В сознании Энн шевельнулось нечто сродни первобытному голоду. Рубен прекрасно знал, как прежде она на него реагировала. Ему достаточно щелкнуть пальцами, чтобы она была у его ног.
— Ты думаешь, что потом у меня не хватит сил оставить тебя вторично.
— Разве я это говорил? — Рубен с безразличным видом пожал плечами.
— Здесь и слова-то не нужны. Я достаточно хорошо тебя знаю.
— Если я сочту, что ты меня достаточно ублажила, то начну бракоразводный процесс в Венесуэле. Но если ты не выполнишь моих требований, тебе придется вернуться на Суэньо и поучиться, как полагается себя вести образцовой жене.
— Иными словами, как бы ни повернулось дело, ты все равно останешься в выигрыше.
Рубен будто и не слышал ее слов.
— Тебе придется пожертвовать какими-то четырьмя днями. Любовь Уилла наверняка этого стоит, разве нет?
Любовь Уилла стоит большего, но такой ценой… Четыре дня в его постели заниматься сексом! Перед мысленным взором Энн встало видение: сплетенные руки и ноги, разгоряченные тела, сладкая нега… Кровь прихлынула к ее щекам.
— Твое предложение просто унизительно!
— Зато оно дает тебе некоторые перспективы. Надежду на будущее, например.
Надежду на будущее. Для Стивена. Энн сделала глубокий вдох и задумалась. Допустим, она примет его предложение. Будет перед ним совсем одна, нагая и беспомощная. Он доведет ее до полного исступления, так что она вновь будет желать его до безумия и мечтать только об одном — чтобы он был рядом. Как прежде.
Нет, это было чересчур рискованно — и для нее самой, и для Стивена. Энн снова вздохнула. У нее было такое ощущение, словно предложение Рубена разрушило все барьеры, которые она возвела в своем сердце, пытаясь уйти от прошлого.
Ведь когда они были вместе, с Энн творилось нечто такое, что приводило ее в экстаз и одновременно — в ужас. Она чувствовала себя удивительно живой, все ее ощущения обострились, жизнь расцвела яркими красками. Однако за все это приходилось платить дорогую цену. Рубен заставлял ее испытывать такие эмоции, над которыми она была не властна. Это было просто ненормально. Человеческие чувства не должны быть столь глубокими и острыми.
— Не могу, — выдохнула Энн. — Никак не могу.
Рот Рубена искривился в усмешке.
— Я не жду от тебя окончательного ответа прямо сейчас. Можешь немного подумать — ну час или даже два. В конце концов, речь идет о твоем будущем.
Когда с ужином было покончено, Рубен небрежно бросил на стол деньги. Изрядная пачка, машинально отметила Энн. Для Рубена это мелочь, зато для нее — целое состояние. На эту сумму можно было бы купить и новые ботиночки для Стивена, и бараньи ребрышки, чтобы зажарить в воскресенье на ужин. А еще на них можно денек-другой отдохнуть где-нибудь на побережье…
Слезы обиды слепили глаза Энн, пока Рубен вел ее к лимузину. Этот самонадеянный тип, у которого никогда ни в чем не было недостатка, понятия не имеет, что значит экономить каждый цент, нервничать в конце месяца, ибо это означало новый порочный круг — счета за квартиру, телефон, за газ и электричество, и выплата за купленную в рассрочку машину и так далее, и так далее… Пока не захочется взвыть от тоски. Уилл постоянно предлагал Энн облегчить ее ношу, заплатить то за одно, то за другое, но Энн всегда отказывалась. Так же, как и отклоняла бесконечные предложения выйти за него замуж — до прошлого Рождества, когда она почувствовала, что устала сражаться в одиночку, и нехотя смирилась с тем, что лысеющий очкастый Уилл — именно тот, кто ей нужен. Вернее, не ей, а Стивену.
Энн покорно уселась на заднее сиденье и автоматически пристегнулась. Однако как только Рубен велел водителю ехать к ее дому, апатию Энн как рукой сняло. Ни в коем случае нельзя подпускать его слишком близко к их жилью, а тем более позволить войти внутрь! Она, конечно, собрала игрушки Стивена перед тем, как отправить его к няне, но в доме вполне может оказаться какая-нибудь машинка, рисунок или фотография, которые она проглядела.
— Может, немного покатаемся? — предложила Энн, стараясь, чтобы ее голос прозвучал как можно более непринужденно.
— Покатаемся? — Рубен даже не пытался скрыть своего удивления.
— Или пройдемся, — не отступалась Энн, не обращая внимания на его пристальный взгляд. — Вечер такой чудесный — за последние недели впервые не слишком сыро.
— И от кого же мы прячемся?
Неужели он видит ее насквозь? При этой мысли Энн сделалось нехорошо, и это лишь укрепило ее решимость отделаться от него как можно скорее. У нее и так уже было ощущение, что она тонет, что вода поднимается выше и выше и вот-вот накроет ее с головой — совсем как в том ее сне. Впервые Энн с ужасом осознала, что, может, и не сумеет скрыть правду от Рубена. Слишком он умен — да и зол к тому же.
Подавив панику, она вспомнила сынишку — как радостно он выбежал из дома, готовясь ехать к миссис Бентон. Его маленькие ножки в закатанных выше лодыжек джинсах и белых кроссовках прошлепали по дорожке. Энн всегда покупала Стивену одежду «на вырост» в расчете, что он сможет проносить ее хоть пару сезонов.
Остановившись перед машиной миссис Бентон, мальчик обернулся, помахал рукой и послал Энн воздушный поцелуй.
— Мамочка, я тебя люблю!
На глаза Энн тогда навернулись слезы, и она, засмеявшись, послала сыну ответный воздушный поцелуй. А сейчас женщина ощутила укол тревоги: а вдруг что-нибудь случится? Что, если она его потеряет? Что, если…
От этих «что, если» можно было сойти с ума. Сердце Энн так и зашлось от забурливших в нем чувств. Любовь мешалась в нем с тревогой и решимостью. Не может она подвести Стивена! Он — единственное, что есть у нее в жизни.
Энн устремила на Рубена невозмутимый взгляд, и ее губы изогнулись в легкой улыбке.
— Что может быть криминального в том, что человек хочет прогуляться?
— Ничего. Просто прежде прогулки были тебе не очень-то по душе.
— Ну и что? Мне было восемнадцать. Естественно, я предпочитала носиться на мотоциклах и спортивных машинах — мне нравились острые ощущения. — И тут же с безжалостной прямотой Энн про себя прибавила: вроде тех, что ты создавал мне по сто раз на день.
Рубен велел водителю подъехать к небольшому парку — излюбленному местечку жителей Южного Бостона. Впрочем, сейчас здесь уже было тихо и безлюдно. Лимузин подкатил к обочине, и Энн с Рубеном вышли.
Они медленно прогуливались, снова и снова стоически обходя небольшой фонтан в центре парка. Вечер для конца сентября выдался на удивление теплым. В воздухе стоял пряный запах опавших листьев, лето медленно уходило, уступая место осени.
Оба молчали. Энн, кусая губы, ломала голову над тем, что бы такое придумать в ответ на его предложение, как удовлетворить его жажду мести, не подвергая при этом опасности сына. Однако в голову ничего путного не приходило. Судиться с Рубеном ей не по силам. Схватить Стивена в охапку и бежать не имело смысла: раз Рубен уже однажды выследил ее, выследит и опять, и тогда уж он по-настоящему будет жаждать крови.
Наконец Рубен заговорил.
— У тебя нет выхода, — объявил он, засунув руки в карманы брюк и бросая на Энн странный косой взгляд. — Тебе не удастся сбежать, не расплатившись.
По спине Энн пробежал холодок. Он снова догадался, о чем она думает.
— Расплата… Какое-то дикое предложение. Ты просто пытаешься меня унизить.
— Умница, что сообразила. Ты ведь унизила меня перед семьей, друзьями, знакомыми, партнерами — перед всем светом. Тебе еще повезло, что твое унижение будет… не таким публичным.
— С чего ты взял, что я соглашусь?
— Когда-то ты была смелой до безрассудства. Ты жаждала приключений, путешествия в неведомое. Неужели это неведомое тебя больше не привлекает?
Нет, не привлекает. С тех пор, как она познала материнство, — нет. Энн и так жила в постоянной тревоге за Стивена — за его безопасность, за его здоровье, за его будущее. Став матерью, она решительно отказывалась понимать своих родителей, с раннего детства таскавших ее за собой по всей Латинской Америке и останавливавшихся на ночлег чуть ли не посреди дороги. Они вели опасный образ жизни, и в конечном итоге им это дорого обошлось.
Сердце защемило болью, хотя время почти стерло из памяти Энн лица родителей, она помнила их больше по фотографиям.
— Теперь я предпочитаю жить проще, — слабым голосом отозвалась Энн. — Мои отношения с людьми больше ничем не осложняются.
— Как с Уиллом, например?
— Оставь ты его в покое!
— И не подумаю. Он для меня враг.
— Он-то как раз не враг, а вот ты…
Рубен рассмеялся, и этот приглушенный смех резко отозвался в тишине.
— Всего четыре дня. Четыре дня — и ты свободна! Сможешь выйти замуж за своего Уилла. Создать семью и жить своей жизнью.
Ох, как же это на него похоже! Хитрый дьявол, он так ловко умеет манипулировать людьми. И искушать их, как и положено дьяволу.
Причем этот дьявол явно хорошо знает, что делает. Он наверняка помнит, как она тянулась к нему снова и снова, отдаваясь телесным радостям. В своей неопытности она никак не могла насытиться и жаждала все новых и новых наслаждений.
С Уиллом все было по-другому. Она, конечно, сама была во всем виновата, но при всей благодарности к Уиллу Энн не могла не признать, что ей не слишком приятно, когда он до нее дотрагивается. Она твердила себе, что после свадьбы все изменится, но так ли это?
Энн бросила настороженный взгляд на Рубена. Его профиль четко вырисовывался в лунном свете. Если она согласится поехать с ним и выполнит его требования, отпустит ли он ее на свободу? Можно ли доверять его чести и его слову?
— Место ты выбирать не будешь, — объявила Энн, чувствуя, как сжимается вокруг нее кольцо, и сама сжимаясь, будто зверек, попавший в ловушку. Нет, она не сможет дышать свободно, пока не отделается от этого человека! — Хорошо, пусть будут четыре дня и три ночи, но я сама выберу место, город и отель.
— Город и отель? У тебя что, мания преследования?
Но Энн сейчас было не до словесных перепалок. Она лихорадочно взвешивала все «за» и «против». Пара ночей с ним в огромном Нью-Йорке — в этом ничего страшного. Она сделает все, что он потребует, а потом получит свободу.
— Нью-Йорк, — объявила Энн, — «Ритц-Карлтон».
— Лучше Париж и «Ритц-Карлтон».
— Я не уеду из страны!
— Ты мне не доверяешь?
— Нет. — Энн решительно вздернула подбородок. — Ты ведь ведешь себя, как прокурор, судья и палач в одном лице. Это не очень-то справедливо.
Рубен засмеялся недобрым смехом.
— Похоже, тебе придется хорошенько потрудиться, чтобы ублажить меня.
Вся кипя, Энн направилась к лимузину, понимая, что лишь понапрасну тратит время — его, свое и Стивена. Рубен при своем внешнем лоске мог казаться сколь угодно современным, но в душе оставался завоевателем и средневековым деспотом.
Лимузин остановился перед домом Энн, и водитель открыл перед ней заднюю дверцу. Однако прежде, чем Энн успела выйти, Рубен схватил ее за локоть.
— Может, ехать со мной для тебя и небезопасно, — вкрадчиво заметил он, — но в то же время это может оказаться самым разумным поступком, который ты совершишь за всю свою жизнь. Ведь жизнь — всегда риск. И свобода, которой ты так жаждешь, тоже требует риска. — Энн молча смотрела на него, лишившись дара речи. Рубен слегка погладил обнаженное предплечье, и по ее телу пробежала сладкая волна. — Уик-энд обещает быть весьма плодотворным, — заметил Рубен. — Ты ведь по-прежнему сохнешь по мне. Ты уже вся горишь.
Энн и впрямь горела, как в лихорадке, тело таяло, возрождаясь к жизни в ответ на его ласку. Так было всегда, рядом с ним она сходила с ума от желания. Вот и теперь каждый нерв в ее теле трепетал, биение сердца участилось. Он был для нее как наркотик, наводящий сладкие грезы, а потом сражающий наповал. Она была готова на все, лишь бы быть в его объятиях.
Ради него она оставила свой дом, забыла свое имя, она боготворила его, готова была целовать его ноги. С Рубеном она полностью теряла над собой контроль, хотя сама этого стыдилась.
В голове Энн мутилось, душу раздирали противоречивые чувства. Бежать, бежать куда глаза глядят… Или остаться, и будь что будет?.. Она не знала, что делать.
Если она поедет с Рубеном, тот выместит на ней свою уязвленную гордость в полной мере. А она будет только счастлива принять месть из его рук. У женщины должно быть хоть какое-то самоуважение, но она, похоже, напрочь его лишена.
Энн ощущала, как бедро Рубена прижимается к ее бедру, вливая в нее жизненное тепло. Он будто обещает ей невероятное чувственное наслаждение, которое она когда-то познала в его объятиях. К щекам Энн прилила жаркая волна, и, закрыв глаза, она невольно качнулась в сторону Рубена. Она снова была в его власти.
Прекрати! Да прекрати же! Очнись! Ты не можешь этого допустить! Подумай о Стивене, о том, какие опасности подстерегают тебя на его острове. Вспомни, наконец, о Каролине!
Глаза Энн широко распахнулись, губы полураскрылись. Она вернулась к действительности.
— Я не могу этого сделать, Рубен. И не хочу. Нам надо просто расстаться. — Неужели этот пронзительный тонкий голос, в котором явственно звучит паника, — ее собственный?
— Расстаться? — насмешливо протянул Рубен. — Не выйдет, моя дорогая. Не согласишься — так и останешься моей женой.
— Но это же нечестно!
— А жизнь вообще не очень честная штука.
В попытке скрыть свои противоречивые чувства Энн отвернулась. Она была в бешенстве и одновременно сгорала от желания. Если она не поедет с Рубеном, тот станет преследовать ее и быстренько обнаружит Стивена. И в то же время провести с ним уик-энд — все равно что броситься в жерло раскаленного вулкана.
На карту было поставлено или будущее Стивена, или ее собственное. И Стивен победил.
— Ни один мужчина не стал бы силой принуждать женщину к повиновению! — с горечью воскликнула Энн, не в силах больше скрывать свой страх и отчаяние. Только теперь она поняла, что Рубен, похоже, и не собирался освобождать ее от брачных обетов. Он дал ей только передышку, только надежду на свободу. Энн же развод нужен позарез, ведь без него она может навсегда потерять сына. У Энн защипало в глазах, и она судорожно вздохнула. — Господи, как же я тебя ненавижу.
— Меня это не волнует. Мне нужно лишь то, что принадлежит мне по праву. А ты — моя жена и принадлежишь мне.
Сейчас он ее поцелует. Энн знала это, почувствовала еще до того, как он наклонился. Ее мозг тут же послал сигнал тревоги, ибо в его объятиях она была беззащитна и до тошноты слаба. Она сделала попытку увернуться, но Рубен опередил ее. Заперев дверь, он прижал ее к кожаной спинке сиденья.
— Тебе от меня не убежать, — тихо шепнул он, проведя ладонью по ее шее. — Хотя, мне кажется, тебе этого не очень-то и хочется. — С этими словами он наклонился и прильнул губами к ее губам.
Тепло его тела застало Энн врасплох, его кожа так сладко пахла. Этот был тонкий аромат, который она не смогла бы определить, сопровождал Рубена с тех пор, как она с ним познакомилась. С самого первого раза, когда он к ней прикоснулся, Энн вдохнула этот аромат с бьющимся сердцем, и с тех пор он всегда ассоциировался в ее памяти с Рубеном.
Веки Энн сами собой смежились, губы раскрылись навстречу его поцелую. Она жаждала его, жаждала его силы и нежности, и воспоминания охватили Энн с новой силой. Боже, как же она любила его! Любила до такой степени, что он заполонил ее сердце, душу и разум и стал для нее средоточием Вселенной.
Его язык скользнул внутрь ее рта, и тело Энн занялось огнем до самых кончиков пальцев. Ее бросало то в жар, то в холод, а его язык все скользил и скользил вдоль ее губ. Энн беспомощно вцепилась в его рубашку и прижалась к нему, не в силах совладать с сжигавшей ее страстью. Он был таким родным, теплым, крепким, таким живым. Сколько месяцев она рыдала по ночам, ей так не хватало тепла его кожи, запаха его тела, его страсти, которую они так и не утолили за наполненный горечью и сладостью короткий год совместной жизни.
Глянцевые листья цитрусовых деревьев, аромат тропической растительности, отдаленный рокот набегающих на берег волн — все это в ее сознании было прочно связано с Рубеном, и тело Энн растворилось в его объятиях, невзирая на доводы рассудка, отказываясь вспоминать что бы то ни было кроме наслаждения, которое он дарил ей. Его рука скользнула от ее шеи к груди, и по коже Энн побежали мурашки. Содрогнувшись, она крепче прижалась к нему, словно стремясь вобрать его в себя целиком.
— Скажи, — хрипло прошептал Рубен, — а с Уиллом ты чувствуешь то же самое? — Энн словно обдало ушатом ледяной воды. Вся сжавшись от ужаса, она лихорадочно уперлась руками в грудь Рубена, пытаясь освободиться — и бежать. Но Рубен лишь рассмеялся глухим довольным смехом. — Нет, дорогая, не убегай, я уже довольно сильно возбудился.
В душу Энн отравленными стрелами вонзились отвращение к себе, раскаяние и боль. Рубен — настоящий дикарь, хоть и прикрывается маской цивилизованного человека. Боль сменилась гневом, и, не помня себя от ярости, Энн влепила Рубену увесистую затрещину. Удар пришелся по скуле, больно отозвавшись в пальцах, и в тишине салона автомобиля прозвучал неестественно громко.
Рубен не шевельнулся, зато Энн прямо-таки приросла к сиденью, зажав рукой рот. Господи, что она натворила?
— Извини, — одними губами прошептала она, широко раскрыв глаза от страха.
На скуле Рубена проступило красное пятно, и ей стало совсем тошно.
— Вот уже второй раз ты поднимаешь на меня руку, причем сейчас тебе удалось меня ударить. — Голое Рубена звучал совершенно бесстрастно, что само по себе было зловещим признаком. — Однако тебе все же не следует вводить это в привычку. — Энн понимала, что надо что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова: слишком много чувств боролось в ее душе. Она и желала его, и ненавидела. Жаждала его прикосновений и одновременно мечтала уязвить как можно больнее. Бред какой-то! Да и вообще, быть с ним рядом — настоящее безумие. — Никогда больше так не делай. Ты поняла, сеньора?
— Никакая я не сеньора, нечего меня так называть.