Козлы отпущения

Дальше — написано на машинке:

«Уважаемый журналист! Я считаю своим гражданским долгом сообщить, что доктор Бенедикт Вилер, детский врач, ул. Хут, 8, первый этаж — совершенно лысый.

Заранее спасибо и национальное благословение.

Один владелец парфюмерного магазина, которому небезразлично».

И так далее.

Сотни писем и поздравлений пришло в адрес Пепи. Нашлись даже те, кто признали его идеологом, «подобно маяку своей силой и стойкостью освещающим путь во мгле ханжества и глупости».

Пепи катался от смеха, пока у него не закололо под ребром. Затем он пришел в себя и выложил мне всю драматическую историю развития событий.

Спонтанный поток читательских писем заставил старика Гузлицера вдуматься в это явление, вследствие чего он послал гонцов к Пепи и пригласил его к себе. Мой лучший друг тут же был назначен заместителем главного редактора, и Гузлицер возложил на него единственную задачу — продолжать заниматься актуальной темой лысых.

— Я глянул на старика с сомнением, — продолжал Пепи, — ведь и он лыс, но Гузлицер — разумный человек, он сразу же отгадал мои мысли.

— По мне, — сказал он, — вы можете публиковать любые глупости и делать из них статьи, для меня существенен лишь тираж газеты, все остальное меня не интересует.

— Я не понимаю, — спросил я, — так ты сейчас продолжаешь публиковать этот идиотизм?

— Почему бы и нет? Тема актуальная. До меня доходят достоверные сведения о том, что в ближайшем номере журнала «Колесо» профессор Сил собственной персоной собирается опубликовать жутко критическую статью на эту тему.

Пепи потер ладони в знак удовольствия. Я спросил его, какая будет польза от того, что в престижном еженедельнике известный ученый выступит с критикой его, Пепи, мнения?

— Польза в том, — назидательно сказал Пепи, — что этот тип поможет привлечь ко мне внимание прогрессивно мыслящей публики. И моя слава будет еще больше, а следовательно увеличатся мои доходы. К тому же я еще отвечу уважаемому профессору, чтобы он не слишком задавался.

— Но ты ведь даже не знаешь, о чем он будет писать?

— Какая разница, что напишет этот лысый?

— Профессор Сил — лысый?

— Хуже. Он пособник лысых.

Я с грустью и презрением взглянул на этого циничного типа, готового на любую подлость и не стесняющегося распространяться об этом у меня на глазах. Фу! Просто противно!

— Дорогой Пепи! — обнял я друга за плечи. — Не хотел бы нарушать твой покой, но помнится мне, что ты получил некоторую сумму денег для меня.

— Я?

— Ты, дорогой. Деньги пришли в редакцию от вдовы Гершона Шика, вечная ему память, для Г.П., если я не ошибаюсь. И он, Г.П., перед тобой.

Мозг Пепи включился на максимальные обороты, дабы выяснить, откуда я получил эту информацию, но постепенно обороты снизились — из-за усталости, надо полагать.

— Тебе ничего не положено, ты ведь даже отказался выслушать статью, которая так разжалобила эту психованную вдову.

— Отказался выслушать? — вскочил я. — Да ведь я лично диктовал ее тебе!

— Ты?

— Ну разумеется! Ты ведь дал об этом показания в окружном суде.

Я задействовал тяжелую артиллерию. Пепи стал извиваться, как лиса, пойманная в винограднике, и все же ему пришлось выбросить белый флаг.

— Пополам, — пытался он уговорить меня, — это честно и правильно.

Может, кто-то другой и растрогался бы вследствие такого щедрого жеста Пепи, вдруг ставшего приверженцем логики и справедливости во всем мире, но я высечен из другого материала, по-видимому из гранита, да и деньги мне были очень нужны.

В результате получасовых переговоров мы подошли к тонкой черте, отделяющей нас от насилия. Пепи, стиснув зубы, полностью вернул мне пожертвования вдовы Шик. С глубоким разочарованием я выяснил, что вдова, нарушив свой обет, данный всем святым, послала лишь половину моей квартирной платы, т. е. сто форинтов, этому несчастному молодому человеку, обремененному большой семьей. Как вы помните, это был я.

Затем мы осушили несколько чарочек в кафе «Хоп», и я безапелляционно заявил Пепи, что он целиком и полностью обязан мне своей карьерой. Если бы я тогда не заставил его заняться безжалостной критикой лысого Пулицера, он до сих пор бы придумывал идиотские подписи к картинкам.

И тогда он не оказался бы в том благословенном положении, когда может помогать небольшими ссудами другу, который будет ему благодарен до последних дней своей жизни.

* * *

Через несколько недель, утром, на мой адрес поступило заказное письмо в непримечательном голубом конверте. Оно пришло от Пулицера и написано в нем было следующее:

Пинто!

Сообщаю, что вследствие опубликования отвратительной, преисполненной наглости статьи, написанной на основании предоставленной тобой информации, я предпринял необходимые судебные меры против тебя по обвинению в клевете и попытке подорвать общественный порядок. Мнение всех юридических консультантов — у тебя есть хорошие шансы надолго попасть за решетку.

Пулицер

Я упал, обессиленный, во взятое напрокат кресло и поспешно выпил стакан воды. Письмо произвело на меня неизгладимое впечатление. То, что до сих пор казалось легкомысленной игрой, стало опаснейшей реальностью. Видения тюрьмы, решеток и насмехающихся надо мной тюремщиков возникали в моем буйном воображении.

На меня накатил настоящий истерический припадок.

— Пулицер, — орал я, пылая ненавистью, — ты вонючий лысый подонок! Лысый! Лысый!

Повторив свое обвинение несколько раз, я немного успокоился и попытался навести порядок в своих мыслях насчет будущего. Я решительно постановил не бояться Пулицера. Этот подонок просто пытается меня запугать. Он надеется, что я получу истерический припадок после того, как прочту его письмо, — так он жестоко ошибается. Я, в конце концов, вытесан из прочного материала, черт побери, я покажу ему, как настоящий мужчина сражается за свои права, докажу, что не я, а идиот Пепи писал эту злополучную статью.

Руководствуясь боевым состоянием духа, я решил собрать дополнительную информацию о Пулицере при посредстве хорошенькой Мицечки, а посему поспешил на четвертый этаж. Дома была лишь госпожа Мольнар, которая без возражений предоставила телефон в мое распоряжение, так как хорошо понимала значение воинской дисциплины.

Я набрал телефон фирмы Пулицера.

— Госпожа Мици, к сожалению, находится сейчас вне здания, — сообщил мне дружелюбный мужской голос, — но она оставила сообщение для господина Пинто.

— Да, я весь внимание.

— Госпожа Мици просила вам передать, господин Пинто, чтобы вы в дальнейшем, если возможно, не беспокоили ее своим присутствием, поскольку она не намеревается проводить имеющееся в ее распоряжении время в компании преступников. Госпожа Мици также просила сообщить, что она не будет сильно потрясена, если господин Пинто соизволит повеситься на ближайшем дереве.

Вежливый человек повесил трубку, и я, пораженный услышанным, подумал, что мне придется самому выкарабкиваться из болота, в которое я погрузился по самую шею! Самые близкие люди отворачиваются от меня один за другим, как будто я собака приблудная. Мне не на кого положиться, кроме как на самого себя, да и то с трудом. Положение мое аховое, весьма аховое — маленький Пинто против всего человечества.

Вообще-то трудно сказать, чтобы эта Мици меня так уж сильно интересовала. Кто она вообще такая? Соплячка с разбухшей талией и ногами, тонкими, словно использованные зубочистки. Она была нужна мне лишь для сбора информации. А теперь она воротит нос лишь из-за того, что я не пригласил ее на ужин. Экая гусыня избалованная, фу ты, ну ты, да пошла она…

Все, вот я уже и забыл о ней.

3

Когда я возвращался, погруженный в свои тяжкие размышления, то встретил на лестничной клетке небольшую оживленную компанию. Были там Артур Мольнар и доктор Шванц собственной персоной. Обнаружил я также и Гагая — почтальона в отставке, согласно домовым документам. Его выперли на пенсию досрочно, поскольку в один прекрасный день ему надоело разносить письма и он все их опустил в ближайший почтовый ящик. Ходили о нем и другие слухи, в которые я не очень-то вникал. Зато этим слухам безоговорочно верили жильцы — в свете событий, связанных с его прошлым.

— Хорошо, что вы подошли, — приветствовал меня Артур, — вы читали ответ профессора Сила Шумкоти? Весь город об этом говорит.

Я сказал, что еще не читал, и Артур вытащил из кармана свежий номер «Колеса». В атмосфере чувствовалось напряжение — вокруг все прямо вибрировало.

— Я буду читать вслух, — предложил Артур, — три интеллигентных человека, в конце концов, поймут больше, чем один.

Почтальон, которого не включили в число интеллигентов, заметил нерешительно:

— Извините, господа, но я бы хотел понять, и чем речь?

— Где вы вообще живете, Гагай? — набросился на него доктор Шванц. — Мы обсуждаем проблему лысины, понятно?

Почтальон заморгал, как какой-то чурбан:

— Я не понимаю, господин доктор. Есть люди лысые, а есть не лысые. Чего тут обсуждать?

Артур Мольнар за спиной почтальона стал крутить пальцем у виска, намекая на то, что нет надобности отвечать человеку с недоразвитыми мозгами. Затем все уселись на лестничной площадке. Госпожа Мольнар принесла нам с четвертого этажа черный кофе. Артур четким голосом стал зачитывать ответ профессора Сила:

Люди издавна живут в обществе,— писал ученый с мировым именем, — и среди них нет равенства в социальном и материальном положении. Это порождает естественный процесс соревнования, конкуренции, который существовал с древнейших времен. В этом соревновании каждый, разумеется, стремится достичь высот, дабы его истинные или мнимые способности получили признание в различных кругах общества. Есть люди, пытающиеся добиться популярности среди широких слоев, а есть и те, кто удовлетворяется признанием своих талантов в узком кругу.

Однако жизненная конкуренция не является справедливой.

Все люди принимают участие в соперничестве, но находятся в разных условиях. Есть люди, одаренные высоким интеллектом, а есть и те, на долю которых выпала глупость. Одни родились в богатых семьях, другие — в бедных. Один человек красив, другой — уродлив. Один талантлив, другой — бездарен.

Возникает вопрос: что делать человеку, не одаренному особыми способностями, когда ему приходится признать, к своему разочарованию, что он не способен противостоять в жизненном соревновании более развитым соперникам?

Ответ напрашивается: он пытается прибегнуть к незаконным, порой подлым средствам, чтобы обойти своих более удачливых конкурентов.

Могут ли такие люди действовать в одиночку?

Никогда. Это выше их сил, даже если они в большинстве. Поэтому они объединяются с другими бездарями, дабы преградить путь более способному меньшинству.

Но можем ли мы с уверенностью разделить человечество на более и менее способных? Такой возможности нет. Уровень способностей не начертан на лбу человека и не записан в паспорте.

Поэтому завистники выбирают группу, которую выделяют по внешним или расовым признакам. В этой группе находятся как более, так и менее способные. Члены группировки завистников заинтересованы в борьбе против тех, кто обладает положением в обществе, ибо низкие люди завидуют их преимуществам как в области социального статуса, так и в имущественном плане. Для того чтобы унизить этих людей, группировка завистников бойкотирует всех членов избранной группы, даже самых слабых среди них. Завистники включают в перечень преследуемых лиц не согласно их способностям и возможностям, а лишь по внешним признакам. Преследователи формируют свои списки на основании ложных обвинений членов избранной ими группы, дабы вывести их из соревнования, уничтожив социально или физически.

Разумеется, члены союза людей, лишенных способностей, направляют свой удар на тех представителей избранной ими группы, которые занимают лидирующее положение в обществе, на наиболее удачливых. Основной движущей силой союза бездарей является зависть к более талантливым соперникам.

Зависть всегда была одним из основных человеческих недостатков. Уже первая пара людей завидовала мудрости Творца, а третий человек на Земле — Каин — восстал на своего брата, ибо жертва Авеля была более благосклонно принята Творцом. Из десяти Заповедей Библии две говорят о зависти — и не зря. Как доказывает история, мы носим в себе этот вечный, неискоренимый порок.

Члены союза завистников сегодня выбрали в качестве объекта преследования и уничтожения новую группу людей. Теперь признаком, по которому осуществляется селекция, является количество волос на голове. Возможно, что это самая подлая paзновидность преследования в истории ненависти одних людей к другим, истории, столь богатой подлостями.

Лысина — каинова печать?

Мне стыдно за то, что я — человек.

Артур закончил чтение и посмотрел на окружающих с некоторым удивлением. Мы тоже смотрели на него с удивленным смущением.

Мучительную тишину нарушила госпожа Мольнар:

— Этот профессор Сил — еврей?

— Не думаю, — ответил доктор Шванц, — а почему вы спрашиваете?

— Просто так.

По правде говоря, статья профессора мне понравилась, но я воздержался от высказывания своей точки зрения, так как не знал, каково будет мнение остальных. Кроме того, я понял не все детали статьи.

— Очень хорошо, — заметил Артур, — и все-таки этот вопрос невозможно снять с повестки дня.

— Какой вопрос? — вмешался почтальон, и госпожа Мольнар тут же выговорила ему:

— С чего это вас интересует, Гагай? Если бы у Артура было столько же волос, сколько у вас…

— И все-таки я не понимаю, извините, — бормотал недотепа, — у нас в семье все такие, особенно моя мама, с косой.

— Заткнитесь, Гагай, — рыкнул доктор Шванц, — по-моему, профессор Сил уводит в сторону от проблемы. Я ни за что не соглашусь с его тезисом, что одни родились красивыми, а другие — уродливыми. Для мужчины достаточно быть чуть-чуть красивее черта. Я слыхал о случаях, когда девушки из хороших семей влюбляются в уродливых мужиков и готовы ради них поступиться удачной во всех отношениях партией. Кроме того, для мужчин сегодня существует тысяча способов скрыть телесные дефекты — с помощью косметики, лечебной гимнастики, хорошего одеколона при бритье…

— Я ничего такого не припомню в статье профессора, — снова влез этот недотепа-почтальон со своими сенильными глупостями. — Кто сегодня может позволить себе эти дорогие одеколоны?

— Гагай, ради Бога, прекратите!

— Я не понимаю этого потока нытья профессора Сила, — колко заметил Артур, — возможно, он большой специалист по геологии или черт знает чему еще, но совершенно ясно, что в делах, требующих особого общественного нюха, он полный невежда. Кто мне может объяснить смысл этой глупости насчет соревнования? Где это соревнование проходит?

— Ты, Артур, помолчи, — заявила госпожа Мольнар, — я вовсе не хочу, чтобы моего мужа послали на конные соревнования. Достаточно того, что он в карты играет. Вчера много проиграл у Бирнбоймов. Он как увидит карты, так прямо с ума сходит.

— Сама ты сумасшедшая, и мать твоя тоже, — парировал Артур, но доктор Шванц перебил:

— Уважаемый профессор Сил не имел в виду конные соревнования, господин Мольнар. Эти лысые профессора только в шахматы умеют играть, и коня видели лишь на шахматной доске.