Помоги проекту - поделись книгой:
В то время ни один из них, конечно же, ничего этого не знал, и они надеялись, что им удастся воплотить в жизнь свои планы. Все это произошло еще до битвы при Трафальгаре, в которой был разгромлен испанский флот, что и побудило Испанию продать Флориду, не ввязываясь в войну, а также до того, как Уилкинсон осознал, что, поддерживая Бэрра, подвергает опасности столь выгодное для него положение шпиона испанского правительства. Война с Испанией не состоялась, и армия Бэрра, набранная из недовольных юнцов, развалилась — в результате чего, как говорили позднее, в западных штатах образовался избыток преподавателей танцев и каллиграфии.
Для Стина та ночь стала уроком. Ему бросилась в глаза разница между Бэрром и Бленнерхассетом: низенький, но очень симпатичный и обаятельный Бэрр, погруженный в прагматический мир политических амбиций и личной карьеры, и высокий, сутулый Бленнерхассет, близорукий и непривлекательный, идеалист, замышляющий магические комбинации, — а в это время за тысячу миль от него пишется письмо, которое вдребезги разобьет его фантазии. В ту ночь Стин подумал, что если их замысел провалится, то Бэрр переживет это, а Бленнерхассет нет.
А как насчет Райли Стина? Он сохранит могущество своих знаний и свою анонимность — в ожидании подходящего момента, когда наступит время для решительных действий.
— Ладно, — сказал Бленнерхассет, когда Бэрр отказался посмотреть в тецкатлипока, Дымящееся зеркало. — Пожалуй, не стоит. А может быть, это помогло бы тебе найти чакмооля. Ведь апрель, как ты верно заметил, приближается.
— Оставим волшебство волшебникам, — повторил Бэрр. — В этом я полагаюсь на тебя и твоего помощника. И надеюсь, вам можно доверить и это тоже.
Он вытащил из кармана пальто тетрадь в кожаном переплете.
— В этих записях есть намеки на местонахождение чакмооля. Я потратил почти всю весну и все лето, прочесывая Кентукки, однако так ничего и не нашел. Боюсь, у меня больше нет времени на поиски. Апрель как-нибудь сам о себе позаботится, а я должен заняться припасами, людьми и государственными делами. — Он постучал по тетради. — Мне теперь небезопасно держать это при себе. Могу ли я доверить твоему помощнику вернуть тетрадь нужному человеку в Нью-Йорке?
— Стин меня никогда не подводил, — ответил Бленнерхассет. Неуверенность Бэрра словно придавила его своей тяжестью. Он еще больше ссутулился и, сняв очки, потирал горбатую переносицу.
— Никогда? — переспросил Бэрр. — Невероятное достижение. Бога ради, продолжайте в том же духе, мистер Стин.
Стин взял тетрадь и положил в карман своего пальто.
— Я отвезу это куда понадобится.
— Прекрасно, — отозвался Бэрр, пристально глядя на Стина. — Очень хорошо. А теперь, Харман, я должен ехать в Пенсильванию — вот только закончу последнее дельце в Кентукки.
Стин в самом деле доставил тетрадь куда следует — а именно в дупло огромного платана на острове Бленнерхассета. Она оставалась там до декабря, когда ополченцы разгромили особняк, угрожали жене Бленнерхассета и распустили его рабов. Ходили слухи, что, помимо всего прочего, этот платан укрывал беглых рабов, пересекавших реку Огайо, а также хранил любовные письма Бэрра к миссис Бленнерхассет. Однако когда Стин вернулся, то нашел там лишь ту самую тетрадь, завернутую в холстину и спрятанную в трещине на уровне человеческого роста. Отвозить записки в Нью-Йорк было небезопасно — до тех пор, пока Стин не выяснит наверняка, чем закончится выходка Бэрра. Общество Таммани, в то время, еще находившееся в периоде младенчества, могло использовать во вред содержащие в записках сведения. Когда Стин убедился, что заговор обречен на провал и можно не бояться Аарона Бэрра, то оставил тетрадь себе. И провел последующие двадцать девять лет, ломая голову над ее содержанием и исследуя возможности, которые в ней обнаружил… с помощью ничего не подозревавшего Финиаса Тейлора Барнума.[3]
«Двадцать девять лет, — подумал Стин, поворачивая лошадей к своему дому возле доков на реке Гудзон. — В те времена я был индейским воином, и в моей душе таилось волшебство. И может быть, мне снова придется стать индейским воином — коли проклятый пожар наведет на мой след Маскансисила и других Следопытов (если они еще живы)».
Утром он покинет Нью-Йорк. В фургоне у Стина имелись хирургические инструменты, орудия жестянщика, бутылочки с эликсирами и мазями и полный набор марионеток ручной работы. Все это богатство тряслось и стучало, словно зубы девчонки, спрятанной у него за пазухой. Стин знал разные способы делать деньги и давно собирался давать представления. Девчонка будет его ассистенткой, и они продолжат путешествие по западным штатам в поисках чакмооля. Бэрр был прав: чакмооль спрятан где-то в Кентукки — и теперь, когда Стин заполучил девчонку, рожденную в нужное время и соответствующим образом обожженную, у него есть семь лет, чтобы осуществить задуманное.
В апреле 1843 года исполнится мечта Бэрра и Бленнерхассета. Жаль, что ни один из них этого не увидит. Бленнсрхассет уже умер — где-то на Британских островах в феврале 1831 года — за два месяца до рождения Джейн Прескотт. Бэрр, теперь уже восьмидесятилетний старец, к тому же едва живой, скорее всего наблюдал сейчас за пожаром из окна своего убогого гостиничного номера на Стейтен-Айленд. Хорошо, если он доживет хотя бы до весны.
«Ну а я, — думал Райли Стин, въезжая в темный пакгауз, — сделаю все возможное, чтобы избежать в этом деле случайностей».
Арчи завернул за угол, и порыв ледяного ветра заставил его остановиться. Опустив подбородок в поднятый воротник и засунув руки поглубже в дырявые карманы поношенного пальто, Арчи все же не мог спрятаться ни от ветра, ни от тошнотворного ощущения стыда, которое расползлось по телу, словно лихорадочный жар. Арчи не сомневался, что Удо сделает все от него зависящее. Удо знает Джеймса Гордона Беннетта и, наверное, сумеет помочь Арчи получить работу в «Геральд». Однако дело не в том, сумеет ли Удо помочь, а в том, что останется от самолюбия Арчи с наступлением Нового года — и останется ли что-то вообще.
«Все должно было быть совсем не так», — сказал себе Арчи. Кто бы мог подумать, что родственники жены будут смотреть на него свысока, их район превратится в трущобы, а жена будет ходить в церковь, пастор которой настаивает на банном дне по вторникам — и это среди зимы! Тем не менее надо смотреть правде в глаза: на постоянной работе Арчи удержаться не смог, своего дела открыть не сумел, а жена и дочурка прозябают в трущобах.
О Господи, до чего же легко презирать себя, выпив стаканчик с преуспевающим немцем вроде Удо! Арчи уныло покачал головой: «У тебя остались последние три доллара, а ты пьянствуешь». Но такое чувство вины стоит дешево и достается легко — а к тому же бессмысленно: если он не сможет заплатить аренду в начале января, то потраченные сегодня двадцать центов погоды не сделают.
А вот что действительно важно сделать сегодня — или, точнее, завтра, поскольку уже за полночь и открыты только продуктовые лавки, — так это купить маленький подарок. Что-нибудь неожиданное. Карамельки или небольшую юлу для Джейн и, скажем, книгу для Хелен. Трех долларов на это вполне хватит, а днем можно будет неплохо подзаработать — ведь Рождество уже совсем близко.
«Какой-нибудь пустячок, чтобы подбодрить Хелен, — думал Арчи. — Сказать ей: „Я люблю тебя, даже если ты слушаешь этого идиота Уильяма Миллера, который утверждает, что в 1843 году наступит конец света, и настаиваешь на том, чтобы купать нашу дочь в такую стужу, что даже у деревянного индейца яйца отмерзнут, — я все равно люблю тебя и мечтаю, как мы будем кататься на лодке по озеру Шамплейн, когда нам обоим будет за семьдесят“».
Впереди, сквозь пелену снегопада и поднятый в воздух мусор, виднелся перекресток, на котором Четхэм-стрит расширялась, раздваиваясь на Восточный Бродвей и Боуэрн-стрит.
«Почти дома», — подумал Арчи.
Дома, рядом с теплой женой и спящей дочкой, — и черт с ними, с грязью, и с арендной платой, и с бесчисленными соседями, кашляющими и орущими друг на друга всю ночь напролет. Удо как-нибудь выручит. Беннетт сдастся — ведь он же расширяет бизнес, а у Арчи есть образование. Он получит место в «Геральд». Начнет с должности печатника и покажет Беннетту спою готовность работать не жался сил, а потом попросит какое-нибудь задание. И в конце концов заработает на настоящий дом — лучше всего где-нибудь в районе Мэдисон-сквер. Просторный дом, где на пороге не будет удушливой вони мочи и болезней.
Не успел Арчи выйти на Четхэм, как послышался стук копыт и грохот повозок: лошади неслись во весь опор. Слева пролетел пожарный фургон с десятком пассажиров и исчез, повернув на юг, по Перл-стрит. Над крышами зданий Арчи заметил голодное зарево пожара — похоже, горело здорово, где-то на юге. Может, корабль какой-нибудь? Послышались звон колокольчика новенького пожарного фургона и крики пожарных — судя по звуку, недалеко от Сити-Холла, где сходятся Четхэм и Бродвей. Должно быть, горит рядом с деловыми кварталами.
«Какая бы статья получилась!» — возбужденно подумал Арчи, застыв на месте прямо посреди улицы. Теперь крики раздавались со всех сторон, мимо пробегали группки людей. Скорее всего поджигатели — но какой же это должен быть пожар, чтобы все выскочили на улицу! В такую погоду из дома выйдет только сумасшедший. Беннетт наверняка не откажется от статьи, написанной очевидцем.
«Вообще-то пора домой, — подумал Арчи. — Мне давным-давно следовало бы быть дома».
Ледяной холод ночи, расстояние до Уолл-стрит и теплая Хелен в постели — с одной стороны, и мираж дома на Мэдисон-сквер — с другой.
«Да черт с ним, с холодом! — решил Арчи. — Небось, в сосульку не превращусь».
Он свернул, следуя за звоном пожарных колоколов, и тут мимо него промчалась целая орава с сумками, ведрами и даже ванночками в руках. Они шли, не обращая на Арчи никакого внимания, аза их спинами доходные дома на Малберри и Мотт-стрит продолжали изрыгать наружу своих постояльцев, и поток людей собирался в толпу, словно по какому-то сигналу. Арчи узнал некоторых: с кем-то он вместе работал, у кого-то покупал фрукты или точил кухонные ножи для Хелен. Наконец ему удалось ухватить за рукав знакомого — тощего как жердь ирландца по имени Майк Данн.
— Майк! — заорал Арчи, перекрикивая гомон. — Что стряслось?
Арчи отпустил пальто Майка и увидел, что ладонь стала черной.
— А ты не слышал? — Небритый Майк сверкнул глазами и оскалился в нервной улыбке. — Мы идем на Уолл-стрит. Сегодня поживимся.
— На пожаре? Небось, делаете ставки на то, что именно загорится, а?
Майк нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
— Арчи, там не просто пожар. Целый район охватило. В таких случаях каждый сам за себя. Полиция и пальцем не пошевелит.
Теперь понятно, откуда на ладони сажа.
— Ты уже был там? — уныло спросил Арчи. Уж если Майк там побывал, то и Беннетт тоже.
Майк бросился бежать, однако остановился на секунду и помотал головой:
— Нет, это тут рядом с домом полыхнуло. На юге добыча получше. — Он махнул рукой, указывая за спину. — Там увидимся!
Майк захохотал и рванулся вдогонку за толпой.
Из-за угла вылетел полицейский фургон. Вдали, заглушая гвалт, звенели колокола — съезжались пожарные фургоны и каждый норовил не упустить свое. Пожарные будут больше заняты потасовками между собой, чем тушением пожара, и в результате их арестует полиция, однако утром они все равно будут хвастаться своими подвигами. Шум и гам разбудили вездесущих свиней, которые, несмотря на ледяную стужу, рылись в замерзшем мусоре и угрожающе хрюкали над свежими кучками лошадиного навоза. Мулы, ломовые лошади и даже несколько воловьих упряжек проталкивались сквозь оборванные ватаги пешеходов. Торчать посреди улицы становилось небезопасно. Арчи решил, что не стоит вставать на дороге у тех, кто идет на Уолл-стрит. В такую ночь полицейским не позавидуешь.
Снова зазвенели пожарные колокола, на сей раз где-то поблизости. Посмотрев на запад, Арчи увидел языки пламени, взлетающие над лабиринтом крыш. Во дворах доходных домов победнее всегда разводили костры, но для костров это уж слишком.
«Рядом с домом полыхнуло», — сказал Майк. Похоже, горело на Ориндж-стрит. Эта мысль заставила Арчи прибавить шагу. Он пристально вглядывался в прихотливую игру света и тени, созданную всполохами пожара. На мгновение ему привиделись лица. Женские лица.
Через несколько шагов Арчи перешел на трусцу, а потом побежал со всех ног, продираясь сквозь толпу, которая текла из трущоб в сторону Уолл-стрит.
Четырехэтажное здание на углу Ориндж-стрит и Франклин-стрит стало одним из первых доходных домов в городе Нью-Йорк. Его в спешке построили всего за четыре дня в феврале 1832 года. Арчи наблюдал за ходом строительства, зная, что после его завершения они с Хелен наконец смогут покинуть дом ее родителей и начать самостоятельную жизнь — после шести месяцев в удушливой атмосфере бруклинского мещанства. Еще до того, как закончили стройку, Арчи и Хелен арендовали угловую квартирку на третьем этаже. Они въехали первого марта, и именно тогда познакомились с Удо, наняв его перевезти вещи с бруклинского причала. Джейн родилась третьего апреля; роды принимала старая мексиканка, в одиночестве жившая на чердаке.
Сначала первый этаж заселили мелкие торговцы, но потом они исчезли, и их место заняли голодные, измученные холерой незаконные поселенцы. До застройки на этом месте был болотистый пруд, который осушили, поскольку он угрожал здоровью жителей. Но и после осушения пруда холера продолжала свирепствовать. Ее жертвы лежали во дворах, дожидаясь, пока городские служащие заберут их для захоронения.
А теперь Арчи стоял на мощеной мостовой Ориндж-стрит и беспомощно смотрел на горящие почерневшие остатки своего дома, названного когда-то «Подарок судьбы» и переименованного обитателями в «Удар судьбы». Крыша накренилась и рухнула, придавив все здание, из которого в студеное декабрьское небо вырывался сноп пламени. Искры и горящие угли разлетались фейерверками в ледяных потоках северного ветра, вихрями уносясь на юг. Собравшаяся толпа сгрудилась на противоположной стороне улицы, подальше от разбросанных по замерзшей земле остатков грубо вырезанных карнизов. Кучи мусора, наваленные в канавах, загорелись от пожара, и несколько пожарных команд, не поехавших в деловой район, прекратили безнадежную борьбу и отвели свои фургоны в безопасное место.
Когда толпа разошлась, Арчи заметил тела, выложенные в ряд на камнях Франклин-стрит — в шести футах от горящих мусорных куч и обвалившихся развалин дома. Он медленно побрел туда.
За его спиной предостерегающе закричали пожарные, кто-то выкрикнул «Самоубийца!». Арчи переходил от тела к телу, заглядывая под изношенные пальто и одеяла, прикрывавшие мертвые лица. Жар горящего здания обнимал его, словно живое существо, испаряя упавшие снежинки на спине и плечах. Арчи бросил взгляд на скорченное тельце, приподнял очередной самодельный саван и тяжело опустился на колени.
От платья Хелен остались лишь масть корсажа и высокого воротника да манжета на обгоревшей руке. На ботинках, которые Арчи подарил ей на прошлое Рождество, шнурки сгорели дотла. Волосы тоже сгорели, кожа головы и шеи почернела и потрескалась. Лицо огонь почти не тронул — только брови опалило. Странно, однако на лице не было ни страха, ни боли, а лишь глубокое недоумение и шок, словно перед смертью Хелен увидела нечто, что потрясло ее гораздо больше, чем сгорание заживо в туалетной комнате доходного дома.
Тот, кто уложил ее тело на землю, попытался скрестить руки на груди, но одна рука все еще цеплялась за обгоревший ворот платья, как будто Хелен задыхалась.
Арчи стоял и смотрел. Ему хотелось прикоснуться к ней, однако он ужасно боялся, что она и на ощупь окажется мертвая, и тогда одно-единственное прикосновение развеет призрачную дымку нереальности происходящего. И останется только шагнуть прямо в огненную бурю. Он не мог снова посмотреть на лежавшую рядом маленькую девочку — его собственную маленькую девочку.
Арчи повернулся к огню, чувствуя, как краснеет от жара кожа. Его охватило абсурдное желание что-то сказать пламени пожара.
«Я мог бы быть здесь сегодня ночью, — подумал он. — Мог бы купать дочку, а вместо этого потягивал пиво и играл в карты».
Он провел покрытой сажей рукой по глазам, размазывая по лицу черные слезы. А теперь она лежит голенькая на улице, и ее глаза засыпает пепел.
Обломки здания, упавшие далеко от его остова, догорали, превращаясь в унылые головешки, среди которых Арчи разглядел осколки чьих-то: чайник, обгоревшая пружина, керосиновая лампа, ножик.
Словно принесенный пожаром, аромат лаванды окутал Арчи, напомнив ему запах дома родителей Хелен и гуся, которого они ели на прошлое Рождество. Именно тогда он подарил Хелен ботинки, в которых она умерла. А ее мать подарила набор ложек, вилок и ножей.
С хриплым воплем Арчи ринулся в огонь, перепрыгивая через кучи дымящегося мусора. В толпе закричали, но слов не разобрать. Да где же эти пожарные с их новенькими паровыми машинами? Что с них толку, с этих машин?
Арчи пинком выбил нож из груды тлеющих углей. Искры взлетели вверх, захваченные потоком горячего воздуха, и северный ветер унес их прочь. Ему опалило волосы и высушило слезы на щеках. Обернув обе руки полой пальто, Арчи поднял нож и бросился обратно через улицу. В толпе снова закричали.
Арчи уронил горящий нож и скрючился, рыдая и глядя невидящими глазами сквозь облачко пара от собственного дыхания. Его взгляд снова задержался на искрах. Казалось, они не просто падают, а летают, ныряя и кружась, словно игривые птички, постепенно уносимые завывающим ветром.
«Женские лица», — подумал он. Ему ведь почудились женские лица в пламени. Лицо Хелен, она прощалась с ним, а он даже не понял, куда смотреть.
Ветер переменился и яростным порывом метнул искры обратно в огонь, как будто они прятались от ночной стужи. Сверху дождем сыпался пепел. С оглушительным грохотом остатки дома рухнули до самого основания, балки посыпались прямо на выложенные в ряд тела. Порыв обжигающего воздуха сбил Арчи с ног и повалил на утоптанный снег.
«Даже похоронить нечего, — подумал он без всяких эмоций. — По крайней мере они больше не лежат голыми на улице».
Снова подул пронизывающий северный ветер, и Арчи съежился, глядя невидящими глазами на горящие балки — черные тени в самом пекле пожара.
— Я думала, ты бросишься прямо в пламя, — сказал голос с испанским акцентом. Арчи тупо кивнул — и вздрогнул, осознав, кто произнес эти слова. Пожар догорел, и, пошевелившись, Арчи почувствовал, как от холода заскрипели колени. Как долго он смотрел в огонь? Толпа разошлась, пожарные уехали на юг. У его ног лежал покрытый сажей и совсем остывший нож. Арчи поднял его.
— Этим горю не поможешь, — снова заговорила старая повитуха. — Только на себя самого навлек бы вечное проклятие, — тихо сказала она. Арчи слышал постукивание бусинок — старуха перебирала четки. — Всех, кого ты потерял сегодня, ты увидишь снова, если будет на то воля Божья. — Она помолчала и вздохнула. — Хелен и маленькую Нана… Джейн.
Арчи не сводил взгляда с булыжной мостовой — горячее лезвие ножа растопило снег.
— Значит, это в самом деле была Джейн? — спросил он. Ему показалось, что он плачет, однако огонь высушил его глаза. — Я не мог сказать наверняка: она… она слишком…
Он вяло махнул рукой в направлении обгоревших развалин. Деревянные бусинки снова застучали, когда повитуха положила узловатые пальцы ему на плечо.
— Вторник, сеньор Арчи, — тихо сказала она. Отсветы догорающего пожара углубили тени морщин на ее лице. — Ты же знаешь, какой сегодня день. Она ждала тебя, потом они пошли вниз, а люди на улице стали кричать «Пожар!». Те, кто вырвался наружу, разбежались, а она не хотела оставить девочку. Трое мужчин вытащили ее через окно, она все еще держала в руках твою дочь. Пожарные положили их рядом.
Арчи стоял, загребая снег на оголенный кусок мостовой под ногами.
— Ее нет, сеньор Прескотт. Чудесная была малышка, — сказала старуха, и он, спотыкаясь, пошел прочь. Карман, в котором лежали последние три доллара, оттягивала тяжесть ножа. Арчи убегал от толпы, от гвалта, от дыма и от невыносимого горя.
КНИГА ПЕРВАЯ
Тепеилуитль, 3-Череп — 8 сентября 1842 г.
Свет от масляной лампы Стивена Бишопа мерк, едва покинув пламя, поглощенный высоким потолком, разверзнувшейся у ног бездной и его собственной темной кожей. Стивен знал, что свет выглядит тусклым только потому, что над пропастью он не отражается от стен и пола, однако на посетителей это всегда производило огромное впечатление. Пожилой англичанин за спиной Стивена украдкой шагнул назад и часто задышал.
— Бездонная яма, — пробормотал себе под нос мистер Тетерсфилд. Наклонился вперед, опершись на плечо Стивена, и посмотрел вглубь. — И какой она глубины?
— Никогда не бывал на дне, — ответил Стивен. Убрал лампу и повернулся к Тетерсфилду, помня об обрыве в двух шагах от каблуков своих ботинок. — Я пробовал бросать туда камни, и, судя по всему, там пара сотен футов. Или даже больше.
Он знал, что с противоположного края пропасти не хватало одного дюйма до двухсот двенадцати футов: на прошлой неделе Стивен лично промерил глубину. Но не стоит это разглашать. В отличие от мистера Горина, предыдущего владельца Мамонтовых пещер, доктор Кроган не так снисходителен к незапланированным вылазкам своих рабов — да и к самому Стивену тоже. Горин понимал, что хотя желающие посмотреть на пещеру приезжали со всего мира, многие из них предпочитали, чтобы экскурсию проводил именно Стивен Бишоп. И предпочтение это во многом основывалось на возможности открыть еще не исследованную пещеру; за последние два-три года десятки камней, гротов и узких галерей уже получили имена посетителей. Поэтому Горин позволял Стивену изучать пещеры. Когда заканчивались экскурсии и денежки были заработаны, Стивену разрешалось поискать следующее местечко, которое сделает знаменитым какой-нибудь турист.
Доктор Кроган, напротив, требовал, чтобы ему тут же сообщали обо всех открытиях. И если открытие заслуживало внимания, то он немедленно объявлял об этом указателями по всей дороге от Луисвилла до Боулин-Грин. Кроме того, он перестроил и улучшил гостиницу, нанял оркестр и построил новую дорогу. В результате количество посетителей увеличивалось, но исчезала загадочность самого места. Стивен покачал головой: половина удовольствия от посещения пещер состояла в трудностях, которые приходилось преодолевать, чтобы добраться до самых впечатляющих мест. А Кроган того и гляди захочет динамитом пробить прямой проход ко всему, что, по его мнению, можно показывать за деньги.
— А как ты сумел вычислить глубину, бросая камни? Вот уж никогда бы не подумал, что чернокожий мальчишка из Кентукки имел возможность изучить физику. — Тетерсфилд смотрел поверх головы Стивена, держась за столбики с предупреждающими надписями. Столбики установил мистер Горин после того, как один турист чуть не сорвался в пропасть в 1839 году. Стивен заметил, что руки профессора были покрыты коричневыми пятнами — признак больной печени.
Стивен проглотил поспешный ответ и, чтобы успокоиться, подумал о том, что видит этот бородатый англичанин: широкий проход, поворачивающий налево; пол, обрывающийся в могильную черноту Бездонной ямы; прыгающие по стенам тени на краю круга света от лампы; изрезанный трещинами, едва видимый потолок карстовой пещеры.
— Мистер Тетерсфилд, — ровным голосом сказал он, — меня зовут Стивен. И я не мальчишка; мальчишки из таких пещер обычно не возвращаются.
«Если вы поняли, что я имею в виду», — добавил он про себя.
Он знал, что его ответ прозвучал слишком резко. Кроган может услышать об этом по их возвращении в гостиницу, но ничего страшного не произойдет: рассердится немного да отругает проводника. Стивен был уверен, что пороть его не станут — он слишком дорого стоит, — а кроме того, Кроган, надо отдать ему должное, вообще не склонен к такому обращению.
Тетерсфилд явно обиделся. Он моргнул и посмотрел на Стивена в упор. Стивен спокойно встретил его взгляд, и Тетерсфилд опустил глаза на свои запыленные ботинки. Прокашлялся, распрямил плечи и отряхнул брюки. Стивен расслабился: в конце концов, старик был родственной душой. Не каждый академик в возрасте шестидесяти восьми лет так увлечен своими исследованиями, что готов больше мили пробираться по пещерам, лишь бы увидеть все собственными глазами.
— Я читал книги по физике в библиотеке мистера Горина, в Глазго, — пояснил Стивен.
Махнув рукой, приглашая Тетерсфилда следовать за ним, Стивен вышел на мостик, который когда-то помог построить в самом узком месте пропасти.
— Пещеры принадлежали ему, пока он не продал их три года назад. В его доме я немного научился еще латыни и греческому, только не стоит никому об этом рассказывать. — Он поймал взгляд Тетерсфилда и подмигнул. — Мистер Горин — хороший человек. — Увидев, что Тетерсфилд все еще чувствует себя неловко, Стивен остановился. — Говорят, если загадать желание и бросить в пропасть монетку, это принесет удачу, — сказал он. Вранье, конечно, но звучит здорово, и к тому же он кое-что задумал. Стивен вывернул карман куртки и пожал плечами. — Хотите загадать желание?
На лице профессора появилась смущенная улыбка — словно у человека, пойманного за недозволенным удовольствием, но который в глубине души не желает раскаиваться в содеянном. Он вытащил золотой из кармана жилета.
— Повернитесь спиной к яме и бросьте монетку через левое плечо, — пояснил Стивен. — Только сначала желание загадать не забудьте.
Тетерсфилд закрыл глаза, подумал немного и бросил монетку через плечо. Обоим почудилось, что они слышат, как она кувыркается в темноте, а затем — дзынь! Еще через несколько секунд более отдаленные дзынь-дзынь эхом отразились от стен и потолка.
— Да сбудется ваше желание, — торжественно провозгласил Стивен.
— Теперь она будет лежать на дне, пока кто-нибудь не найдет туда дорогу. — Тетерсфилд все еще смущенно улыбался. — Я только надеюсь, что это произойдет после того, как сбудется мое желание.
Они повернули назад, обошли по краю Седловидную яму и молча шагали до узкой расщелины позади наклонной прямоугольной глыбы, известной как Гроб гиганта. Стивен задержался на секунду, поправляя вещмешок на плече, прежде чем пролезть сквозь расщелину.
Поделиться книгой: