Калабрийские бандиты

— По рукам, — сказал полковник.

— Идет, — ответил Антонио.

— Твоя клятва?

Антонио снял со своей груди маленький ящичек, который с таким благоговением носит всякий неаполитанец, затем отдал его полковнику, поднял верх руки и сказал:

— Клянусь этим ящичком, освященным в римском соборе святого Петра в Вербное воскресенье, возвратиться сюда через неделю и превратиться опять в пленника, все равно, узнаю я тайну Жакомо или нет.

Полковник хотел ему вернуть ящичек, но Антонио не принял.

— Пусть он будет залогом, — сказал он. — И если через неделю в этот час я не вернусь, то эта святыня будет в ваших руках доказательством моего клятвопреступления. Тогда бросьте ее в огонь, в котором я буду гореть на том свете.

— Этот человек может идти туда, куда ему захочется, — сказал полковник, обращаясь к окружающим.

В тот же вечер Антонио снова соединился со своими прежними товарищами. Жакомо, считавший его убитым или попавшим на виселицу, принял его по-отечески. Антонио рассказал о своем побеге. Его рассказу все поверили. Когда он умолк, Жакомо сказал:

— Досадно, что ты так поздно явился, тебе придется подождать нашего обеда.

Антонио ответил, что он, перед тем как бежать, успел поесть, что, стало быть, он может подождать до завтра.

— Впрочем, — добавил он, — питание ваше не должно быть особенно обильным, и я бы не хотел урезывать доли других до завтрашнего дня.

Жакомо сделал жест, который должен быть обозначать: «Правда, мы не живем в изобилии, но имеем необходимое в достаточном количестве».

Антонио предполагал увидеть своих товарищей истощенными, исхудавшими и умирающими от голода, но оказалось далеко не так: они, наоборот, были бодрыми, жизнерадостными и здоровыми. Мария все так же выглядела румяной и свежей. Ее ребенок не производил впечатления безнадежного. Антонио думал, что они питались только корнями и дикими плодами, но, осмотрев место, где они расположились, заметил тщательно объеденные кости. Каким образом мясо могло попасть в руки этих отрезанных от прочего мира, заброшенных на скалистый уступ людей, понять он не мог. На одно мгновение он решил, что какой-нибудь крестьянин из окрестностей по неизвестной ему потайной дороге нашел, может быть, доступ к бандитам, но он тут же догадался, что если бы была такая дорога, то Жакомо бы ей воспользовался, а не сидел бы в течение двенадцати дней пригвожденным к вершине горы, как петух на колокольне. Антонио ничего не понимал…

Пришло время расставлять часовых. Антонио предложил свои услуги атаману, но тот отказался, говоря, что Антонио должен отдохнуть после испытанных им волнений, что очередь его наступит завтра или послезавтра.

Спустя десять минут все спали, кроме караульных и Антонио.

На следующий день все проснулись веселые, как птицы, пение которых слышалось внизу, у подножия горы. Один Антонио был утомлен, так как мозг его упорно работал всю ночь. В семь часов утра Жакомо посмотрел на какой-то листок, коснулся одного из людей пальцем и сказал:

— Твой черед.

Разбойник, не говоря ни слова, отправился в сопровождении двух товарищей. Антонио вызвался участвовать в этой экспедиции, какова бы она ни была.

— Это бесполезно, — ответил Жакомо, не вдаваясь ни в какие объяснения. — Трех человек достаточно.

Через два часа трое посланных вернулись. Антонио внимательно оглядел того, к кому начальник обращался перед тем. На лице его и на руках были видны царапины и больше ничего.

Спустя еще четыре часа атаман посмотрел на солнце.

— Пора обедать, — сказал он.

Тогда каждый уселся на кучу вереска. Принесли обед, который состоял из пары куропаток, зайца и половины барашка.

Начальник сам нарезал порции с беспристрастием, достойным палача самого царя Соломона. Что касается воды, то ее было сколько угодно: тут же, на вершине, находился источник. Хлеб? О нем никто не говорил, и Антонио был так поражен тем, что видел, что сам себя спрашивал, не найдется ли еще тут печи и муки, которых недоставало для того, чтобы иметь хлеб.

— Ну, вот и все, теперь до завтра, в этот же час, — сказал начальник Антонио, — так как здесь мы едим только раз. Мы, как видишь, от этого хуже себя не чувствуем. Умеренность — это уже половина добродетели. Таким образом, на двадцать человек мы имеем целый десяток добродетелей. Итак, прими к сведению сказанное и стяни пояс, чтобы пища в твоем желудке переваривалась как можно медленнее.

Антонио изобразил на своем лице улыбку, более похожую на гримасу, а затем принялся играть в «morra» с тремя товарищами. Так он убил два часа, по прошествии которых почувствовал на своем плече руку Жакомо, который предложил ему пройтись. Антонио поспешил согласиться. Во время этой прогулки Жакомо еще раз заставил его повторить все детали своей поимки и побега. Антонио, вторично рассказывая, кидал взгляды то вправо, то влево. Вдруг он заметил вход в какую-то пещеру.

— Что это такое? — спросил он безразличным тоном.

— Наша кухня, — лаконично ответил капитан

— Вот как? — промолвил Антонио.

— Хочешь ее посмотреть?

— Охотно, — поспешно ответил Антонио.

— Мы ее устроили здесь для того, — продолжал Жакомо, — чтобы французы не видели дыма.

— Ловко придумано, — сказал Антонио.

— Если они заметят дым, то, пожалуй, догадаются, что при такой жаре мы можем разводить огонь только для того, чтобы готовить пищу, а нужно, чтобы они думали, что мы терпим в ней недостаток.

— О, что касается этого, капитан, то я вам скажу, что в настоящее время они думают, что вы питаетесь воздухом или поедаете друг друга.

— Дураки! — сказал капитан, пожимая плечами.

Антонио молча отнес на свой счет произнесенную брань, вошел в грот и внимательно осмотрел его; постучал пальцем по стене, и стены ответили глухим гулом, явно свидетельствуя о своей толщине; топнул ногой о землю, и никакой отзвук не обнаружил скрытых сводов; поднял глаза и не заметил никаких отверстий, кроме одного, естественного, через которое выходил дым. В очаге еще оставался огонь, а по обеим сторонам очага стояли два грубо сработанных тагана, поддерживающих ствол карабина, который заменял вертел.

— А это что за отверстие? — спросил Антонио, указывая пальцем на пролом, который он сначала не заметил.

— Это наш чулан для провизии, — сказал начальник.

— И он, конечно, наполнен припасами? — с оттенком сомнения в голосе спросил Антонио.

— Да. Впрочем, можешь сам взглянуть.

Поднявшись на носки, Антонио смог заглянуть в пролом и увидел там еще несъеденную часть сегодняшнего барашка, две или три куропатки и несколько небольших птиц.

— Черт возьми, капитан! — воскликнул Антонио. — Вы имеете поставщиков, знающих толк в еде.

— Да, — ответил капитан со смехом, — бедняги стараются, словно на себя.

Антонио посмотрел на Жакомо с таким видом, будто хотел сказать: «Черт меня возьми, если я хоть что-нибудь понимаю во всем этом!» Но Жакомо, казалось, не понял этого вопросительного взгляда и, выйдя из пещеры, продолжал прогулку, Антонио пошел за ним. Он опять вернулся к мысли, что крестьяне, пользуясь ночью, доставляли шайке продовольствие.

Остальная часть дня прошла без всяких разговоров о кухне и о съестном. Очевидно, всякий боялся, затея подобный разговор, по-настоящему пробудить голод, который в глубине желудка каждого из разбойников уже давал себя чувствовать.

В девять часов вечера капитан назначил Антонио стать на стражу. Тот взял карабин, надел пояс с патронами и сделал движение, чтобы занять свой пост, но, вдруг остановившись, спросил:

— Капитан, если кто-либо подойдет ко мне, велите стрелять?

— Конечно, — ответил Жакомо.

— А если бы это были…

— Кто?

— Вы понимаете…

— Нет.

— Друг, например.

— Друг? — повторил капитан. — Дурень! Что же он к нам с неба спустится? Мы слишком хорошо спрятаны, чтобы он мог к нам придти по земле.

Ночь прошла спокойно, и ни друг, ни недруг не смутили бдительности Антонио. С наступлением дня капитан приказал его сменить. Антонио пришел на площадку, чтобы услышать, как капитан по-вчерашнему скажет одному из товарищей: «Твой черед». И, как вчера, назначенный ушел, не говоря ни слова, в сопровождении других.

Антонио едва стоял на ногах от утомления: он не отдыхал в течение двух суток. Отыскав небольшую тень, Антонио сделал себе из вереска подушку, завернулся в свой плащ и проспал со сжатыми кулаками, пока его не разбудили и не позвали обедать.

Трапеза на этот раз была так же, как и вчера, из очень вкусной дичи. Антонио опять отметил ту же правильность дележки, то же изобилие воды, то же отсутствие хлеба.

На следующий день повторилось то же самое. Наконец, прошло шесть дней, а Антонио, обедая все эти дни в определенный час, еще никак не мог догадаться, каким образом чудодейственная кладовая пополняла свои запасы.

Утром на седьмой день Антонио, весь погрузившись в размышления, пошел прогуляться по краю скалы, выходящему к морю. Он думал о том, что ему в течение всего лишь суток остается разгадать тайну, не раскрытую за предыдущие дни. Едва бросив взгляд на долину, он заметил проклятого полковника, стоявшего на том самом месте, где он, Антонио, поклялся возвратиться, а рядом с полковником — толстого доктора. По движению, сделанному полковником при взгляде на него, Антонио догадался, что тот его узнал, так как передал свою трубу доктору, который, посмотрев, в свою очередь, кивнул головой, как бы говоря: «Вы правы, полковник, это, конечно, он, черт возьми!»

«Да, да, вы правы, — подумал про себя Антонио, — это он, Антонио, дурак и есть.»

Затем Антонио меланхолично загляделся на красивые деревья, около которых расположилась группа, созерцавшая его с таким вниманием, и спросил себя, какое бы из этих деревьев ему выбрать, чтобы с большим удовольствием быть повешенным. Он совершенно погрузился в эти размышления, как вдруг почувствовал знакомый удар по плечу, быстро обернулся и увидел стоящего подле себя атамана.

— Я тебя искал, Антонио, — сказал Жакомо.

— Меня, капитан?

— Да, теперь твоя очередь.

— Моя очередь?

— Ну да, конечно, твоя.

— А что мне делать?

— Да идти за провизией же, черт возьми!

— А!..

— Так отправляйся, — сказал Жакомо, — видишь, товарищи тебя уже дожидаются внизу.

Антонио проследил глазами направление, указанное рукой атамана, и в самом деле заметил двоих из своих товарищей, кивавших ему головой.

— Вот и я, — сказал Антонио, присоединившись к товарищам.

Тогда все трое молча направились в ту часть плоскогорья, которая возвышалась совершенно отвесно и на таком расстоянии от земли, что полковник был прав, находя бесполезным охранять ее пикетом или часовыми. Подойдя к краю пропасти, в то время как Антонио со спокойствием горца смотрел в нее, один из товарищей сделал несколько шагов в сторону, пошарил в кустах, вытащил оттуда мешок и веревку и, подойдя к Антонио, мешок повесил ему на шею, а веревку продел под мышками.

— Что за черт, что вы собираетесь делать? — сказал Антонио, которого эта церемония начинала беспокоить.

Тогда один из товарищей лег на живот таким образом, что в пропасть свешивалась только голова.

— Делай тоже, что и я, — сказал он Антонио.

Антонио повиновался и растянулся рядом со своим товарищем.

— Ты видишь это дерево? — спросил последний, указывая рукой на сосну, выросшую из расселины скалы на расстоянии двадцати футов под ними и тысячи футов над долиной.

— Да, — ответил Антонио.

— Возле сосны ты видишь углубление?

— Да, — ответил Антонио.

— В этом углублении — орлиное гнездо. Мы спустим тебя до сосны, ты уцепишься за нее одной рукой, а другой пороешься в гнезде и, что найдешь, сложишь в мешок.

— Как, орлят?

— Вовсе нет, дичь, которую родители им приносят, и три четверти которой мы съедаем, а им остальное.

Антонио вскочил на ноги.

— И кому в голову пришла эта мысль? — спросил он.

— Черт возьми, кому же, как не атаману! — ответил бандит.

— Поразительно! — громко воскликнул Антонио, ударяя себя по лбу. — И такого человека я предаю, — прибавил он тихо, со вздохом.

В самом деле, загнанный, как дикий зверь, на вершину скалы, лишенный сообщения с землей, Жакомо возложил на поднебесных хищников обязанность быть его маркитантами. И бандиты воздушные с бандитами горными делились, как братья.

В тот же вечер Антонио пропал.

Глава III

На другой день полковник велел всему отряду стать под ружье. Произведя смотр, он обратился к солдатам:

— Нет ли среди вас такого, который взялся бы разбить бутылку тремя выстрелами на расстоянии полутораста шагов обыкновенной пулей из солдатского ружья? Трое вышли из рядов.

— Попробуем, — сказал полковник.

Бутылка была поставлена на условленном расстоянии.