорош. Мужчина магического обаяния. И совершенно не виноват, что мне не довелось осчастливить первоапрельский праздник своим присутствием.

— Разумеется не он повесил милейшую критикессу. Ну и не ее нежная возлюбленная. Здесь не надо быть мисс Марпл. — Лера глянула на меня и поморщила носик: — Понимаю, Помидорина, будешь молчать как партизан. Ведь у вас, с этим Джемсом Бондом, кажется, наклевывается роман?

— Абсолютно ничего не наклевывается. Мы просто друзья.

Я не солгала. Виктор Блинов — Депардье, мой опекун и советчик частенько навещает офис Домоправительницы в поздние часы вечерних дежурств. Мы пьем кофе, обсуждаем очередные публицистические передачи, а заодно — сплетничаем, пользуясь составленными мною характеристиками жильцов. Наверно, у специалистов разведывательных служб этот процесс называется обменом информации. Мне же мерещатся дружеские студенческие посиделки с ощущение нерушимого братства, самоотверженности, душ прекрасными порывами… В общем «товарищ, верь!».. Увы, только товарищ. Столь мощно начавшаяся лирическая тема наших отношений заметно увяла. Уверена, не без влияния супруги — мадам Блиновой.

Во время разбирательств после первоапрельского происшествия, Блинов все же улучил момент упрекнуть: — В квартире убитой вы оказалась в 21. 30. Это значит, уже пол часа я напрасно ждал даму в золотистом платье средь шумного бала. Жаль, что вы пренебрегли приглашением… Во-первых, не влипли бы в противнейшую историю, во-вторых… Мне было так обидно, словно школьнику на неудавшемся свидании…

Выражение моих глаз, очевидно, было столь многозначительным, а его профессиональная способность к дедукции столь сильна, что последовал вздох:

— Черт, Оксана! Как я сразу не сообразил.

— Пустяки. Ваша супруга лишь напомнила мне о служебном долге. Я отлично провела время на рабочем месте и… стала свидетелем мрачного, но загадочного случая.

— Лучше бы вы жевали утку в ананасе, забыв о времени в присутствии… столь милых людей, а госпожа Робиншутц удавилась бы без вашего присутствия. Не было бы всех этих следственных церемоний, дознаний. И вон того седого волоска.

Я машинально схватилась за свежеокрашенную прядь: — Не правда!

Хотя, если б не краска, седины было бы больше. Жалко этих старушек… Любовь жалко… Что бы там не произошло.

— Жалко, — искренне согласился Блинов. И мне почему-то показалось, что имел он ввиду вовсе не этих женщин…

* * *

…— Тебе уже не восемнадцать. Сейчас год за два. Расточительно терять время на совершенно не перспективного кадра… — тарахтела Лерка, уча меня уму-разуму. Что ж, как человек из категории «благополучных» и как лицо доверенное имеет право.

— Блинова не тронь. Не нужна мне твоя житейская мудрость. Любовь — это торжество воображения над интеллектом, — остановила я красноречие Леры.

— Юная супруга твоего шпиона — Оксана Геннадиевна, бывшая «мисс-сиська» очень хваткая особа. В дни свободные от светской жизни и путешествий, бдительно следит за сохранность мужа. Она на всех красивых женщин кидается. А ты — расцвела на работе. — Лера оценила мой легкий брючный костюм и полупрозрачную блузку цвета «цикламен».

Именно она снабжала первое время соответствующим гардеробом запущенную подругу, у которой по причинам материального характера сформировался стиль «экономик» — джинсы, пуловеры тонов зашарпанного асфальта и подростковые курточки китайского происхождения. Надо признаться — числила я себя уже в хронических неудачницах. Нелепая смерть родителей, измена мужа остро выявили беду — отсутствие детей, одиночество. А когда я перебралась из нашей весьма благоустроенной супружеской квартиру в пустовавшую родительскую мини-двушку и осталась на копеечной ставке внештатного автора в милой моей газете, вопрос выживания встал ребром. Сунулась туда, сюда — не нужна. Как это так — не нужна?

Тогда, постояв у пустого холодильника и сварив остатки гречки, я одиноко сидела за столом и ощущала, как крепнет во мне сопротивление. Бросилась к компьютеру и в один миг накропала наставление таким, как я — «проповедь» неудачникам.

«Полистаем для начала иллюстрированные журналы, присмотримся.

Виллы, яхты, показы Высокой моды, презентации, балы. Хорошо живут люди…

Ну почему именно они? За что и чьей рукой распределяется на этом свете пруха? Посмотришь на „звезд“ — одна туфта, внешность, как и требуется потребителю — хамская, вульгарная. Духовные запросы на нулях, образ жизни — свинский. Наркота, алкоголь, сексуальные излишества, безобразия всякие, скандалы. А гонорар — пару миллионов за выйти и покрутить задом в примитивном фильме. Дом в Малибу, квартиры на всех континентах, мужики у ног млеют самые отборные… Спрашивается: по-че-му?! Живет какая-нибудь Кортни Лав или оторва-Мадонна на полную катушку, ни в чем себе не отказывает. Мужа поменяла, ребеночка родила, виллу лишнюю отгрохала — вся в блеске славы, в суете поклонения, миллионных контрактах, в развлеченьях, в турне, в яхтах, банкетах, раутах, салонах высокой моды, в люксах, в поклонниках — с ног до головы упакованная. А ты тут — с пустым холодильником, не обласканная, неухоженная, всеми забытая. С надоевшим телеком, тощим кошельком, обломанными ногтями, корейским пуховиком и все считаешь копейки, считаешь и сочиняешь попусту маленькие праздники, а они не приходят. Что бы ты не затеял — самое пустяшное в рамках жизненного реализма — проваливается.

Тут и не заметишь, как начинаешь выть от зависти и ждать: что там с небожительницей, наконец, стрясется? Когда же и ей судьба ножку подставит? Ее бы хоть на один день сюда. В эти автобусы, рынки, малогабаритки. Как, дорогуша звездная, красота не увяла? Тоска по прекрасному не мучит?!

„Главное противно, что я-то совсем не хуже! А если честно — лучше, а имею благ с гулькин нос“, — так и свербит, так и сушит душу зависть. Вот и мешки под глазами набрякли, и сон пропал и настроение жуткое. Плохи дела.

А. С. Пушкин утверждает: „Зависть — сестра соревнования, следовательно, из хорошего роду“. Род то древний, но в семье не без урода. Зависть черная, злая, непродуктивная. Соревновательность (как говорят теперь) — бодрая, азартная, ясноокая. Вступила Эллочка Людоедка в соревнование с американской миллионершей Вандербильд, выкрасила кошку акварельными красками и поверила — получились шанхайские барсы! Радости-то, радости! Вы скажите: о двух извилинах дамочка, вот и довольна. Я поспорю: да глупышка-пустышка, но владеет редким даром — секретом устраивать себе праздник подручными средствами. Если уж не заложено вам в гены веселая удаль оптимиста, можно попытаться исправить положение волевыми усилиями.

Прежде всего надо твердо запомнить следующее:

1. Никогда не бывает так хорошо, чтобы нельзя было сделать еще лучше. Никогда не бывает так плохо, чтобы не могло быть и хуже. (См. анекдот про козу) Да, в сравнении со „звездным“ великолепием ваша жизнь серенькая — хоть вешайся. Но ведь пожара нет? Потолок над головой не рушиться? Ручку на гололеде не сломали? А ведь могли. И пожар и обвал и прочие бедствия ох, как часто случаются. Но пока не с вами. Вот он — повод для истинного удовольствия: обе руки не в гипсе! (кто побывал в гипсе, тот знает, каково с ним приходится) А если рука пострадала, то ноги ведь целы… И так далее. Вывод: в любом, самом плачевном положении следует отыскать приятный момент, на нем сосредоточить положительные эмоции и не забывать: бывает и хуже.

2. Все относительно. Ваша личная оценка — есть мера жизненного благополучия. Представьте: сидят зеки на нарах или солдатики в окопе и рассматривают фото про вашу жизнь. Завидуют, бедолаги, ой, как завидуют. И горести им ваши такими пустяковыми кажутся. Думаете, у „звезд“ с миллионными гонорарами меньше проблем, чем у вас? Да столько же, И жизнь их также мордует, если не круче. Ведь на виду же все время и завистников — свора! Масштабы другие, а чувства и стремления точно ваши: добиться, удивить, доказать. А виллу купить или новый чайник, удивить режиссера или соседку, Каннское жюри или начальника ДЕЗА — кайф одинаковый. Причем, вам же еще и легче — туфли не те купить это не с приобретением острова обмишуриться. От омара или вазочки с черной икрой тошнит, а от селедочки под горчичным соусом — нет!

3. Счастье внутри нас. То есть, насколько вы сами способны ощущать себя реализованным, успешным, здоровым — настолько и получите. Нет, не выиграете в уличную лотерею „мерседес“, не прировняют статус менеджера по продаже к должности министра торговли и болячки не отлипнут. Но только вот чувствовать при этом вы себя можете получше всякой „звезды“. Обласкайте любовью спутников вашей жизни — старенькую мебель отполируйте, люстру почините, кота пригрейте, свяжите любимому шарф. Зауважайте себя, припомнив все победы, добрые дела, достоинства, комплименты — это вовсе не мелочи и не важнее на весах Вечности, чем „Оскар“ или престижная премия. Выше голову, развернуть плечи, в горящих глазах позитив и превосходство. Вы созданы в единственном экземпляре и самый большой ваш недостаток — неумение устраивать собственный праздник из отпущенных вам судьбой средств.

„Я его слепила из того, что было, ну а то, что было — то и полюбила…“ — глубоко философский подход оптимиста к проблеме созидания личного благополучия. Оглянитесь вокруг, ведь не так уж и плохо живется. А главное — перестаньте вы и завидовать!»

6

«Перестать завидовать, Алька!» — занесла я в свой личный кодекс. И еще — не сдаваться! И вот — пожалте! Судьба с подарочком подоспела.

За последний месяц я так разбогатела, что сумела заложить основу соответствующего моему статуса и внешности гардероба. Кажется, зря. Но без борьбы не сдамся.

— Скоро буду в униформе щеголять. Твой сосед снизу намерен упрятать мои прелести в синий сатиновый халат. — Я продегустировала пышный торт, густо усеянный миндальной стружкой. — Замороженный… Обожаю…

— Мы с ним соседствуем по диагонали. У меня ж трехкомнатная, а у них самый высший класс. Липскеры — та еще парочка. Статью в «Совершенно секретно» читала? Бабки немеряные, недвижимость во всех спальных районах земного шарика. Жену боится хуже Женевской прокуратуры. Видать дамочка имеет на сожителя серьезное досье.

— Вот отчего голубчик в клубах не светится, на тусовки не выползает. Ведет замкнутый образ жизни, — я переметнулась на солененькое — салат из креветок.

— Мясное отведай, — Лера пододвинула трех ярусную вазу, загруженную деликатесами.

— Боже, какой окорок! Увы, не успеваем, — взглянув на часы, я мужественно отвела взгляд от стола и с левитановской убедительностью объявила: — В этот момент происходит нечто отвратительное: гнусный бабник пытается обесчестить девушку!

— Телесериал? — Лера ринулась к устрашающих размеров телеку.

— Липскер.

— А-а-а… Утащил-таки в норку серую мышку?