Роковая Фемида. Драматические судьбы знаменитых российских юристов

В декабре 1799 года жизнь Дмитриева опять круто изменилась. Неожиданно для всех, в том числе и для генерал-прокурора А. А. Беклешова, Дмитриев подает в отставку. 30 декабря он освобождается от занимаемой должности с пенсионом и присвоением чина тайного советника. Дмитриев селится в Москве и занимается исключительно литературной деятельностью. В 1803–1805 годах выходят в свет три тома его сочинений.

Однако в феврале 1806 года его покой опять был нарушен. Молодой император Александр I, хорошо знавший Дмитриева, вновь призывает его на службу. Иван Иванович становится теперь сенатором в седьмом департаменте Правительствующего сената. В том же году он получил орден — Святой Анны 1-й степени. В 1807 году граф Завадовский, по желанию императора, предложил Дмитриеву занять пост попечителя Московского университета, на что Иван Иванович уклончиво ответил, что охотно бы на это согласился, если бы усердие заменяло сведения и дарования.

Но император по-прежнему доверяет Ивану Ивановичу и, судя по его действиям не собирается вычеркивать Дмитриева из списка своего резерва — он выполняет многие его личные поручения. В 1808 году Дмитриев удачно выполнил два задания императора: сначала произвел следствие в Рязани о злоупотреблениях по винным откупам, а потом в Костроме «исследовал поступки» губернатора Пасынкова.

Его умение объективно и оперативно разобраться в ситуации оценивается монархом — 1 января 1810 года Дмитриев становиться членом Государственного совета, назначается министром юстиции и генерал-прокурором. 30 августа 1810 года ему вручается орден Святого Александра Невского.

Правосудие и прокурорский надзор находились тогда не в лучшем состоянии: множество инстанций только способствовали проволочкам и волоките, мало выделялось средств на содержание судебных мест, особенно палат гражданской и уголовной, зачастую чиновники назначались по протекции и т. п.

Иван Иванович энергично принялся за работу, сумел провести ряд важных узаконений. У него было много хороших идей о наилучшем устройстве судебной и прокурорской частей. Но до осуществления их дело, как правило, не доходило. Он активно поддержал проект И. М. Наумова об учреждении Дома практического правоведения, который должен был стать «местом открытого адвокатства». Дмитриев признавал полезным открытие в России училищ законоведения, куда принимались бы не только дворянские, но и купеческие и мещанские детей. По его мнению, если бы этот проект осуществился, то через несколько лет можно было бы установить правило, чтобы «никого из стряпчих не допускать к хождению по делам без одобрительного свидетельства одного из сих училищ». «Таким образом, — писал он, — невежество и ученичество мало-помалу истребились бы между судьями и приказными служителями».

Особенно трудно пришлось Дмитриеву во время Отечественной войны 1812 года. Война принесла ему множество новых дел и хлопот как по Сенату, так и по Министерству юстиции. Работать приходилось очень напряженно. В числе забот министра юстиции и генерал-прокурора Дмитриева были такие вопросы: немедленное обнародование манифестов и указов чрезвычайной важности; подготовка распоряжений по перемещению, временному устройству и восстановлению подведомственных учреждений в областях, подвергшихся нашествию; установление режима военного положения; восстановление порядка и оказание содействия жителям местностей, пострадавших от неприятеля; обеспечение рекрутских наборов и формирование, при содействии гражданских властей, воинских частей и ополчений; надзор за соблюдением интересов казны, борьба со злоупотреблениями при поставке продовольствия и имущества для военного ведомства и т. п.

К министру регулярно поступали донесения губернских прокуроров по всем возникавшим судебным и административным делам и о чрезвычайных происшествиях, о которых он представлял доклад императору. Немало забот доставил и переезд московских департаментов Сената в Казань. Не хватало людей, так как многие чиновники Правительствующего сената и Министерства юстиции, проявляя патриотические чувства, вступали в действующую армию или в народное ополчение.

Однако и в условиях военного времени некоторые вельможи, занимавшие должности в Комитете министров, отступали от интересов закона, на что им всегда указывал Дмитриев как генерал-прокурор. Своей принципиальной позицией он восстановил против себя многих членов комитета, которые стали откровенно противодействовать ему. Постоянно натыкаясь на глухую стену непонимания, Дмитриев подал рапорт об отставке, но император ее не принял, а лишь предоставил ему отпуск на четыре месяца.

Кратковременный отпуск ничего не изменил. Дмитриев встретил все то же враждебное отношение вельмож и к себе лично, и к закону. Наиболее острыми стали его отношения с приближенными к императору сановниками, когда Дмитриев и министр финансов стали активно отстаивать интересы казны от алчных и своекорыстных откупщиков, среди которых выделялся некий Перетц. На министра юстиции посыпались жалобы и доносы. В конце концов, окружение императора сделало свое дело. Александр I открыто выразил Дмитриеву свое «неблаговоление». Это был серьезный удар по самолюбию Ивана Ивановича, несмотря на то, что ранее он сам просился на покой. Дмитриев тут же подал прошение об отставке, которая и была принята 30 августа 1814 года. Управление Министерством юстиции, по его рекомендации, временно было поручено сенатору Алексею Ульяновичу Болотникову. Ему Иван Иванович оставил письмо, в котором, объясняя причины отставки, писал: «Таким образом, я делаю Вас душеприказчиком моей чести».

Еще раз, но уже совсем на короткое время, Дмитриев в 1816 году вернулся на службу, возглавив комиссию, созданную для рассмотрения просьб, подаваемых на высочайшее имя от жителей, разоренных неприятелем мест. Через два года он получил чин действительного тайного советника, а в июне 1819 года — орден Святого Владимира 1-й степени.

Вскоре после этого Иван Иванович полностью отошел от государственных дел и уехал из Петербурга. Поселившись в Москве, Дмитриев занялся исключительно творчеством. Ведь еще до своей отставки с поста министра юстиции Иван Иванович облюбовал этот «город вязевый» как «приют для своей старости». С этой целью он купил в Москве так называемое «погорелое место», недалеко от Тверского бульвара у Патриаршего пруда, на Спиридоньевской улице, где, как отмечал поэт, «тишина и нет суетливой торговли». Там он построил большой дом, проект которого сделал архитектор A. Л. Витберг, разбил великолепный сад, за которым сам лично ухаживал. В этом доме он прожил последние двадцать три года своей жизни, лишь изредка выезжая на родину. В 1836 году он побывал в Дерпте, где гостил в семействе Н. М. Карамзина. Это было его последнее большое путешествие…

3 октября 1837 года Ивана Ивановича Дмитриева не стало. По свидетельству Погодина, накануне, после обеда, Дмитриев вышел в сад и хотел посадить акацию около кухни, чтобы «заслонить ее с проезду». Тут он почувствовал себя плохо и его привели в комнату. Спустя два дня, Дмитриева не стало. Похоронен И. И. Дмитриев в Донском монастыре в Москве.

Своей семьи у Ивана Ивановича не было. В последние годы жизни Дмитриев писал записки «Взгляд на мою жизнь», впервые опубликованные в 1866 году.

Михаил Михайлович Сперанский (1772–1839)

«СВЕТИЛО РУССКОЙ БЮРОКРАТИИ»

Преобразования, которые предлагал проводить М. М. Сперанский в области внутренней и внешней политики, не устраивали многих вельмож. Они говорили, что он «возжигает бунты». Оппонентом его стал даже знаменитый историк Н. М. Карамзин, который считал, что император не имеет права ограничивать свою власть, врученную ему предками. В такой обстановке отставка Сперанского не заставила себя ждать. 17 марта 1812 года он освобождается от занимаемой должности и его ссылают в Нижний Новгород.

По своим глубоким знаниям, особенно в области права, своему влиянию на государственные дела на голову выше всех других царских сановников в царствование Александра I и Николая I безусловно стоял Михаил Михайлович Сперанский. Некоторые исследователи жизни и деятельности этого выдающегося юриста называли его «светилом русской бюрократии». И это совершенно обоснованно.

Родился Михаил Михайлович 1 января 1872 года в семье священника Михаила Васильевича от брака с Прасковьей Федоровной, урожденной Никитиной, проживавшего в то время в селе Черкутино Владимирского уезда Владимирской губернии. С 1779 года в течение одиннадцати лет учился во Владимирской Духовной семинарии, где и получил фамилию Сперанский, а затем один год пробыл в Главной Александро-Невской семинарии, которую окончил в 1791 году. Некоторое время он преподавал там математику, а затем физику и красноречие. В 1795 году стал учителем философии и префектом семинарии.

Молодого и талантливого магистра богословия приметил бывший в то время генерал-прокурором князь А. Б. Куракин и взял его своим секретарем. В 1797 году Сперанский по прошению был уволен из духовного звания и определен на службу в канцелярию генерал-прокурора с чином коллежского асессора. В январе 1798 года он стал уже надворным советником и получил должность экспедитора канцелярии генерал-прокурора. В этом же году он становится герольдом ордена Святого Андрея Первозванного. Обладавший поразительной работоспособностью чиновник, быстро продвигался по службе и в чинах.

Когда в 1799 году вступил в должность новый генерал-прокурор А. А. Беклешов, Сперанский не только сохранил свои должности, но получил еще и дополнительную — правителя канцелярии Комиссии о снабжении резиденции припасами. Но вскоре тучи сгустились над головой Михаила Михайловича. В феврале 1800 года генерал-прокурором стал П. X. Обольянинов, который получил строгое предписание от императора Павла I об увольнении всех чиновников сенатской канцелярии, служивших при А. А. Беклешове, но тот, по достоинству оценив Сперанского, на свой страх и риск сумел сохранить такого ценного работника, каким считался Сперанский.

А было это так. Михаил Михайлович от многих сослуживцев был наслышан о «грубом и запальчивом» нраве своего нового начальника. О его «площадных» ругательствах в столице ходили анекдоты. Сперанский, пользовавшийся полным доверием прежних генерал-прокуроров, решил, что его дальнейшая карьера будет зависеть от первой встречи с начальником и что у него второго шанса произвести первое впечатление больше не будет. И он к ней подготовился самым неожиданным образом. В назначенный день и час Сперанский явился в приемную Обольянинова. О нем доложили, и генерал-прокурор принял его. Обольянинов сидел за письменным столом, спиной к двери. Когда он обернулся, то остолбенел от неожиданности: вместо раболепно согнувшегося чиновника генерал-прокурор увидел молодого человека очень приятной наружности, стоявшего в почтительной, но достаточно независимой позе. Еще более поразила грозного начальника одежда молодого чиновника — свободный французский кафтан, чулки и башмаки, жабо и манжеты. Генерал-прокурор тотчас предложил Сперанскому сесть и вообще обошелся с ним так вежливо, как только умел.

Несмотря на свой грубый нрав, Обольянинов ценил и всячески награждал талантливых сотрудников. Когда же он разглядел в Сперанском не только изыскано одетого чиновника, но и очень способного к делам, он стал всячески поддерживать и отстаивать его. Яркое солнце опять засияло над головой Михаила Михайловича.

Но однажды Сперанский опять чуть не попал в опалу. Обольянинов по каким-то делам поехал в Гатчину вместе со Сперанским. Император Павел I, увидев их, сразу же набросился на генерал- прокурора. «Это что у тебя школьник Сперанский — куракинский, беклешовский? — кричал государь. — Вон его сейчас!»

Нужно отдать должное Обольянинову. В этой ситуации он проявил характер. Сперанский не был освобожден от должности и продолжал трудиться под началом Обольянинова.

Тем не менее, и от Обольянинова доставалось Сперанскому, когда он попадал тому под горячую руку. Однажды Михаил Михайлович жаловался своему товарищу: «Что такое? Помилуйте, хоть сейчас броситься в пруд. Работаю день и ночь, а от Петра Хрисанфовича слышу одни ругательства: сейчас еще, Бог знает за что, разбранил меня в пух и обещал запрятать в казематы на семь сажен под землею. Этого вынести нельзя!»

Но топиться Сперанскому не пришлось. Гнев начальника прошел быстро, и он все так же пользовался его благосклонностью. Более того, генерал-прокурор выхлопотал ему награду — орден Святого Иоанна Иерусалимского, 2000 душ крепостных, отобранных за допущенные провинности у помещиков в Саратовской губернии, и чин статского советника.

Сам Сперанский так отзывался о своей службе в канцелярии генерал-прокурора: «При всех четырех генерал-прокурорах, различных в характерах, нравах, способностях, был я, если не по имени, то по самой вещи, правителем их канцелярии. Одному надобно было угождать так, другому иначе; для одного достаточно было исправности в делах, для другого более того требовалось: быть в пудре, в мундире, при шпаге, и я был всяческая во всем».

В ноябре 1798 года Михаил Михайлович женился на дочери английского подданного Елизавете Андреевне. От этого брака в сентябре 1799 года родилась дочь, Елизавета. Вскоре после родов его жена умерла.

После убийства Павла I и отставки генерал-прокурора П. X. Обольянинова Сперанский вынужден был покинуть прокуратуру и уйти в тень. Он стал служить при тайном советнике Д. П. Трощинском в звании статс-секретаря. Но уже 23 апреля 1801 года Сперанский возглавил третью экспедицию Непременного совета, занимавшуюся гражданскими и духовными делами, и вскоре получил высокий чин — действительного статского советника. В последующие несколько лет Михаил Михайлович состоял при Министерстве внутренних дел в качестве директора департамента, затем начальника второй экспедиции. Ему приходилось иногда даже замещать министра В. П. Кочубея на докладах у императора. Сперанский составил несколько записок на имя монарха об устройстве судебных и правительственных учреждений в России (1803 год).

В январе 1803 года труды его были оценены и в награду ему была «пожалована» бриллиантовая табакерка с вензелем Его Императорского Величества. В ноябре следующего года он получил аренду (на 12 лет) мызы Аагоф в Венденском уезде Лифляндской губернии с доходом 12 тысяч рублей в год. В ноябре 1807 года Сперанский был назначен членом Комитета об усовершенствовании духовных училищ. Тогда же он сопровождал императора Александра I в Витебск для осмотра первой армии, а в 1808 году — участвовал в свидании государя с Наполеоном. За эти годы добавились награды: ордена Святого Владимира 3-й степени и Святой Анны 1-й степени.

И все же подлинный взлет Михаила Михайловича Сперанского начался только в августе 1808 года — он произведен в чин тайного советника, назначен членом Комиссии составления законов, а в декабре того же года — товарищем министра юстиции, который тогда одновременно был и генерал-прокурором Российской Империи. В связи с этим назначением император дал следующий рескрипт на имя министра юстиции князя П. В. Лопухина от 16 декабря 1808 года: «Желая сколь можно ускорить совершением возложенных на Комиссию составления законов трудов, Я поручаю вам, особенно и исключительно от всех прочих дел, к производству Правительствующего Сената и Департамента Министерства Юстиции принадлежащих, употребить по сей части Действительного Статского Советника Сперанского. По делам сей комиссии, усмотрению Моему подлежащему, имеет он Мне докладывать». Таким образом, Сперанский получил, фактически, все права председателя Комиссии составления законов. Только он мог входить к государю с докладами о ходе подготовке законов, о работе Комиссии и т. д. К этим обязанностям вскоре добавились новые — канцлера Абовского университета и члена Главного правления училищ.

В Комиссии началась интенсивная подготовка фундаментальных законов по преобразованию государственных учреждений России. К осени 1809 года было составлено так называемое «Введение к Уложению государственных законов», готовившееся под руководством Михаила Михайловича. Сперанский предлагал создать двухпалатный парламент с высшей палатой — Государственным советом, и низшей — выборной Государственной Думой. Политические права по проекту получали только два сословия: дворянство и «люди среднего состояния», то есть купцы, мещане, государственные крестьяне. Именно они должны были избирать Государственную Думу и местные органы власти. Предполагалось также дать определенные гражданские права и третьему сословию — «народу рабочему» и «крепостному люду», с постепенной отменой крепостного права. В области судебной планировалось ввести элементарные принципы законности, суды присяжных, реорганизовать судебную систему и т. п. Предусматривалось покровительство «науке, коммерции, промышленности», выборность части чиновников и их ответственность перед вышестоящими органами.

И хотя император согласился лишь с учреждением Государственного совета (начал работу в 1810 году), Сперанского он сделал первым государственным секретарем, при этом, оставив его директором Комиссии составления законов.

В 1811 году по предложению М. М. Сперанского были принято «Общее учреждение министерств», которое упорядочило их структуру и функции. Он сумел провести также два закона о чиновниках, в частности, «О придворных званиях» и «Об экзаменах на чин». Согласно им для занятия государственных должностей был необходим диплом о высшем образовании или сдача экзаменов на соответствие требованиям того или иного ведомства. Придворные же звания не должны были являться основанием для получения гражданских чинов.

Это было время, когда Сперанскому благоволил сам император Александр I. В 1810–1811 годах Михаил Михайлович сопровождал государя на открытие финляндского сейма в Борго, председательствовал в Комиссии финляндских дел в Петербурге. В январе 1812 года ему был вручен орден Святого Александра Невского. Но это была последняя милость императора…

Многие вельможи, имевшие влияние на государя, считали Сперанского «выскочкой», называли «поповичем», говорили, что он «возжигает бунты» и т. п. Преобразования, которые предлагал проводить Михаил Михайлович в области внутренней и внешней политики, не устраивали их. Оппонентом Сперанского стал даже знаменитый историк Н. М. Карамзин, который считал, что император не имеет права ограничивать свою власть, врученную ему предками. В такой обстановке отставка Сперанского не заставила себя ждать. 17 марта 1812 года он освобождается от занимаемой должности и его ссылают в Нижний Новгород, а в сентябре того же года — в Пермь. Ему устанавливают содержание в шесть тысяч рублей в год. В 1814 году Сперанскому было Высочайше разрешено жить в собственном имении, в деревне Великополье, недалеко от Нижнего Новгорода. Здесь он занялся сельским хозяйством, совершенствовал свои знания в английском языке, изучал еврейский и, конечно же, мечтал вернуться на государеву службу. И только 30 августа 1816 года, благодаря протекции графа А. А. Аракчеева, бывшего тогда всесильным временщиком, начинается процесс реабилитации Сперанского — он возвращается из ссылки и назначается пензенским губернатором, а 22 марта 1819 года перемещается на должность сибирского генерал-губернатора (в Тобольске). Изголодавшийся по серьезной работе и, пытаясь оправдать оказанное ему доверие, он ревностно исполняет свои обязанности.

И это оценивается. В 1821 году Сперанскому, наконец-то, милостиво было дозволено вернуться в Санкт-Петербург и предложено место в Государственном совете, а также поручено временное управление Комиссией составления законов. К этому времени Михаил Михайлович уже оставил свои революционные конституционные проекты и более не замахивался на ограничение власти императора. Его дочь, Елизавета Михайловна, была пожалована во фрейлины при Высочайшем Дворе. В январе 1823 года Сперанский назначается также членом Комитета о проекте учреждения для военных поселений и для войска Донского, а через два года становиться одним из авторов Манифеста от 13 декабря о вступлении на престол Николая I.

После разгрома восстания декабристов, его вводят в члены Верховного уголовного суда.

При новом императоре авторитет и влияние Сперанского опять начинают расти. В 1826 году Николай I доверяет ему возглавить только что образованное Второе отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, занимавшееся законодательными вопросами. Именно под его руководством в кратчайшие сроки было подготовлено и издано первое «Полное собрание законов Российской империи» (1830 год) и «Свод законов Российской империи» (1832 год). 19 января 1833 года на чрезвычайном собрании Государственного совета, на котором выступил с речью император Николай I, было принято решение: «I. Свод законов издать ныне же и разослать во все присутственные места. II. При сем объявить, что свод получает исключительную силу закона с 1 января 1835 года…» По окончании заседания государь подошел к Сперанскому, обнял его и надел на него снятую с себя самого Андреевскую ленту. На языке геральдики это означало, что Михаил Михайлович удостаивался ордена Святого Андрея Первозванного. Триумф Сперанского был полный. Как из рога изобилия на него опять посыпались всевозможные милости.

Сперанский становиться членом ряда секретных комиссий и комитетов. В 1835–1837 годах он читает курс юридических наук наследнику престола великому князю Александру Николаевичу. Тогда же ему вручаются алмазные знаки к ордену Святого Андрея Первозванного, золотая табакерка с алмазами и портретами Их Императорских Величеств, а также знак отличной беспорочной службы за XXXV лет. В 1838 году Михаил Михайлович назначается председателем департамента законов Государственного совета. 1 января 1839 года ему был «пожалован» графский титул за составление Свода военных постановлений.

М. М. Сперанский был автором нескольких сочинений, в том числе «О военных поселениях», «Обозрение исторических сведений о Своде законов», «Правила высшего красноречия», «Руководство к познанию законов» и др.

Он являлся членом ряда академий и университетов: Российской, Московской духовной, Харьковского, Казанского, Петербургского, а также некоторых обществ: Вольного экономического, фармацевтического в Петербурге, любителей отечественной словесности в Казани, любителей природы и сельского хозяйства в Москве, любителей коммерческих знаний.

Ушел из жизни Михаил Михайлович 11 февраля 1839 года и был похоронен в Петербурге на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.

Выдающемуся государственному деятелю М. М. Сперанскому посвящена очень большая библиография. О нем высказывались многие политики и ученые. Вот портрет Сперанского, оставленным нам Д. Н. Бантыш-Каменским: «Граф Михаил Михайлович Сперанский, высокого роста, сухощавый, имел лицо, исполненное глубокомыслия и проницательности; чело возвышенное, открытое; небольшие глаза, в которых живо изображался огненный, творческий ум его, которые он, во время разговора, отводил в сторону; улыбку приятную и вместе сатирическую; с даром слова соединял начитанность и память необыкновенную». Все современники особенно выделяли его ум и образованность, твердый характер и непреодолимое трудолюбие. А историк В. О. Ключевский писал: «Со времен Ордина-Нащокина у русского престола не становился другой такой сильный ум; после Сперанского, не знаю, появится ли третий».

Михаил Николаевич Капустин (1828–1899)

«УЧЕНЫЙ С ХАРАКТЕРОМ»

После выстрела Каракозова в царя (4 апреля 1866 года) в стране были закрыты некоторые журналы, усилен надзор за печатью. Повелось наступление и на высшую школу.

В 1868 году Михаил Николаевич вместе с группой профессоров вышел в отставку в знак протеста против нарушения университетского устава.

Почти два года он находился не у дел.

В Екатеринославской губернии в дворянской семье в 1828 году родился Михаил Николаевич Капустин. Юридический факультет Московского университета со степенью кандидата прав он окончил в 1849 году, после чего начал преподавать русское законоведение в 3-й Московской реальной гимназии. Читал лекции молодой юрист интересно, тщательно готовился к каждому уроку. Поэтому и неудивительно, что о нем скоро узнали в научной юридической среде. И уже в следующем году Михаил Николаевич в качестве исполняющего обязанности адъюнкта начинает работать на кафедре международного права Московского университета. После защиты магистерской диссертации по общенародному правоведению в 1853 году его утвердили в этой должности. А через два года он стал полноправным экстраординарным профессором Московского университета. В 1856 году Михаила Николаевича, как подающего большие надежды ученого, командировали в Германию и Италию. Там ему предстояло в течение двух лет подготовиться к профессорскому званию и более углубленно изучить международное право.

Вернувшись из-за границы, Капустин продолжал много работать и в 1865 году защитил докторскую диссертацию на тему «Общие явления истории права в Западной Европе». Тогда же его утвердили в звании ординарного профессора. В 1867–1868 годах Михаил Николаевич избирался судьей университетского суда.

За год до избрания судьей в 1866 году Капустин едва не поплатился своей так успешно начавшейся карьерой. Ему грозило даже судебное преследование. Дело заключалось в следующем. В Приложениях к Московским университетским известиям была опубликована работа одного из учеников Капустина, выпускника юридического факультета А. Ф. Кони, «О праве необходимой обороны». В ней автор «крамольно» рассуждал о том, что необходимую оборону можно применять как против должностных лиц, злоупотребляющих своей властью, так и против правительства, если оно нарушило права, действительно принадлежащие народу. В результате разгоревшегося скандала, министр народного просвещения сделал Капустину замечание.

Однако Капустин и сам вскоре проявил характер. После выстрела Каракозова в царя (4 апреля 1866 года) в стране были закрыты некоторые журналы, усилен надзор за печатью. Повелось наступление и на высшую школу. В 1868 году Михаил Николаевич вместе с группой профессоров вышел в отставку в знак протеста против нарушения университетского устава. Почти два года он находился не у дел.

В 1870 году Капустина назначили директором Ярославского лицея. Основан он был еще в 1805 году на средства П. Г. Демидова и поэтому получил название Демидовского высших наук училища, а в 1833 году преобразован в Демидовский лицей. Незадолго до прихода Капустина ему придали характер юридического лицея, но находился он в крайне запущенном, можно даже сказать, критическом состоянии. За те 13 лет, что Михаил Николаевич Капустин руководил лицеем, он превратил его в одно из лучших и крупнейших в России высших юридических учебных заведений. С 1880 года он стал считаться лицеем с университетским курсом. Как писал профессор В. В. Соколовский, Капустин сумел сгруппировать вокруг себя «молодые ученые силы и сразу поставить преподавание в лицее на уровень современных требований».

С 1883 по 1890 год М. Н. Капустин был попечителем Дерптского учебного округа. С ноября 1890 года и до конца жизни он занимал пост попечителя Санкт-Петербургского учебного округа. В 1891 году одновременно был и членом совета Императорского училища правоведения. Читал лекции по международному праву великому князю Николаю Александровичу (будущему императору Николаю II), а позднее занимался с великим князем Георгием Александровичем.

М. Н. Капустин проявил себя и как видный ученый-юрист. Он являлся защитником исторического пути изучения права, чуждого всякой философии, отмечая, что «область права не допускает произвольных измышлений; метафизика и метаполитика должны быть чужды юристу». Основой юридического образования он признавал гражданское право. По его мнению, политическое образование юриста должно быть сведено к минимуму. Эти воззрения на право он проводил в ряде своих актовых речей, опубликованных затем в «Временнике Демидовского лицея» за 1870–1883 годы. Так, например, актовой речи 1876 года он пишет, что «юридическое положение не есть математическая формула; в нем слышится утешенное горе, обеспеченный труд, счастье семьи, сдержка произвола, ограничение кровопролития». В то же время он признавал, что юридическая наука «суха, безжизненна, бесстрастна; строгие и точные ее начала и без всякой окраски социального и политического характера столь же привлекательны для юриста, как числовые формулы для математика».

Анализируя историю права, Капустин приходит к такому выводу. Он пишет: «Национальности примиряются свободою и самоуправлением; они становятся во враждебное отношение вследствие гнета, преследований, унижения… Опыт доказал, что свободные учреждения страны, политическая равноправность народностей всегда верно ведут к их сближению»

Капустин опубликовал капитальные труды: «О значении национальности в международном праве», «История (всеобщая) права», «Международное право», «Древнерусское поручительство» и др.

В качестве специалиста по международному праву Михаил Николаевич участвовал в ряде международных комиссий, например, в разрешении спора между Францией и Голландией о владениях в Гвиане (1891 году), между Англией и Америкой из- за котиковых промыслов в Беринговом проливе (1892 год).

В 1896 году Капустин стал действительным тайным советником. Награжден многими российскими орденами, включая орден Святого Александра Невского (1890 год).

М. Н. Капустин скончался в 1899 году.

Владимир Данилович Спасович (1829–1907)

«КОРОЛЬ РУССКОЙ АДВОКАТУРЫ»

Вскоре Спасовичу пришлось расстаться со службой. Порядки в системе Министерства юстиции времен графа

В. Н. Панина были довольно жесткими. Вследствие какого-то недоразумения в канцелярии, где работал Спасович, пропал один том из уголовного дела. Молодому юристу грозила уголовная ответственность, но все закончилось лишь увольнением «провинившегося» канцеляриста.

Так Спасович остался без работы.

Еще при жизни слава Владимира Даниловича Спасовича гремела по всей необъятной России. К его имени всегда присовокуплялись эпитеты: «видный», «известный», «выдающийся» и т. п. Многие юристы, даже имевшие громкие имена, считали себя «благодарными» его учениками. Современники называли Спасовича не иначе как «королем русской адвокатуры». И он действительно, как король, восседал на своем адвокатском троне, а вся администрация, по словам С. А. Андреевского, «министры, сенаторы и прокуроры — поневоле смотрели на него снизу вверх».

Он родился 16 января 1829 года в г. Речице в интеллигентной семье. Сам Спасович о своем происхождении писал: «Я происхожу из смешанного брака, заключенного при условиях еще не требовавших, чтобы все дети были православные, когда один из родителей православного исповедания. Отец мой и мы, сыновья, были православные, сестры мои — римские католички по матери».

Владимир получил образование в минской классической гимназии, где серьезно увлекся художественной литературой. Окончил ее с золотой медалью. В шестнадцатилетнем возрасте поступил на юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Здесь он также не замыкался на изучении одних только правовых норм, а с интересом занимался историей, философией и литературой. Из юридических наук предпочтение отдавал государственному праву и даже подготовил диссертацию «Об образовании Швейцарского Союза».

Окончив университет в 1848 году со степенью кандидата прав, Спасович получил, как и было принято в то время, лишь скромную должность в ведомстве Министерства юстиции — канцелярского чиновника в Палате уголовного суда. Но оставаться за канцелярским столом надолго не входило в его планы. Он усиленно готовился к магистерским экзаменам, поскольку не оставлял мысли заняться научной деятельностью. В 1851 году Спасович защитил диссертацию на звание магистра международного права по теме: «О правах нейтрального флага и нейтрального груза». В этой работе ему удалось собрать настолько обширный исторический материал, что этим самым он вызвал даже неодобрительную критику одного анонимного рецензента, назвавшего все приведенные им факты «совершенно бесполезными». В то ж время другие рецензенты признавали, что Спасович обладает редким даром «метко и в нескольких словах охарактеризовать событие», что в его монографии нет противоречий и неточностей.

Вскоре Спасовичу пришлось расстаться со службой. Порядки в системе Министерства юстиции времен графа В. Н. Панина были довольно жесткими. Вследствие какого-то недоразумения в канцелярии, где работал Спасович, пропал один том из уголовного дела. Молодому юристу грозила уголовная ответственность, но все закончилось лишь увольнением «провинившегося» канцеляриста. Так Спасович остался без работы.

Владимир Данилович не пал духом и довольно скоро нашел применение своим знаниям — он начинает читать лекции по гражданскому праву в Санкт-Петербургском университете. В 1857 году по рекомендации К. Д. Кавелина Спасович возглавил в качестве профессора кафедру уголовного права. Следует заметить, что известный юрист, историк и публицист, профессор Московского и Санкт-Петербургского университетов, а затем Военно-юридической академии Константин Дмитриевич Кавелин оказал сильное влияние на формирование мировоззрения молодого Спасовича. По собственному признанию последнего, он ввел его «в круг русской жизни и русского писательства, в область русских идеалов и интересов» и «первым заставил его полюбить Россию». Преподавательскую деятельность Спасович прервал летом 1861 года, когда в знак протеста против расправы над студентами вместе с некоторыми другими юристами покинул университет.

В начале 1863 года Спасович защитил докторскую диссертацию и в том же году, на основании читанных им лекций, опубликовал «Учебник уголовного права». В нем Спасович подробно и обстоятельно излагал правовые учения, начиная с древности, рассматривал различные правовые теории, критиковал «Уложение о наказаниях уголовных и исполнительных» и особенно яростно выступал против излишней суровости уголовного закона.

Прогрессивной юридической общественностью учебник был воспринят с удовлетворением. А. Ф. Кони позднее писал: «Книга Спасовича… представила собою светлое и отрадное явление… Рядом с подробным и ярким изложением теорий наказания в этой книге были талантливые страницы, посвященные общим положениям уголовного права, истории и практическому осуществлению наказаний, полные настойчивого призыва к справедливости, слагающейся из применения начал общежительности и свободного самоопределения воли, и к отказу от тех карательных мер, которые „бесчеловечны, потому что не необходимы“ — учебник Спасовича является замечательной работой, в которой из-под облика старого юриста и осторожного, с несколько консервативным направлением, политика, желающего взаимодействия между общественным строем и почерпнутым из потребностей жизни уголовным законом, сквозит художник-гуманист».

Учебник этот заинтересовал и правительственные круги, но несколько в ином плане. В нем была усмотрена «неблагонадежность» автора. Дело приняло настолько серьезный оборот, что по указанию императора создали специальную комиссию во главе которой был поставлен председатель Государственного совета и Комитета министров князь П. П. Гагарин. Столь высокая комиссия, тщательно проштудировав учебник, нашла в нем 36 мест, в которых якобы содержались «враждебные мысли». Вывод комиссии был кратким и нелицеприятным. Предлагалось изъять учебник из числа учебных руководств, а самого автора отстранить от преподавания, что и было тут же исполнено. Спасович опять остался без работы…

В 1864 году Владимир Данилович покинул столицу и перебрался в Казань, где в местном университете предпринял попытку занять вакантное место по кафедре уголовного права. Но его кандидатура была отклонена. Тогда Спасович вынужден был оставить мысли о продолжении научной работы в университете и занялся журналистикой. Он писал статьи, критические разборы.

17 апреля 1866 году в Санкт-Петербурге в торжественной обстановке открылись новые судебные установления. Спасович вошел в число 27 первых присяжных поверенных, которые были утверждены в этот же день. С этих пор он неизменно назывался «адвокатом первого призыва». Вся его последующая жизнь была тесно связана именно с адвокатурой, хотя он никогда не замыкался в ее тесных рамках. Ему пришлось три раза быть председателем Совета присяжных поверенных округа Санкт-Петербургской судебной палаты (1873–1874, 1883–1885 и 1886–1889 годы). А был случай, когда и в отношении самого Спасовича Совет присяжных поверенных возбудил дисциплинарное преследование, за то, что он обратился со «всеподданнейшим прошением» об отмене решения гражданского кассационного департамента Правительствующего сената. Совет нашел, что просьба присяжного поверенного, обязанного «охранять достоинство суда и неприкосновенность окончательного судебного решения», является «крайне предосудительной».

Благодаря своим основательным знаниям в различных областях права, особенно в уголовном, природному таланту, Владимир Данилович быстро приобрел славу выдающегося защитника. Но современники все же отмечали, что этот известный судебный оратор не вполне владел техникой речи. А начало его выступления даже плохо воспринималось, так как он с трудом искал подходящие слова или выражения. И тем не менее, все его речи были превосходны и неповторимы, а огромную их силу испытали на себе многие оппоненты. Недостаток формы его речи с избытком восполнялся обаянием личности оратора, его эрудицией, неотразимой логикой, продуманной аргументацией. По этому поводу А. Ф. Кони писал: «Как часто приходилось представлять себе кого-либо, пришедшего в первый раз послушать в суде знаменитого Спасовича и сначала удивленно вопрошающего себя: „Как? Неужели это Спасович? Не может быть…“, говорящего затем, через несколько минут: „А ведь, пожалуй, это он…“ — и восклицающего, наконец, с восторгом: „Да, это он! Он и никто другой!“».

Владимир Данилович всегда тщательно готовился ко всем процессам. Он не был импровизатором ни на лекциях, ни на судебной трибуне. Он учил: «Имейте в виду, что говорить на суде не подготовившись, экспромтом, очень трудно. Скажу вам про себя: когда я оставил кафедру и выступил в качестве защитника, в первое время я так терялся, что принужден был писать речи и читать их на суде, только продолжительная практика научила меня говорить речь без помощи тетрадок». Современники вспоминали, что Спасович по некоторым делам «выучивал наизусть свои речи». Этим иногда пользовались его противники на суде. Они иногда ограничивали свое обвинение общими словами, а после того как Спасович произнесет речь, выдвигали, что называется, «тяжелую артиллерию» в возражении. Ответные реплики Спасовича бывали уже слабее.

Спасович называл адвокатов художниками, имеющими «артистическую струнку». Он считал, что в своей речи адвокат должен «излагать отвлеченное удобопонятно, сложное — просто, играть словами на сердцах точно пальцами на клавишах». В 1873 году, когда еще не началось основательное «коверкание» Судебных уставов, а права адвокатов еще не были основательно урезаны, Спасович говорил: «Мы до известной степени рыцари слова живого, свободного, более свободного ныне, чем в печати; слова, которого не угомонят самые рьяные свирепые председатели, потому что пока председатель обдумает вас остановить, уже слово ускакало за три версты вперед и его не вернуть».

Спасович выступал во многих политических процессах (их было более десяти): «нечаевцев», «50-ти», «193-х», «20-ти», «17-ти» и других. По своей репутации Спасович в годы проведения этих процессов был, можно сказать, самой влиятельной фигурой. Власти с опаской следили за его выступлениями, которые приобретали большое общественное значение. В судах всегда присутствовали агенты Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, которые доносили своему шефу, какие «козни» задумал Спасович, чтобы «подкопаться» под сильных мира сего. Всю мощь его влияния по достоинству оценивали даже недруги. В дни процесса «нечаевцев» агент доносил начальнику Третьего отделения: «Спасович принадлежит к числу замечательно даровитых ораторов и к тому же обладает громадными юридическими познаниями. Без преувеличения можно сказать, что в одном Спасовиче больше ума и научных сведений, чем во всем составе суда и прокуратуры».

Владимир Данилович был последовательным либералом, он осуждал правительственные репрессии, реакционную идеологию некоторых членов правительства, симпатизировал подсудимым революционерам, не разделяя, однако, их взгляды. В своих выступлениях по политическим делам, желая смягчить участь своих подзащитных, он допускал выражения, которые, по мнению революционно настроенных людей, принижали размах и значение революционного движения.

Спасович произнес немало блестящих защитительных речей по уголовным делам.

В августе 1869 года он выступил в Санкт-Петербургской судебной палате по делу издателя П. В. Щапова, выпустившего книгу Луи Блана «Письма из Англии». Петербургский цензурный комитет усмотрел в ней «места, крайне вредные по своему направлению и противные существующим узаконениям по дела печати и общим уголовным законам». В результате продуманной позиции защитника, Щапов был оправдан, а запрет наложенный на изданную им книгу снят.

В январе 1871 года вместе с такими корифеями адвокатуры, как Ф. Н. Плевако и А. И. Урусов он принял участие в заседании Рязанского окружного суда по так называемому делу Дмитриевой и Кострубо-Карицкого, которые вместе с некоторыми другими лицами обвинялись в краже процентных денег и в употреблении средств для изгнания плода. В этом процессе Спасович защищал врача, статского советника А. Ф. Дюзинга, якобы способствовавший прерыванию беременности у Дмитриевой, и добился его полного оправдания.

В декабре 1872 года Владимир Данилович выступил в Санкт- Петербургском окружном суде по «громкому» делу Е. Емельянова, обвинявшемуся в убийстве (утоплении) своей жены Лукерьи. Подсудимый виновным себя не признавал. На этом процессе ему противостоял молодой, набиравший силу прокурор А. Ф. Кони. Спасович настаивал на том, что Лукерья покончила жизнь самоубийством. После окончания судебного следствия, как вспоминал А. Ф. Кони, Спасович сказал ему: «Вы, конечно, откажетесь от обвинения: дело не дает нам никаких красок — и мы могли бы еще сегодня собраться у меня на юридическую беседу». На это Кони ответил: «Нет, краски есть: они на палитре самой жизни и в роковом стечении на одной узкой тропинке подсудимого, его жены и его любовницы».

В этом поединке победителем вышел А. Ф. Кони, который произнес одну из самых блестящих своих обвинительных речей. В своем выступлении Спасович был тоже красноречив, остроумен, находчив. Он даже назвал речь Анатолия Федоровича Кони «романом, рассказанном прокурором». Однако присяжные заседатели оказались на стороне обвинителя и приговорили подсудимого к каторжным работам сроком на восемь лет. По воспоминаниям А. Ф. Кони, Спасович нисколько не обиделся на прокурора за свое поражение и даже подвез его домой, беседуя о предстоявшем на другой день заседании Юридического общества.

Но уже вскоре Спасович взял у А. Ф. Кони своеобразный реванш. В марте 1873 года в том же Санкт-Петербургском окружном суде слушалось дело об убийстве коллежского асессора Чихачева, совершенном неким штабс-капитаном Непениным в соучастии с женой. Основного подсудимого защищал В. Д. Спасович, а присяжный поверенный В. Н. Герард выступал в защиту жены Непенина. Обвинителем был прокурор А. Ф. Кони. Владимиру Даниловичу удалось доказать, что Непенин нанес смертельные раны потерпевшему в запальчивости и раздражении, но без умысла на убийство. С этим мнением согласились присяжные заседатели. Жена Непенина вообще была оправдана.

В ноябре 1875 года в Санкт-Петербургском окружном суде с участием присяжных заседателей рассматривалось необычное дело. На скамье подсудимых оказался банкир С. Л. Кронеберг, который обвинялся в том, что подвергал свою семилетнюю дочь Марию истязаниям: бил до синяков, продолжительно сек розгами. Хотя дело это и казалось незначительным, но оно привлекло к себе всеобщее внимание прежде всего тем, что «благодаря участию в возникшей полемике самых выдающихся писателей, резюмированы были и кристаллизованы все притязания к адвокатуре».

Спасович в этом деле защищал подсудимого не по соглашению с ним, а по назначению суда. В этом трудном деле Спасович доказывал присяжным заседателям, что со стороны подсудимого не было истязания, как уголовно-наказуемого деяния, а была лишь ненормальная система воспитания физическим воздействием. Он сказал: «Я, господа присяжные заседатели, не сторонник розги, и вполне понимаю, что может быть проведена система воспитания, из которой розга будет исключена, тем не менее я так же мало ожидаю совершенного и безусловного искоренения телесного наказания, как мало ожидаю, чтоб перестали суды действовать за прекращением уголовных преступлений и нарушений той правды, которая должна существовать как дома в семье, так и в государстве. В нормальном порядке вещей употребляются нормальные меры. В настоящем случае была употреблена мера, несомненно, ненормальная; но если вы вникните в обстоятельства, вызвавшие эту меру, если вы примете в соображение натуру дитяти, темперамент отца, те цели, которые им руководили при наказании, то вы многое в этом случае поймете, а раз вы поймете — вы оправдаете, потому что глубокое понимание дела непременно ведет к тому, что весьма многое объяснится и покажется естественным, не требующим уголовного противодействия».

Спасовичу порядком досталось от общественности за то, что в своей речи он обвинял семилетнюю девочку в воровстве, когда она без спроса взяла несколько ягод чернослива. Он говорил: «Я не знаю, господа, можно ли равнодушно относиться к таким поступкам дочери? Говорят: „За что же? Разве можно так строго взыскивать за несколько штук чернослива?“ Я полагаю, что от чернослива до сахара, от сахара до денег, от денег до банковских билетов путь прямой, открытая дорога».

Присяжные заседатели оправдали Кронеберга.

Дело Кронеберга привлекло внимание таких корифеев русской литературы, как Ф. М. Достоевский и М. Е. Салтыков-Щедрин.

М. Ф. Достоевский поместил об этом деле большой очерк в своем «Дневнике писателя» за февраль 1876 года. В нем сразу же оговорился, что он не юрист, но, по его мнению, тут «столько оказалось фальши со всех сторон, что она и не юристу очевидна». Когда писатель узнал из газет об оправдании подсудимого, то, по собственному признанию, «был в негодовании на суд, на присяжных, на адвоката». Но спустя три недели, когда страсти немого улеглись, выслушав несколько «веских посторонних суждений», он переменил свое мнение, и теперь уже считал, что судьи, оправдав подсудимого отца, не сослав его, правильно сделали, так как не разрушили семью. По его мнению, адвокат Спасович, которого он назвал «талантливым и честным человеком», в этом процессе был поставлен «в фальшивое и нелепое положение» уже самой «фальшью первоначальной постановки» дела. Затем Ф. М. Достоевский подробно разобрал всю речь Спасовича по этому делу. Он писал: «Уже с первых слов речи вы чувствуете, что имеете дело с талантом из ряда вон, с силой. Г-н Спасович сразу раскрывается весь, и сам же первый указывает присяжным слабую сторону предпринятой им защиты, обнаруживает свое самое слабое место, то, чего он больше всего боится… Очень ловко. Искренность необыкновенная… Таким приемом г-н Спасович сразу разбивает лед недоверчивости и хоть одной капелькой, а уж профильтровывается ваше сердце».

Писатель замечает, как Спасович в своей речи несколько подменяет понятия, в частности, говорит только о розге, а не о пучке розог, хотя они и находились в суде в качестве вещественных доказательств и были более похожи на «шпицрутены», как он фактически «уничтожает» самого главного свидетеля обвинения, некую Аграфену Титову, которая по словам писателя была «наиболее симпатичным лицом» во всем деле и т. п.

В конце своей речи Спасович, например, произнес: «В заключение я позволю себе сказать, что, по моему мнению, все обвинение Кронеберга поставлено совершенно неправильно, т. е. так, что вопросов, которые вам будут предложены, совсем решать нельзя».

По этому поводу Ф. М. Достоевский пишет: «Вот это умно; в этом вся суть дела, и от этого вся фальшь дела». И в самом конце: «Но я все-таки восклицаю невольно: да, блестящее установление адвокатура, но почему-то и грустное».

Писатель М.Е.Салтыков-Щедрин, со своей стороны, иронизируя над защитой Спасовича и рассматривая ее как аморальную писал: «Всего естественнее было бы обратиться к г. Спасовичу с вопросом: если вы не одобряете ни пощечин ни розог, то зачем же ввязываться в такое дело, которое сплошь состоит из пощечин и розог».

Следует заметить, что профессор уголовного права Ярославского Демидовского лицея М. П. Чубинский считал, что нападки на Спасовича со стороны маститых писателей «не вполне безосновательны».

Такую неоднозначную оценку получило это «громкое» дело.

Среди своих коллег Владимир Данилович пользовался неизменным авторитетом. По мнению современников, в конце XIX века Спасович был самой влиятельной фигурой в судебном мире.

В. Д. Спасович оставил богатейшее литературное наследие. Его труды в области международного права получили европейское признание. Много и плодотворно он работал в области уголовного, гражданского, авторского, семейного права. Он явился одним из членов-учредителей Санкт-Петербургского Юридического общества, с которым затем была тесно связана вся его научная деятельность. Он прочитал в различных отделениях общества почти 20 докладов, из них половину — по вопросам уголовного права и процесса. Не случайно А. Ф. Кони называл Спасовича «живым пульсом, бившимся одновременно во всех артериях» общества. В марте 1877 года он был избран председателем уголовного отделения этого общества и оставался в этом качестве пять лет, неоднократно был членом совета и помощником председателя общества, входил в состав редакционных комитетов уголовного и административного отделений. В ноябре 1899 года маститый адвокат стал почетным членом Юридического общества.

Спасович написал немало и чисто публицистических работ, которые постоянно публиковались в «Вестнике Европы». Его литературоведческие труды посвящены творчеству Шекспира, Пушкина, Лермонтова, Байрона и многих других писателей и поэтов.

В 1889–1902 годах вышло в свет десятитомное собрание сочинений этого маститого адвоката и писателя. В первых четырех томах были помещены литературные очерки и портреты, статьи диссертации и лекции, полемика и критика; в пятом — седьмом — судебные речи; в восьмом и девятом — последние работы 90-х годов; в десятом — политика, история, критика. В 1908 году (посмертно) были опубликованы речи Спасовича по политическим делам.

В 1891 году великий русский художник И. Е. Репин написал великолепный портрет знаменитого адвоката. Репин увековечил привычную позу Спасовича и характерный жест правой руки с раскрытою ладонью и подвижными пальцами. По словам С. А. Андреевского именно так он «держался перед судьями, когда убеждал, просил, доказывал». А историк В. О. Ключевский выразился очень кратко: «Портрет Спасовича — не портрет, а биография».

В. Д. Спасович скончался в 1907 году.