Помоги проекту - поделись книгой:
Нерусская душа
Пришел ко мне интервьюер из испанской газеты. Хочется ему расспросить десяток современных русских писателей об их творческих планах, и вот он расспрашивает.
— Как вы, — говорит, — оцениваете убийство Литвиненко?
— Я, — отвечаю, — очень посредственно его оцениваю. Слабенько с постановочной точки зрения. Березовскому, я слышал, очень нравится пьеса «Гамлет». Так вот, там есть такой диалог: Клавдий спрашивает — где, мол, Полоний? А Гамлет отвечает: на ужине. Только не он ужинает, а им ужинают. Вот, заставили человека поужинать полонием. Очень уж литературно как-то, зрелищно. Не люблю.
— А не допускаете ли вы мысли, что это его силовики убили, из корпоративной мести?
— Ну откуда же я знаю. Вы же хотели про мои творческие планы, а не ихние. Подите и спросите их о творческих планах…
Тонко улыбается. Понял, что я боюсь расправы. Спрашивает дальше — у него в блокнотике штук двадцать вопросов заготовлено.
— А как вы оцениваете убийство Политковской? Идет ли Россия к фашизму?
— Я, — отвечаю, — очень негативно оцениваю убийство Политковской. Я любое убийство негативно оцениваю. Тем более что теперь с ней полемизировать нельзя. А полемизировать, по-моему, было необходимо.
Улыбается еще тоньше, кивает еще горячее.
— А еще, — говорит, — чем вы можете объяснить западную тягу к русской душе? Чтобы вот все бросить и на два дня загудеть?
— Знаете, — отвечаю, — душа по природе христианка, как учили нас Тертуллиан с Владимиром Соловьевым. А в Царствии Небесном нет ни эллина, ни иудея, так что душа не может быть русской, еврейской или, в вашем случае, испанской. Начиная с Бернарда Шоу, назвавшего «Дом, где разбиваются сердца» фантазией в русском стиле, вы так и считаете признаком русской души сидение в полуразваливающемся усадебном доме, где со всех сторон течет, и распивание чая с водкой под разговоры о Христе — вместо того, чтобы крышу чинить. Нравится вам такое представление о России — ради Бога, но имейте в виду, что к реальной России это никакого отношения не имеет. У меня крыша починена, и водки я не пью. Русский человек активен, деловит и талантлив. Только он все эти прекрасные качества направляет не на прогресс, а на сохранение статус-кво. И мы еще посмотрим, кто кого пересуществует — Запад нас или мы его.
Тут он обиделся.
— Как это я не знаю России? Я тут пятый год живу! Я был в Сибири! Я регулярно беседую с Валерией Новодворской и другими либеральными политиками!
— Вольному воля, — говорю. — Генрих Боровик тоже беседовал с бездомным безумцем Джо Маури и думал, что знает Америку. Но чем общаться с маргиналами и искать друг у друга пороки и мерзости, мы могли бы объединиться против мировой дикости… Против радикального ислама, например, или всемирного нежелания читать серьезные книжки… Против голода в Африке и бесправия в Ираке… На Марс могли бы полететь, например… Что вы все повторяете штампы столетней давности, почему ваша Россия состоит из Толстого, Достоевского, Сталина, водки, спутника, Политковской и Литвиненко? Ведь такой штамп уже был относительно СССР, и не без американской помощи этот гигант развалился, и с чем лицом к лицу столкнулся Запад? Правильно, с Усамой бен Ладеном. Так, может, нам перестать собирать друг о друге мерзости, на девяносто процентов не имеющие отношения к реальности, и попробовать как-нибудь узнать друг друга по-настоящему?
Он пообещал, но без энтузиазма. Я, кажется, его разочаровал. Нерусская какая-то у меня душа.
Мой добрый народ
Тут одна газета, не будем называть имен, опубликовала на меня анонимный наезд. Очень храбрый. Конечно, когда подобные публикации подписываются всякими Петровыми, Сергеевыми или Александровыми, чувствуется известная трусость. А когда они анонимны — всем гораздо спокойнее. Честнее как-то.
И пишут они там интересную вещь: вот, значит, и Быков (который вдобавок еще и толстый), и некоторые другие публицисты смеют ругать власть. Но ведь власть — единственное, что еще защищает их от народа, который, если дать ему волю, очки разобьет им всем! И поговорит с ними совсем не по-парламентски! Для доказательства этой мысли приводятся слова Михаила Гершензона из «Вех». Не думаю, что они там наверху читали «Вехи», но я часто цитировал эту глупую фразу и спорил с ней, — вот они, наверное, и вычитали. Речь у Гершензона о том, что не ругать, а благословлять мы должны «эту власть, которая одна защищает нас своими штыками от ярости народной».
Кто вам сказал, милостивые государи, что Гершензон был хорошим политологом? Он был крупным пушкинистом, это да, — но как философ и тем более публицист проигрывал прочим авторам «Вех» по всем пунктам. Глупее этой несчастной фразы про нас, власть и штыки в русской публицистике мало чего найдется. Я объясню сейчас и Гершензону, и анонимам схему этой простейшей разводки — хотя они наверняка ее знают: Гершензон — потому что уже умер и узнал вообще все, а власти — потому что регулярно этим приемом пользуются. Смотрите: сначала мы делаем все возможное, чтобы народ был темен, дик и агрессивен. Не разговариваем с ним на нормальном языке, отсекаем его от социальных лифтов, лишаем льгот, платим нищенские деньги, разводим безработицу, сами нагло богатеем и вдобавок заменяем политику невнятными финансово-пиаровскими играми, так что даже посмотреть не на что и проголосовать не за кого. Народ реагирует адекватно: он действительно становится темен и дик. Потом мы одной рукой указываем ему на интеллигенцию (или на инородцев, что часто тождественно): вот, мол, твой истинный враг! А другой рукой берем интеллигенцию за шкирку и говорим: видишь, каков у нас народ? Он тебя жив-ва к ногтю, если ты немедленно не приползешь целовать наши сапоги!
Ну, ребята. Ну, стыдно же. Как можно покупаться на такую очевидную вещь? Сколько можно ссорить интеллигенцию и народ, пугая одних другими? Да народ ведь давно уже ничем от интеллигенции не отличается — по крайней мере, в имущественном отношении. Не надо нас, пожалуйста, пугать, что вы возьмете и натравите на нас какое-то темное российское быдло: нету никакого быдла, это вам с Рублевки так кажется. Есть несчастная, забитая, но умная, все отлично понимающая страна. Я живу с этой страной в одном спальном районе, в одной семиэтажке, мы здороваемся по утрам, дети наши учатся в одной школе. Не на меня они накинутся в случае чего, а на вас, дорогие друзья. Гастарбайтеры, на которых вы так усердно науськиваете людей (сами для вида борясь с радикалами и националистами), — тоже никак не тянут на врага. А вы — тянете, и знаете это. И в случае чего бежать из России на очередном философском пароходе придется не нам, а тем, кто философствует о суверенной демократии.
Раз уж нас опять пугают собственным народом — приходится со всей ответственностью сказать: это наш народ. И с ним мы как-нибудь договоримся — просто потому, что живем бок о бок. Не думайте, что он готов громить кого-либо только по национальному признаку, искать врага под фонарем и нападать на этнических чужаков. Он отлично понимает, что главные враги живут не в Азербайджане и не в Молдавии.
Они гораздо, гораздо ближе. Хоть и достать их труднее.
Будьте проще
Руководитель ФСБ России Николай Патрушев заявил, что в истекшем году возглавляемая им служба пресекла на территории РФ деятельность 27 своих кадровых «кротов» и 89 иностранных разведчиков из более чем 40 спецслужб. Как подчеркнул Николай Платонович, наибольшую активность проявляли легализованные разведчики — сотрудники международных фондов и СМИ. Что меня тут не устраивает? Все устраивает. Это я в свою очередь хотел бы подчеркнуть. Я также имею заявить, что все, происходившее в этом году, меня крайне радует — хотя бы как подтверждение моих прогнозов, высказанных ранее. Когда живешь внутри часового механизма, одна радость — твердо знать, когда пробьет. Бомм! Меня одно только настораживает, да и не настораживает даже, а слегка беспокоит: к чему вот эти экивоки? Почему не сказать прямо, что все международные фонды, работающие в России, являются шпионскими организациями, а иностранные СМИ — внутренними врагами, под прикрытием которых осуществляется обычный сбор сведений о ракете «Тополь М»? Ведь некоторые наши граждане — и я, в частности, — до сих пор заблуждаются, соглашаясь давать иногда интервью иностранцам или выпивая с ними в московских барах. Некоторые сотрудничают в международных правозащитных организациях, хотя ежу понятно, что никаких правозащитных организаций тут нет и быть не может. Чтобы защищать права, надо, чтобы они были. А поскольку единственным и неотъемлемым правом каждого российского гражданина является, как и прежде, право быть заподозренным во всем ужасном, защищать тут решительно нечего — на страже этого права и так стоит организация, возглавляемая г-ном Патрушевым. Всех правозащитников интересуют только «Тополь М» и новейшие его разновидности. Опять-таки деятельность иностранных журналистов совершенно уже задолбала: чего они тут не видели? Тут не Африка, голода нет, чеченская проблема решена не только в Чечне, но и в Кондопоге, а после ликвидации г-на Байсарова — и в Москве; гастарбайтеров у вас там в Европе своих хватает, разберитесь сначала с ними; ассортимент продуктовых магазинов поражает воображение. Чего вы еще хотите? Я не против тенденции, я за определенность. Давайте скажем прямо: любой иностранец в России является шпионом, любой международный фонд — прикрытием, правозащитник — агентом, а его российский коллега — осведомителем; грузин — диверсант, молдаванин и узбек — дестабилизаторы, азербайджанец — захватчик русских рынков и насильник русских женщин, армянин отбирает рабочие места у российских таксистов, а киргиз — у дворников; всякий отечественный журналист — пособник вышеозначенных категорий населения, если только у него нет заранее выписанной справки от Николая Патрушева и его коллег. И тогда уже не надо будет блуждать в поисках национальной идеи — поскольку она нарисуется сама собою. Был такой фильм «Щит и меч», который мы с одноклассниками глумливо называли между собою Shitty Match, то есть «дерьмовая спичка». Так вот, разделение всего человечества на щит и меч вполне может служить смыслом жизни при отсутствии других смыслов, с которыми у нас в последнее время напряг. Я давно уже отказался от любых попыток расставлять моральные акценты в стране, давно живущей механически. Мы просто должны публично признать, что правила остального мира на нас не распространяются — это будет банальная констатация давно очевидной вещи. Немудрено, что все, кто напоминает нам о человеческих законах остального мира, расшатывают систему и потому должны рассматриваться как враги. Можно, конечно, поступить еще проще и выгнать на фиг из страны все правозащитные организации, международные фонды, иностранных, а лучше бы и российских корреспондентов. Но это пока преждевременно, потому что тогда никто не будет виноват. Не чекистов же обвинять в случае чего.
Испускание газа
Вы поняли, как это мерзко выглядит со стороны, когда ваши недавние друзья и партнеры, клявшиеся в нерасторжимости вашего с ними геополитического единства, ищут на вас управы у мирового сообщества, которое они сами же поносили еще три часа назад за вмешательство в свои внутренние дела? Когда в обмен на ваш газовый прессинг вам устраивают транзитно-нефтяной? Когда маленький, чуть ли не последний в Европе диктаторчик, ваш комнатный дракончик, ваш задушевный диктатуша демонстрирует вам в полный рост всю свою безбашенность? Когда все, что вы терпели сами и призывали терпеть других, изливается на вас бурным и зловонным потоком, а любимые аргументы об историческом братстве высмеиваются даже вашими собственными идеологами? Вы поняли, короче, что это такое — когда внешняя политика не основывается ровно ни на каких принципах, а диктуется исключительно сиюминутной выгодой? Нет, кажется, не поняли. В пошлые времена для людей убедительны только пошлые мотивировки. Почти весь российский истеблишмент был убежден, что Буш полез в Ирак только за нефтью. Все официальные комментарии были исключительно в этом духе. И простая мысль о том, что бывают у людей помимо корысти и какие-то принципы, какая-то искренняя ненависть к диктатуре, какое-то желание отомстить за террор, никому не приходила в голову. Американская политика, нет слов, цинична, но российская дает ей миллионы очков вперед. Потому что для сегодняшней России, несмотря на ее относительное нефтедолларовое благополучие, как не было никаких принципов, так и нет. У нас нет друзей, ради которых мы готовы идти на убытки. У нас нет врагов, общаться и торговать с которыми мы отказались бы по принципу «самолюбие дороже». Сегодня, когда в стране более-менее благополучная экономическая конъюнктура, из нас поперло такое, что хоть всех святых выноси. Причем давление на Грузию или Украину еще можно понять — гнусно, конечно, но ведь, действительно, оппоненты сами ничем не гнушаются. А Белоруссия, которую так облизывали! На все «художества» Александра Григорьевича закрывали глаза ради славянского единства — и на тебе, дружба вдребезги после первого же повышения цен на газ и ответных фантастических пошлин на нефтяной транзит. Наверное, не надо было газовые цены повышать… но на самом-то деле не надо было с ним дружить! Потому что все наши друзья — в диапазоне от аджарского экс-лидера А.Абашидзе до южноосетинского лидера Э.Кокойты — очевидно и нагло корыстны, и не дружба наша им нужна, а гарантии собственного неограниченного господства. И Александру Григорьевичу было нужно ровно то же самое. И чего, спрашивается, стоит такая дружба? И чего ради мы позорились на весь мир, демонстративно закрывая глаза на то, что вытворяет Лукашенко в своей вотчине, где оппозиция в буквальном смысле пропадает, а население год от года тупеет? Ради геополитики, что ли? Ради одобрения красно-коричневой части идеологического спектра? Ради невыносимого российско-белорусского приложения к невыносимой же «Литгазете» под издевательским названием «Лад»? Не обижайтесь, когда в ответ на ваши ценовые финты вам устраивают аналогичные финты с пошлинами. Не открещивайтесь, когда в друзья к вам лезут сплошь диктаторы на грани сброса или авантюристы на грани бегства. Не претендуйте на то, чтобы полноправно входить в мировое сообщество, в котором вас терпят исключительно в качестве источника некоторых жидкостей и газов. И не пытайтесь угнетать собственный народ с помощью муляжа патриотизма, навязывая ему в качестве главных ценностей глупость, безвкусицу и жестокость. Нет у вас никаких ценностей, кроме нефти и газа. И вся ваша политика — одно бесконечное и бессмысленное газоотделение. Порча воздуха.
Как это будет
Когда-то Дмитрий Фурман — отличный историк и только во вторую очередь политолог — заметил, что царевича Димитрия, по всей вероятности, никакой Годунов не убивал. И никто не убивал — версия с падением на ножичек, учитывая конструкцию ножичка, вполне реальна. Но народ приговорил Годунова — и версия жива, и проницательнейший Пушкин в нее верил, ибо версия эта эстетична и логична. А история почти всегда алогична и некрасива, как любая правда. И Сталин Кирова не убивал. Нет ни одного доказательства прямого сталинского попустительства этому убийству — одни умозрения да убежденность Н.С. Хрущева, страстно желавшего ниспровергнуть прежнего фараона. Так вот: когда я читаю сегодня сайты и прессу так называемой русской оппозиции, я уже вижу, как будут выглядеть наши дни из того будущего, которое обязательно когда-нибудь настанет в полном соответствии с российским историческим циклом. Мы непременно узнаем, что осень 2006 года была началом крупномасштабного политического террора в России. Что убийства Политковской и Литвиненко, попытка отравления Гайдара, новые обвинения в адрес Ходорковского и Лебедева, избиение и задержание банкира Френкеля, избиение молодого антифашиста в Петербурге были звеньями одной цепи. Что все это были преступления распоясавшихся силовиков, желавших оставить президента на третий срок (потому что без президента они никто). Что Россия была страной без свободы и прав, а все, кто в это время выжил, не будучи отравлены полонием, — суть адепты террора, предатели свободы, в лучшем случае винтики, в худшем — соучастники. А герои — те, кто сидел или уехал, те, кто из-за границы облаивал Кремль или вел пропаганду среди матерей Беслана. Мы узнаем — это предсказывал и Фурман, — что ФСБ взрывала дома и тайно сговаривалась с террористами. Что Байсарова в центре Москвы демонстративно убили по приказу кремлевского наместника в Чечне. И еще мы узнаем, что все были до смерти напуганы и молчали — а те немногие герои, которые отважно действовали, были единственным оправданием России и солью земли. Все мы знаем этих героев, но называть не будем, дабы избежать упрека в доносительстве. Я же, пишущий эти строки, — всего лишь конформист, больше всего на свете боящийся потерять доступ к корыту. Почитайте, что пишут сегодняшние русские оппозиционеры, — и вы живо представите себе, как будет выглядеть наше сегодняшнее нефтяное процветание из новоперестроечной нищеты. В России ведь что хорошо? Машины времени не надо — все заранее понятно. Прошлое можно пережить сегодня, а будущее мы уже переживали — в восемьдесят пятом. Мы тогда презрительно отворачивались от тех, кто пытался донести до нас простую мысль: «Все было не так однозначно». Мы никогда не узнаем, как оно было, — просто потому, что это никому не надо. Правда в России кланова, кастова, относительна — как и закон, которого никто не соблюдает. Мы никогда не узнаем, кто убил Политковскую и Литвиненко, — потому что это никому не нужно. Мы не узнаем даже, что они были за люди, — потому что одни слепят из них страшные пугала, а другие изваяют их в белоснежном мраморе, и все это будет бесконечно далеко от истины. Страшная все-таки страна. Не только потому, что в ней убивают, — но потому, что живые и настоящие в ней точно никому не нужны. И пойди потом объясни кому-нибудь, что все было не так просто. А самое горькое — что и в 1937 году многим было очень, очень хорошо. Птички пели, цветы цвели, парки культуры манили. И сегодня многие изумленно спрашивают: да чем же вы-то недовольны? Всем недовольны. И вами, довольными. И будущими, наивными. И прошлыми, столь же глупыми. А главное — тем, что, кроме довольных и недовольных, никого больше нет: ни умных, ни честных, ни храбрых.
Новое порно
Ахти нам, журнал «Мулен Руж» проиграл антимонопольному комитету России дело о рекламе. Московский арбитражный суд признал законным запрет на муленружевский плакат, изображавший известную модель Ольгу Родионову, едва задрапированную изысканным бельем. При этом антимонопольный комитет и арбитражный суд руководствовались не столько нормами закона (каковых на этот случай пока нет), сколько цитатами из Нагорной проповеди, где, в частности, сказано: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Арбитражный суд предположил, что вся читающая, ездящая и ходящая Россия посмотрит на Ольгу Родионову с вожделением и, соответственно, начнет прелюбодействовать с нею в сердце своем, а это аморально. Мнения Сергея Родионова никто не спросил, хотя Родионов как раз был инициатором именно этой рекламы — как и всего «Мулен Ружа».
Собственно, свое решение антимонопольный комитет принял не просто так, а исходя из обращений граждан. Нашлись, значит, некие граждане, которые не захотели в сердце своем прелюбодействовать с Ольгой Родионовой, — или же их нравственное чувство было оскорблено тем, что начнут прелюбодействовать другие. У нас полно социально активных граждан, озабоченных чужой моралью: на инспектора ГАИ, берущего взятку, на врача, отказывающего пациенту в помощи, на солдата с отбитыми кишками они смотрят без возмущения и даже со скрытым одобрением, но когда на фоне всей этой порнографии появляется красивая полуголая женщина, рекламирующая глянцевый журнал, — кипит наш разум возмущенный, вскипел Бульон, течет во храм.
Ничего не поделаешь — раз наши сограждане стали так возбудимы, а антимонопольные службы купно с арбитражем начали жить по шариату, будем приноравливаться. В конце концов в Коране, действительно, сказано, что «раздеваться без надобности и ходить голым — грех». Из нашей рекламы никак не следует, что Ольге Родионовой прямо в тот момент припала прямая надобность раздеться, и доказать это в суде Издательский дом Родионова не смог. Будем рекламировать издание в соответствии с новыми требованиями. Я почему так интересуюсь этим вопросом-то? Потому что я — креативный редактор этого самого «Мулен Ружа». Лозунг у нас с прошлого года — «политика в глянце» (www.moulin-rouge.ru). Когда-то мы писали всякие штуки про секс, а сегодня все больше про политику, почему Родионов и захотел переориентировать издание. Очевидно, пора ускорить переход на новые рельсы. Вот, например, у нас там иногда появлялись голые женщины, но теперь мы решительно откажемся от фотографий обнаженной натуры. Пусть читатель возбуждается от текстов. И в самом деле, сегодня столько тем, способных до дрожи в позвоночнике возбудить самого пресыщенного развратника! В массы все глубже ПРОНИКАЕТ уверенность в завтрашнем дне, Семаго с Селезневым ВЫДВИГАЮТ и ВДВИГАЮТ ОБРАТНО законопроект о запрете митингов, глаза телезрителей УВЛАЖНЯЮТСЯ при виде представителей власти, вертикаль которой нерушимо СТОИТ… А с нашими правами, свободами и инициативами на наших глазах КОНЧАЮТ так убедительно, что никакой порнографии не надо — и так кругом сплошное неприличие.
Что до рекламного плаката «Мулен Ружа», то я, как его непосредственное креативное начальство, обещаю подумать над серией билбордов, изображающих офицера спецслужб при полном параде, вице-спикершу в парандже и темных очках, представителя антимонопольного комитета при галстуке, члена арбитражного суда, произносящего перед рекламным сообществом Нагорную проповедь… Конечно, это довольно неприличные картинки, и я не уверен, что миллионам сограждан понравится на них смотреть. Зато все будет высоконравственно. Вряд ли россиянам захочется прелюбодействовать со всеми этими персонажами в сердце своем. Они и так имеют нас круглые сутки за здорово живешь.
Мачехины дети
Илья Кормильцев — автор множества поэтических формул, вошедших в наш язык, текстовик «Нау» и «Урфин Джюса», блистательный переводчик с английского, французского и итальянского, поэт, прозаик-фантаст, главный редактор нонконформистского издательства «Ультра. Культура» — тяжело болеет в Лондоне. У него диагностирована запущенная опухоль позвоночника. На лечение Кормильцева нужно много денег — день его пребывания в клинике стоит тысячу фунтов. Он не гражданин Англии, в Лондоне находился по работе, страховки у него нет.
Деньги собирают тысячи людей — кто сколько может. Миллион рублей перечислил Альфа-банк. По пятьсот шлют поклонники из Екатеринбурга — Кормильцев не из тех авторов, чьи фанаты наживают состояния. Впрочем, его песенки времен «Наутилуса» наверняка хорошо известны многим российским олигархам, и никто не мешает им помочь человеку, написавшему «Скованных одной цепью» или «Мы лежим на склоне холма».
Дело в том, что Кормильцев — один из немногих ныне живущих поэтов, составляющих гордость русской культуры. Это фигура такого же масштаба, такой же универсальности дарований, как и Цой, Гребенщиков, Шевчук. Просто так получилось, что он не пожелал вписываться в истеблишмент — и даже рассорился с давним другом-соавтором Бутусовым, когда тому вздумалось спеть песни «Нау» перед тусовкой «Наших» на Селигере. Никакими антиправительственными акциями Кормильцев не занимается, он просто честно пишет все, что думает о бедах и пороках Российского государства — о маниакальном стремлении запрещать, тащить, не пущать, о паническом страхе перед умными, о привычном вывихе репрессий, о неискоренимой серости масскульта, о недоверии к человеку и страшном дефиците человечности… И вот этот человек, в чьем переводе мы прочли Ника Кейва, Льюиса, Стоппарда, стихи Уэльбека, эссе Берроуза, человек, чьими словами мы признаемся в любви и ненависти, — нуждается в срочной помощи, а государство делает ему бонусный подарок, закрывая его издательство.
Вот я и думаю: утвердить свой позитивный имидж в глазах мирового сообщества на самом деле очень просто. Для этого вполне достаточно помочь человеку, который — согласен он с твоей политикой или нет — составляет славу твоей страны. Ее большому поэту и крупному культуртрегеру. Иной вопрос, захочет ли Кормильцев принять помощь от сегодняшнего государства Российского. Это его частное дело и личный выбор. Но давно пора подумать о создании всенародной, негосударственной, общественной организации, которая могла бы помогать нашим гражданам, оказавшимся в беде за границей. Эта же организация могла бы распределять и анонимную помощь больным детям, чтобы опять-таки не отдавать святое дело в частные, не всегда чистые руки. Мы нуждаемся в некой общественной инстанции, которая могла бы спасать лицо страны. Ибо и государство, и частные благотворители у нас скомпрометированы давно.
Не может такого быть, чтобы один из самых честных, умных и талантливых людей России был до такой степени не нужен Родине. Пушкин не был таким уж фанатом самодержавия, однако Николай I платил его долги — ибо считал себя государем-рыцарем. Лицо государства определяется не тем, сколько у него придворных трубадуров, а тем, как это государство бережет своих лучших людей, согласных или несогласных с ним. И тот факт, что представители российского посольства не бросились помогать Кормильцеву в тот самый день, когда стало известно о его госпитализации, — говорит о России куда больше, чем все выпуски пропагандистского канала Russia Today.
К сожалению, Россия остается Родиной-матерью только для тех, кто нравится нынешним мужьям этой Родины. Для всех остальных она мачеха. Как хотите, а что-то здесь не так.
Лицо Родины
Сходя с трапа в аэропорту Домодедово или Шереметьево после долгого международного перелета, всякий гражданин России испытывает непроизвольную радость. «Но Родина есть предрассудок, который победить нельзя», — сказано у Окуджавы, и возразить нечего. Жив, не разбился, долетел, снежком пахнет, дома ждут, сейчас будем раздавать конфеты и сувениры — словом, есть, есть чему тихо порадоваться. Но уже через десять минут возвратившийся гражданин начинает тихо стервенеть, потому что Родина показывает ему лицо.
Я не уверен, правда, лицо ли это. Я видел глаза Родины и улыбку Родины, и это всякий раз выглядело совершенно иначе. Но если не лицом, то чем же встречать иностранца и уроженца, пересекающего твою границу? Не могу же я допустить, что ко мне нарочно поворачиваются задом, «чтобы никто уже надежды не питал»? Полагается все-таки в первые минуты продемонстрировать самое характерное и дорогое. И тут выясняется, что самое дорогое и характерное в нашем случае — это полнейшее неумение организовать любой процесс, недоверие ко всякому, кто к нам приехал, и тотальная убежденность в том, что как бы мы себя ни вели — все нам сойдет с рук, потому что мир нас обязан терпеть любыми. Это наиболее неприятные черты русской ментальности и политики — и уже в аэропорту они явлены нам с обескураживающей полнотой.
На границе сидят тетки в погранцовской форме, тетки усталые, злые, раздраженные, грубо мнущие твой паспорт в безжалостных руках; тетки без тени сострадания и уважения, стыдящиеся улыбнуться или просто взглянуть на тебя по-человечески. Самый большой дефицит в России — человеческий взгляд. В наших климатических условиях, где само небо редко озаряется солнечным просветом, такая хмурость поистине непозволительна, но мы все время стараемся сделать другому хуже. Не сказать, чтобы во Вьетнаме, откуда я прилетел на этот раз, жилось сильно лучше, нежели в России. Но пограничник, представьте себе, улыбнулся мне и даже подмигнул. Типа — добро пожаловать. Неужели нам настолько никто не нужен?
Не помню, чтобы даже в суперподозрительных Штатах меня досматривали и проверяли документы дольше двух минут. На Родине мне случается ждать и по пять, а уж как придирчиво рассматривают паспорта гостей — вообще молчу. При этом возникает длиннейшая очередь, поскольку из пяти приграничных кабинок работают три, а еще трое погранцов весело курят неподалеку, усмехаясь по адресу терпеливо ждущих лохов. Кто-то возмущается, требует начальника смены — почему, мол, трое работают, а трое нет? И начальник смены, молоденький капитан с каменным лицом, выходит и говорит, что так надо. «Так надо, понимаете? Это же не мы решаем». И уходит, ничего не изменив. И по спине его видно, как страшно он доволен собой.
Он имеет право на самодовольство, поскольку только что продемонстрировал еще один лик Родины. Точнее, сразу два. Первый: «Это не от нас зависит». И второй: «Так надо, и вдаваться в объяснения мы с вами не намерены». Я понимаю радость этого капитана. Пришло его время. Сегодня так, как он, ведет себя все население Родины, от которого хоть что-то зависит, — от продавца до пограничника. Вероятно, это и есть суверенитет в действии.
А после этой приграничной очереди, где ваше лицо с паспортом сличают раза по три, вас уже не должно смущать, что багаж потерян или свален в кучу где-то вдалеке от багажной ленты. В этой куче я его и обнаруживаю после получаса бесплодного ожидания, но это уже ничего не меняет.
И ведь самое ужасное — что капитан, читающий эти строки, или кто-нибудь еще с лицом и сознанием капитана даже не подумает что-то в себе изменить. Он скажет мне: «Убирайся в свой Вьетнам, если тебе там нравится. То-то они к нам и едут стадами, если у них так хорошо».
И ведь будет прав. Простите меня, капитан.
Наши наци
Не бойтесь русского национализма. Ничего у них не получится. То есть нормальный, цивилизованный, не ксенофобский и не погромный русский национализм рано или поздно состоится, и это будет неизбежный и прекрасный этап в развитии страны. Возможным он станет только тогда, когда этничность будет рассматриваться не как следствие рождения на определенной территории в определенное время, а как исповедание нескольких нехитрых принципов и соблюдение простейших норм. И никто в мире не будет бояться такого национализма, поскольку он будет основан не на истреблении чужого, а на формировании и утверждении своего. Но раз уж в нашей безрелигиозной стране до этого еще терпеть и терпеть, нынешний русский национализм строится по совершенно другому принципу, и в таком виде он категорически недееспособен, что показали уже и последние «русские марши».
Дело в том, что эти националисты никак не могут решить, кто из них русский.
В самом деле: ежели по крови разбираться — так это черт ногу сломит, такая у нас история. Ежели по почве — география не проще. Родился в Донецке — это русский или как? Стало быть, приходится выбирать русских по убеждениям, и тут в патриотах такой раскол, какого в либералах никогда не бывало. Сейчас вышло сразу несколько значимых публикаций и целых книг, посвященных разборкам в патриотическом лагере. Одна из них (это сборник статей известного мракобеса и ретрограда Владимира Бушина, травившего в свое время Окуджаву) так и называется — «Огонь по своим». Основные линии раскола обозначились не вчера: одни — за коммунистов, другие — против. Одни — за этническую чистоту, то есть за расовую теорию; другие согласны признавать русскими и тех нацменов, которые все-таки за великую Россию (разумеется, после многократных проверок и при условии использования на грязных работах). Одни желали бы видеть Россию государством предельно закрытым и военизированным, другие — за цветуще-сложную империю, которая всем открыта и всех абсорбирует. И наконец, одни — за тактический союз с исламом (против мирового еврейства), а другие — категорически против ислама, поскольку он сегодня сильней России и легко поглотит ее.
Победит, как всегда, самый отвратительный — в такой борьбе иначе не бывает. Ведется она ровно по тому же принципу, по которому производятся репрессии в любой замкнутой диктатуре: сначала убивают всех приличных, потом всех неприличных, потом остается кто-то один, который кончает самоубийством, либо у народа лопается терпение, либо приходит спасительная внешняя агрессия и заканчивает со всем этим проектом (как в Камбодже). Сначала русским будут считать самого невежественного: не нужны нам все эти заморские разносолы и разговоры! Потом — самого агрессивного. И наконец — попросту самого безбашенного. Так что на какой-то момент в русском национал-патриотическом движении, безусловно, возобладают откровенные нацисты — так самый крупный таракан пожирает более мелких, но лучше от этого не становится. Таракан и есть, только огромный.
После этого русский национализм, конечно, будет скомпрометирован очень надолго. Примерно как немецкий. И тем вменяемым русскоживущим и русскоговорящим людям, которые уцелеют, придется восстанавливать понятие почти с нуля. Одна надежда: захватить власть у этой публики все-таки не получится, так что их шанс разгромить всех несогласных пренебрежимо мал. Ведь система выявления русских на сегодняшний день так устроена, что по сути своей самоубийственна — как всякая диктатура. Нынешний «правильный» русский, с точки зрения оголтелых ксенофобов, обречен действовать по принципу «всех убью, один останусь». Они «перемочат» друг друга прежде, чем завоюют чьи-либо симпатии. «Чужой промахнется, а свой в своего всегда попадет».
Те, кто останется, как раз и будут настоящие русские.
Исход из России
Меня тут позвали в Израиль на книжную ярмарку, я встретился со страшным количеством давних знакомцев, так и не ставших стопроцентными израильтянами и озабоченных главным образом русской проблематикой, — и мне кое-что стало понятно насчет русской национальной идеи, если когда-нибудь закончатся энергоносители и придется все-таки жить всерьез. Когда-нибудь у России будет власть, способная на содержательную политику, а не только на выработку новых словесных формул для прикрытия абсолютной пустоты. И вот тогда нашей первоочередной задачей станет собирание нации — возвращение в страну всех, кого отсюда вытеснили бездарные и тупые люди, обладающие звериным чутьем на все настоящее.
Российская эмиграция — явление во многих отношениях уникальное. От нас ехали не только так называемые «колбасники», то есть те, кому хотелось реализоваться в тонкой сфере жульничества или толстой сфере потребления. Думаю, принципиальное отличие российской эмиграции во все времена заключалось в том, что от нас уезжали не ради карьеры или денег. Ехали не от нищеты, как едут китайцы или латиносы, — напротив, львиную долю «отъезжантов» в семидесятые — девяностые составляли люди небедные, и даже с профессиональной реализацией у них все обстояло неплохо. Ехали от страху либо от тошноты. Ехали потому, что чувствовали безликую, растворенную в воздухе ненависть, с которой российская власть и верное ей быдло (не путать с населением, быдло составляет ничтожный его процент) смотрели тут на всех приличных, умных, озабоченных российскими судьбами людей. Я, кажется, готов дать наконец определение быдла. Быдло — незначительная часть народа, которая лояльна к бездарной власти и залог своего процветания видит именно в ее бездарности. Это те, кто способен выживать, профессионально расти и получать удовольствие только за счет гнобления всего по-настоящему хорошего и полезного. Единственная беда российской государственности состоит в полном отсутствии социальных механизмов, которые бы блокировали продвижение этого быдла наверх. Напротив, ему у нас всегда «зеленая улица». Этот механизм и называется отрицательной селекцией. И всем, кто что-то умеет, при таком раскладе остается только уезжать — думаю, грамотный социальный анализ русской эмиграции подтвердил бы этот вывод. Мы занимаемся последовательным и целеустремленным экспортом всего лучшего, что у нас есть, а себе оставляем только то, что не мешает быдлу спать спокойно, и видеть сны, и зеленеть среди весны.
Эти «отъезжанты», будучи истинными патриотами и вообще очень приличными людьми, никогда не смогли вполне избавиться от любви к своей стране и тоски по ней. Я говорю, конечно, не о тех, кто злорадно следит за российскими бедами, изыскивая в них подтверждение своей правоты, а о тех, кому и в самом деле обидно за страну. Этих людей очень много. И собирать их обратно — задача, вполне достойная новой и порядочной российской власти, когда у нас будет наконец такая власть.
Ведь особенность российского жителя — будь он евреем, татарином или чукчей — заключается именно в том, что он никогда и нигде не станет окончательно своим. Тот, кто здесь родился, может много где пригодиться, но никогда не избавится от тоски по России — в том числе и по той России, которой она давно уже стала бы, если бы быдло не губило здесь все живое, стремясь оптимизировать свою среду. Может, нам пора уже сделать национальной идеей собирание всего хорошего, что есть в России, и массовый экспорт всех запретителей, топтателей, травителей и иной завистливой бездари, вечно диктующей профессионалам, как им работать, думать и дышать?
Так оно и будет рано или поздно. Но сколько еще народу успеет уехать от этой сгущающейся гнуси, прежде чем она сама себя сожрет?
Смысл жизни
Хотите верьте, хотите нет, но я его сформулировал и теперь совершенно счастлив. Началось с долгого и невеселого размышления на тему «Зачем писать?». И вот я, значит, размышляю: хорошо, допустим, в девяностые и даже в начале нулевых у меня была твердая уверенность в необходимости делать свое дело. Я типа жаждал влиять на общество, искоренять его пороки… Что же изменилось? Ничего принципиального. Я просто понял, что пороки этого общества суть условия его существования. Если нашу российскую ситуацию изменить, Россия прекратится. А раз она не прекращается, значит, она в мире нужна такая — именно такая, какая есть. Что-то она собою уравновешивает, что-то сдерживает, чему-то важному противостоит. И не следует взламывать теплицу, как уже несколько раз взломала ее российская интеллигенция — которая, к сожалению, только в этой теплице и может существовать, но называет ее исключительно темницей.
И вдруг я понял. Поскольку никакого смысла, кроме эстетического, в нашей повседневности не обнаруживается, жить надо так, чтобы Богу было интересно. Он ведь, я думаю, главным образом наблюдатель, потому что вмешиваться во все — значит загубить эксперимент с самого начала. Он запустил всю эту историю не просто так, а чтобы понаблюдать; и потому ему должно быть прежде всего увлекательно — тогда он досмотрит и, может быть, поможет. Помощь его в том и заключается, что он не отводит глаз. Когда он доброжелательно наблюдает за персонажем — персонаж всегда это чувствует. Тогда все получается. Так вот, надо, чтобы Богу просто не было скучно или противно.
Богу скучны — до тошноты, до омерзения: любые демонстрации человеческой безнаказанной гнусности, массовые аресты и убийства, любые виды государственной лжи, тотальное лицемерие, кровавые и пыточные сцены, доминирование любой ценой, однообразные и корыстные преступления — все, от чего мы сами брезгливо отворачиваемся, когда встречаем это на экране. Мы ведь созданы по образу и подобию.
Богу интересны: любые проявления человечности в экстремальных обстоятельствах, умение подмигивать и перешучиваться, внося надежду и утешение в пространство сплошного отчаяния; нестандартные творческие решения, не сопряженные с разводиловом и грубыми наколками; подвиги внезапного самопожертвования; интересные сюжеты с неожиданными финалами; хорошие дети; хорошая эротика. Представьте себя зрителем — вы ведь ходите в кино: ужасное должно быть дозировано, прекрасное должно быть изобретательно, физиологическое должно быть красиво, энд должен быть хэппи, а если не хэппи, то поучительный, со значением. Иначе деньги на билет потрачены зря.
Хорошо, спросит атеист, а если Бога нет? А если Бога нет, отвечу я без тени смущения, так ведь зрителя никто не отменял. Потомок посмотрит — и для всех нас лучше, чтобы он не отвел глаз. Потому что ужасна дурная память в потомстве: ничего уже не возразишь, ничем не оправдаешься. Будем жить так, чтобы интересно было хотя бы этому будущему зрителю — иначе он перелистнет нашу эпоху, как перелистываем мы сегодня скучные страницы в истории человечества. Конечно, на всякий жанр можно найти любителя — есть люди, всерьез интересующиеся даже историей рабочего движения в развивающихся странах, — но большинство ценит авантюрные фабулы, красивые героические поступки, умение говорить правду, хорошие шутки и страстную любовь.
Как мало всего этого в нашей сегодняшней жизни! Как много эгоизма, неизобретательного воровства, добровольного отупения! Как много всего забыто, отброшено, не используется — а все почему? А все потому, что мы совсем уже было уверились, что за нами не наблюдает никто, кроме «Большого Брата», начисто лишенного эстетического чувства.
Ну, будь это так, и жить бы не стоило. Но, к счастью, все гораздо интереснее.
Без анекдота
Вернулись все приметы застоя: от дешевой и качественной народной водки до дорогих и некачественных боевиков о противостоянии двух мировых систем. Есть аналоги у комсомола, у замполитов, у идеологического отдела ЦК КПСС, и даже фамилия главного идеолога необъяснимо напоминает сусловскую с поправкой на масштаб. Нет одного: политического анекдота. Объясняется это просто. Сама реальность до такой степени анекдотична или, иными словами, настолько откровенна, что анекдоту некуда просунуть свое тонкое лезвие. Он ведь обычно устремляется в зазор между реальностью и политграмотой, истиной и лицемерием, как в классической шутке о четырех противоречиях социализма: говорят, что все есть, но ничего нет. Ничего нет, но у всех все есть. У всех все есть, но все недовольны. Все недовольны, и все — за. Сегодняшняя ситуация несколько сложнее: она порождена полным отсутствием иллюзий. Попробовали так, попробовали сяк, вышло хуже и стало как всегда. Этим и объясняется, например, так называемый парадокс льготников: объяснения ему искали лучшие политологические умы — Кагарлицкий, Пионтковский, Латынина… Я не иронизирую, они и правда умные. Парадокс состоит в том, что все льготники — самая недовольная категория населения — стопроцентно за Путина. Убежден, что почти неизбежная сдача Зурабова ближе к выборам не решит ни одной пенсионерской проблемы. Личности не значат ничего. Можно перетравить половину бывшей российской резидентуры, но передачи «Голоса Америки» никогда уже не будут иметь прежнего семидесятнического успеха. Ведь в чем штука-то: сегодня в России очень мало государственной лжи. Или, вернее, она настолько откровенна, что и разоблачать ее неловко. Вот почему на встрече с президентом журналисты не задали ему ни одного внятного вопроса. Ведь все ясно. Появился даже ответ на самый неразрешимый вопрос последнего семилетия: «Ху из мистер Путин?». Он тот, вместо кого никого.
Путин, надо отдать ему должное, ведет себя с фирменной откровенностью своего ведомства. Такой же честностью, скажем, поражал интеллигентных собеседников Андропов. Это ведь его фразочка: «Дадим колбасы — не захотят никакой свободы». Если учесть, что понятие «колбаса» следует толковать расширительно, прав оказался мудрый старик. И взаимообусловленность свободы и колбасы оказалась таким же праволиберальным мифом, как и рабская сущность России. У нас никакое не рабство. У нас просто политическая система, способная существовать в единственном, раз и навсегда заведенном виде. И потому революционеры сегодня — в лучшем случае воспитатели нонконформистской молодежи, которая со временем так же вольется в элиту, как отвязный саксофонист Билл Клинтон.
Путин не пытается изображать ни диктатора, ни идеолога, ни пассионария. Он прекрасно знает, что не он управляет страной, а страна — им, и надо лишь минимизировать травмы и потери. Какая, помилуйте, революция против нанятого менеджера? Идеологические схемы кончились, пришла реальность как она есть.
За последнее время мне показался смешным всего один анекдот:
Поделиться книгой: