Золотой вулкан

Жюль Верн

ЗОЛОТОЙ ВУЛКАН

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I

ДЯДЮШКИНО ЗАВЕЩАНИЕ

Восемнадцатого марта третьего года от конца этого столетия почтальон, который обслуживал в Монреале улицу Жака Картье, доставил в дом № 29 письмо, адресованное господину Самми Скиму. Оно сообщало:

«Мэтр Снаббин просит господина Самми Скима принять поздравления и приглашает к себе в контору в связи с экстренным делом, имеющим до него касательство».

Зачем нотариусу понадобилось видеть господина Самми Скима, знакомого с ним не более, чем все остальные монреальцы? Да, это был превосходных качеств человек, надежный и осмотрительный советчик. Канадец по происхождению, он руководил лучшей в городе конторой, той самой, право владения которой шестьдесят лет назад было оформлено на имя знаменитого мэтра Ника, каковым являлся Николас Сагамор, индеец-гурон, столь патриотично вмешавшийся в ужасное дело Моргаза, невероятно нашумевшее в 1837 году[1].

Получив это послание, господин Самми Ским, никаких дел которого мэтр Снаббин не вел, изрядно удивился, но тем не менее приглашение принял. Полчаса спустя он уже находился на площади рынка Бонсекур, в нотариальной конторе, где его встретили и проводили в кабинет патрона.

— Добрый, добрый день, господин Ским, — произнес нотариус, вставая. — Позвольте засвидетельствовать вам мое почтение…

— Разрешите и мне… — ответил господин Самми Ским, подсаживаясь к столу.

— Вы пришли первым, господин Ским…

— Я пришел первым, мэтр Снаббин?.. Стало быть, приглашено несколько человек?..

— Двое. Ваш кузен, господин Бен Реддл, должен был получить такое же приглашение, что и вы…

— Тогда точнее было бы сказать не «должен был получить», а «получит», — заявил господин Самми Ским, — потому что в настоящий момент Бена Реддла в Монреале нет.

— Как скоро он возвратится?

— Дня через три-четыре.

— Жаль.

— Сообщение, которое вы собираетесь нам сделать, настолько срочное?..

— В некотором смысле — да… — произнес мэтр Снаббин. — Что ж, ничего другого не остается, как ввести в курс дела вас, а вы, со своей стороны, оказали бы мне большую любезность, если передали бы господину Бену Реддлу то, что я обязан сейчас вам сообщить.

Нотариус надел очки, покопался в разбросанных по столу бумагах, извлек из конверта какое-то письмо и, прежде чем зачитать его, сказал:

— Господин Реддл и вы, господин Ским, являетесь племянниками мэтра Джосайаса Лакоста…

— Да. Наши с Беном Реддлом матушки были сестрами. Но после того, как они скончались семь или восемь лет назад, мы потеряли с дядюшкой всякую связь. Он уехал из Канады в Европу… Нас вынудили расстаться кое-какие финансовые проблемы. С тех пор он не дал о себе знать ни разу, и мы так и не знаем, что с ним…

— Так вот, — заявил мэтр Снаббин, — я только что получил извещение о его кончине, наступившей двадцать пятого февраля сего года.

Несмотря на то, что всякие сношения между господином Джосайасом Лак остом и его семейством прервались давно, новость произвела на Самми Скима сильнейшее впечатление. Отныне у него и его кузена не было ни одной родственной души на этом свете. Двоюродное родство, подкрепленное тесной дружбой, — единственное, что оставалось им на долю. На глаза Самми Скима навернулись слезы. Опустив голову, он сидел и думал о том, что из всей семьи уцелели только он да Бен Реддл. Конечно, они неоднократно пытались узнать что-либо о судьбе дядюшки, сожалея, что тот порвал с ними всякие связи. Возможно, они верили, что будущее еще подарит им встречу с Джосайасом Лакостом, но смерть разрушила последнюю надежду.

Покойный, к месту будет сказано, отличался не только своей необщительностью, но и склонностью к авантюрам. Его отъезд из Канады на поиски счастья относится к событиям двадцатилетней давности. Он не был женат и имел огромное состояние, которое тщился приумножить посредством спекуляции. Сбылась ли мечта этого человека? Или, повинуясь собственному характеру, толкавшему его на безоглядный риск, он разорился? Намеревался ли он отдать племянникам, единственным наследникам, крохи своего имущества?.. Следует заметить, что мысли об этом никогда не заботили Самми Скима и Бена Реддла, и сейчас, при всей горести утраты последнего родственника, вряд ли они могли думать об унаследованном имении.

Оставив клиента наедине с самим собой, нотариус ждал, когда тот наконец начнет задавать вопросы, на которые он был готов дать ответы. Мэтр Снаббин знал все об этой семье, пользовавшейся глубоким уважением в Монреале, знал он и то, что теперь, после кончины Джосайаса Лакоста, господа Самми Ским и Бен Реддл являлись последними ее представителями. Поелику именно его, мэтра Снаббина, губернатор Клондайка известил о смерти золотоискателя, которому принадлежал участок № 129 на Фортимайлз-Крик[2], нотариус пригласил двоюродных братьев к себе в контору, чтобы ознакомить с текстом завещания покойного.

— Мэтр Снаббин, — спросил Самми Ским, — наш дядюшка скончался семнадцатого февраля?

— Семнадцатого февраля, господин Ским.

— Тому уже двадцать девять дней?

— Совершенно верно. Двадцать девять. За меньшее время это сообщение до меня дойти не могло.

— Стало быть, наш дядя находился в Европе… где-нибудь в глубинке, в забытом Богом уголке? — продолжал расспросы Самми, пребывая в уверенности, что Джосайас Лакост после отъезда из доминиона[3] в Европу ни разу не ступил на землю Америки.

— Вовсе нет, — ответил нотариус и подал собеседнику письмо, которое украшали марки с изображением Канады.

— Получается, — проговорил Самми Ским, — что он находился здесь, а мы об этом ничего не знали.

— Да, в Канаде… в самой дальней части доминиона, почти что у границы с американской Аляской, но, увы, сообщение с этой местностью так же нерегулярно, как и затруднительно.

— Полагаю, речь идет о Клондайке, мэтр Снаббин?

— Да, о Клондайке, где ваш дядя обосновался около десяти месяцев назад.

— Десять месяцев, — повторил Самми Ским. — Чтобы попасть в этот район рудокопов, он пересек всю Америку и даже не подумал заехать в Монреаль — пожать руки племянникам, как мы теперь знаем, в последний раз!

— Что вы хотите, — ответил нотариус, видя крайнюю взволнованность клиента, — господин Джосайас Лакост явно торопился, подобно множеству таких же, как и он, заразившихся золотой лихорадкой; количество жертв этой эпидемии измеряется тысячами. На открывающиеся месторождения золота люди слетаются со всех сторон, как мухи. Вслед за Австралией нашествие золотоискателей пережила Калифорния, за Калифорнией — Трансвааль, за Трансваалем — Клондайк; за Клондайком последуют другие золотоносные земли. И так будет до самого Судного дня… я хочу сказать: до последних залежей!

В довершение своих слов мэтр Снаббин изложил Самми Скиму содержание письма губернатора. Действительно, в начале 1897 года Джосайас Лакост прибыл в Доусон, столицу Клондайка, имея при себе всю необходимую для золотоискателя экипировку. В июле 1896 года обнаружили золото на Голд-Боттоме, притоке Хантера, и поречье Клондайка привлекло к себе внимание. На этих приисках уже трудилось множество старателей, когда туда приехал Джосайас Лакост, в полной уверенности, что разбогатеет, и с намерением приобрести какой-нибудь участок на немногие оставшиеся у него деньги. Наведя справки, он купил участок номер сто двадцать девять на Фортимайлз-Крик, притоке Юкона, главной аляско-канадской водной артерии.

Зачитав письмо, мэтр Снаббин добавил:

— Похоже, ваш участок еще не отдал всего, что рассчитывал из него извлечь господин Джосайас Лакост. Возможности этой земли, скорее всего, не исчерпаны. Но каким ужасным опасностям подвергают себя несчастные эмигранты! Тут и страшные зимние холода, и всевозможные местные болезни. А сколь убоги условия существования! Увы, многие возвращаются домой еще более нищими, чем до отъезда.

— Что же, дядю погубила нищета? — спросил господин Ским.

— Нет, — ответил нотариус. — В письме ничего не говорится о том, что Джосайас Лакост был доведен до крайности. Его погубил тиф — недуг, унесший неисчислимое множество жизней и невероятно опасный в этом холодном климате. При первых признаках заболевания ваш дядя возвратился в Доусон, где и скончался. Поелику было известно, что он родом из Монреаля, о его смерти сообщили мне, чтобы я поставил в известность вашу семью.

Самми Ским задумался: как же действительно шли дела дяди в период его золотоискательской эпопеи, явно не плодотворной? Не потратил ли он всего, подобно многим опрометчивым старателям, купив участок по завышенной цене? Что, если он умер должником, не расплатившись с рабочими?..

Занятый этими мыслями, он сказал нотариусу:

— Мэтр Снаббин, возможно, дядюшка оставил после себя немалые долги. В этом случае — ручаюсь, что мой двоюродный брат меня поддержит, — мы сделаем все для защиты доброго имени Лакостов, которое носили наши матушки, и если потребуются жертвы, мы принесем их без колебаний. Необходимо как можно скорее составить опись имущества дяди Джосайаса.

— Подождите, дорогой господин Ским! — воскликнул нотариус. — Я вас отлично знаю, и ваши чувства меня не удивляют! Но, думается мне, нет нужды в жертвах, о которых вы говорите. Не исключено, что ваш дядя умер нищим, однако не будем забывать о том, что он владел участком на Фортимайлз-Крик, а ведь эта собственность имеет стоимость, позволяющую справиться со всеми нуждами. Имение вашего дяди отныне нераздельно принадлежит вам и Бену Реддлу, понеже вы являетесь единственными родственниками господина Джосайаса Лакоста, обладающими правами наследников.

Тем не менее мэтр Снаббин согласился, что надлежало действовать как можно более осмотрительно. Братья могли принять наследство лишь при соблюдении условия об описи наследуемого имущества. Им предстояло в первую очередь определить актив и пассив имения усопшего и только после этого принимать какие бы то ни было решения на сей счет.

— Если вы не против, господин Ским, я мог бы вашим делом заняться, — добавил нотариус. — Полагаю, прежде всего надобно собрать самые точные сведения. В конце концов, кто знает?.. Участок — это участок!.. Еще неизвестно, что именно там нашли: ничего или почти ничего. Как говорят старатели, достаточно одного лотка, чтобы набить кошелек до замка!

— Разумеется, мэтр Снаббин, — ответил Самми Ским, — если участок дяди хоть чего-нибудь да стоит, мы поспешим от него избавиться, естественно, на максимально выгодных условиях.

— Конечно, — согласился нотариус. — Но такого ли мнения ваш кузен?

— Полагаю, да, — ответил Самми Ским. — Не думаю, чтобы в голову Бену пришла фантазия заняться добычей самому.

— Как знать, господин Ским… Господин Бен Реддл — инженер. Он может поддаться искушению… Если, к примеру, станет известно, что на участке вашего дяди имеется хорошая жила…

— Уверяю вас, мэтр Снаббин, что это дело не для него! Впрочем, он должен появиться в Монреале через три-четыре дня. Мы с ним поговорим и попросим вас сделать все необходимое для продажи участка на Фортимайлз-Крик тому, кто назначит лучшую цену, или же, — чего я очень опасаюсь, — чтобы расплатиться по обязательствам дяди, если ему пришлось влезть в долги.

Переговоры закончились, и Самми Ским, простившись с нотариусом и пообещав навестить его дня через три-четыре, возвратился на улицу Жака Картье, где жил вместе со своим двоюродным братом.

Мать Самми Скима была канадской француженкой, а в жилах его отца текла англосаксонская кровь. История этой старинной семьи началась в 1759 году, в эпоху завоевания Северной Америки. Скимы обосновались в Нижней Канаде[4], в Монреальском округе, где обзавелись поместьем, главной доходной статьей которого были пастбища, леса и пахотные земли.

В те времена, о которых пойдет речь, Самми Скиму исполнилось уже тридцать два года. Росту он был выше среднего, имел приятное лицо, крепкое телосложение человека, привыкшего к вольным ветрам полей, и со своими синими глазами и рыжей бородой являл собой характерный и симпатичный тип франко-канадца, который унаследовал от матери. Господин Ским жил в своем поместье, не изнуряя себя чрезмерными заботами, ни на что особенное не претендуя, ведя завидное существование дворянина-фермера посреди самого благодатного края доминиона. Не будучи крупным, имение Самми Скима давало ему возможность удовлетворять вполне умеренные собственные потребности, а желания увеличить доходы у нашего героя не возникало никогда. Он любил охоту и отдавался ей всей душой, оглашая выстрелами изобиловавшие дичью леса и долы, которые занимали значительную часть округа. Он с удовольствием рыбачил и имел в своем распоряжении все большие и малые притоки реки Святого Лаврентия, не считая огромных озер, столь многочисленных на севере Америки.

Принадлежавший двоюродным братьям дом особым шиком не отличался, но был удобен и находился в одном из самых спокойных кварталов Монреаля, вдали от торговой и промышленной суеты. Здесь они с нетерпением ожидали возвращения весны, стойко перенося невзгоды холодных зим Канады, страны суровой, хотя и лежащей на той же параллели, что и Южная Европа. Увы, сильные ветры не встречают здесь на своем пути ни одной горы, и арктические вьюги с необычайной свирепостью обрушиваются на Канаду.

Монреаль, где в 1843 году обосновалось правительство[5], мог предоставить Самми Скиму любые возможности для принятия участия в общественной жизни. Однако, обладая характером независимым и имея мало общего с высокопоставленным чиновничеством, он испытывал перед политикой священный ужас. Впрочем, господин Ским с легким сердцем подчинялся британскому суверенитету, явно более формальному, нежели действительному. К партиям, разделявшим канадское общество, он не примыкал никогда и, презирая официальный свет, в конечном счете оставался философом, что позволяло ему вести жизнь без особых претензий.

Самми Ским был убежден, что любое отклонение от размеренного образа жизни приводит лишь к неприятностям, заботам и ухудшению благосостояния.

Понятно, почему этот философ, несмотря на целых тридцать два года за его плечами, ни разу не подумал о женитьбе. Возможно, если бы он не лишился матери, то удовлетворил бы ее желание иметь сноху; но в этом случае жена Самми Скима обязательно должна была бы разделять все его вкусы. В многочисленных канадских семьях, где часто бывает свыше двух дюжин детей, ему непременно нашли бы подходящую наследницу городского или деревенского состояния, и брак, несомненно, оказался бы счастливым. Но госпожа Ским умерла пять лет назад, через три года после смерти мужа, и если даже она мечтала о жене для сына, то он, скорее всего, о супруге и не помышлял; теперь, когда матери не стало, мысль о женитьбе не приходила ему в голову.

С первым же потеплением, когда утреннее солнце вселяет надежду на скорое возвращение весны, Самми Ским начал готовиться к отъезду в деревню, правда, так и не уговорив кузена покинуть дом на улице Жака Картье и податься на природу. Его путь лежал на ферму, что находилась в Грин-Вэлли, Зеленой долине, в двадцати милях к северу от Монреальского округа, на левом берегу реки Святого Лаврентия. Здесь он готовился вновь погрузиться в сельскую жизнь, прерванную суровой зимой, когда водоемы покрываются льдом, а поля толстым слоем снега. Здесь он снова должен был встретиться со своими фермерами, славными людьми, вот уже полвека работавшими на его семью. Как могли они не испытывать к нему чистосердечной любви, подкрепленной нерушимой преданностью доброму хозяину, если он готов был сделать для них все, пусть даже ценой собственной жизни? Вот почему они всякий раз бурно радовались его приезду и откровенно огорчались, когда он уезжал.

Имение в Зеленой долине каждый год приносило около двадцати тысяч франков прибыли, которую братья делили пополам, поскольку эта недвижимость принадлежала им в равных долях — точно так же, как монреальский дом. На плодородной почве хорошо росли травы и пшеница; другой доходной статьей были великолепные леса, еще покрывавшие доминион, особенно его восточную часть. В состав фермы входил комплекс прекрасно оборудованных и ухоженных зданий и, сверх того, конюшни, амбары, стойла, курятник и сарай. Братья располагали всем современным сельскохозяйственным инвентарем. Что касается их жилища, это был просторный дом, расположенный при входе на обнесенный забором участок, раскинувшийся в тени деревьев и похожий на сплошной зеленый ковер. Это строение, при всей его простоте, вовсе не было лишено комфорта.

Так выглядели пенаты, где Самми Ским и Бен Реддл жили в теплое время года и которые они, во всяком случае первый из кузенов, не променяли бы ни на какой барский дворец любящих пышность американцев. При всей своей скромности это жилище совершенно удовлетворяло Самми Скима, и он не хотел ни увеличивать его, ни украшать, довольствуясь тем, что создала природа. Здесь проходили его дни, заполненные, охотничьими развлечениями, и пролетали ночи, приносившие здоровый, крепкий сон.

Само собой разумеется — и это необходимо подчеркнуть, — Самми Ским был довольно богат благодаря своим землям, умея извлекать из них выгоду с изобретательностью и методичностью. Но если он не мог допустить, чтобы его богатство сокращалось, то точно так же ничего не предпринимал для его приумножения — он не пускался ни в какие аферы, для коих в Америке так много имелось возможностей; Скима не привлекали ни коммерческие, ни промышленные спекуляции, ни железные дороги, ни шахты, никакие другие кампании, включая морские. Этот мудрец боялся всего, что было связано с риском и даже просто со случайностью. Ставить себя в зависимость от удачи или неудачи, от развития событий, которых нельзя ни предвидеть, ни избежать, просыпаться утром с мыслью: «Богаче ли я сегодня или беднее, чем вчера?» — все это вызывало у него ужас. Он предпочел бы никогда не засыпать либо никогда не просыпаться.

В этом-то и состояло коренное различие между двоюродными братьями, одинакового франко-канадского происхождения. В жилах кузенов текла французская кровь, так как матери их были родными сестрами. Но если отец Самми Скима был англосакс, то отец Бена Реддла по национальности являлся американцем, а между англичанином и янки[6] существует заметное отличие, со временем лишь усугубляющееся. Если Джонатан[7] и Джон Булль[8] действительно родственники, то лишь в некоторой степени, едва уловимой и не наследуемой, и сие родство тяготеет к исчезновению.

Вот почему следует заметить, что эти двоюродные братья, безгранично привязанные друг к другу и никогда не думавшие, что в будущем нечто сможет их разлучить, обладали совершенно разными вкусами и характерами. Бен Реддл был на два года старше Скима и меньше его ростом, волосы и бороду он имел темные и на свое существование смотрел иначе, нежели Самми. Тогда как последний довольствовался жизнью фермера, первый со всей страстью увлекался промышленностью и наукой. Бен Реддл выучился на инженера и уже успел принять участие в одном из грандиозных дел, в которых Америка стремится опередить всех с помощью новизны замыслов и смелости их исполнения. Одновременно он мечтал сильно разбогатеть, воспользовавшись теми необыкновенными, но рискованными возможностями, которых довольно много имеется в Северной Америке, наипаче там, где ведутся разработки минеральных богатств. Сказочные состояния Голдов, Асторов, Вандербилдтов, Рокфеллеров и прочих миллиардеров не давали ему покоя. И если Самми Ским покидал Монреаль лишь для частых поездок в Грин-Вэлли, то Бен Реддл исколесил все Соединенные Штаты, неоднократно пересекал Атлантический океан, изучил немалую часть Европы, но еще ни разу не сумел убедить брата составить ему компанию. Недавно он возвратился из довольно долгого заморского путешествия и, снова оказавшись в Монреале, ждал случая, а точнее некоего крупного дела, в котором с удовольствием бы принял участие; так что Самми Ским имел все основания беспокоиться, как бы кузен не увлекся одной из тех спекуляций, которых он сам боялся как огня.

И было бы очень жаль, если бы Самми Ским и Бен Реддл вынуждены были расстаться — потому что они любили друг друга, словно родные братья; и если старшего огорчало упорное нежелание кузена заняться каким-нибудь промышленным проектом, то младший не менее сожалел, что Бен Реддл никогда не захотел бы умерить свое тщеславие и заняться имением в Зеленой долине, которое обеспечивало им независимость, а следовательно, свободу.

Глава II

ДВОЮРОДНЫЕ БРАТЬЯ

Вернувшись домой, Самми Ским занялся делами, связанными с кончиной господина Джосайаса Лакоста; надо было разослать извещения друзьям семьи, а также сделать необходимые для траура приготовления. Не забыл он и заказать панихиду в приходской церкви. Молебен о упокоении души усопшего должен был совершиться по возвращении Бена Реддла, ибо тот наверняка пожелал бы присутствовать на траурной церемонии.

Что касается улаживания личных дел дядюшки, а также вступления во владение наследством, скорее всего состоявшим лишь из участка на Фортимайлз-Крик, то здесь, как понимал Самми Ским, надлежало очень серьезно переговорить с мэтром Снаббином; но прежде надо было обо всем условиться с кузеном. Нотариус мог позаботиться лишь о телеграмме в Доусон, уведомляющей губернатора Клондайка о том, что наследники Джосайаса Лакоста вскоре сообщат, на каких условиях они могли бы принять наследство, а также о том, что необходимо составить опись имущества их дяди, без чего невозможно узнать, в каком состоянии находятся его финансы.

Бен Реддл появился в Монреале через пять дней, утром двадцать первого марта, проведя месяц в Нью-Йорке, где вместе с другими инженерами изучал проект переброски через Гудзон колоссального моста, который должен был связать материк с Нью-Джерси, подобно тому как другой мост соединял Нью-Йорк с Бруклином.

Легко догадаться, что для инженера работа такого рода была чрезвычайно интересной, Бен Реддл включился в нее со всем жаром и даже высказал готовность поступить на службу в Компанию Гудзонова залива. Однако было непохоже, чтобы в ближайшее время началось строительство моста. О нем много писали газеты, и не меньше изучалось документов и чертежей. Зима на этой широте Соединенных Штатов обыкновенно затягивается до середины апреля. Не имея уверенности в том, что работы начнутся летом, Бен Реддл принял решение возвратиться в Монреаль.

Отсутствие двоюродного брата показалось Самми Скиму затянувшимся. Он очень сожалел, что никак не удавалось увлечь кузена своими делами, а также безмятежным существованием землевладельца. К тому же затея Компании Гудзонова залива его ужасно беспокоила. «Если Бен Реддл примет в ней участие, — размышлял он, — не задержит ли она его в Нью-Йорке надолго, может быть, на несколько лет?.. Тогда я останусь один в нашем общем доме и на ферме Грин-Вэлли…» Но удержать брата Самми Скиму, увы, не удавалось. Кузены так различались характерами, что практически не оказывали друг на друга никакого влияния.

Когда инженер вернулся в Монреаль, Самми Ским сообщил ему о смерти дяди. Он не писал Бену Реддлу об этом в Нью-Йорк, потому что ждал его со дня на день.

Новость решительно огорчила старшего брата, поскольку от всего семейства Лакостов оставался один только дядюшка. Бен Реддл одобрил меры, принятые Самми Скимом для проведения церковного ритуала, и на другой день, то есть двадцать второго марта, оба брата присутствовали на молебне в приходском храме.

Вслед за этим Бен Реддл узнал, что после своей смерти в Доусоне дядя оставил племянникам в наследство лишь участок под номером сто двадцать девять, находившийся на речке Фортимайлз-Крик в Клондайке.

Это географическое название, бывшее в ту пору у всех на слуху, взбудоражило инженера не на шутку. В отличие от Самми Скима, известие о получении по наследству золотого прииска не оставило его равнодушным, и он подумал не о том, как от него избавиться, а о том, как продолжить работы на участке, чего так не хотелось кузену.

Однако Бен Реддл не открыл Самми Скиму своих мыслей, потому что привык прежде дело изучить, обдумать и лишь потом говорить. Похоже, для анализа всех «за» и «против» одних суток ему не хватило, ибо на следующий день, за обедом, он обратился к брату, заметившему его озабоченность, со следующим вопросом:

— Не побеседовать ли нам немного о Клондайке, Самми?

— Если действительно «немного», дорогой Бен, то давай побеседуем.

— Совсем чуть-чуть, Самми… много не будем…

— Так о чем же ты хочешь мне поведать?

— Не знакомил ли тебя нотариус с актом, удостоверяющим право на владение участком номер сто двадцать девять?

— Нет, — ответил Самми Ским. — Ему, конечно, прислали документы, но я не подумал, что они могут нам понадобиться.

— Ты, как всегда, в своем репертуаре, Самми. Но я не могу относиться к этому делу так безразлично, как ты… Мне думается, что оно заслуживает серьезного изучения и внимания.

Самми Ским решил промолчать в ответ на замечание брата, но, когда тот принялся развивать свои мысли, произнес:

— Дорогой Бен, мне кажется, что наше положение очень просто… Или это наследство чего-то стоит, и тогда мы его ликвидируем с максимальной выгодой для себя; или оно не стоит ничего, что тоже вероятно, поскольку наш дядя никогда не отличался способностью сколачивать состояние, и в таком случае мы от участка откажемся.

— Это было бы разумно, — проговорил Бен Реддл. — Однако не следует торопиться… С золотыми приисками никогда не знаешь… Порой думают, что они бедны, вычерпаны до дна, и вдруг один удар кайла делает тебя богачом!

— Согласен, дорогой Бен, но как раз это должны знать люди, работающие на клондайкских залежах. Коли участок на Фортимайлз-Крик чего-то стоит, мы попробуем от него избавиться по самой выгодной цене. Но повторяю: есть опасение, что наш дядя ввязался в какое-нибудь дрянное дельце, и расхлебывать эту кашу придется нам. Он так ничего в жизни и не добился, и я не думаю, что он умер как раз в тот миг, когда стал миллионером.

— Именно это и надо установить, — ответил Бен Реддл. — Ремесло золотоискателя весьма богато неожиданностями подобного рода. Старатель каждый день пребывает накануне открытия жилы, наполненной самородками. Кстати, среди этого народа действительно есть и такие, которым на судьбу жаловаться не приходится. Разве не так?

— Да, — проговорил Самми Ским, — но их не более одного процента… а ценой каких мук и трудов дается им успех… я бы еще сказал: ценой каких лишений!

— Самми, — продолжил Бен Реддл, — ты меня знаешь… я намерен заниматься не предположениями, а серьезным изучением фактов и лишь потом что-либо делать.

Самми Ским прекрасно видел, куда клонит брат, и это не только его огорчало, но и не в меньшей степени удивляло.

— Дорогой Бен, — ухватился он за привычную тему, — разве того, что нам оставили родители, не довольно? Разве наше имущество не обеспечивает тебе и мне независимость и достаток?.. Я говорю так потому, что вижу: ты придаешь делу с прииском большее значение, чем оно заслуживает. И знаешь ли ты, сколько неприятностей нам уготовано?.. Послушай, разве мы недостаточно богаты?

— Самми, невозможно быть достаточно богатым, когда есть шанс разбогатеть еще больше!

— Главное — не быть слишком богатым, как некоторые миллиардеры, Бен, у которых столько же хлопот, сколько миллионов, и которым сохранять их труднее, нежели было приобрести.

— Погоди, погоди, Самми! Философия — вещь хорошая. Но не надо доводить ее до крайностей. И не следует упрекать меня в том, чего я не говорил. Я не собираюсь искать тонны золота на участке дяди Джосайаса. Повторяю: собрать нужную информацию — это не так уж глупо.

— Мы ее соберем, дорогой Бен. Договорились. Но где гарантия, что, узнав все, мы не окажемся в весьма щекотливом положении, из которого нам придется не просто выпутываться, но защищать честь семьи. А вдруг там, на участке номер сто двадцать девять, расходы на приобретение, установку оборудования и саму разработку превысили все возможности дяди? Если это так, то я уже заявил мэтру Снаббину…

— И хорошо сделал, Самми. Я тебя поддерживаю, — ни секунды не колеблясь, согласился Бен Реддл. — Все это мы узнаем, когда получим исчерпывающую информацию. И мне лично нет нужды слушать россказни о достославных приисках Клондайка. Я прочитал все, что было написано о богатстве тех земель, разработки которых, к слову сказать, начаты всего два года назад. После Австралии, Калифорнии и Южной Африки стали подумывать, что последние залежи золота на планете исчерпаны… И вот в этой части Северной Америки, на стыке Аляски и доминиона, случайно наткнулись на новые… Очень похоже, что приполярные земли Америки в этом отношении превосходят все остальные… Золото есть не только в Клондайке, его нашли в Онтарио, в Мичипикотене; в Британской Колумбии открыты месторождения Уор-Игл, Стандард, Салливан-Груп, Алабарка, Ферн, Синдикейт, Сан-Поэль, Карибу, Дир-Трэйл, Джорджи-Рид, а сколько еще других, чьи акции постоянно растут, не говоря уже о залежах серебра, меди, магния, железа и угля!.. Но что касается Клондайка… Подумай, Самми, о размерах этого золотоносного района!.. Двести пятьдесят лье[9] в длину и сорок в ширину. Я еще молчу о месторождениях на Аляске… хотя бы тех, что на территории доминиона!.. Есть где развернуться, не так ли? Возможно, это самый большой рудный район на земле!.. И кто знает — вполне вероятно, что цена добытых там богатств будет измеряться не миллионами, а миллиардами!

Бен Реддл мог говорить об этом долго, и его кузен прекрасно понял, что тот знает предмет досконально.