Охотники за микробами

2

Плохо обстояли дела в Сан-Кристобаль-де-ла-Гавана на Кубе в 1900 году. Желтая лихорадка уничтожала американскую армию гораздо эффективнее, чем испанские пули. И она совсем не походила на те эпидемические заболевания, которые обрушиваются обычно на беднейшую, грязную часть населения. Она погубила больше трети офицерского состава из штаба Леонарда Вуда, а штабные офицеры, как известно, самые чистоплотные и обеспеченные офицеры в армии. Генерал Вуд писал громовые приказы; Гавана скреблась и чистилась; счастливые грязные кубинцы превращались в несчастных и чистых кубинцев. «Все до последнего камня было перевернуто» – и никаких результатов. За двадцать лет не было в Гаване такого количества заболеваний, как в одном этом году!

Телеграмма за телеграммой летели из Гаваны в Вашингтон, и вот 25 июня 1900 года майор Уолтер Рид прибыл в Кемадос на Кубе с заданием «уделить специальное внимание вопросам происхождения и предупреждения желтой лихорадки». Это было чрезвычайно важное задание. А если учесть, кто такой был этот майор Уолтер Рид, задание было уж слишком большим и ответственным. Работа для самого Пастера! Правда, нужно признать, что у Уолтера Рида были кое-какие заслуги (хотя и не имевшие никакого отношения к охоте за микробами). Он был прекрасным служакой; четырнадцать с лишним лет он обслуживал горы и равнины Запада, носясь добрым ангелом в пустыне среди больных поселенцев. Он счастливо избежал опасностей пьянства и картежной игры в офицерских собраниях. Он был человеком крепкой морали. Он был скромен. Но ведь нужно было быть гением, чтобы выловить микроба желтой лихорадки, а разве гении скромны? Но в этом деле, как видно будет из дальнейшего, требовалась прежде всего морально сильная и выдержанная натура, и помимо всего прочего Уолтер Рид занимался все-таки охотой за микробами. Начиная с 1891 года он принимал какое-то участие в исследовательской работе одной из лучших медицинских школ под руководством весьма известного в Америке профессора микробиологии, а этот профессор был лично и довольно близко знаком с самим Робертом Кохом.

Итак, Уолтер Рид прибыл в Кемадос. И когда он шел в инфекционный госпиталь, ему навстречу попадалось много молодых американских солдат, покидавших госпиталь лежа на спине и ногами вперед…

Похоже было на то, что материала для исследовательской работы будет более чем достаточно!

С Уолтером Ридом был доктор Джеймс Кэррол, которого уж никак нельзя было обвинить в излишней мягкости и скромности, и вы скоро убедитесь, каким солдатом-искателем был Джеймс Кэррол. Рида уже дожидался здесь Джесси Лэзир. Лэзир был охотником за микробами с европейской подготовкой, ему было тридцать четыре года, у него были жена и двое детей, и на лице его лежала тень обреченности. И наконец, там был еще Аристид Аграмонте, кубинец. Его задачей было препарировать трупы, и хотя он прекрасно справлялся с этим делом, но славы не снискал, поскольку уже болел желтой лихорадкой – и работал без какого-либо риска. Эта четверка составляла «Комиссию по борьбе с желтой лихорадкой».

Первым подвигом комиссии была неудачная попытка найти какого-нибудь микроба в первых обследованных ею восемнадцати случаях желтой лихорадки. Среди них было много тяжелых, четыре окончились смертельно. Каждый из этих восемнадцати случаев был использован, как говорится, до отказа: брали кровь, делали посевы, вскрывали трупы, занимались самым тщательным выращиванием культур и не нашли ни одной бациллы. Дело было в июле – самый благоприятный сезон для желтой лихорадки, – и солдаты не прекращали своего страшного шествия из ворот госпиталя в Лас-Анимасе ногами вперед… Итак, первая попытка комиссии выяснить причину заболевания окончилась неудачей, но эта неудача навела ее на верный след. В этом и заключается юмористическая сторона охоты за микробами – именно так люди делают открытия! Теобальд Смит докопался до клещей, поверив болтовне фермеров; Рональд Росс обличил серых комаров по подсказке Патрика Мэнсона; Грасси открыл переносчика малярии занзароне благодаря своему патриотизму. А Уолтер Рид потерпел неудачу в первой и, можно сказать, важнейшей части своей работы. Что оставалось делать? Делать было нечего. И у Рида нашлось время услышать голос «старого полоумного теоретика», доктора Карлоса Финлея из Гаваны, не перестававшего кричать: «Желтая лихорадка вызывается комаром!»

В один прекрасный день комиссия заглянула к доктору Финлею, и этот старый джентльмен, никем не признанный, всеми осмеянный, с увлечением принялся объяснять членам комиссии свою сумасбродную теорию. Он привел им целый ряд остроумных, хотя довольно туманных соображений, на основании которых считал комара распространителем желтой лихорадки, он показал им протоколы некоторых страшных экспериментов, которые никого ни в чем не убеждали. Он дал им несколько маленьких черных яичек, похожих на крошечные сигаретки, и сказал: «Вот они, яички-преступники!»

Уолтер Рид взял эти яички и передал их Лэзиру, который бывал в Италии и знал кое-что о комарах, и Лэзир положил их в теплое место, чтобы вывести из них личинки, а затем эти личинки превратились в очаровательных комаров, усеянных серебристыми крапинками, имевшими форму лиры. Уолтер Рид потерпел неудачу – это верно, но, нужно воздать ему справедливость, он был в высшей степени дальнозорким и сообразительным человеком, а помимо этого надо сказать, что ему еще чертовски везло. Не находя никакой бациллы даже в самых ужасных случаях – у больных с глазами, налитыми кровью, и телом желтым, как золото, с мучительной икотой и зловещими рвотными позывами, Уолтер Рид обратил внимание на то, что сиделки, ухаживавшие за больными и близко с ними соприкасавшиеся, никогда не заболевали желтой лихорадкой! Правда, их нельзя было считать невосприимчивыми, но они почему-то не заболевали желтой лихорадкой.

«Если эта болезнь вызывается бациллой, подобно чуме или холере, то некоторые из этих нянек непременно должны были заразиться», – сообщал Уолтер Рид членам комиссии.

Затем он обратил внимание и на другие странности этой болезни. Он заметил, какими причудливыми скачками она распространяется среди населения Кемадоса. Вот заболел человек в доме № 102 по улице Риал, затем болезнь перепрыгнула за угол, в дом № 20 по улице Генерала Ли, а отсюда – через дорогу на другую сторону улицы, причем эти семьи не имели между собой никакого общения, даже не встречались.

«Похоже на то, что болезнь разносится как-то по воздуху из одного дома в другой», – сказал Рид. Были еще некоторые особенности, и весьма удивительные, в характере распространения желтой лихорадки. Эти особенности были открыты американцем Картером. Человек заболел желтой лихорадкой. Две или три недели все шло благополучно – человек мог умереть, мог и поправиться и уйти из этого дома, – но по истечении двух-трех недель в этом же доме сразу начинались массовые заболевания желтой лихорадкой. «Похоже на то, как будто требуется двухнедельный срок для развития заразы в каком-нибудь насекомом», – поделился Уолтер Рид с членами комиссии. Им показалось это не особенно убедительным, но, в конце концов, они были солдатами.

«Итак, давайте проверим теорию Финлея о комарах», – решил Уолтер Рид, исходя из всех вышеприведенных соображений, но главным образом потому, что ничего другого комиссии не оставалось делать.

Легко было это сказать, но как приступить к делу? Всем было хорошо известно, что желтую лихорадку нельзя привить никакому животному, даже обезьяне. Чтобы проделать эксперимент, доказывающий участие комаров в распространении лихорадки, необходимо было иметь подопытных животных, и по необходимости они должны были быть человеческого вида… Надо было заражать желтой лихорадкой людей!

При некоторых эпидемиях – на этот счет имеется точная статистика! – погибали восемьдесят пять из ста заболевших, при некоторых – пятьдесят из ста, и уж никогда не меньше двадцати человек из каждой сотни заболевших. Значит, надо было идти на убийство! И тут-то Уолтеру Риду пришла на помощь его крепкая мораль. Он был одержим желанием помочь человечеству. А если удастся доказать, что желтая лихорадка переносится только комарами…

И вот в один душный вечер, после целого дня, проведенного среди умирающих на Пинар-дель-Рио, он собрал свою комиссию:

– Если бы члены комиссии рискнули первыми… Если бы они согласились подвергнуться укусам комаров, вскормленных на больных желтой лихорадкой… Это послужило бы хорошим примером для солдат, и тогда… – Рид взглянул на Лэзира, потом на Джеймса Кэррола.

– Я готов, – сказал Джесси Лэзир, у которого были жена и двое маленьких детей.

– Можете рассчитывать на меня, сэр, – сказал Джеймс Кэррол, все состояние которого составляли: мозг настоящего исследователя и ничтожный заработок младшего военного хирурга (обеспечивающего жену и пятерых детей).

3

Уолтер Рид, вызванный в Вашингтон для доклада о работах, выполненных на испанском фронте, перед отъездом дал точнейшие инструкции Кэрролу, Лэзиру и Аграмонте. Это были весьма секретные и довольно жестокие инструкции, если принять во внимание кроткий нрав Уолтера Рида. Это было безнравственным делом и, если хотите, даже нарушением дисциплины, потому что Уолтер Рид не получил разрешения от высшего военного начальства приступить к этим опытам. Итак, Рид уехал в Вашингтон, а Лэзир и Кэррол пустились в самое отчаянное и бесстрашное приключение, на какое когда-либо отваживалась пара смелых охотников за микробами. У Лэзира в глазах уже не было прежней тоски обреченности, ее вытеснил блеск искательного энтузиазма. А Кэррол был солдат, не боявшийся ни военного суда, ни смертного приговора. Кэррол был охотником за микробами высшего полета…

Лэзир прохаживался между рядами коек, на которых лежали обреченные люди, метавшиеся в бредовом кошмаре, с глазами, налитыми кровью, и лицами, желтыми, как осенние листья. Он пускал на этих людей своих пестро-серебристых самок комара, затем заботливо собирал этих раздутых кровью зверей в их стеклянные жилища, в которых стояли крошечные чашечки с водой и лежало несколько крупинок сахара. Здесь они переваривали свой обед из желтолихорадочной крови и тихо жужжали в ожидании начала эксперимента…

«Вспомните малярию, – говорил Рид Лэзиру и Кэрролу. – При этой болезни требуется две-три недели для того, чтобы комар сделался опасным. Может быть, и здесь то же самое?»

Но достаточно было посмотреть в смелое лицо Джесси Лэзира, чтобы сказать, был ли он терпеливым человеком. Каким-то способом ему удалось завербовать семь добровольцев, имена которых так и остались неизвестными, поскольку опыт проделывался в глубокой тайне. На этих семь человек (которых, возможно, он чем-нибудь и соблазнил), но прежде всего на самого себя Лэзир напустил самок комара, которых за несколько дней до того кормил кровью людей, ныне уже мертвых…

Увы, все они остались целы и невредимы, и Лэзир впал в уныние.

Но тут на сцену выступил Джеймс Кэррол. Много лет подряд он был правой рукой Уолтера Рида. Он вступил в армию веселым добровольцем, с годами дослужился до капрала и сержанта, повиноваться приказам вошло у него в плоть и кровь, а майор Рид сказал: «Испытать комаров!»

И Джеймс Кэррол напомнил впавшему в уныние Лэзиру о том, что он «готов»! Он предложил Лэзиру достать самого опасного комара из его коллекции, не какого-нибудь пустячного, который укусил только одного больного, а такого, который искусал многих и притом самых тяжелых больных… 27 августа Джесси Лэзир выбрал из коллекции своего лучшего чемпиона, вскормленного на четырех самых тяжелых больных, и посадил это чудовище на руку Джеймса Кэррола. Солдат внимательно наблюдал, как комар зондировал почву, перед тем как запустить свое жало.

О чем мог думать Джеймс Кэррол, видя, как комар на его руке постепенно превращался в блестящий шар, надутый его кровью? Никто этого не скажет. Но каждый поймет, что у него могла явиться такая мысль: «Мне сорок шесть лет, а при желтой лихорадке чем старше человек, тем меньше шансов на выздоровление». Ему было сорок шесть лет. У него были жена и пятеро детей, но в этот же вечер Джеймс Кэррол писал Уолтеру Риду:

«Если комариная теория имеет под собой какое-либо основание, то я заполучил добрую дозу желтой лихорадки».

Через два дня он почувствовал недомогание и не пошел в барак на обход больных. Еще через два дня он заболел по-настоящему…

«Должно быть, это приступ малярии!» – воскликнул он и сам пошел в лабораторию, чтобы посмотреть свою кровь под микроскопом. Но малярии не оказалось. В эту ночь глаза его налились кровью, а лицо сделалось темно-красным. Наутро Лэзир отправил Кэррола в желтолихорадочный барак, и там он пролежал много дней на грани между жизнью и смертью… Был момент, когда ему показалось, что сердце его останавливается… И, надо сказать, это был неважный момент в жизни младшего хирурга Кэррола.

Он всегда потом рассказывал, что это были самые славные дни в его жизни. «Я был первым человеком, заболевшим желтой лихорадкой от экспериментального укуса комара!» – говорил он с гордостью.

Был еще один американский солдат-доброволец, которого они назвали XY (икс-игрек), – эти бессовестные исследователи назвали его XY, хотя на самом деле его звали Уильям Лин из Гранд-Рэпидса, штат Мичиган. В то время когда у Джеймса Кэррола начинались первые головные боли, на XY были пущены четыре комара – один, чуть не убивший Кэррола, и еще три серебристых красавца, которых вскармливали на шести легких случаях, четырех тяжелых и двух окончившихся смертельно.

Таким образом, экспериментальные работы в Кемадосе стали налаживаться на славу! Правда, первые восемь укушенных остались целы и невредимы; но зато двое последних, Джеймс Кэррол и XY, оказались прекрасными морскими свинками, – оба они заболели желтой лихорадкой, и сердце Кэррола чуть-чуть не остановилось! – но в конце концов оба они поправились, и Кэррол радовался как ребенок, без конца писал Уолтеру Риду и с нетерпеливой гордостью ожидал возвращения начальника, чтобы показать ему протоколы.

Только Джесси Лэзир подошел с некоторым цинизмом к истолкованию этих двух случаев, потому что Лэзир был тонким экспериментатором, упрямым и строгим, требовавшим абсолютной точности всех условий. Так вот, Лэзир при этом подумал: «Несколько подозрительным кажется выздоровление Кэррола и XY, потому что до заболевания они побывали раз или два в зараженной зоне. Это был не совсем чистый эксперимент, и у меня нет уверенности, что именно мои москиты заразили их желтой лихорадкой». Но скептицизм Лэзира – это было одно, а приказы оставались приказами, и он продолжал расхаживать между койками в Лас-Анимасе, опрокидывать пробирки на руки ребят с воспаленными глазами и кормить кровью своих комариных самок. 13 сентября было плохим и несчастливым днем для Джесси Лэзира, потому что в момент, когда он занимался пустым делом кормления комаров, какой-то случайный комар со стороны уселся на тыльной поверхности его руки.

«Это ерунда! – подумал он. – Это даже не та порода комара, – пробормотал он и дал комару напиться досыта, несмотря на то, что это был свободный блуждающий зверь, живший в бараке, переполненном умирающими людьми!..

Это случилось 13 сентября.

«13 сентября вечером… доктор Лэзир стал жаловаться на недомогание… В 6 часов у него появился озноб», – гласит история болезни госпиталя в Лас-Анимасе.

«19 сентября, в 12 часов дня, – записано далее в этом скупом отчете. – Температура 38,9, пульс 112. Глаза инъецированы, лицо воспалено, – это означает: глаза налиты кровью, лицо красное. – 6 часов пополудни: температура 39,5, пульс 106. Желтуха появилась на третий день. Последующее течение болезни можно определить как прогрессирующий и не поддающийся лечению случай желтой лихорадки… Смерть нашего несчастного коллеги наступила вечером 25 сентября 1900 года».

4

Но вот Рид вернулся на Кубу, и Кэррол встретил его восторженно, а Уолтер Рид глубоко опечалился смертью Лэзира, но был очень счастлив благополучным исходом болезни Кэррола и XY, а затем… затем (как ни грустно и больно за Лэзира) этот случай все-таки дал кое-что для науки…

«Поскольку доктор Лэзир был укушен комаром во время пребывания в инфекционном бараке, – писал Уолтер Рид, – нужно по меньшей мере допустить возможность заражения через насекомое, предварительно укусившее желтолихорадочного больного. Поэтому данный факт случайной инфекции представляется нам весьма интересным…»

«Ну, а теперь моя очередь получить укус!» – сказал Уолтер Рид, но им удалось его отговорить. «Мы должны доказать это», – настаивал он, но с такой мягкостью, что, слушая его мелодичный голос и глядя на его подбородок, в очертаниях которого было так мало мужественности, можно было подумать, что Уолтер Рид колеблется (ведь как ни говорите, а одного из трех уже не было в живых!). «Но мы должны доказать это», – сказал Рид и отправился к генералу Леонарду Вуду, чтобы рассказать ему о всех этих волнующих событиях. Если кого и можно было упрекнуть в мягкотелости, то никак не генерала Вуда! Он дал Риду разрешение действовать и дальше по своему усмотрению. Он дал ему денег на сооружение лагеря из восьми палаток и двух домиков и, само собой разумеется, флагштока! Но что было самое приятное, он дал ему денег на вербовку людей, которые за приличную оплату соглашались получить один верный шанс из пяти навсегда потерять возможность использовать эти деньги! Уолтер Рид сказал: «Благодарю вас, генерал!» – и на расстоянии мили от Кемадоса разбил семь палаток, водрузил флагшток с развевающимся американским флагом и назвал это место лагерем Лэзира (ура, ура Лэзиру!), – и вы вскоре увидите, какие славные дела пошли в этом лагере…

Можно признать одну непреложную истину: каждый отдельный искатель из великой плеяды охотников за микробами был не похож на другого искателя, но их объединяла одна общая черта – они были оригинальны. Все они были оригинальны, за исключением Уолтера Рида, который не проявил абсолютно никакой оригинальности, заметив, что за последнее десятилетие XIX века слишком уж много накопилось в воздухе различных комаров, клопов, клещей и других насекомых – распространителей болезней. Было совершенно естественно, что человек обратил на это внимание. Но он, несомненно, был самым высоконравственным из великой плеяды охотников за микробами, оставаясь при этом весьма тонким и талантливым экспериментатором, и когда его внутренний голос сказал ему: «Ты должен убивать людей для спасения человечества», – он тотчас же приступил к планированию целой серии секретных опытов, и никогда еще в мире не было примера, чтобы доброму человеку могли прийти в голову такие жуткие и отвратительные опыты!

К тому же он был дьявольски аккуратен. Каждый человек, намеченный к укусу комара, должен был оставаться долгие дни и недели под запором в раскаленном лагере Лэзира, для того чтобы избежать опасности случайного заражения желтой лихорадкой. В этих экспериментах не должно было быть ни малейшей трещинки! Уолтер Рид широко оповестил американских солдат на Кубе, что есть еще и другая война, война за спасение человечества, – кто хочет быть добровольцем? Не успели еще обсохнуть чернила на объявлениях, как в его приемную явился рядовой Киссенджер из Огайо, а вместе с ним Джон Моран, который был даже не солдатом, а простым гражданским клерком в канцелярии генерала Ли.

– Мы в вашем распоряжении, сэр! – сказали они.

Уолтер Рид был чрезвычайно порядочным человеком.

– Хорошо ли вы, ребята, осознаете грозящую вам опасность?

И он рассказал им об ужасных головных болях, о беспрерывной мучительной икоте и рвоте черными массами, он рассказал им о страшных эпидемиях, при которых не осталось ни одного человека, который мог бы рассказать людям о пережитых страданиях…

– Все это мы знаем, – сказали рядовой Киссенджер и Джон Моран из Огайо. – Мы идем на это исключительно во имя науки и ради человечества.

Тогда Уолтер Рид объявил им о щедрости генерала Вуда. Они получат приличную сумму в двести, а возможно, и в триста долларов, если москитная самка пестро-серебристой масти даст им один верный шанс из пяти никогда не использовать эти деньги.

– Единственное условие, которое мы вам ставим, сэр, – сказали рядовой Киссенджер и гражданский клерк Джон Моран из Огайо, – это что вы никогда не будете поднимать вопроса о награде.

Майор Уолтер Рид приложил руку к козырьку фуражки:

– Джентльмены, примите мой салют!

В тот же день Киссенджер и Моран отправились в предварительный карантин, который должен был сделать из них первоклассных, выдержанных морских свинок – без страха и упрека! 5 декабря Киссенджер накормил великолепным обедом пять самок комара, две из которых паслись на смертельных больных пятнадцать и девятнадцать дней тому назад. Все шло как по маслу! Через пять дней у него началась адская головная боль, а еще через два дня он весь пожелтел, – это был классический случай, и Уолтер Рид читал благодарственные молитвы у себя в штабе, когда Киссенджер стал поправляться.

Наступили жаркие дни для Рида, Кэррола и Аграмонте, потому что кроме молодых американцев, готовых пожертвовать своей жизнью во имя науки и ради человечества, в их распоряжении было еще достаточно темных, невежественных людей, недавно прибывших на Кубу из Испании и полагавших, что двести долларов им очень пригодятся. Было у них пятеро этих наемных ребят (которых я попросту назову «испанскими иммигрантами», хотя можно было бы их назвать: «человек № 1, 2, 3, 4 и 5», совершенно так же, как охотники за микробами метят своих животных: «кролик № 1, 2, 3, 4, 5»); как бы то ни было, все они получили укусы отборных комаров, которые, если брать в среднем, были много опаснее пули из автоматического ружья. Они честно заработали свои двести долларов, потому что четверо из пяти дали типичную (ученые доктора могли бы даже выразиться – «великолепную») картину желтой лихорадки.

Это была большая победа! Все было абсолютно точно! Ни один из этих людей никогда даже близко не подходил к желтой лихорадке, их все время держали, как мышей, в запечатанных палатках в Кемадосе…

«Порадуйся за меня, дорогая, – писал Уолтер Рид жене, – потому что помимо антитоксина дифтерии и коховской туберкулезной бациллы это станет одним из важнейших научных открытий XIX столетия».

«Но может ли желтая лихорадка передаваться каким-либо иным путем?» – спросил себя Рид.

Общее мнение было таково, что одежда, белье и постель желтолихорадочных больных смертельно опасны, на миллионы долларов уже было уничтожено одежды и постельных принадлежностей. Главное военно-медицинское управление разделяло эти взгляды; все выдающиеся врачи Северной, Центральной и Южной Америки (за исключением старого сумасброда Финлея) были в этом твердо убеждены. «Но так ли это?» – спросил Рид, и в то время как он весело подводил итоги опытов с Киссенджером и испанцами № 1, 2, 3 и 4, пришли плотники и выстроили два отвратительных домика в лагере Лэзира. Домик № 1 был особенно мерзким. Размером он был четырнадцать на двадцать футов, имел тщательно пригнанную двойную дверь, чтобы ни один комар не мог туда залететь, и два окна на южную сторону, в той же стене, что и дверь, чтобы избежать всякого проветривания этого домика. В нем была устроена хорошая печь для поддержания постоянной температуры не ниже 90 °F и поставлены две кадки с водой, чтобы создать влажную и спертую атмосферу корабельного трюма в тропиках. Так что, как видите, этот гнусный маленький домик был меньше всего приспособлен для жилья. Но вот 13 ноября 1900 года обливавшиеся потом солдаты притащили туда несколько крепко заколоченных подозрительного вида ящиков из инфекционных бараков в Лас-Анимасе, для того чтобы сделать этот домик окончательно проклятым…

В эту же ночь, 13 ноября, Уолтер Рид и Джеймс Кэррол были свидетелями акта величайшего мужества: в домик № 1 вошли молодой американский врач Кук и два американских солдата, – но где же, где их памятники? – Фолк и Джернеган.

Эти три человека открыли крепко заколоченные, подозрительного вида ящики. Они открыли их внутри дома, атмосфера которого и без того была почти невыносима для дыхания.

Фу-у! Они схватились за носы, они не могли сдержать ругань!

Но они продолжали их распаковывать и вытащили оттуда подушки, пропитанные черной рвотной массой погибших от желтой лихорадки, извлекли оттуда простыни и одеяла, испачканные испражнениями умиравших, не имевших сил подняться по нужде. Они выбили эти подушки и вытрясли простыни и одеяла: «Вы должны постараться, чтобы микробы желтой лихорадки хорошенько распространились по комнате», – сказал им Уолтер Рид. Затем Кук, Фолк и Джернеган застлали маленькие походные койки этими простынями, одеялами и подушками. Они разделись и легли на эти омерзительные постели. Они пытались уснуть в этой зловонной дыре, более мрачной, чем средневековые подземелья…

Уолтер Рид и Джеймс Кэррол с нежным вниманием охраняли этот домик, чтобы туда не залетел ни один комар, а Фолк, Кук и Джернеган получали великолепное питание – в этом можно не сомневаться.

Ночь за ночью проводила эта тройка в домике № 1, размышляя, вероятно, о судьбе душ бывших владельцев этих простынь и одеял. Они тихо лежали, размышляя о том, не переносится ли желтая лихорадка чем-нибудь еще помимо комаров (хотя комариная теория еще не была точно установлена). Затем Уолтер Рид, человек высокой морали и строгого научного подхода, и Джеймс Кэррол, человек суровой дисциплины, решили несколько усложнить условия опыта. Из Лас-Анимаса было доставлено еще несколько ящиков, и, когда Кук, Фолк и Джернеган их открыли, они чуть не убежали из домика, настолько это было ужасно.

Но они остались и легли спать…

Двадцать дней и ночей, – но где же, я спрашиваю, памятники? – провели здесь эти три человека, а затем их поместили для карантина в прекрасную просторную палатку, чтобы выяснить, не появятся ли у них признаки желтой лихорадки. Но они быстро прибавляли в весе и чувствовали себя великолепно. Они с веселыми шутками вспоминали о гадком домике с его смертоносными простынями и одеялами. Они радовались как дети, узнав о том, что Киссенджер и испанцы (№ 1, 2, 3 и 4) действительно подцепили желтую лихорадку после укусов комаров. «Какое блестящее доказательство и какой гнусный эксперимент!» – мог бы сказать каждый, но для ученого безумца Уолтера Рида этот гнусный эксперимент был недостаточно блестящим. Еще три американских парня отправились туда же и двадцать ночей провели среди загаженных простынь и одеял, но при этом было сделано небольшое дополнение: они должны были спать в пижамах, которые были сняты с умерших больных. А потом еще трое американских солдат пошли в домик № 1 уже на тридцать ночей и спали в той же обстановке, но еще с одним важным добавлением: их подушки были покрыты полотенцами, пропитанными кровью больных, погибших от руки желтого убийцы…

И все они остались абсолютно здоровыми! Ни у одного из этих девяти человек не появилось даже намека на желтую лихорадку! «Великая вещь наука!» – думал про себя Уолтер Рид.

«Итак, мы видим, – писал он, – что теория о распространении желтой лихорадки через одежду лопнула, как мыльный пузырь, при первом соприкосновении с живым опытом».

Уолтер Рид был прав. Наука действительно великая вещь. Но наука одновременно и жестокая вещь, – охота за микробами может быть верхом бессердечия, а неугомонный дьявол, сидевший в Риде-экспериментаторе, не переставал нашептывать ему сомнения: «Действительно ли твой эксперимент абсолютно точен? Ни один из людей, живших в домике № 1, не заболел желтой лихорадкой – это верно, но откуда ты знаешь, что они восприимчивы к желтой лихорадке? Может быть, у них природный иммунитет?» Тогда Рид и Кэррол, взыскавшие уже с Фолка и Джернегана все, что может взыскать капитан с солдата, впрыснули под кожу Джернегану кровь желтолихорадочного больного, а Фолка подвергли укусам комаров, вскормленных на смертельных случаях желтой лихорадки. Оба они свалились с ужасающими болями, багровыми лицами и налитыми кровью глазами. И, по счастью, оба благополучно прошли через Долину Теней…

«Ну, слава богу», – бормотал Рид, но особенно он благодарил бога за то, что доказал, что эти два парня не иммунизировались от двадцати жарких, зловонных ночей, проведенных в домике № 1.

За эти подвиги Уоррен Глэдсден Джернеган и Леви Э. Фолк получили по кошельку с тремястами долларов – довольно крупной для тех времен суммой.

5

В то время как происходили все эти опыты, Джон Моран, гражданский клерк из Огайо, тот самый, которого Уолтер Рид приветствовал салютом, чувствовал себя обманутым и разочарованным. Он решительно отказался от гонорара; он всей душой стремился отдать себя в жертву «науке и человечеству» и потому подвергся многочисленным укусам серебристых комаров из семейства Stegomyia (так был окрещен этот комар тогдашними зоологами); самые отборные и заразные из них жалили его по несколько раз самым немилосердным образом, но, увы, он не заболел желтой лихорадкой и оставался здоров как бык! Что делать с Джоном Мораном?

«Придумал! – сказал наконец Уолтер Рид. – Вот что я с ним сделаю!»

Рядом с омерзительным домиком № 1 был выстроен другой домик, названный домиком № 2. Это был очень славный и уютный домик! Окна в нем были сделаны в стене, противоположной двери, так что он все время проветривался приятным сквознячком. В нем было прохладно. У стены стояла чистенькая койка, накрытая продезинфицированным бельем. Это был здоровый, гигиенический домик, в котором мог бы прекрасно поправиться даже чахоточный больной. Внутреннее помещение этого домика, от пола до потолка, было разгорожено пополам тончайшей проволочной сеткой, через которую не мог бы пробраться самый крошечный комар.

21 декабря 1900 года, ровно в 12 часов дня Джон Моран (которому присвоена была почетная роль морской свинки в этих опытах) вошел в этот чистенький домик «в одной ночной сорочке и только что из ванны». За пять минут до этого Рид и Кэррол открыли в этой комнате стеклянный сосуд, из которого вылетели пятнадцать самок комара, голодных и алчных, жаждавших упиться кровью, и каждая из этих пятнадцати самок в свое время попробовала крови желтолицых больных в бараках Лас-Анимаса.

В одной ночной сорочке и прямо из ванны, Моран вошел в эту маленькую уютную комнату и лег на койку. Через минуту над его головой послышалось назойливое жужжание, через две минуты он получил первый укус, через тридцать минут был ужален уже семь раз, будучи лишен при этом даже удовольствия прихлопнуть этих противных комаров… Вспомните господина Золя, которого так мучил Грасси. У него, конечно, тоже были неприятные минуты, но все, чем рисковал Золя, – это небольшая атака малярии и добрая доза хинина для ее прекращения. Но Джон Моран! Ну чем он, в сущности, отличался в данном случае от настоящей морской свинки? В 4 часа 30 минут того же дня он снова был здесь для получения укусов, а на следующий день еще раз пришел докормить голодных самок, которые не добрались до него накануне. В другой половине этого домика, отделенные от Морана и комаров только тонкой сетчатой перегородкой, лежали двое других ребят, спокойно проспавших в этом домике восемнадцать ночей.

Что же случилось с Мораном?

В рождественское утро 1900 года он получил наконец долгожданный подарок: голова его трещала, как под ударами молота, глаза воспалились и не могли смотреть на свет, кости ныли. Плохую шутку сыграли с ним комары в домике № 2, несколько дней смерть витала над его головой, но Моран спасся, чтобы прожить остаток жизни в полной неизвестности…

Так Моран добился наконец исполнения своего желания рискнуть «во имя науки и ради человечества»!

Таким образом, он вместе с Фолком, Джернеганом, Куком и другими доказал, что грязный, зачумленный домик (без комаров) был безопасен, а чистенький домик (с комарами) был опасен, да еще как опасен! Таким образом, Уолтер Рид получил наконец ответы на все свои дьявольские вопросы и мог написать обычной для него старомодной прозой: «Основной фактор заражения жилища желтой лихорадкой – присутствие в нем комаров, ранее кусавших желтолихорадочных больных». Это было так просто. Это было истиной. В этом было все! И Уолтер Рид писал жене:

«Двадцать лет я мечтал сделать когда-нибудь хоть что-нибудь для облегчения человеческих страданий.

И моя мечта сбылась! Тысячи поздравлений к Новому году!.. Я слышу, как идут двадцать четыре трубача, торжественным маршем провожая уходящий год!»

Эти славные трубачи, эти громкие звуки марша провожали честного искателя Джесси Лэзира и страшное пугало желтой лихорадки, которую можно было теперь стереть с лица земли… Они дули в свои трубы, эти славные музыканты, чтобы воспеть печальную судьбу, ожидавшую эту маленькую комиссию после коротких часов триумфа…

6

Но вот в Гавану нагрянули люди со всех концов мира с бурными приветствиями в адрес Уолтера Рида, и тут же начались нескончаемые заседания, дискуссии и споры наехавших ученых. Уильям Крофорд Горгас (тоже вполне безупречный человек) отправился в поход по канавам, сточным ямам и цистернам Гаваны, объявив беспощадную войну комару Stegomyia, и через девяносто дней в Гаване не было ни одного случая желтой лихорадки, она была совершенно очищена от нее – впервые за последние двести лет! Это было почти чудом! Но тут объявилась группа ученых профессоров и важных бородатых врачей из Европы и Америки, начавшая во все совать нос, расспрашивать, критиковать, и в одно прекрасное утро пятнадцать этих скептиков собрались в комариной лаборатории Рида. «Все эти эксперименты, конечно, чрезвычайно интересны, но результаты их нужно тщательно взвесить, продумать», – и так далее. В этот момент неожиданно свалилась марлевая крышка со стеклянного сосуда с комариными самками (конечно, это произошло чисто случайно!), и страшные москиты рода стегомия, наполнив комнату, с жужжанием стали носиться вокруг, устремив кровожадные взоры на высокомудрых ученых. Вмиг испарился скептицизм! К черту полетели сомнения! Вон из комнаты бросились высокие служители науки, с треском упала стоявшая перед дверью ширма! Так велика была сила их внутренней уверенности в правоте Уолтера Рида… (Справедливости ради надо сказать, что как раз в этом сосуде комары были не заражены.)

И вот Уильям Крофорд Горгас и Хуан Гитерас, крупнейший на Кубе специалист по желтой лихорадке, достаточно убежденные опытами в лагере Лэзира, стали строить широкие планы практического применения этих опытов – остроумные, но, к сожалению, слишком опрометчивые планы.

«Следует обратить внимание на то, – рассуждали Горгас и Гитерас, – что среди подопытных больных в лагере Лэзира не было ни одного смертного случая. Все они дали типичную картину желтой лихорадки, но все поправились, может быть, потому, что Рид так быстро укладывал их в постель». И они решили продолжать игру с огнем. «Мы будем прививать прибывающим иммигрантам легкую форму желтой лихорадки, ведь это совершенно безопасно: они переболеют и иммунизируются». Вот какие планы они затевали, вместо того чтобы просто и легко уничтожить желтую лихорадку путем войны с комаром-стегомия, который отнюдь не скрывается в потайных местах, а является вполне домашним комаром. «Одновременно мы сможем также подтвердить выводы Рида», – рассуждали Горгас и Гитерас.

Явились иммигранты, люди темные и невежественные. Внимательно выслушали, – им сказали, что это совершенно безопасно. Семь иммигрантов и молодая храбрая американская сиделка подверглись укусам заразных стегомия. Из этих восьми зараженных двое иммигрантов и молодая храбрая американская сиделка вышли из госпиталя, застрахованные от повторного заболевания желтой лихорадкой, застрахованные от всех мирских горестей и забот… Они покинули госпиталь ногами вперед, под медленные звуки похоронного марша… Что за тонкий искатель был Уолтер Рид, но как ему чертовски везло с опытами в лагере Лэзира!..

В Гаване поднялась паника, простой народ заволновался, и что можно было ответить этому народу – ведь человеческая жизнь священна! Но тут выступил на сцену младший военный хирург Джеймс Кэррол, суровый искатель и солдат по натуре, – он только что вернулся в Гавану для разрешения кое-каких академических вопросов…

«Мы можем теперь совершенно уничтожить желтую лихорадку, ибо выяснили, как она передается от человека к человеку; но чем вызывается желтая лихорадка?» Вот какой вопрос поставили перед собой Рид и Кэррол, и можно, конечно, считать этот вопрос чисто академическим, но я поставлю его несколько иначе: стоило ли заплатить человеческой жизнью (пусть даже испанского иммигранта) за получение ответа на этот вопрос? Что касается меня, то я затруднился бы ответить, да или нет. Но Рид и Кэррол сказали: «Да!» Начавши эту работу, как солдаты, выполняющие приказ, как гуманисты, рискующие своей шкурой для спасения человеческих жизней, они уже были отравлены ядом искания истины, одной только холодной истины. Они были ослеплены сиянием славы, которая венчает отважных завоевателей неизвестного…

Они были уверены, что тут не было никакой видимой бациллы, никакого микроба, которого можно рассмотреть через самые сильные микроскопы, они искали такого зародыша в печени людей и в легких комаров – и безрезультатно. Но тут представлялись иные возможности – чудесные возможности существования нового вида зародыша, сверхмикроба, недоступного самым сильным линзам, обнаружившего свое существование только убийствами с помощью какого-то страшного, таинственного яда. Такова должна была быть природа зародыша желтой лихорадки. Старый Фридрих Лёффлер – знаменитый усач – нашел уже нечто подобное при заболевании телят ящуром. И теперь Рид с Кэрролом собрались доказать, что микроб желтой лихорадки относится к тому же субмикроскопическому миру.

Так как Уолтер Рид был в это время занят, он послал в Гавану Джеймса Кэррола, который попал в весьма затруднительное положение из-за смерти подопытных больных Гитераса. Гитерас был очень смущен и напуган. Нет, нет, Кэрролу нельзя брать кровь у желтолихорадочных больных! И уж, разумеется, нельзя было пускать на них комаров! Но что было глупее всего – Гитерас не позволил Кэрролу даже вскрывать трупы: это могло вызвать народное возмущение!

«Можете себе представить мое разочарование!» – писал Кэррол Уолтеру Риду, обрушиваясь с негодованием на темноту и невежество населения.

И что же? Вы думаете, эти трудности остановили Кэррола? Не таков был Джеймс Кэррол!

Каким-то необъяснимым способом он раздобыл отменной желтолихорадочной крови и пропустил ее через фарфоровый фильтр, настолько тонкий, что ни один видимый микроб не мог сквозь него пройти. Отфильтрованную жидкость он впрыснул под кожу трем «свежим» иммигрантам (история умалчивает, как он убедил их согласиться на это) и – урра! – двое из них заболели желтой лихорадкой. Значит, желтая лихорадка похожа на лёффлеровскую болезнь телят! Вызывающий ее микроб может быть слишком мал для микроскопа, зато он проходит через мелкопористый фарфор.

Рид пытался остановить его: «Хватит с нас этих смертей», но Кэрролу непременно надо было заполучить зараженных комаров, и каким-то ловким способом он их раздобыл и приступил к своему заключительному, самому отчаянному опыту.

«В случае со мной, – писал Кэррол, – укус одного комара вызвал очень тяжелое заболевание, протекавшее едва не смертельно в течение нескольких дней. Я настолько убедился в том, что тяжесть заболевания обусловливается не количеством укусов, а восприимчивостью данного субъекта, что 9 октября 1901 года в Гаване сознательно пустил на вновь прибывшего иммигранта восемь комаров (все, что у меня было), которые были заражены восемнадцать дней назад. Последовавшее заболевание протекало в очень легкой форме», – заканчивает он с гордостью. Но что, если бы этот больной погиб? – а ведь это легко могло случиться!