Роковая Фемида. Драматические судьбы знаменитых российских юристов

Его работа в комиссии оказалась очень продуктивной — Радищев подготовил проект гражданского переустройства, основанный на началах гражданской свободы личности, равенства всех перед законом и независимости суда, проект гражданского уложения, записку „О законоположении“. В ней Радищев высказал оригинальные мысли о статистическом изучении уголовноправовых явлений. В связи с этим советский ученый профессор С. С. Остроумов отметил, что Радищева по праву можно считать основоположником судебной статистики. Еще Александр Николаевич написал интересную записку „О ценах за людей убиенных“, в которой он доказывал, что жизнь человека не может быть оценена никакими деньгами.

Однако руководивший работой комиссии граф П. В. Завадовский негативно относился к проектам Радищева. По свидетельству Л. С. Пушкина, как-то раз даже сказал ему с упреком: „Эх, Александр Николаевич, охота тебе пустословить по-прежнему! Или мало тебе было Сибири?“

11 сентября 1802 года Александр Николаевич Радищев выпил из стоявшего на подоконнике стакана жидкость, в которой оказалась азотная кислота, использующаяся обычно для чистки эполет, и скончался в страшных мучениях. Было это самоубийством или трагической случайностью, доподлинно не известно, но можно представить себе отчаяние человека, если его надежда искренне и благородно служить России в очередной раз терпит крах.

„Собрание сочинений, оставшееся после покойного А. Н. Радищева“, книгу в шести частях, напечатали только в 1806–1811 годах. Сюда, конечно, не вошли запрещенные произведения, в том числе и „Путешествие из Петербурга в Москву“, — запрет на эту „крамолу“ был полностью снят только после революции 1905 года.

Образ замечательного писателя и юриста мы находим в записках его сына, Николая Александровича Радищева. Вот как он вспоминает об отце: „Александр Николаевич был нрава прямого и пылкого, все горести сносил с стоическою твердостью, никогда не изгибался и был враг лести и подобострастия. В дружбе был непоколебим, а оскорбления забывал скоро, честность и бескорыстие были отличительными его чертами. Обхождение его было просто и приятно, разговор занимателен, лицо красиво и выразительно…“»

Петр Хрисанфович Обольянинов (1752–1841)

«УПОДОБИЛСЯ ВЕЛИКОМУ ВИЗИРЮ…»

Строгий и требовательный, Петр Хрисанфович все же не страдал излишней подозрительностью. Именно этим и воспользовались участники заговора против Павла I, избрав дом генерал-прокурора местом своего сбора.

Однако за два дня до убийства Обольянинов предупредил императора о готовящемся заговоре.

Петр Хрисанфович Обольянинов родился в 1752 году в семье обедневших дворян. До шестнадцатилетнего возраста недоросль проживал с родителями, так и не получив приличного образования, лишь выучившись более или менее сносно читать и писать, а в 1768 году был записан кадетом в армию и начал военную службу. Не обладая прочными знаниями, Обольянинов тем не менее резко выделялся среди сослуживцев «усердным исполнением своих обязанностей и беспрекословным и пунктуальным следованием приказаний высшего начальства». Дослужившись до премьер-майора, что равнялось воинскому чину 8-го класса, Петр Хрисанфович в 1780 году вышел в отставку. Некоторое время он нигде не служил, несколько лет жил в деревне. Только в 1783 году он получил должность губернского стряпчего в Псковском наместничестве, а спустя несколько лет стал советником в Палате гражданского суда. В 1792 году его перевели в Казенную палату с чином надворного советника.

Гражданская служба не вполне соответствовала честолюбивым планам П. X. Обольянинова, и он усиленно хлопотал о переводе обратно в армию. В 1793 году удача сопутствовала ему — Обольянинов получил чин подполковника и попал в гатчинские войска великого князя Павла Петровича. Дисциплинированный и энергичный офицер приглянулся наследнику престола и уже через три года заслужил чин генерал-майора.

В 1796 году Обольянинову была пожалована должность генерал-провиантмейстера. Хотя своих сотрудников он держал в постоянном страхе — вечно бранился и устраивал разносы — дела в экспедиции были «недвижимы», «журналы решений не подписывались по нескольку месяцев», секретари ругались между собой и ничего не делали. Отрицательное отношение к Обольянинову так укоренилось в среде чиновников, что многие считали его неспособным к принятию правильных решений. Однако он всеми силами стремился предупредить любое желание Павла I. Его усердие не осталось незамеченным — он получает один за другим ордена Святой Анны и Святого Александра Невского. В следующем году император награждает его богатым поместьем в Саратовской губернии с двумя тысячами душ, в 1798 году присваивает ему воинский чин генерал-лейтенанта, а в 1799 году — возводит в сенаторское звание.

2 февраля 1800 года П. X. Обольянинов был назначен генерал-прокурором, сохранив при этом и должность генерал-провиантмейстера. На высшем прокурорском посту он оставался чуть более года. За это время успел получить в награду большой крест ордена Святого Иоанна Иерусалимского, орден Святого Андрея Первозванного, большой дом в Петербурге, табакерку с бриллиантами и на 120 тысяч рублей различных фарфоровых и серебряных сервизов. Ему был присвоен воинский чин генерала от инфантерии.

По мнению современников, генерал-прокурорская должность была явно не по Обольянинову. При недостатке ума и ничтожном образовании он, возможно, и мог быть «хорошим батальонным или полковым комиссаром», но с приходом его в прокуратуру «дела пошли хуже прежнего; произвол водворился окончательно и над людьми, и в деловых решениях. Генерал-прокурор слепо исполнял все полученные повеления и никогда не возражал». Отсутствие у Петра Хрисанфовича образования сказывалось во всем: бумаги были написаны с такими грубыми ошибками, что их, по свидетельству современников, «неприлично было хранить в архиве». Он коверкал многие слова и названия, с сослуживцами был груб и часто ругал их, не стесняясь в выражениях. С первых же дней генерал-прокурор своим «бешеным нравом» привел в трепет всю подчиненную ему сенатскую канцелярию. О «площадных» ругательствах Обольянинова в столице только и говорили.

Несмотря на свой вспыльчивый и невоздержанный нрав, Обольянинов отлично разбирался в людях, ценил и всячески выделял талантливых сотрудников и покровительствовал им, даже идя против воли императора. Когда по указанию Павла I все чиновники Сенатской канцелярии, служившие при Екатерине II, подлежали увольнению, он сумел отстоять М. М. Сперанского, который благодаря своему уму, энциклопедическим знаниям и изысканным манерам сразу же пришелся по душе грозному Обольянинову. Однажды, когда Обольянинов по делам приехал в Гатчину вместе со Сперанским, император, увидев их, рассвирепел: «Это что у тебя школьник Сперанский — куракинский, беклешовский? Вон его сейчас!» Но Петр Хрисанфович сумел добиться от государя, чтобы Сперанского не увольняли со службы. Под давлением генерал-прокурора Павел I даже наградил Сперанского одним из высших российских орденов.

П. X. Обольянинов пользовался полным доверием Павла I. Своей близостью к монарху он вызывал трепет у самых высоких сановников. К его дому непрерывно подъезжали экипажи: сенаторы приезжали с докладами, от него ждали милостей. В его дом наведывались даже великие князья Александр и Константин. По словам одного из современников, Д. Б. Мертваго, «с каждым днем становясь сильнее, Обольянинов вскоре уподобился великому визирю. Все лично имевшие доклад у государя получили приказания присылать свои представления через генерал-прокурора и были принуждены объясняться по всем делам с Обольяниновым, соображаться с его мнением или, лучше сказать, с его приказанием, которое казалось всем волею царя».

Обольянинов был на редкость непримирим к подношениям. Когда некая Угриновичева вместе с прошением по делу прислала генерал-губернатору карманную книжку, расшитую шелком, он направил ее прошение и подарок генерал-губернатору Эртелю и попросил возвратить их заявительнице, предупредив, чтобы она впредь воздержалась от неприличной переписки и дерзкой посылки подарка.

Время царствования Павла I было очень тяжелым. В обществе усилилась подозрительность, репрессии приняли еще более зловещий характер. По поручению императора генерал-прокурор Обольянинов, в руках которого находилась ненавистная всем Тайная экспедиция, организовывал слежки даже за самыми высшими сановниками, заподозренными в чем-нибудь предосудительном. «Время было самое ужасное, — писал современник, — государь был на многих в подозрении. Знатных сановников почти ежедневно отставляли от службы и ссылали на житье в деревни». В частности, Павел I санкционировал «наблюдение за поведением» сына знаменитого фельдмаршала — Николаем Румянцевым, за бывшими своими фаворитами — князьями Алексеем и Александром Куракиными, графами Кириллом и Андреем Разумовскими, князем Голицыным и другими лицами.

Много шума вызвало дело лифляндского пастора Ф. Зейдера, в библиотеке которого оказалась запрещенная книга Лафонтена «Вестник любви». По доносу библиотеку опечатали, а пастора отправили в Петербург и после допроса заключили в Петропавловскую крепость. Вскоре был вынесен приговор — «наказав телесно, сослать в Нерчинск на работу». Обольянинова в связи с делом Зейдера возненавидели еще больше.

Строгий и требовательный, Петр Хрисанфович все же не страдал излишней подозрительностью. Именно этим и воспользовались участники заговора против Павла I, избрав дом генерал-прокурора местом своего сбора. Однако за два дня до убийства Обольянинов предупредил императора о готовящемся заговоре.

11 марта 1801 года, в ночь убийства Павла I, Обольянинов был арестован в своем доме. Зная переменчивый нрав государя, он решил, что все происходит по его повелению. Когда его привели в ордонанс-гауз, он лег и уснул… На рассвете ему объявили о кончине государя и отпустили домой. А еще через пять дней указом Александра I отправили в отставку «за болезнью».

Следующие семнадцать лет он жил в своем доме в Москве, не занимаясь ни государственной, ни общественной деятельностью. Затем московские дворяне избрали его своим предводителем. Впоследствии он еще дважды удостаивался этой чести, но в 1828 году, когда его хотели избрать на четвертый срок, категорически отказался. После 14 декабря 1825 года Обольянинов проявил известное мужество, на которое тогда осмеливались немногие: он смело ходатайствовал о смягчении участи декабриста князя Е. П. Оболенского, приговоренного к смертной казни, — и казнь заменили каторжными работами.

П. X. Обольянинов был женат на Анне Александровне, урожденной Ермолаевой.

Последние годы своей жизни Петр Хрисанфович провел в селе Толожня Новоторжокского уезда Тверской губернии, где и скончался 22 сентября 1841 года на девяностом году от рождения. Погребли его при местной приходской церкви.

Петр Васильевич Лопухин (1753–1827)

«ЧЕЛОВЕК СТАРИННОГО ПОКРОЯ»

Стремительное возвышение Лопухина оказалось кратковременным. 7 июля 1799 он был вынужден подать рапорт об отставке и до начала царствования Александра I никаких должностей больше не занимал. Несмотря на это, знаки внимания, которые император оказывал дочери Лопухина, Анне Петровне, становились все более откровенными, а «ухаживание» слишком требовательным.

В истории государства российского светлейший князь Петр Васильевич Лопухин был одним из немногих генерал-прокуроров, который дважды занимал эту высокую должность. Родился он в 1753 году в старинной дворянской семье. С детства, по традиции, ему была уготована военная служба. И хотя, отец его, майор Василий Алексеевич, приписал мальчика солдатом в один из лучших российских полков — лейб-гвардии Преображенский, однако тянуть ему солдатскую лямку не пришлось. Он продолжал находиться дома и получал неплохое образование. Когда шестнадцатилетний Петр начал действительную службу, он был уже прапорщиком. Повышение в чинах шло для него довольно быстро, и в 1777 году, получив полковника, Петр Лопухин оставил военную службу и был определен к «статским делам».

Делать карьеру на этом поприще Петр Васильевич не спешил — уже 13 марта 1779 года он стал исполнять должность Санкт-Петербургского обер-полицмейстера. В те годы штат столичной полиции насчитывал всего 647 постоянных чинов.

Весь город делился на 10 частей и 42 квартала. В каждой части была воинская команда, состоящая из 34 человек. Кроме того, обер-полицмейстеру подчинялись «огнегасительные» работники, то есть пожарные (их было тогда 1400 человек) и извозчики (226 человек). Работа Лопухину нравилась, служил он расторопно и ревностно, так что вскоре удостоился чина бригадира и стал кавалером только что учрежденного ордена Святого Владимира 3-й степени.

В 1783 году Лопухин переводится в Тверь, где занял должность правителя Тверского наместничества. Здесь он выслуживает чин генерал-майора. На следующий год Лопухин перемещается в Москву и в течение последующих девяти лет занимает должность московского гражданского губернатора. В Москве он достиг чина генерал-поручика (в 1796 году переименован в генерал-лейтенанты) и заслужил орден Святого Владимира 2-й степени большого креста.

В 1793 году Лопухин назначается ярославским и вологодским генерал-губернатором. На этой должности он остается до начала царствования Павла I. 17 декабря 1796 года император издал следующий указ: «Всемилостивейше повелеваем генерал- лейтенанту Петру Лопухину присутствовать Сената нашего в Московских департаментах». Ему было определено жалованье в размере 2250 рублей в год. При назначении он получил чин тайного советника и Александровскую ленту, то есть стал кавалером ордена Святого Александра Невского.

Перевод с должности генерал-губернатора в сенаторы, в определенном смысле, нельзя было даже считать повышением по службе. Однако для Лопухина такая «рокировка» стала предвестником стремительного взлета и необычайно щедрых милостей, оказанных ему новым императором.

Сын Лопухина, Павел Петрович, рассказывал мемуаристу А. Б. Лобанов-Ростовскому, что его отец был человек «даровитый и в особенности отличался необыкновенною легкостью и быстротой работы». Благодаря этим своим качествам он и заслужил благосклонность государя, когда тот в марте-апреле 1797 года находился на коронации в Москве.

Лопухин был представлен императору вместе со всеми московскими сенаторами. Расспрашивая их о делах и узнав, что Петр Васильевич недавно служил ярославским наместником, Павел I предложил ему задержаться во дворце. Оказалось, что у него находилось какое-то прошение по делу, рассматривавшемуся в Ярославле, по которому он ни от кого не мог получить толкового ответа. Передав прошение Лопухину, император предложил срочно изучить его и дать свое заключение. Петр Васильевич в тот же день собрал все нужные бумаги по этому делу, находившемуся в московском департаменте Сената, и, просидев над ними всю ночь, наутро, в 6 часов, уже находился в приемной государя. Павел I сразу же принял его и остался очень доволен и содержанием доклада, толковым и обстоятельным, и быстротой его подготовки.

После этого случая монарх еще несколько раз давал ответственные поручения Петру Васильевичу, который тот неизменно выполнял быстро и, главное, качественно. Вместе с бароном А. И. Васильевым и графом П. В. Завадовским он занимался делами внешнего государственного займа. Личные свойства Лопухина, его оперативность и основательность в делах, без сомнения, способствовали его возвышению. Но в те времена этого было все же недостаточно для успешной карьеры. На успех нельзя было рассчитывать без поддержки какого-либо влиятельного вельможи, имевшего вес при дворе. И такой покровитель у Лопухина был — светлейший князь А. А. Безбородко.

Но была и еще одна, тайная причина, объясняющая стремительный взлет сенатора Лопухина — император обратил пристальное внимание на девятнадцатилетнюю красавицу с большими черными глазами и черными, как смоль, отливающими синевой, волосами, Анну Лопухину, дочь сенатора.

В конце июля 1798 года Лопухин неожиданно был срочно вызван в Петербург. Здесь он впервые получил приглашение на обед в Петергофе. Император обошелся с ним особенно милостиво, расспрашивал его о службе, о семье. 8 августа того же года Петр Васильевич стал генерал-прокурором Сената.

Вскоре после назначения на эту должность Лопухин получил в подарок от монарха обширный дом на Дворцовой набережной. Об этом император послал специальный указ петербургскому генерал-губернатору барону фон-дер-Палену: «Всемилостивейше пожаловал в вечное и потомственное владение нашему тайному советнику и генерал-прокурору Лопухину дом, купленный в казну нашу у вице-адмирала Рибаса, состоящий в Санкт-Петербурге в первой Адмиралтейской части, одним фасом в Миллионную, а другим на набережную, повелеваем предписать куда следует об отдаче ему оного».

В новый дом Лопухин перевез из Москвы семью. Первая жена Петра Васильевича, Прасковья Ивановна, урожденная Левшина, умерла еще несколько лет назад. От этого брака у него были дети: дочери Анна, Екатерина и Прасковья. Вторично он был женат на дочери тайного советника Н. Д. Щетнева, Екатерине Николаевне. Ко времени назначения у него родилась дочь Александра, а позднее — сын Павел и дочери: Елизавета и Софья.

23 августа 1798 года Лопухин стал одновременно и членом Совета при Его Императорском Величестве. С этого времени на него самого и на членов его семьи со «сказочной быстротой» посыпались царские милости и награды. Впечатляет простое их перечисление. 6 сентября Лопухин становится действительным тайным советником. Его жена, Екатерина Николаевна, «пожалована» в статс-дамы, а дочь, Анна Лопухина, — в камер-фрейлины. Одну за другой Лопухин получает самые высокие награды: ордена Святого Андрея Первозванного, Святой Анны 1-й степени, большой крест ордена Святого Иоанна Иерусалимского с алмазами и собственный портрет императора, что считалось тогда признаком особой доверенности. В потомственное владение ему передается поместье Корсунь в Богуславском уезде Киевской губернии.

Но и на этом щедрость императора не иссякла. 19 января 1799 года был дан следующий указ Правительствующему сенату: «В несомненный знак Нашего монаршего благоволения и в воздаяние верности и усердия к службе Нашей действительного тайного советника и генерал-прокурора Лопухина, всемилостивейше пожаловали Мы князем империи Нашей, распространяя достоинство и титул сей на все потомство, от него, Лопухина, происходящее мужеска и женска пола».

Вслед за этим ему был дан алмазный знак ордена Святого Андрея Первозванного и дарованы титул светлости и княжеский герб с девизом «Благодать». Его прислуге разрешено носить ливреи придворных цветов.

В связи с разнообразием обязанностей по должности генерал-прокурора Лопухину приходилось много и интенсивно работать. Иван Иванович Дмитриев, бывший в то время обер-прокурором Сената, вспоминал, что Лопухин был более опытен и сведущ в делах и законах, нежели его предшественник А. Б. Куракин. По его мнению, он «скоро понимал всякое дело, но никаким с участием не занимался». Он не любил встречаться с прокурорами, а в трудных случаях склонен был поддерживать не своих подчиненных, а сенаторов, частенько вставая на их сторону. «Не предполагаю, — писал Дмитриев, — чтобы он хотел сделать кого несчастным, но равно и того, чтоб он решился стоять за правду».

Дмитрий Прокофьевич Трощинский (1754–1829)

«ДЕЛО НЕ В ДОКЛАДЕ, А В ДОКЛАДЧИКЕ»

В отличие от многих других сановников Дмитрию Прокофьевичу удалось не только сохраниться после восшествия на престол императора Павла I, но и возвыситься.

Д. П. Трощинский получил новые должности и награды.

В отличие от многих своих коллег, Дмитрий Прокофьевич Трощинский не мог похвастаться особой родовитостью. На свет он появился в 1754 году в Черниговской губернии в семье войскового писаря. Какого-либо серьезного образования он не получил. По его собственному признанию, «русской грамоте» обучался у приходского дьячка. В 16-летнем возрасте поступил на военную службу — полковым писарем. Юноша много читал, занимался самообразованием, к тому же был от природы умен и сообразителен. По службе проявлял большое старание и рвение. Именно благодаря этим свои качествам он приглянулся генерал-аншефу князю Н. В. Репнину, который взял его секретарем, а затем сделал правителем своей канцелярии. Все складывалось для молодого человека как нельзя лучше.

Однако неожиданно для всех в 1781 году Д. П. Трощинский оставил военную службу. И причины тому были. Дмитрий Прокофьевич серьезно заболел. На гражданском поприще его ожидала более успешная карьера. Он сумел попасть в канцелярию к своему земляку и набиравшему силу вельможе графу А. А. Безбородко и вскоре выдвинулся в число лучших его сотрудников.

В 1784 году он становится правителем дипломатической канцелярии. В отсутствие графа Дмитрий Прокофьевич часто докладывал дела лично императрице и заслужил ее благосклонность. Екатерина II подарила ему богатые поместья в Киевской и Полтавской губерниях. В 1793 году императрица назначила его своим статс-секретарем и одновременно членом почтового управления. В награду за труды Трощинский получил орден Святого Владимира 2-й степени.

В обязанности Трощинского входило принятие докладов генерал-рекетмейстера, внутренней почты и частных прошений, подаваемых на высочайшее имя, и подготовка по ним ежедневных докладов Екатерине II. В этих вопросах он оказался очень искусным.

В отличие от многих других сановников, Дмитрию Прокофьевичу удалось не только сохраниться после восшествия на престол императора Павла I, но и возвыситься. Д. П. Трощинский получил новые должности и награды. Оставаясь статс-секретарем, он назначается председателем главного почтового управления и ему поручается присутствовать в Совете при высочайшем дворе, жалуется 1200 душ крепостных крестьян, ордена Святой Анны, Святого Александра Невского и Мальтийский командорский крест. Однако сохранить надолго свою статусность ему не удалось — вскоре он попадает в опалу и отправляется в отставку.

Следующий взлет карьеры Д. П. Трощинского приходится на царствование нового императора. В ночь с 11 на 12 марта 1801 года его вызвали во дворец, где он составил манифест о восшествии на престол Александра I. Император вернул ему звание сенатора и должность главного директора почт. 26 марта 1801 года был упразднен Совет при высочайшем дворе и взамен его создан новый Совет «важнейших государственных дел», получивший название Государственного. Дмитрий Прокофьевич стал одним из членов этого Совета и главным начальником его канцелярии, сохранив за собой все прежние должности. 15 сентября 1801 года он получил чин действительного тайного советника.

Хотя Трощинский и был опытным сановником, но, «воспитанный в старых идеях», не смог поддержать реформы молодого императора и был ярым противником преобразований. Поэтому Александр I довольно скоро охладел к нему. После образования министерств Д. П. Трощинский занимал довольно скромный пост министра уделов и продолжал руководить почтовым ведомством, а 9 июня 1806 года вообще оставил службу и поселился в полтавском имении Кибинцы.

В 1812 году дворяне избрали его своим предводителем, и по их поручению он в 1814 году встречал возвращающегося из-за границы императора. Александр I вновь «заметил» старого вельможу и 30 августа 1814 года назначил его министром юстиции и генерал-прокурором. На этом посту Дмитрий Прокофьевич пробыл три года, с присущей ему энергией занимаясь многочисленными делами судебного ведомства, прокуратуры и Правительствующего сената. В одном из своих писем он сообщал: «Без отдыха сижу за делами по своему департаменту, о коем можно сказать с Давидом: сие море великое и пространное, в нем же гадов несть числа».

Один из первых биографов генерал-прокурора П. И. Иванов писал о нем: «Трощинский хотя и не получил классического образования, но, имея светлый ум, наблюдательность, сам себя образовал в школе практических деловых упражнений, так что его проекты, мнения, министерские бумаги носят на себе отпечаток ясного понимания предмета, строгой отчетливости в изложении и, наконец, в них всегда преобладает практическая сторона относительно приведения в исполнение предполагаемого, которая приобретается только долговременным упражнением в делах. Он, как известно, много писал проектов по разным предметам, подавая замечательные мнения».

Трощинский умел безукоризненно докладывать дела. Он любил повторять одну фразу: «Дело не в докладе, а в докладчике», подчеркивая тем самым, что умный и ловкий чиновник всегда сумеет доложить любое дело в нужном ему ракурсе и провести выгодное решение. И он действительно умел убеждать императора. От своих подчиненных он требовал простоты и ясности при изложении обстоятельств дела, без каких-либо собственных заумных рассуждений. Когда же обер-прокуроры, особенно из молодых, по свойственной их возрасту запальчивости, позволяли себе неуместные замечания, Дмитрий Прокофьевич неизменно останавливал их словами: «Да уж, пожалуйста, не забегайте вперед воображением вашим».

Однако и на посту министра юстиции и генерал-прокурора он продолжал оставаться таким же непримиримым противником реформ, считая, что устоявшееся годами гораздо лучше нового и неизвестного. Особенно наглядно это проявилось при обсуждении в Государственном совете проекта Гражданского уложения, представленного комиссией составления законов. Трощинский считал его лишь «испорченным переводом кодекса Наполеона».

Со временем ему становилось все труднее и труднее исполнять текущие дела по Министерству юстиции и Правительствующему сенату. К тому же император почти перестал принимать министров с личными докладами. Все их представления направлялись к государю только через графа Аракчеева. Поэтому министры вынуждены были с четырех часов утра топтаться в приемной этого всесильного временщика, ожидая, когда он удостоит их своим вниманием. В таких условиях провести какое-либо решение было крайне сложно.

К служебным затруднениям прибавились и личные. Дмитрии Прокофьевич все чаще и чаще прихварывал. В апреле 1816 года он занемог так сильно, что вынужден был уйти в продолжительный отпуск.

К концу лета Трощинский несколько оправился от болезни. 5 августа 1816 года император Александр I направил ему следующий рескрипт: «Дмитрий Прокофьевич! По настоящем выздоровлении вашем от болезни Я желаю, чтобы вы скорее заняли прежнее свое место и продолжали с прежнею деятельностью отправлять должность вашу. Я в полной к вам доверенности поручаю вам усугубить надзор, дабы дела как в Правительствующем сенате, так и во всех подчиненных ему местах, имели успешнейшее течение, чтобы законы и указы повсюду исполнялись неизменно, чтобы бедные и угнетаемые находили в судах защиту и покровительство, чтобы правосудие не было помрачено ни пристрастием к лицам, ни мерзким лихоимством, Богу противным и Мне ненавистным, и чтобы обличаемые в сем гнусном пороке нетерпимы были по службе и преследуемы со всею строгостию законов. В чем вы, по долгу звания вашего, неослабно наблюдать и о последствиях Меня в откровенности извещать не оставьте, донося равномерно и о тех отличных чиновниках, которых за усердную и беспорочную службу найдете достойными особенного Моего воздаяния».

Получив это письмо, Дмитрий Прокофьевич возрадовался, воспрял духом, однако слабость телесных сил и общая усталость дали о себе знать — спустя год, 25 августа 1817 года, Д. П. Трощинский вышел в отставку с пенсией в 10 тысяч рублей. Первое время он проживал в Петербурге, а затем уехал в свое полтавское имение.

В имении Трощинского в детстве часто бывал Н. В. Гоголь, поскольку его отец, Василий Афанасьевич, одно время служил у вельможи и пользовался его богатейшей библиотекой. Здесь же нередко проживали и будущие декабристы братья М.И. и С. И. Муравьевы-Апостолы, М. П. Бестужев-Рюмин и другие.

Умер Д. П. Трощинский 26 февраля 1829 года.

Дмитрий Прокофьевич не был женат, но имел дочь Надежду. По отзыву его современника сенатора И. В. Лопухина, Трощинский был министром «отличною твердостию и редким в делах государственных искусством одаренным».

Алексей Борисович Куракин (1759–1829)

«ТРЕБОВАНИЯ ПРОКУРОРОВ С НАДЛЕЖАЩИМ УВАЖЕНИЕМ ПРИНИМАТЬ»

Триумф братьев Куракиных вследствие переменчивого нрава императора продолжался недолго. Стрелка весов их удачи вскоре резко качнулась в другую сторону. 8 августа 1798 года Алексей Куракин был смещен с должности генерал-прокурора и назначен лишь сенатором, а затем и вовсе отправлен в отставку. Его брат Александр Куракин также уступил место вице-канцлера В. П. Кочубею.

Род Куракиных ведет свое начало от московского боярина Федора Кураки, служившего при дворе великого князя Василия III, человека для своего времени известного и уважаемого. Как и подобало в те времена князьям, родившегося 19 сентября 1759 года отрока Алексея Куракина родители зачислили в гвардию. Здесь Алексей Борисович и начал свою службу. Однако военная карьера мало прельщала князя и вскоре он перешел в гражданское ведомство. Вначале был избран заседателем 1-го департамента Верхнего земского суда (1780 год), а затем попал в Сенатскую канцелярию, которой руководил в то время генерал-прокурор А. А. Вяземский. Служил он здесь под началом А. И. Васильева (впоследствии министра финансов). К 35 годам прилежный и упорный Алексей Куракин был награжден орденами Святой Анны и Святого Владимира 2-й степени и имел уже чин тайного советника.

Но подлинный взлет карьеры А. Б. Куракина начался только при императоре Павле I, который благоволил к нему и, в особенности, к его старшему брату — Александру Куракину. Оба они были щедро осыпаны милостями монарха: Александр Куракин стал вице-канцлером, а Алексей Куракин 4 декабря 1796 года занял посты генерал-прокурора Сената, главного директора Ассигнационного банка и присутствующего в Совете при высочайшем дворе. Князь получил чин действительного тайного советника, а 19 декабря 1797 года — орден Святого Андрея Первозванного. Ему были пожалованы деревни с несколькими тысячами душ и богатые рыбные промыслы на Волге. К высоким должностям Алексея Борисовича вскоре добавились новые — министр департамента удельных имений и канцлер российских орденов. По его инициативе был учрежден государственный вспомогательный банк для дворян, главным попечителем которого становится он сам.

При императоре Павле I прокуратура переживала невиданный подъем. Без генерал-прокурора не решалось, по существу, ни одно важное дело. Он занимался финансовыми, военными, административными, полицейскими, судебными делами. От него зависело назначение и увольнение многих сановников, раздача им наград и пожалований.

Одна из основных обязанностей Куракина, как и его предшественников, заключалась в наблюдении за сенатскими решениями. Разбираясь с делами в Сенате, генерал-прокурор не мог не заметить значительного количества накопившихся нерешенных дел как в департаментах (свыше 11 тысяч уголовных и гражданских дел), так и в общем собрании (360). Для того времени это были внушительные цифры. Куракин представил свои предложения Павлу I — об учреждении трех дополнительных временных департаментов для рассмотрения неотложных дел и о перераспределении нагрузки между существующими департаментами Сената, с которыми император согласился. Наряду с этим князь Куракин занимался рассмотрением многих финансовых и административных вопросов, проблемами управления заводами, фабриками, промыслами и т. д.

Князь Куракин всегда поддерживал своих подчиненных и в переписке с губернаторами предлагал им все «требования прокуроров с надлежащим уважением принимать».

Должность безусловно была очень многотрудная, требующая от генерал-прокурора и большого терпения, стараний.

Генерал-прокурору Куракину приходилось выполнять все указания и распоряжения императора, даже самые сумасбродные. Особенно бурное негодование Павла I вызывали случаи нарушения военными лицами и чиновниками установленных правил ношения форменной одежды. По этому поводу Куракин вынужден был рассылать по губерниям строгие предписания наместникам о неустанном наблюдении за ношением «новоустановленной формы».

Триумф братьев Куракиных вследствие переменчивого нрава императора продолжался недолго. Стрелка весов их удачи вскоре резко качнулась в другую сторону. 8 августа 1798 года Алексей Куракин был смещен с должности генерал-прокурора и назначен лишь сенатором, а затем и вовсе отправлен в отставку. Его брат Александр Куракин также уступил место вице-канцлера В. П. Кочубею.

Удача вновь повернулась лицом к Алексею Куракину только при Александре I, который вновь вернул его в сенаторское кресло, а 4 февраля 1802 года назначил генерал-губернатором Малороссии. Там он пробыл шесть лет, оставив по себе благодарную память.

В ноябре 1807 года А. Б. Куракин встал во главе Министерства внутренних дел, но занимал этот пост непродолжительное время. Министерство, существовавшее всего лишь пять лет, только набирало силу. Оно занималось самыми разнообразными вопросами: снабжением населения продовольствием, устройством фабрик и заводов, медицинским обеспечением, борьбой с эпидемиями, почтовыми делами и т. п. Куракин сразу же обратил внимание на то, что министерство не справляется с потоком дел (в то время число входящих и исходящих дел превышало 40 тысяч). Министр занялся пересмотром штатов, перераспределением обязанностей между структурными подразделениями, созданием новых (были образованы главное управление мануфактур, почтовое отделение и др.).

За свою деятельность на посту министра внутренних дел Куракин был удостоен ордена Святого Владимира 1-й степени. В высочайшем рескрипте отмечалось, что он награждается «за благовременные распоряжения разных мер, к обеспечению продовольствия относящихся, расширение нужнейших отечеству мануфактур и удобнейший распорядок медицинской части».

В 1810 году ему было поручено присутствовать в Государственном совете, где он не раз выполнял обязанности председателя, возглавлял различные комитеты и комиссии: для пособия разоренным от наводнения жителям Петербурга, по борьбе с чумой и др. В 1826 году А. Б. Куракин был членом Верховного уголовного суда, который рассматривал дело декабристов.

Куракин первым обратил внимание на выдающиеся способности будущего «светила русской бюрократии» М. М. Сперанского, взяв его своим секретарем, а затем и в Сенатскую канцелярию.

Князь Куракин так писал о своей служебной деятельности: «Около 50 лет провел я в гражданской службе: из оных более 13 занимался при генерал-прокуроре, заведовавшем в то время все по государству дела — гражданские, полицейские и финансовые. Начав тут службу с низших должностей, я обязан был сам обрабатывать и приводить к концу все дела, через что входил во всю подробность оных и приобрел практические познания о их ходе. Потом удостоен был отправлением должности генерал- прокурора, служением в звании генерал-губернатора и возведен к занятию места министра внутренних дел, тем самым имея новый случай заниматься всеми почти частями внутреннего правления государства. Наконец, комиссия о прекращении заразы, высочайше на меня возложенная, подавала мне особенный случай видеть самому все непорядки и злоупотребления по губерниям, ныне существующие».

Алексей Борисович Куракин был женат на Наталье Ивановне, урожденной Головиной. От этого брака имел сына Бориса, достигшего сенаторского звания, и дочерей Елену и Александру.

Скончался князь А. Б. Куракин 30 декабря 1829 года и погребен в Орловской губернии в своем любимом имении Куракино.

Иван Иванович Дмитриев (1760–1837)

«БЛЮСТИТЕЛЬ ЗАКОНОВ»

25 декабря 1796 Дмитриев и его товарищ Лихачев неожиданно были арестованы. Обоих под конвоем доставили к императору Павлу I, который сообщил им о поступившем на них доносе о том, что они якобы «умышляют» на жизнь государя.

Министр народного просвещения П. А. Завадовский, после отставки Г. Р. Державина, писал князю Воронцову: «Общее возрадование, что князь Лопухин переменил Державина! Не дай Бог, чтоб когда-нибудь в министерстве очутился подобный поэт». Но прошло всего несколько лет, и в кресло министра юстиции опять сел поэт — Иван Иванович Дмитриев, тоже знаменитый, и такой же, как Державин — честный, неподкупный, совестливый.

Родился Иван Иванович 10 сентября 1760 года в селе Богородское Сызранского уезда Самарской губернии, в родовитой дворянской семье. В семилетнем возрасте родители отправили его в Казань к деду — отцу его матери — Афанасию Алексеевичу Бекетову. Здесь началось его обучение в частном пансионе француза Манженя, где уже находился его старший брат Александр, будущий офицер и литератор. Через год дед переехал жить в Симбирск. Там мальчики стали учиться в пансионе поручика Кобрита. В 1772 году Иван Иванович и его брат были записаны на службу в лейб-гвардии Семеновский полк и «уволены в отпуск до совершенного возраста». Во время Крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева Дмитриевы покинули

Симбирск и временно переехали в Москву. Когда опасность миновала, мать с младшими детьми возвратилась в Симбирск, а Иван и Александр в мае 1774 года отправились в Петербург. Здесь оба брата были определены в полковую школу Семеновского полка.

Это было время, когда в столице только и говорили о бунте Пугачева. Тогда-то, буквально через год после начала службы, в январе 1775 года новобранец Иван Дмитриев окажется очевидцем казни Емельяна Пугачева. Позже в своих воспоминаниях «Взгляд на мою жизнь» Дмитриев об этом подробно написал.

В этом памятном для Ивана Ивановича году он получил свои первые чины, сначала — капрала, а затем — фурьера. После чего взял отпуск на один год и отправился в деревню. На следующий год он возвратился на службу и вскоре был произведен в подпрапорщики, в 1777 году — в каптенармусы, а в 1778 году — в сержанты.

Первые стихи Дмитриев написал в 1777 году. Тогда же Н. И. Новиков в издаваемых им «Санкт-Петербургских ученых ведомостях» (№ 15) поместил его стихотворение «Надпись к портрету князя А. Д. Кантемира». Большое влияние на творческое созревание молодого поэта оказал подпоручик Семеновского полка Федор Ильич Козлятев. По словам Дмитриева, беседы с ним были для него «училищем изящества и вкуса». В последующие годы Дмитриев публикует свои произведения в периодических изданиях: журнале «Утро», газете «Утренние часы» и др. Однако успех долго не приходит к нему.

Только после того, как в 1783 году Дмитриев познакомился и близко сошелся с Н. М. Карамзиным (а он был его дальним родственником), Иван Иванович попал в ту колею, которая вывела его к славе. По собственному признанию Дмитриева, именно благодаря Карамзину, он принялся за «усовершенствование в себе человека». Но особую роль в становлении поэтического таланта Дмитриева оказало знакомство с Гаврилой Романовичем Державиным, состоявшееся в 1790 году. В доме маститого поэта он встретился и познакомился со всеми знаменитыми писателями и поэтами того времени: И. Ф. Богдановичем, В. В. Капнистом, Н. А. Львовым, Д. И. Фонвизиным и многими другими.

Постепенно продвигался Дмитриев и по службе. В 1787 году он получил чин прапорщика, принимал участие в кампании 1788 года против шведов. Затем последовали чины подпоручика, поручика, а в 1793 году — капитан-поручика.

В 1790-х годах поэтическая звезда Дмитриева заблистала во всем своем великолепии. Один за другим появляются в печати его стихи, оды, сатиры, басни, стихотворные сказки. Чрезвычайно популярными стали его сказки в стихах: «Модная жена», «Причудница». Пользовались успехом его эпиграммы, пародии, мадригалы и прочие поэтические «мелочи». Особенно нравились публике песни на его слова: «Стонет сизый голубочек» (часто исполняется и в наше время), «Видел славный я дворец…», «Пой, скачи, кружись Параша» и др.

В 1795 году Иван Иванович издал свой первый поэтический сборник, получивший название «И мои безделки», а в 1796 году — «Карманный песенник, или Собрание лучших светских и простонародных песен», куда, кроме фольклора, он включил свои произведения, а также песни Г. Р. Державина, А. П. Сумарокова, Ю. А. Нелединского, Н. П. Николаева, П. М. Карабанова и других поэтов.

В январе 1796 года Дмитриев, получив чин капитана и взяв годовой отпуск, намеревался выйти в отставку, чтобы полностью отдаться и творчеству. В ноябре 1796 году умерла императрица Екатерина И. Дмитриев вернулся в полк. Спустя месяц ему все же удалось выхлопотать себе отставку. В приказе от 17 декабря 1796 года отмечалось: «Семеновского полку капитан Дмитриев 1-й уволен в отставку с награждением чина полковника и со всемилостивейшим позволением носить мундир». Теперь можно было устраивать свои поэтические дела. Но произошло событие, круто изменившее его жизнь.

25 декабря 1796 Дмитриев и его товарищ Лихачев неожиданно были арестованы. Обоих под конвоем доставили к императору Павлу I, который сообщил им о поступившем на них доносе о том, что они якобы «умышляют» на жизнь государя. Монарх повелел разобраться в этом деле военному генерал-губернатору Н. П. Архарову. Наступили долгие дни тревожного ожидания. Однако вскоре доносчик был найден, и Павел I лично объявил Дмитриеву и Лихачеву о их «совершенной невиновности». Более того, Дмитриев был приглашен в Москву на коронацию императора. Павел I «осыпал» его своими милостями и приказал своему сыну, великому князю Александру Павловичу спросить его, чего он хочет. Дмитриев ответил: «Ничего, кроме спокойной жизни в отставке». Когда же великий князь в третий раз настойчиво повторил ему: «Скажи что-нибудь, батюшка решительно требует», только тогда Иван Иванович ответил, что желал бы поступить на статскую службу.

И 22 мая 1797 года Дмитриев был принят на службу, совершенно неожиданно получив «хорошее место» товарища министра уделов и обер-прокурора третьего департамента Правительствующего сената, а через несколько дней стал статским советником.

В своих воспоминаниях Дмитриев писал: «Отсюда начинается ученичество мое в науке законоведения и знакомство с происками, эгоизмом, надменностью и раболепством двум господствующим в наше время страстям: любостяжанию и честолюбию». Он отмечал далее, что «не без смущения» занял свой новый пост, думая прежде всего о важности своего нового звания — «блюстителя законов». По его мнению, это звание обязывало охранять законы от «умышленно кривых истолкований», «сносить равнодушно пристрастные толки и поклеп тяжущихся или подсудимых», противостоять иногда «особам, украшенным сединами, знаками отличий».

Службу на прокурорском поприще он начал с того, что основательно проштудировал всю нормативную базу, которой следовало ему руководствоваться в своей деятельности, познакомился с «внутренним положением» поднадзорного ему департамента, порядком ведения дел. Департамент, где он служил, был, по его выражению, «энциклопедическим». Именно сюда стекалось множество уголовных и гражданских дел из Малороссии, Царства Польского, Лифляндии, Курляндии, Эстляндии и Финляндии. Департаменту были подведомственны Юстиц-коллегия, полиция, почта. Сенаторы обязаны были заниматься организацией работы школ и училищ, следить за устройством дорог и водных сообщений. Работы было много, а для Дмитриева она была поначалу к тому же совершенно незнакомой и немного занудной. Ведь в душе он все же оставался поэтом…

Нужно отдать должное Ивану Ивановичу — он довольно быстро освоил круг своих обязанностей и с первых дней пребывания в должности обер-прокурора очень хорошо вписался в роль и активно отстаивал интересы законности. Это не всегда нравилось сенаторам. «Едва ли проходила неделя без жаркого спора с кем-нибудь из сенаторов, без невольного раздражения их самолюбия», — вспоминал позднее Дмитриев. Стычки по службе случались у него даже с поэтическим наставником Г. Р. Державиным, которого Дмитриев «любил и уважал от всего сердца». «Благородная душа его, — вспоминал Дмитриев, — конечно, была чужда корысти и эгоизма, но пылкость ума увлекала его иногда к решениям, требовавшим для большей осторожности других мер, некоторых изъятий или дополнений. Та же пылкость его оскорблялась противоречием, однако же, не на долгое время: чистая совесть его скоро брала верх, и он соглашался с замечанием прокурора».

Служба его продвигалась успешно. В ноябре 1798 года он получил чин действительного статского советника. Однако времени для творчества практически не оставалось. По этому поводу он писал: «Во все это время, находясь в гражданской службе, я уже не имел досуга предаваться поэзии. Притом же и сам хотел на время забыть ее, чтобы сноснее для меня был запутанный, варварский слог наших толстых экстрактов и апелляционных челобитен».