Кляксы из непроливашки

Кляксы из непроливашки

Витьке Перекурову было скучно на уроке. Все пятиклашки слушали объяснения учителя, а Витька вертелся и хотел отмочить какую-нибудь штуку для веселья. Наконец, когда учитель стал писать на доске, Витька обернулся назад и, не зная, что сделать, ни с того ни с сего дунул в чужую непроливашку.

Штука вышла боком: чернила выскочили из непроливашки и украсили круглое лицо Перекурова пятнами. Соседка по парте прыснула. Он двинул её ногой. Ему до конца урока хватило утираться промокашкой и, шипя соседке: “Где ещё клякса?” – лизать палец и тереть запачканные места.

Однако до звонка он не успел навести чистоту. Пришлось на перемену не ходить, а пока все пробегали мимо, подпереть щёки кулаками и уткнуться в учебник, притворившись прилежным мальчиком. Когда в классе стало пусто, он, опасливо оглядываясь, продолжил умывание.

– Это боевая раскраска, – раздался голос рядом. – Индейская.

Витька вздрогнул и быстро повернулся за партой. Никого не было.

Ему стало не по себе, он согнулся пополам и проверил под сиденьями: кто там? Никого... Хлопая глазами и порядком струхнув, он вылез...

– Когда ты появляешься над столом, – доброжелательно добавил мужской голос, – похоже, будто красно солнышко восходит. Стол зелёный, как равнина. Жалко только, протуберанцы тебе состригли в парикмахерской... На солнце тоже пятна есть, – утешил невидимка.

Пятиклассник пристыл к месту и, если б мог, закричал бы изо всех сил.

– Чего боишься? – осведомился собеседник. – Меня ищешь? Могу показаться.

В воздухе перед Перекуровым нарисовалась тонкая зелёная окружность величиной с ученическую фуражку. Она стояла на ребре. Окружность была задёрнута туманом, показалась рука, разгонявшая пелену, и на Витьку глянул из круга остроносый старик с торчащими усами и с седой причёской ёжиком.

– Дыдваче, – сказал он. – Это моё имя.

Озорник молчал. Он был едва жив от страха.

– Да что ты дрожишь? Зовут тебя как?

Не дождавшись ответа, незнакомец куда-то девался на секунду, вместо него стала видна внутренность маленькой комнаты, часть белой стены с ходиками. Всё это висело в зелёном, горящем и потрескивающем кольце, а вокруг него остался прежний класс, позади кольца была коричневая доска с надписью мелом “На дом §10”.

Дыдваче возник снова и показал большую конфету в яркой обёртке.

– Хочешь?

Витька давно бы убежал, да ноги не двигались. Дыдваче положил конфету на нижний край кольца – словно в окошко передал. Подарок свалился на парту, скользнул по наклонной поверхности на колени Перекурову...

Это оказалась сигарета.

– Что получилось? – забеспокоился старик, заглядывая сквозь окружность вниз.

– Си... си...

– Сосиска?

– Си... гарета.

– Хм, – огорчился Дыдваче. – Ну ладно... Ты извини... У меня к тебе просьба. Я вижу, ты парень оригинальный. Экспериментатор. Никто бы не додумался дунуть в чернильницу, а ты – вот. Молодец! Я потому и открылся тебе. Мы оба научные работники, друг друга поймём. Одолжи мне тетрадку в клеточку.

Малолетний работник науки растерянно пошарил глазами по парте. Чистой тетради у него, естественно, не было, хотя и велят иметь запас. Он непослушной рукой взял начатую и вопросительно поднёс её к круглому окошечку.

– Годится! – обрадовался Дыдваче. – Давай скорей!

Он схватил тетрадку.

Но в его руках она стала жёлтым огурцом, тот каркнул и улетел куда-то, махая хвостиком.

Старик в светящемся обруче трагически помолчал. Перекурову всё это стало казаться интересным, он передохнул и уже не хотел сбежать. На всякий случай протёр глаза. Его коллега в круге не исчез – он мрачно размышлял. Школьник устроился поудобнее, ожидая дальнейшего.

– Ведь думал же... – произнёс старик и сердито стукнул себя по лбу. – Чувствовал: не выберусь!.. Слушай – сколько будет один и один?

– Два, – ответил Витька, осмелев.

– Точно? – Учёный с подозрением нахмурился. – А два и два?

– Четыре.

– Да как же четыре?! – закричал старик. – Три!!!

Ученик не успел удивиться: в коридоре затрещал звонок. На школьном крыльце затопотали ноги.

– Урок начинается? А мы ещё ничего не выяснили! – Учёный поспешно огляделся, будто ища выход. Его осенило: – Знаешь? Полезай сюда, а?

– Куда?

– В окошко. Пожалуйста!

Витька посидел в нерешительности и с опаской отодвинулся.

– Да-а... – сказал он. – Переколдуете меня в огурец...

Дыдваче замахал руками:

– С тобой ничего не будет! На тебя не действует. Ну, быстрей!

Перекуров заглянул в зелёный обруч поближе. Там была крохотная комнатушка со столом и стулом. Была также постель, для которой иного места не нашлось, кроме как под столом. И везде лежали бумаги. Витька приподнялся и провёл за кольцом рукой – там было пусто. И в то же время он видел комнатушку...

В конце концов, нечасто взрослый человек предлагает улизнуть с урока. Юный экспериментатор собрался с духом и сунул руку в кольцо.

Ничего. Он, расхрабрившись, сунул и вторую, потом встал на сиденье парты и пропихнул в обруч голову. Дыдваче отступил в сторонку и, ухватившись за окружность, стал растягивать её, чтобы гостю было не узко. Затем он принял школьника на руки и поставил на пол в комнатке.

Ученики, повалившие в класс, могли заметить лишь, как смыкается окружность: точно как в выключенном телевизоре моментально уменьшается кадр и остаётся только яркая точка, которая тоже постепенно гаснет. Но никто ничего не увидел, а если кому-нибудь и бросилась в глаза искра и он зазевался на миг, – бегущие позади толкнули его, и он устремился к своему месту, забыв о том, что померещилось.

Перекуров стоял посередине помещеньица с белёными стенами и с двумя окнами. Класс куда-то исчез, за одним окном простиралась унылая равнина с жёлто-бурой травой, садилось багровое солнце, к противоположному окну подступили торосы и сугробы, над ними тоже не то опускалось, не то поднималось солнце.

– Это бывает, – мимоходом заметил Дыдваче, видя, что его гость поворачивается то к одному окну, то к другому, таращась на два светила. – У меня всё наперекосяк.

– А как же я обратно попаду-у? – заныл было Перекуров.

– Попадёшь. Тут наложение пространств. Ты находишься в классе. И одновременно... – хозяин прищурился на равнину, – где-то под Оренбургом, возможно. А вон там – пожалуй, Арктика. Но это чепуха. Садись.

Он посадил школьника на стул, сам же открыл дверцу в стене.

– У меня тут холодильник, – пробормотал он. – Уж теперь-то я тебя угощу! На.

Он протянул Витьке эскимо. У самого Дыдваче оказалась в руках голая палочка, он посмотрел на неё с изумлением, но всё же поднёс ко рту. На ней возник кусок мороженого. Дыдваче сунулся было съесть его, но вместо этого на палочке появилась уже почти половина порции. Так он пытался откусить несколько раз, и кончилось тем, что мороженое стало целым, даже в обёртке. Учёный с недоумением повертел его и выкинул в мусорное ведро.

Его юный коллега внимательно пронаблюдал за невольным фокусом, покосился на своё эскимо и, поколебавшись, всё-таки решился его попробовать. У Перекурова всё обошлось благополучно, если не считать, что палочка затем поблагодарила его и самостоятельно ушла в мусор.

– Теперь к делу, – призвал старик. – Сколько, ты говоришь, будет два и два?

– Четыре.

Хозяин посмотрел на Витьку с укоризной.

– Не стыдно? Тебе угощение, гостеприимство. А ты неправду говоришь.

– Как неправду? – возмутился пятиклассник. – Четыре!

– Три!

Витька ошалело воззрился на Дыдваче. Тот был серьёзен и разволнован, даже покраснел. Видно, не подсмеивался над ребёнком.

– Четыре, – повторил Перекуров, но голос его дрогнул.

– Значит, и на детей нельзя положиться... – скорбно сказал сам себе старик. – Взрослые – понятно. Они столько знают, что и сами могут запутаться, и запутать их ничего не стоит. В ньютонову механику верили: годится, мол, на все случаи жизни. А она бац тебе! – при скоростях, соизмеримых со световой, отменяется! Теперь в Эйнштейна верят. Вот, по-твоему, какая самая большая скорость может быть?

Ученик растерянно подумал.

– Почему самая большая?.. Сколько хочешь может быть. Мотор надо посильней...

– Именно! Ньютонова наука – частный случай эйнштейновой. А эта – тоже не венец познания. Говорят, скорость света – предел! Верно – да только до поры, пока не открыты новые условия! В теплород верили, теперь в скорость света...

За окном послышался топот копыт. Оба повернулись туда. По равнине скакали свирепые всадники в мохнатых шапках и в халатах, на мохнатых же лошадях.

Двое недоумённо следили за ними. Дыдваче предположил:

– Татаро-монголы? В набег идут.

– Какие татаро-монголы? Которые в истории?

– Они. У меня тут всё может быть. За одним окном пятнадцатый век, за другим пятидесятый... У-у! – Старик погрозил костлявым кулаком. – Сейчас вам поддадут!

Один из всадников вдруг свернул с пути и покатился к окошку. Жеребчик под ним был низкорослый и жаркий, его будто отлили из твёрдой резины. Широкое и раскосое лицо склонилось к стеклу, захохотало, и завоеватель саданул по раме ятаганом.

Школьник, мало-помалу подававшийся назад, панически перелетел в другой конец помещения. А учёный стоял, опершись на стол, и смотрел на врага с интересом.

Кривая сабля всадника лопнула, кусок её вонзился в пыль. Воин оцепенел. Конь под ним храпел и вертелся. Седок выкрикнул непонятное ругательство и, наскакав снова, яростно ткнул в стекло обломком оружия.

Видимо, рука у него онемела от второго удара. Злобно проорав что-то, завоеватель припустился вдогонку за своими.

– Вернутся? – с дрожью спросил Перекуров, прижавшийся к стене.

– Пускай. Мы в другом времени. Он колотил не по стеклу, а по границе времён. Шестьсот лет назад замахнулся – нам-то что?

Позади школьника взревело и забулькало. Он отскочил в испуге. За другим окном оказались уже не снега и льды – а непроницаемая чернота, в которой двигались смутные светляки. Гигантская клешня вздымалась из-за подоконника, степное солнце, пронизав комнату, озарило клешню и подплывшую было морду с бездонной пастью и без глаз. Морда резко вильнула, показался боковой плавник – это была рыба. Она ушла во мрак. Клешня покачивалась, смыкаясь и раскрываясь.

– Дно моря, – прокомментировал Дыдваче. – Не трусь. Мы в безопасности.

Мальчишка уже, пожалуй, был перегружен впечатлениями. Он рисковал свихнуться. Поэтому учёный посоветовал:

– Не обращай внимания. У нас научный разговор. А это как бы кино.

Витька с большим трудом согласился принять ужасную клешню за кино... В другом же окне вместо всадника уже стоял искрящийся, пенный водопад, зажатый скалами. Струи и клочья не низвергались, а медленно поднимались из водоворота внизу, втекая в верхнее русло.

Хозяин неожиданно ткнул пальцем в белую стену.

– Глянь-ка на свой класс, – предложил он. – Для успокоения.

Там, куда он стукнул, в стене прорвалась круглая дырочка, обведённая зеленоватым сиянием. Учёный подвёл Витьку к ней.

Перекуров приложился лбом к извёстке и стал смотреть в отверстие одним глазом.

В классе было тихо. Стриженые затылки и девчоночьи бантики вытянулись ровными рядами. Пятиклашки решали примеры. По проходу расхаживала учительница, заглядывая в тетради и наступая на отражения электролампочек в крашеном полу.

– А Тамарке сдувать не у кого, – после молчания хихикнул Перекуров. – Она у меня всегда сдувала... Сучилкин делает самолётик, ему сейчас в дневник запишут.

– Хватит. – Хозяин отстранил его. – Заметят.

Он мазнул по извёстке ладонью, отверстие закрылось.

– Продолжим. Садись. Вода при какой температуре кипит?

– Сто градусов! – заявил школьник, гордясь своими познаниями.

– А если атмосферное давление изменится?

– Не знаю... При чём тут вода?

Старик остановился перед ним сердито. Минуту молчал, затем схватил бумажку и шлёпнул её на стол перед учеником:

– Пиши! Два... умножить... на два... получится...

Перекуров честно написал. Но когда он начал выводить четвёрку, из-под карандаша вдруг высунулись заячьи уши. Витька по инерции докончил цифру, и тогда из бумаги выбрался худой беляк. Он брыкнул задними лапами и соскочил со стола, оставив на листке жёсткие волосинки. Пятиклассник ошалело воззрился на кончик карандаша, на зверя...

– Вот, – торжествующе закричал учёный. – Дважды два – заяц! А ну, ещё раз!

Сбитый с толку Перекуров послушно изобразил на бумаге снова: 2 х 2... Он ставил дальше что следует... но непостижимым образом графит начертил: 3,1415926...