Дьявольская Королева

Посреди ночи я проснулась от непонятной паники, подняла голову с плеча Генриха и посмотрела на него. Перед глазами стояло лицо из ночного кошмара, вскипая, с него капала кровь.

«Catherine. Venez a moi. Aidez-moi».

В тот момент я осознала цель своей жизни.

— Я услышала тебя издалека, в Италии, мой милый, — пробормотала я. — Ты звал меня, и я пришла.

При звуке моего голоса Генрих зашевелился и уставился на меня черными, словно Крыло ворона, глазами.

Он лежал возле меня, но когда с первыми лучами солнца я проснулась, его уже не было.

ГЛАВА 19

Увидев, что Генрих ушел, я тихо поднялась, стараясь не разбудить спящую в соседней комнате мадам Гонди.

Обнаружив в королевской библиотеке три книги Корнелия Агриппы, я принесла их к себе в крошечный кабинет и начала листать первый том. Я уже не верила в совпадения. Обстоятельства не случайно свели меня с Генрихом и с шедевром Агриппы на библиотечной полке его величества.

Сначала я не решалась изготовить талисман. Сомневалась, что в книгах содержится вся необходимая информация, которая позволит мне вступить в контакт с нематериальным миром. Но желание помочь Генриху и книги Агриппы под рукой убедили меня в том, что сама судьба повелевает мне сделать это.

Я нашла то, что хотела, во втором томе: Ворон — это созвездие возле Лебедя. Его звездами управляют мрачный Сатурн и кровожадный Марс, но, соединяясь в Дженахе, они, по словам Агриппы, «обретают способность отгонять злых духов» и защищать от «недобрых людей, дьяволов и ветров».

Для талисмана требовалось: рисунок ворона; камень — черный оникс; растение — желтый нарцисс, лопух или окопник; животное — лягушка, главным образом ее язык. В ночь, когда Дженах благоприятно встанет относительно Луны, на камне нужно поставить печать, после чего его следует окурить и освятить.

Таким был мой план. Я должна была подыскать кольцо соответствующего размера, сделать изображение ворона, подобрать камень, траву, отловить лягушку и провести церемонию. Но сначала нужно было проследить за передвижением Дженаха и определить, когда он займет благоприятное положение к Луне.

Я верила, что кровавый груз, который так долго на меня давил, скоро будет снят. Мне и в голову не приходило, что я делаю еще один шаг к центру мрачного и расширяющегося колдовского круга.

Пока фортуна мне благоволила, Флоренции явно не везло. Я получила послание от любимого кузена Пьеро. Он жил в Риме с отцом и братьями, из Флоренции им пришлось бежать. Сандро оказался страшным тираном, он очень подозрительно относился к родственникам. Дошло до того, что он обвинил Пьеро в попытке захвата власти. Тех, кто лишился доверия Алессандро, по его распоряжению казнили или заточили в тюрьму. Кто-то просто исчез.

«Хорошо, что вы с Ипполито вдали от него, — писал Пьеро, — иначе вас бы уже не было в живых». Многие покинули Флоренцию из страха или в знак протеста, потому что поползли слухи о том, что армия осадит город.

Я тотчас ответила Пьеро и пригласила его во Францию вместе с семьей. Мне очень хотелось их увидеть, а еще больше хотелось, чтобы они увидели мое счастье.

В короле Франциске я обрела отца, о котором всегда мечтала. К моему восторгу, он звал меня на свои утренние встречи с советниками, чтобы я постигала искусство управления страной. Я внимательно наблюдала за тем, как король работает с парламентом, казначейством и Большим советом.

Каждый день за завтраком король сажал меня рядом с собой. Это была особая честь. Когда королевский чтец молчал, мы обсуждали с его величеством строительство Фонтенбло, думали, какого итальянского специалиста лучше нанять для выполнения того или иного проекта. Иногда делились мнениями о прочитанных книгах.

Он относился ко мне с не меньшей любовью, чем к собственным дочерям, которых регулярно навещал. Король сажал обеих себе на колени, пока они не выросли и уже там не помещались. Когда он смотрел на нас, я замечала в нем того же живого любящего мальчика, каким мне казался Генрих. Однако в государственных делах король был беспощаден: благополучие нации было для него превыше всего.

И хотя я часто слышала о его неутомимом сладострастии, свою семью он от этого ограждал. Тем не менее случалось, что я заставала его врасплох, когда он запускал руку в лиф придворной дамы либо задирал кому-нибудь юбку. Мадам Гонди как-то обмолвилась, что, когда только появилась при дворе, его величество затаскивал ее в уголок и ласкал, уверяя, что не может жить без ее любви.

— И вы уступили? — изумившись, спросила я.

— Нет. — Мадам Гонди улыбнулась. — У его величества слабость к женщинам, а если женщина плачет, он становится совершенно беспомощным. Когда я заплакала и сказала, что обожаю своего мужа и не могу его предать, его величество принял мое объяснение и, извинившись, прекратил свои домогательства.

Такие истории меня беспокоили, но я находила для короля извинения, потому что очень к нему привязалась.

Мне казалось, что Генрих нуждается в моей любви. Встречаясь со мной глазами, он смущенно, хотя и не без робости, улыбался. И приходил в мою спальню, правда не слишком часто.

Я была сильно влюблена и теперь понимала его боль: гнев его родился из любви и желания защитить. Если упоминание об итальянской кампании вызывало в его глазах вспышку гнева, то только потому, что он беспокоился, как отразится на его брате следующая война.

Король наконец публично озвучил все детали нашего брачного договора: Папа Климент уже заплатил половину астрономической суммы в качестве моего приданого. В дополнение Климент и король Франциск провозгласили Генриха герцогом Урбино, поскольку он на мне женился. Милан, Пьяченца и Парма должны были стать нашими. Его святейшество Папа закрепил наши права на эти территории и пообещал на случай войны предоставить нам дополнительные военные силы.

Франциск I начал создавать армию.

Он снялся с места и с двором направился в Париж. В сравнении с Римом город занимал меньшую площадь, но был в десять раз многочисленнее. Узкие улицы постоянно были заполнены народом; дома жались один к другому. Весна принесла очаровательную погоду, наполненную благоуханием цветов. Впрочем, небо в любой момент могло разразиться сильным дождем. Сена, серо-зеленая в облачную погоду и серебристая на солнце, была слишком мелкой для судоходства. В некоторые дни река обнажала столько золотых проплешин, что мне казалось, я спокойно могу перейти ее вброд. Река разрезала город пополам. Посредине находился остров Сите, на нем высился величественный собор Нотр-Дам и легкая очаровательная часовня Сент-Шапель с круглыми витражами.

Их шпили я видела из высоких узких окон Лувра. Эта королевская резиденция нравилась мне меньше других. Она была старой, тесной, с крошечными помещениями. За несколько столетий королевский двор разросся, и места в Лувре для него не хватало. Увеличить количество комнат можно было единственным способом: уменьшить размер каждой из них. Перед дворцом был мощеный двор, а не обширный зеленый луг, как перед загородным замком.

Сам город привел меня в восторг. Париж не такой утонченный, как Флоренция, и не такой пресыщенный. Он излучает очарование, привлекающее к себе талантливых мастеров из всей Европы. Благодаря королю Франциску, который пожелал пригласить во Францию лучших художников, архитекторов и ювелиров, здесь потрудилось множество итальянцев. Куда бы я ни направлялась, я видела строительные леса и слышала спор двух итальянцев, как лучше украсить или видоизменить какой-то элемент старого дворца.

В своем тесном кабинете в Лувре я черными чернилами нарисовала на пергаменте ворона. Парижский ювелир дал мне полированный оникс; аптекарь приготовил горстку молотого кипариса, что соответствовало природе Сатурна, а также ядовитый корень чемерицы — соответствие Марсу. Я нашла мальчика, который согласился убить для меня лягушку и вырезать у нее язык. Лишних вопросов он мне не задал. Камень, благовония и язык я спрятала в тайник за деревянной обшивкой стены у стола. Язык там потемнел и усох.

Я вычислила движения Дженаха по ночному небу и подсчитала, когда он соединится с Луной. Самое благоприятное время должно было наступить через несколько месяцев.

Значит, мой камень Козимо Руджиери приготовил заранее, за недели, а может, и за месяцы. Он знал, что талисман мне понадобится, и просто ждал случая преподнести его.

Весной 1534 года мы недолго оставались в Париже. Королю, как и мне, не нравились условия проживания, так что вскоре мы переселились в замок Фонтенбло, к югу от города.

Если Лувр был самой маленькой королевской резиденцией, то Фонтенбло, напротив, оказался самой большой. Массивное четырехэтажное каменное здание было построено в форме овала и имело внутренний двор. Там можно было разместить деревню, а вот для двора короля Франциска места не хватило. Пришлось переделывать западное крыло. Франциск нанял знаменитого Фиорентино писать фрески, которые затем украсили позолоченными рамами. Под наблюдением короля и благодаря знаменитому ювелиру Челлини дворец засверкал.

Я пригласила Челлини в свой кабинет и показала ему рисунок золотого кольца, в которое надо было вставить камень. Когда работа была выполнена, я хорошо ему заплатила и спрятала кольцо в тайнике вместе с остальными своими секретами.

За весной настало лето, а за ним и осень. Все свободное время король охотился. Его сопровождала La Petite Bande[19] — так он называл придворных дам. Теперь все мы пользовались дамскими седлами, и каждая женщина старалась угнаться за королем.

Как-то в конце сентября мы преследовали оленя. Я веселилась, мне было хорошо в моей новой жизни. Погода стояла отличная — солнце и приятный ветерок. Мы с Анной, смеясь, галопом пустились за королем.

Вдруг зазвонил колокол, возвещая, что умер какой-то важный человек. Мы прекратили охоту и вернулись, притихшие и любопытные. Главный конюх не знал, что случилось.

Я спешилась и направилась в свои комнаты. Мадам Гонди ожидала меня в дверях. Слезы частично смыли ее румяна, оставив белые дорожки на щеках. Другие дамы и слуги плакали.

— В чем дело? — спросила я.

Мадам Гонди перекрестилась.

— Ваше высочество, мне так жаль, что именно я сообщаю вам это. Ваш дядя, его святейшество…

Я была потрясена, однако не заплакала. Любому верующему тяжко принять весть о смерти Папы, к тому же он был моим родственником. Но я все еще обижалась на него за то, что на роль правителя Флоренции он выбрал своего незаконнорожденного сына Алессандро.

Как только шок прошел, мне стало не по себе: Климент умер, заплатив лишь половину моего приданого, и его обещание военной помощи королю Франциску не было исполнено. В часовне я молилась, чтобы его наследник стал другом мне и Франции, но Бог никогда меня не слышал.

Через семь дней после кончины Климента Луна поднялась вместе с Дженахом. В сорок три минуты после полуночи я пробралась в свой кабинет без окон и открыла ключом потайное отделение.

Письменный стол я превратила в самодельный алтарь с кадилом в центре, перед которым положила рисунок с вороном. В кадиле я разожгла уголь, насыпала в пламя кипарисовую стружку и сухие листья чемерицы. Сразу появился ядовитый дым, из глаз моих потекли слезы. Я взяла шило и полированный оникс. На оборотной стороне камня, держа его в дыму и повторяя имя звезды, я вырезала символ Дженаха. Используя прекрасные щипцы Челлини, я поместила камень в кольцо и с силой вдавливала в золотые зубцы, пока оникс прочно не закрепился.

Все прошло непримечательно, без вмешательства потусторонних сил. Я повторила ритуал окуривания ладаном и призвания к Дженаху семи ночей, в сорок три минуты после полуночи. Раньше я беспокоилась, что не смогу встать в назначенное время, однако все получилось.

Через две недели Папой назначили Алессандро Фарнезе. Он взял имя Павел III. Если его избрание и причинило королю Франциску некоторое беспокойство, то его величество никак этого не показал и относился ко мне так же тепло, как прежде. В последний день октября, в канун Дня всех святых, мы вместе сидели за завтраком, оживленно говорили о произведениях Рабле и рассуждали, почему они еретические. Затем я отправилась в конюшню, собираясь прогуляться с королем и его «бандой». На душе у меня было легко.

Когда я приблизилась, то увидела, что дамы — за исключением Анны — торопятся назад, к дворцу, и лица их искажены страхом. Мари де Канапль отчаянно махала руками. Я не поняла, о чем она пытается меня предупредить.

В конюшне грумы загоняли испуганных лошадей в стойла. Возле входа находились три человека: коннетабль Монморанси, герцогиня д'Этамп и король. Герцогиня молчала, она была растеряна. Монморанси, величественный и неподвижный, смотрел в землю.

Король орал и рубил воздух хлыстом. Он ударил им одного из грумов, который управлялся не так быстро, как хотелось королю. Парень вскрикнул и отскочил.

Я остановилась поблизости. Герцогиня широко раскрыла глаза и попыталась жестом отогнать меня.

— Ничего! — вопил король, брызгая слюной.

Он снова рассек воздух хлыстом, потом стал колотить им землю. Полетела сбитая трава.

— Она ничего мне не принесла! Ничего! Явилась голая, эта девчонка!

Я отпрянула. Франциск заметил это движение и стал на меня наступать, в его интонациях слышалась угроза.

— Совершенно голая, понимаете? — У него сорвался голос. — Голая.

Я все поняла. Низко поклонившись, я повернулась и зашагала обратно, стараясь изо всех сил не терять достоинства.

Мезальянс. Французы употребляют это слово, имея в виду неравный брак. Это слово было у всех на устах — у придворных, у слуг, хотя никто не осмеливался произнести его при мне.

Французы меня терпели, но никогда не любили. Я была для них необходимым злом — простолюдинкой, которая дала обещание, но не сдержала его. Не принесла золота обанкротившейся нации, не дала солдат, чтобы мечта Франциска завоевать Италию исполнилась. Так легко было отставить меня в сторону, ведь ребенка я еще не родила.

Мадам Гонди, моя усердная шпионка, открыла теперь правду: французы любили Флоренцию за ее искусство, за чудесные ткани, за литературу, но в то же время и ненавидели. Они считали нас людьми, готовыми воткнуть нож в спину, арестантами, унаследовавшими склонность к убийствам. Мы были опасны даже для собственных семей и друзей. Большинство придворных желали моего отъезда. До моего появления они клялись, что скорее сломают себе колени, чем станут приседать перед ребенком иностранных торговцев.

Но я страстно любила Генриха. Во Франции я вела жизнь, которая меня полностью устраивала, и другой жизни для себя не хотела, особенно когда Флоренция больше мне не принадлежала.

На следующее утро я показалась на мессе вместе с королем, потом разделила с ним завтрак, а днем, высоко подняв голову, пошла в королевскую конюшню.

Там уже были король Франциск, тоненькая элегантная герцогиня и пухленькая Мари де Канапль. Они мне улыбались, но лишь из вежливости. Я снова сделалась неудобной.

Вскоре кольцо Генриха с талисманом было готово. Я решила подарить его вечером, когда мы будем вдвоем в моей спальне. Генрих поднялся с постели и натянул трико. Я сидела на кровати, все еще нагая. Распущенные волосы спускались до талии.

Прежде чем он взялся за колокольчик, собираясь вызвать слугу, я сказала:

— У меня есть для тебя подарок.

Он слегка улыбнулся и с любопытством взглянул на меня. Я быстро прошла к шкафу, вынула бархатную коробочку и протянула мужу.

Его улыбка сделалась шире, лицо стало радостным.

— Как это мило!

Генрих открыл коробочку и вынул талисман, завернутый в алый бархат.

— Кольцо, — пробормотал он.

Лицо его выразило сдержанное удовольствие, но между бровями появилась легкая складка. Кольцо было очень простое — золотое, с маленьким ониксом. Такое украшение больше подходило торговцу, чем принцу.

— Красивое. Спасибо, Катрин.

— Ты должен постоянно его носить, — заявила я. — Даже когда спишь. Обещай мне.

— Это кольцо должно напоминать о твоей преданности? — уточнил он.

Я не стала кокетливо улыбаться, не стала его дразнить, как следовало бы, я просто молчала.

На его лицо легла тень.

— Это какая-то магия?

— В нем нет ничего плохого, — быстро заверила я. — Кольцо принесет лишь удачу.

Генрих поднес кольцо к лампе. В его глазах я заметила подозрение.

— Для чего оно?

— Это оберег, — пояснила я.

— А как оно было сделано?

— Я сделала его сама и могу поклясться: в нем нет никакого зла. Я воспользовалась силой звезды. Ты же знаешь, как я люблю изучать звездное небо.

Уголок его рта изогнулся в скептической усмешке.

— Катрин, ты не думаешь, что это суеверие?

— Уступи мне. Пожалуйста. Я просто пытаюсь тебя защитить.

— Я молод и здоров. Не хочу оскорблять твои чувства, но это глупость.

Генрих спрятал Крыло ворона в коробочку и поставил на стол.

— Ты мне снился, — наконец сообщила я. — Много раз являлся в ночных кошмарах. Возможно, их прислал мне Господь, чтобы я отвела от тебя угрозу. Возьми кольцо, Генрих, умоляю. Я долго над ним трудилась.

Он вздохнул.