Джек и Фасолька

Полагаю, ее слова относились к завтрашнему дню, потому что сегодняшняя ночь еще не кончилась и худшее было впереди.

Молодой врач в приемной больницы Добрых Самаритян потратил целый час, чтобы смазать мне все раны, наложить швы и еще раз убедиться, что у меня ничего не сломано. Дейл и я покинули больницу около полуночи. Она задрала платье до колен, села за руль, завела машину, и мы выехали на сорок первую автомагистраль, теперь абсолютно пустую. Мы сидели рядом в полной тишине, и я чувствовал себя неполноценным, дубиной, маменькиным сынком. Мальчишка, выросший в Иллинойсе на диких негритянских улицах Чикаго, не должен плакать, а я чувствовал, что у меня глаза на мокром месте. Голова болела, рот болел, и я был только благодарен судьбе, что на этот раз мне не выбили зубы. Все время кружились мысли о смерти. Хотелось сказать: «Прости меня», — но я не знал, у кого и за что просить прощения. Разве я виноват, что, будучи цивилизованным человеком, вынужден жить в мире, населенном дикими варварами, что не ношу смертоносного оружия, как многие в Америке, и что я не чемпион мира по тяжелой атлетике?

В детстве, когда тетя Нора говорила моей матери что-нибудь гадкое, та отвечала: «Прости меня за то, что я живу». Должен ли я просить прощения за то, что живу? Что было бы, если бы все произошло наоборот? Если бы я вытер пол теми двумя бандитами? Чувствовал бы я себя лучше, чем сейчас, когда сижу здесь в полной тишине, бередя свои раны, а женщина везет меня домой? Как быть? Дейл привезла меня домой совсем по другой причине, чем я думал. Но разве теперь это важно?

Они действительно выбили меня из колеи, эти ублюдки.

Мне хотелось убить их.

Мы миновали «Мартина Луи» и проехали мимо красного кирпичного здания высшей школы Калузы, затем Дейл повернула на зеленый свет на Парсонс и мы направились в глубь материка к моему дому. Мы все еще не сказали друг другу ни слова. Думаю, что Дейл тоже считала меня неполноценным, каким считал себя я сам. Я запомнил, как она сдернула блестящую туфлю на высоком каблуке и прицелилась в голову Чарли. Видимо, я должен был тоже вооружиться, разбив пивную бутылку, схватить нож и всадить его прямо в шею противника, но я не знал, как это делается.

Дейл свернула в подъездную аллею.

— Она на козырьке, — произнес я.

— Что?

— Защелка.

— Что это такое?

— Это то, с помощью чего открываются ворота в гараж.

— А…

Дейл пошарила, нажала кнопки сначала не в том порядке, затем наоборот, — и ворота гаража открылись. Она завела автомобиль в гараж, выключила двигатель и сунула мне в руку ключи. Я вышел, отпер дверь, ведущую на кухню, и включил свет.

— Мне нужно выпить, — сказала она.

— Мне тоже.

— Я приготовлю. — Она говорила с такой интонацией, что это безобидное замечание задело, мое мужское достоинство.

— Сукины сыны, — попробовал оправдаться я.

— Да.

— Таких любят.

— Да, — подтвердила Дейл.

Она протянула мне мой «Доэр» со льдом, а сама стала пить джин с тоником, как раз такой, как заказала у «Капитана Блада» перед тем, как все это закрутилось.

— Будь здоров.

— Будь здорова.

Я поднялся, чтобы включить свет в бассейне, казавшемся в темноте ярко-синим.

— Хочешь искупаться? — спросил я.

— Нет.

— Хочешь сразу в постель?

— Нет. — В тот момент я не почувствовал ничего угрожающего в ее ответе. Наоборот, я подумал, что она хочет покончить с выпивкой. Мы собирались поехать к ней, прежде чем дорожная пробка, мягко говоря, изменила наши планы. Я не спросил, почему из больницы она поехала прямо сюда. Наверное, она считала, что побежденному гладиатору нужен покой в собственной постели. Кроме того, мой дом ближе, а мы оба были потрясены произошедшим. Подразумевалось, что она проведет ночь здесь со мной, как она проводила до того много других ночей. «У тебя или у меня?» — ничего не значащий вопрос, когда дело касалось нас обоих.

— Мэтью, я хочу тебе кое-что сказать.

Вот оно, подумал я.

— Я знаю, мерзко, когда мужчина не может защитить…

— Не будь смешным, — сразу перебила она. — Надеюсь, ты не думаешь, что меня восхищает такой тип «настоящих» мужчин? Боже!

— Тогда… что?..

— Может быть, сейчас неподходящее время.

— Может быть. Может, отложим до утра?

Я уставился на нее. Ее глаза избегали встречаться с моими, как будто я был Джефом из «Капитана Блада», спрашивающим, как ей нравится музыка.

— Что это значит? — встревожился я.

Она не спешила с ответом.

— Дейл? В чем дело?

— Я хочу положить этому конец.

…Такси не приходило до половины третьего, хотя мы повторяли вызов много раз. Когда водитель просигналил снаружи, она подошла к входной двери, открыла ее, помахала рукой, потом поцеловала меня. В щеку. Я тупо наблюдал, как она бежала по дорожке, видел ее стройные ноги, когда она подобрала свое длинное платье, чтобы сесть на заднее сиденье. Слышал, как отъехало такси. Дейл не оглянулась. Я продолжал стоять на пороге, пока звук двигателя не затих во влажном ночном воздухе.

Я вернулся в гостиную и смешал себе очень крепкий сухой мартини. И не стал класть в него маслины. Как только покончил с первым, смешал еще один. Я потягивал выпивку, сидя в пустой гостиной и глядя на светящийся снаружи бассейн, мысленно повторяя все, что узнал от Дейл. Во-первых, она сказала, что встретила другого. Тогда я спросил, как она могла встретить кого-то еще, если мы виделись с ней почти каждый вечер всю неделю.

— Не каждый вечер, — проронила она.

Я спросил, где она нашла этого типа. Я не мог заставить себя называть своего соперника человеком. Он был для меня кем-то, кого она встретила, с кем виделась в те вечера, когда не встречалась со мной. Она сказала, что познакомилась с ним у себя в конторе, у «Блэкстоуна, Хариса, Герштейна, Гарфилда и Полока», и произнесла название адвокатской фирмы тоном телефонного автоответчика. Он был клиентом, а она вела его дело. Ему сорок два года, он недавно овдовел. Она сказала, что он просил ее выйти за него замуж и она дала согласие.

Я спросил, как долго это продолжается. Задавая этот вопрос, я чувствовал себя тупым бревном и обманутым мужем. Она ответила, что это длится месяц. Я отпустил несколько язвительных замечаний по поводу того, что он шустрый, деловой или что-то в этом роде. Я еще не знал имени этого парня, а Дейл не называла его.

— Как его зовут?

Она ответила, что это не имеет значения. Важно, что она любит его и хочет выйти за него замуж. Встречаясь со мной, она поступает подло по отношению к нему. Я рассердился, сказал какую-то грубость, извинился, потом добавил, что жизнь между двумя постелями может заставить любую женщину чувствовать себя подлой, — и снова извинился. А она посмотрела на меня немного грустными болотно-зелеными глазами и произнесла что-то вроде:

— Да, это так, Мэтью.

Потом я говорил, что мы не можем сразу покончить с тем, что продолжалось так долго, что, если ей нужно выйти замуж, почему она не сказала мне об этом? Я тотчас женюсь на ней, если это то, чего ей хочется.

— Да, это то, чего я хочу. — И добавила так же грубо, как я минуту назад: — Но я хочу выйти замуж не за тебя.

Мы просидели в молчании, казалось, очень долго, а затем я попросил ее объяснить, что я делал не так. Я, наверное, все еще думая о своем фиаско в стычке с двумя бандитами у «Капитана Блада», думал, что, если бы там я вел себя по-мужски, этого могло бы не случиться. Я бы не сидел сейчас в гостиной с кондиционером, и женщина не говорила бы, что больше не нуждается во мне, в то время как за окном под покровом беззвездной ночи плещется искрящийся голубой бассейн. Дейл сказала, что ничего неправильного не было, просто она не влюблена в меня. Я прервал ее:

— Я думал, ты любишь меня.

И она ответила спокойно и твердо:

— Я никогда не говорила тебе этого, Мэтью.

И это было абсолютной правдой.

Мы никогда не произносили слов «я люблю тебя».

Теперь, как оказалось, это было серьезным просчетом, поэтому я сказал, что думал, она знает о моей любви и любит меня, иначе что нас связывало в течение последних семнадцати — восемнадцати месяцев? Ведь это достаточно долгое время? Дейл ответила, что все у нас держалось на сексе. Я отрицал это, но она повторила:

— На сексе.

И затем погрузилась в мечты о новом мужчине, которого она встретила и имени которого я не знал до сих пор. Описывая мне его достоинства и недостатки, она явно видела его влюбленными глазами. Он просил ее выйти за него замуж, и она приняла его предложение. И это все.

Я прибег к неуклюжей мужской тактике — хотел затащить женщину в постель. Если я буду обнимать ее, целовать, ласкать, она поймет, от чего отказывается. Я напомнил ей, как хорошо мы проводили время, какими страстными мы были. Неужели она не помнит те первые ночи у нее на Виспер-Кей, да и все другие ночи? А Мехико и те несколько исступленных дней, которые мы провели там, — неужели все это теперь ничего для нее не значит? Она довольно долго молчала, а потом произнесла:

— Знаешь, Мэтью, я никогда не забуду этого. Но я выхожу замуж за Джима.

И когда в моей собственной гостиной с кондиционером его имя было произнесено вслух, я почувствовал, что она сделала то, что собиралась сделать в течение всего вечера. Она успешно и безвозвратно порвала наши отношения. Когда таксист просигналил снаружи, я вдруг вспомнил, как она сняла блестящую вечернюю туфлю-лодочку и пошла защищать меня.

Она сказала:

— Мое такси, — или что-то подобное, грустно кивнула, подошла к двери, открыла ее и помахала водителю. Я проводил ее до двери, она потрогала синяк на моей щеке и сказала: — Прощай, Мэтью, — поцеловала в щеку и добавила: — Мне очень жаль.

Затем стремительно повернулась и побежала к ожидавшей ее машине. Я не понял, о чем она сожалеет: о том, что меня избили, или что все так закончилось?

Я сел и выпил. Наверное, я заснул сидя. Именно заснул, а не потерял сознание.

Меня разбудил телефонный звонок.

Я взглянул на солнечный свет за раздвижной стеклянной дверью. Было утро вторника девятого августа. Часы над стереосистемой показывали несколько минут восьмого. Телефон продолжал звонить. «Дейл! — пронеслось в голове. — Она изменила свое решение!»

Я резко поднялся и почувствовал боль у основания черепа. В течение нескольких секунд я не мог шевельнуться. Комната закружилась у меня перед глазами, а затем все стало на свои места. Телефон все еще настойчиво звонил. Я пошел на кухню и выдернул вилку приемника из розетки на стене.

— Алло! — произнес мужской голос. — Я разбудил тебя?

— Кто это?

— Морис Блум.

Детектив Морис Блум из департамента полиции Калузы. Я представил себе, как он пришел с утра на работу и увидел полицейский рапорт, прочитал в нем мое имя и теперь звонит, чтобы узнать, как дела.

— Как ты?

— В порядке. — Правда, я не чувствовал себя в порядке.

— Прости, что звоню тебе так рано, всю ночь ждал момента, когда прилично будет позвонить.

— Хм, — произнес я. Семь часов утра не кажутся мне подходящим временем для звонка.

— Мэтью, мы нашли убитого в начале одиннадцатого прошлой ночью, — сказал он, — наемная квартира на Стоун-Крэб-Кей, множественные ножевые раны. Убитого зовут Джек Мак-Кинни, это имя тебе что-нибудь говорит?

— Да, — ответил я. — Убитого, ты сказал?

— Да. Я звоню тебе потому, что у него в бумажнике мы нашли твою визитную карточку. Он был твоим клиентом, Мэтью?

— Да.

— Какое дело ты вел с ним?

— Дело о недвижимости.

— Здесь, в Калузе?

— Да.

— Мэтью, я знаю, что это наглость, но я попросил бы тебя приехать сюда и прояснить некоторые детали. Мы хотим побыстрее начать это дело, по возможности опередив кое-кого.

— Я только что проснулся, — сказал я.

— Сколько времени понадобится тебе, чтобы умыться и одеться? — спросил Блум.

— Мори, сегодня утром я не вполне в порядке…

— Джек Мак-Кинни чувствует себя намного хуже, — сказал Блум. — Можешь сделать мне одолжение, Мэтью?

— Дай мне около часа.

— Жду тебя, — сказал Блум и повесил трубку.

Он широко открыл глаза при виде моего лица.

Я был потрясен не меньше, когда увидел себя в зеркале для бритья сорок минут назад. Глаза распухли, изменили цвет и выглядели как у утопленников, которых иногда выбрасывало на пляжи Калузы.

— Что с тобой произошло? — спросил Блум.

Я рассказал ему про Чарли и Джефа.

— Ты сообщил об этом? — спросил он, имея в виду полицию, и замолчал, так как он и был полицией.