Помоги проекту - поделись книгой:
Я не согласился, стал доказывать, что этого никак не может быть, потому что вот рядом дорога, и обыкновенные оводы летают, и зайца я видел обыкновенного, и деревья такие же, как в нашем двадцатом веке. А что касается великого оледенения, так тут, пожалуй, и за сто километров вокруг ни единой льдинки не найдешь.
— Это ничего не значит,— усмехнулся Александр Иванович.— Зайцы, деревья и мухи за три сотни тысяч лет изменились очень незначительно. Я,— говорит,— нашел другие, более надежные приметы времени, например, поле, сплошь забитое галькой, и еще окатанные и поцарапанные глыбы. Понимаешь, ледник, двигаясь, тащил с собой с севера массу камня, но пути он ломал, дробил, обкатывал угловатые обломки. А выбивавшаяся из-под тающей высоченной ледяной стены бурная, мутная река подхватывала каменную мелочь, щебень и волокла, катила этот груз дальше, превращая его в гладкую, округлую гальку. Обессилев, на равнине река оставляла каменную ношу, забивая собственное русло галечными отмелями. Вот они, эти отмели,— показал Александр Иванович.
Поле, сплошь засыпанное камнем, я заметил давно, но никакой реки там не было.
— Давным-давно высохла,— объяснил геолог.— Нет ледника, нет и воды.
— Куда ж он девался, ваш ледник, если мы как раз в самой середке великого оледенения?— удивился я.
— Растаял. Границы льда временно отступили далеко на север.
Оказалось, что эпоха великого оледенения Земли началась шестьсот тысяч лет назад. С тех пор огромные ледники несколько раз то надвигались с севера, накрывая большую часть Европы, Северной Азии и добрую половину Северной Америки, то отступали, таяли, оставляя массу глины, гальки, каменных обломков.
Впрочем, даже в самые холодные времена подальше от ледника, к югу, жизнь была вполне сносная. А в тропиках тем более, их похолодание и вовсе не тронуло.
В промежутках между большими наступлениями льдов многие тысячи лет климат планеты был даже теплее, чем в наши дни. Потом опять что-то случалось то ли на планете, то ли на Солнце, и средняя температура на Земле падала. Падала она, может, всего на пять-шесть градусов, но этого было достаточно, чтобы огромные пространства вновь скрывались под ледяным панцирем. Местами его толщина достигала целого километра. Льда на суше накапливалось больше пятидесяти миллиардов кубических километров! Океан из-за этого терял тогда столько воды и так мелел, что исчезали проливы, заливы, появлялись новые острова. А многие старые острова, как, например, те, на которых сейчас находится Англия, Шотландия, Ирландия, становились частью материка.
Еще Александр Иванович рассказал, что мы живем в самом начале послеледниковой эпохи. На память о прошлом нам остались накрытые толстыми ледяными шапками Гренландия и Антарктида. А ведь когда-то в Гренландии шумели пальмы, фикусы, магнолии, по вечнозеленым деревьям вился виноград. Это ученые точно доказали. А вот сказать, что будет с нашей планетой дальше, они не могут. Может, через миллион лет и Антарктида и Гренландия снова оттают, там, где сейчас тайга, раскинутся тропические джунгли, а в нынешней тундре будет как раз впору спасаться от жары в тени садов... Может начаться и новое великое оледенение. Но ничего страшного уже не случится: люди мигом растопят все льды атомными установками.
Очень это интересно, отчего на Земле вдруг получались эти великие оледенения? Оказывается, их насчитали целых пять! В чем причина — это до сих пор загадка. Одни ученые считают, что всему виной густые облака космической пыли, которые встретила на своем пути наша Солнечная система. Из-за этой пыли солнечных лучей на Землю попадало меньше. Другие ученые объясняют причину оледенений тем, что в атмосфере Земли становилось меньше углекислого газа. Он здорово улавливает солнечное тепло, а из-за этого и воздух лучше нагревается. Когда-то на Земле было очень много действующих вулканов, и от их извержений в атмосфере становилось больше углекислого газа — вот и наступало потепление. Вдобавок рассеявшаяся вокруг Земли вулканическая пыль мешала солнечному теплу, отразившемуся от планеты, уйти назад в космос.
Но потом вулканы планеты засыпали, замирали, многие даже совсем исчезали, углекислого газа становилось меньше, и климат Земли делался чуть-чуть холоднее. Это «чуть-чуть», словно самая малая гирька на чутких весах, сразу меняло равновесие — больше становилось льда в Арктике и Антарктике, а лед хорошо отражает солнечные лучи — значит, чем больше ледяное зеркало, тем меньше тепла достается планете. Меньше тепла — больше льда. Одно цепляется за другое, и вот уже студеные северные ветры вымораживают и засыпают снегом целые материки.
Все это объяснил мне геолог и только на один вопрос ответить не смог: как здесь, в таком далеком прошлом, могла очутиться обыкновенная дорога?
Александр Иванович начал было говорить, что нашим предкам дорогу нипочем не построить, да она им и ни к чему, но вдруг умолк. Из-за кустов на дорогу выбежало десятка полтора антилоп. Вожак заметил нас, остановился, тряхнул головой, украшенной двумя огромными штопорами, и грозно топнул ногой. Затем, решив, что мы не заслуживаем его внимания, он повернулся и повел свое стадо дальше. Эх, фотоаппарат бы сюда!
Александр Иванович считает, что это давно вымершая порода, а я определенно видел в книге об Африке таких или очень похожих антилоп. Может, мы все-таки не в прошлом? Может, загадочный шар просто перенес нас в какую-то другую страну?
Едва мы поговорили про антилоп, как вдали послышался гул. Вскоре из-за холма в клубах желтой пыли вылетела лавина каких-то животных. Они мчались прямо на нас. Мы бросились в сторону, и вовремя. Едва продрались через кустарник и забрались на бугор, как по дороге с топотом, от которого дрожала земля, пронесся косяк лошадей. Какие-то чудные лошади — длинномордые, низкие, красноватой масти с темными полосками. Полоски шли у них не поперек, как у зебр, а вдоль тела. С бугра было видно, куда они направляются,— вдали, среди зарослей камыша, поблескивала полоска воды.
— На вечерний водопой,— подтвердил мою догадку Александр Иванович.— Вот тебе и ответ на твой вопрос: дорогу к водопою вытоптали дикие лошади и антилопы.
Когда я записал в дневник про антилоп и диких лошадей, мы решили тоже отправиться к воде, потому что во фляжке Александра Ивановича было пусто и еще потому, что хотели поближе рассмотреть живых ископаемых.
Однако далеко идти нам не пришлось. Едва мы добрались до края реденькой рощицы, за спиной послышался треск и тяжелый топот. Я не успел обернуться, как Александр Иванович отчаянно закричал:
— Беги к деревьям! Скорей!
Хорошо, что до ближайших деревьев было несколько шагов. Еще не зная, в чем дело, я нырнул за первый попавшийся ствол. Тотчас мимо меня пронеслась какая-то огромная туша и с треском вломилась в кусты. Никогда я еще не лазил на деревья так быстро! Опомнился, очутившись уже на самой верхушке, а когда глянул вниз — чуть не сорвался: около дерева с глухим ревом топтался огромный носорог. В жизни не видывал такой махины! Один рог чего стоил! Наклоненный вперед, он был больше метра длиной. Грязно-бурую шкуру носорога покрывала редкая щетина. Чудище хрипело от ярости и никак не могло понять, куда я делся.
Александра Ивановича нигде не было видно. «Уж не воспользовался ли он голубым шаром? — мелькнуло в голове.— Неужели домой вернулся? Один! Как же теперь он меня отыщет?»
Между тем носорог отошел немного, замер, прислушался и вдруг
«Отвлекает! — догадался я.— От меня уводит. И как я мог так скверно подумать об этом человеке! Ладно же, теперь моя очередь выручать». Я стал спускаться с дерева, но тут совсем близко раздалось какое-то странное блеяние: из высокой травы вылез еще один носорог, только маленький, детеныш. Так вот почему носорог, вернее, носорожиха с такой яростью кинулась на нас!
Детеныш неуверенно переступал толстыми ногами и, вытянув глупую, с малюсенькими глазками морду, шевелил ноздрями. Малыш был не так уж мал — с хорошую телку ростом.
Я швырнул в него веткой и крикнул: «Кыш! Пошел! Топай к своей мамаше!»
Но маленький носорог только мекнул в ответ.
«Теперь не скоро спустишься,— подумал я.— Когда еще носорожиха вернется и уведет своего толстяка... Сколько же мне сидеть, как птичке на ветке?»
Всматриваясь туда, где скрылся Александр Иванович, я вдруг заметил, что в кустах шевельнулись ветки, мне почудилось, что там промелькнула какая-то длинная серая тень. Вскоре ветки качнулись ближе. Я следил за кустами во все глаза, но больше ничего не заметил. Меня отвлек шорох за спиной. Оглянувшись, я вцепился в ствол и замер, стараясь не дышать: внизу, в нескольких шагах от моего дерева, распластавшись в высокой траве, лежало чудовище! Я видел в зоопарке и львов, и тигров — этот зверь был похож и на тех и на других, но гораздо больше. «Если он умеет лазить по деревьям — всё, крышка!» — пронеслось в голове.
Не шевелясь, я скосил глаза. Кажется, зверь меня не замечал. Его огромное мускулистое тело покрывала короткая серая шерсть с редкими темными полосами, короткие, круглые уши были прижаты, оскаленная чуть не до ушей пасть со страшными желтыми клыками казалась непомерно большой. Зверь, наверное, ждал, пока детеныш носорога подойдет поближе, а может, высматривал, нет ли рядом его огромной мамаши. Наконец он не выдержал, весь подобрался, хлестнул себя хвостом и... Я чуть не свалился с дерева от громового рыка. А прыжок! Серая громадина пролетела метров десять и рухнула на маленького носорога. Раздался истошный визг, рев, и через несколько секунд хищник уже волок свою тяжеленную добычу сквозь кусты.
Вскоре все стихло, тут только я почувствовал, что руки у меня совсем онемели, а одной ногой я и вовсе пошевелить не могу. Едва уселся поудобнее и оттер ногу, явилась носорожиха. Тяжелой рысцой подбежала к дереву, остановилась, взвизгнула тонко — наверно, позвала детеныша,— потом принюхалась, подошла туда, где земля была изрыта, забрызгана кровью, страшно взревела и бросилась по следу.
Прошло еще несколько минут, и наконец откуда-то из-за деревьев послышался негромкий голос Александра Ивановича:
— Эй, Владик, ты где?
— Здесь! — простонал я.
Геолог осторожно выглянул из-за кустов, заметил меня и махнул рукой: «Давай, мол, вниз!»
Я спрыгнул с дерева, и мы пустились бегом от страшного места.
Остановились у небольшой скалы, отдышались, я хотел записать все, что видел, но Александр Иванович не дал. «Потом,— говорит,— дома, а то как бы еще чего не случилось. И вообще, пора возвращаться, скоро ночь».
Я сказал, что это здесь скоро ночь, а у нас дома, наверное, еще день.
Поглядели на часы — и правда, двух часов не прошло. Я сказал:
— Давайте найдем безопасное место, чтоб вокруг было далеко видно, и еще здесь побудем. Ведь, если что, мы сразу сможем удрать. Скажем шару: «Полный вперед!» — и все тут.
Александр Иванович подумал и согласился.
Мы залезли на скалу и сели отдыхать. Александр Иванович рассказал, что хоть и потерял меня из вида, но за носорожихой следил все время, и потому за меня был спокоен. А ее детеныша и тигрольва он вовсе не видел, только слышал рев.
Оказалось, что огромный хищник и в самом деле называется «тигрольвом» и еще «пещерным львом». Только второе название неправильное, потому что тигролев в пещерах никогда не жил.
Я спросил, не сможем ли мы увидеть людей, вернее, предков людей? Александр Иванович сказал, что вряд ли. Очень уж мало было в это время на земле наших прародителей.
Меж тем в потемневшем небе проклюнулась первая звездочка, воздух посвежел, запахло сырой травой... Вдруг неподалеку от нас туманную мглу прорезал скрипучий тоскливый трубный звук. Справа и слева ему ответили. Послышался тяжелый мерный шум, и вскоре из сумрака выплыли громады, с двухэтажный дом ростом. На фоне светлой закатной полоски я увидел длинные, прямые, как штыки, бивни, длинные хоботы, шевелящиеся, словно крылья, уши...
— Мамонты! — шепнул я геологу.
— Тс-с!.. Мамонтов на земле в это время еще нет. Это их предки — трогонтериевые слоны, самые большие из когда-либо существовавших.
Стадо шло к водопою, обтекая нашу скалу. Иные слоны проходили так близко, что свободно могли снять нас хоботом.
— Встань рядом и не шевелись,— шепотом приказал Александр Иванович. Он поднялся, и тотчас шар над его головой засветился ярким голубым светом.
Наверное, нас заметили, потому что ближайший слон тревожно затрубил, и стадо остановилось.
— Не бойся,— сказал Александр Иванович.— Эх, жаль, что так мало узнали!..
Последнее, что я успел заметить, это далекий огонек. Он засветился в той стороне, где начинались горы. Я уверен, что это был костер — костер пещерного человека. Но едва я увидел оранжевую точку, как земля, небо, все вокруг вспыхнуло, сжалось, свернулось, и на мое тело, особенно на голову, навалилась свинцовая тяжесть.
Теперь мы еще дальше в прошлом. Получилось это случайно, из-за маленькой ошибки. Александр Иванович хотел было обратиться к шару с мысленным приказом перенести нас домой, и все-таки в последний момент ему стало жалко так скоро возвращаться: подумалось, что он, как геолог, просто обязан забраться в еще более отдаленное прошлое Земли и добыть для науки ценнейшие сведения.
«Соображай» наша таинственная машина чуть помедленнее, мы бы сейчас и вправду были бы дома, но дело в том, что шар не стал разбираться в переживаниях Александра Ивановича, он принял мимолетное сожаление геолога как приказ. Уже через несколько секунд Александр Иванович спохватился, что «старт» последовал слишком уж быстро и мы, вероятно, отправились не в ту сторону, но что делать? Ведь мы еще не знаем, можно ли изменять направление движения шара на ходу, а экспериментировать с неизвестным устройством слишком рискованно. В конце концов геолог просто послал мысленный приказ остановиться. На всякий случай.
И вот мы на берегу неведомого моря.
Море спокойное, зеленое, а у берега вода мутная, темная. Вдали видны какие-то темные полоски и точки. Александр Иванович говорит — коралловые рифы.
Сидим на горячих камнях невысокого холма. Узкая цепь таких холмов тянется далеко-далеко в глубь суши... Хотел написать «к горизонту», но горизонта не видно, он затянут белесой дымкой. Это оттого, что, куда ни глянь, везде болота, то открытые, то заросшие лесом. Вообще, местность до странности плоская, и на сколько хватает глаз, то зелень, то вода, снова зелень и снова вода. Какой-то головоломный лабиринт островов, заливов, проток... Через эти хляби не то что пешком — на танке-амфибии не проехать.
Пахнет затхлостью, как в погребе, и гнилым сеном, хотя травы тут совсем нету.
Душно. Жарища — что тебе Африка. Хотел спуститься на берег искупаться, но Александр Иванович не разрешил. Зря — от скал, что под нашим холмом, в обе стороны тянется отличный песчаный пляж.
Только что у нас произошел серьезный разговор. Александр Иванович объявил себя начальником экспедиции и потребовал беспрекословного повиновения. Раз так, я назначил себя заместителем начальника, разведчиком и научным секретарем. Начальство не возражает. Что ж, за такую должность я согласен подчиняться и не лезть в воду, даже если совсем изжарюсь.
Пока разведывать нечего. Шар на месте, то есть над моим начальством. Как научный секретарь, я пришел к выводу, что это инопланетная работа, больше такую машину сделать некому.
Александр Иванович только хмыкнул в ответ на мое предположение, но спорить не стал. Писать пока кончаю, потому что отправляемся выяснять, в какое время мы попали, и вообще исследовать окрестности...
...Вот теперь можно продолжить запись. Начальство ходит по берегу и разыскивает ракушки, говорит, что по их форме можно довольно точно определить время. Конечно, не в минутах, не в часах, даже не в годах, а с точностью всего-навсего... в несколько миллионов лет. Что ж, миллион лет для Земли почти то же, что день-другой в жизни человека.
Не знаю, что отыскал Александр Иванович, а вот я, кажется, действительно сделал первое научное открытие. Метрах в тридцати от того места, где мы «приземлились», на песке отпечатаны свежие следы... курицы. Точь-в-точь. Только какой— каждый след с полметра! А расстояние между следами метра три-четыре. Вот это птичка! И что интересно, сколько я ни смотрел, ни чаек, ни ворон, ни воробьев — вообще никаких птиц в воздухе не заметил.
...Опять продолжаю запись. Александр Иванович по раковинам определил, что мы сейчас от дома на расстоянии примерно в сто двадцать — сто тридцать миллионов лет. Найденный мною след подтвердил его заключение. Только принадлежит он вовсе не гигантской курице, а какому-то ящеру, бегающему на двух ногах. Еще мы нашли довольно прозрачный ручей, напились и набрали полную флягу.
Ручей этот мы отыскали не сразу, пришлось уйти довольно далеко от берега к опушке леса. Шли по раскаленному сыпучему песку, зато когда дошли, я рот разинул: в жизни не видал таких деревьев! Представьте себе, например, великанскую палицу, воткнутую рукояткой в землю, а из толстого набалдашника торчат во все стороны пальмовые ветки. А рядом — бочонок в два обхвата, сверху сплошь утыканный длиннющими зелеными перьями. Некоторые деревья похожи на гигантские редьки, почти выскочившие из земли. Есть деревья с прямыми чешуйчатыми стройными стволами, но кверху они все равно не утонь-шаются, а стоят вроде голой колонны, и только от закругленной толстой макушки во все стороны расходятся длинные зазубренные ленты-листья.
Александр Иванович называет эти диковинные деревья беннетитами и саговниками.
Дальше, в глубь леса, мы не забирались — сплошное болото, из грязи ног не вытащить. Однако в этой сырости мы обнаружили высоченные папоротники. Их я сразу узнал, потому что вспомнил одну книгу про каменный уголь, он как раз и образовался из таких вот древовидных папоротников, хвощей и еще чего-то, тоже древовидного.
Когда двинулись назад, к берегу, на песчаных буграх попался нам кедр или сосна — иголки длиной с ладонь, а уж шишки что твой кокосовый орех. Начальство говорит, это одно из самых первых на свете хвойных деревьев — «араукария». Очень похожие араукарии встречаются на юге и в нашем двадцатом веке.
Кончаю писать. Идем дальше.
...Шли вдоль моря. Прибоя почти нет, берег завален гниющими водорослями, скорее всего, их штормами выбросило. Очень скверный запах.
Добрались до лесистого и довольно высокого мыса, за ним начинается залив, уходящий далеко в глубь суши. Может быть, это и не залив, а устье какой-то большой реки. Течения не заметно. Наверное, оттого, что много воды растекается по окрестным болотам.
Александр Иванович шел медленно, осторожно, то и дело озираясь, будто нас ожидала засада. Мне велел держаться позади. Когда начальник оказался за кустом, я воспользовался моментом, скинул кеды и — в море. Вода теплая, как в ванне, и не очень-то соленая — в Черном море куда солонее, я в Крыму пробовал.
Только я окунулся, вдруг что-то в море как бухнет! Выскочил на песок, оглянулся, а это дельфин играет. Не дельфин, а дельфинище — метров пятнадцать, не меньше, настоящий кит!
Кувыркнулся он еще раз, и тут я его совсем хорошо рассмотрел: глаза белые, как тарелки, а пасть длинная, острая, зубастая, наподобие щучьей...
Нырнул дельфин, выскочил, а рядом из воды взметнулись какие-то толстые изогнутые прутья. Тотчас море в этом месте закипело, полетели фонтаны брызг. Гигант оглушительно бил хвостом, выскакивал, изогнувшись дугой, и снова исчезал в пенистом водовороте. Вот разыгрался! Наверно, выворотил со дна куст водорослей и трепал его, как щенок тряпку. На миг из волп показалось что-то вроде толстого пня с растопыренными корнями, потом вода успокоилась, кривой спинной плавник дельфина появился вновь и стал стремительно уходить в сторону розового, едва различимого вдали острова.
Позже Александр Иванович объяснил, что время дельфинов осталось у нас позади — мы его проскочили на много миллионов лет,— и, стало быть, мне посчастливилось наблюдать, судя по белым костяным щиткам вокруг глаз и зубастой пасти, ихтиозавра (по-русски — рыбоящера). Этот ихтиозавр не играл, а, по-видимому, охотился на свою любимую добычу — прадедушку нынешних осьминогов и кальмаров.
Но прежде чем я обо всем этом узнал, мне здорово досталось: начальство сразу заметило мокрые волосы и трусики. Александр Иванович ругался, кричал, что меня следовало бы отодрать за уши, и даже решил немедленно возвращаться. Но я сказал, что лучше все-таки отодрать меня за уши, и дал последнее-распоследнее честное слово беспрекословно выполнять любой приказ. Только тогда мы отправились дальше.
По дороге я выяснил, почему в здешней морской воде маловато соли: соль и всякие другие вещества в основном попадали в море с суши, их приносили с собой понемножку бесчисленные реки и ручьи. А в эту давнюю пору моря-океаны просто еще не успели просолиться как следует, времени не хватило.
...Вскоре мы обогнули мыс и двинулись по узкой полоске берега в глубь залива. Идти стало трудно. Густые заросли подступали порой к самой воде, под ногами чавкала грязь, то и дело на пути встречались груды поваленных деревьев. На куртке Александра Ивановича между лопаток появилось мокрое пятно, у меня самого рубашка — хоть выжимай. Опять ужасно захотелось выкупаться, но тут перед нами открылась бухточка, и в ней мы увидели такое, что всякая охота лезть в воду сразу пропала: не больше чем в сотне метров от берега в мутной тинистой жиже шевелились какие-то гладкие бурые островки, они то поднимались над поверхностью, то почти тонули. Время от времени то тут, то там, но обязательно возле островков, с плеском вылезали чудовищные удавы, извиваясь, они вытягивали высоко над водой свои шеи, с которых зелеными космами свисали водоросли, вертели плоскими змеиными головами и, осмотревшись, снова исчезали.
Я сразу заметил, что островки и удавы движутся в одном направлении — наискосок к нашему берегу. Только хотел я спросить Александра Ивановича, что это за живые островки и почему с ними рядом лазают под водой морские удавы, как сам все увидел и понял. Передний змей добрался до мелководья — его голова поднималась все выше и выше над водой. На берег вышло.. вот уж ни в сказке сказать, ни пером описать — настоящее чудо-юдо пятиметровая шея с маленькой головкой поднималась над верхушками деревьев, туловище вроде как у бегемота, только куда больше, ноги — шириной с бочку, а под брюхом слон пролезет!
Александр Иванович тер руки, словно они у него чесались, и тихонько стонал.
— О-о-о! Какой экземпляр! Аппарат! Полжизни за фотоаппарат!
Я сказал, что лучше бы ружье — на всякий случай.
— Какое ружье! — махнул рукой геолог.— Тут уж, если что случится, пушку надо. Это же бронтозавр! Шивой бронтозавр! Смотри, еще выходят!
Один за другим на берег вылезали все новые гиганты и гуськом уходили к лесу. Ящеры шли медленно, с трудом переставляя ноги-колонны. Их длинные хвосты, волочившиеся, как древесные стволы за трактором, оставляли в песке глубокие борозды.
— Вперед! — скомандовал геолог и бросился за бронтозаврами. Я догнал его и напомнил, что у нас нет оружия.
— Они не тронут, они травоядные! — не оборачиваясь, крикнул мой командир.
Довольно скоро мы догнали последнего ящера и пошли сбоку на приличном расстоянии.
Бронтозавр раза два поворачивал свою маленькую головку и с высоты разглядывал нас немигающими глазками.
— Иди, иди, дурак! — махнул ему Александр Иванович.— Двигай, отстанешь!
Бронтозавр послушался и ускорил шаг.
— Знаешь, сколько у него в голове мозга? — спросил геолог.— С грецкий орех! Впрочем, кроме головного, у бронтозавра есть еще мозги, покрупнее. Один мозг над передними ногами, другой в крестце, над задними. Конечно, эти мозги не для того, чтобы думать, просто они командуют движениями огромных конечностей.
Бронтозавры, ломая деревья, шли к широкому болоту. Берега его терялись в белесой дымке. Собственно, это было даже не болото, а какое-то причудливое смешение воды и суши,— на сколько хватал глаз, тянулся лабиринт зеленых островов и темных тинистых проток. Тут и там, в зарослях, на островах, в болотной жиже, вдали и совсем близко, шевелились исполинские туши. Их были сотни. Я заметил, что гиганты стремятся овладеть островами. Если клочок суши был слишком мал для двоих, ящеры били друг друга тяжелыми шеями и толкались. Над болотом неслись протяжные хрипы и мычание.
Александр Иванович смотрел во все глаза, словно зачарованный этим зрелищем.
— Что им здесь надо? — спросил я, тронув его за плечо.
— Не знаю, но, кажется, догадываюсь. А ну-ка подойдем поближе.
Плутая по более или менее сухим перешейкам, мы обнаружили здоровенную кучу преющей тины. Все вокруг было истоптано и переломано.
Поделиться книгой: