КРИМИНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ ХРИСТИАНСТВА

С пламенным возмущением против «мании осуждения» выступают именно в этих кругах, показывают себя «на учно» возмущенными, если автор (как ужасно) «прибегаем к ценностям», «историк, взятый под опеку моралистами, переходит в амплуа обвинителя», если он поддастся «искушению» «ригористично определять горизонты ожидания», если он погрузится в «тень идеалистических максималистских требований», впадет в «судебный пафос», и все это к тому же еще без заботы о «старом историческом вопросе о конкретной реализации этических требований» (Фольк, Общество Иисуса).

Разве это не гротескно, когда представитель отжившего мифологического колдовства, веры в Триединство, в ангела, черта, ад, непорочное рождение, телесное вознесение Марии, превращение воды в вино, вина в кровь хочет произвести впечатление с помощью (их) «науки»? Когда иезуит Фольк (которому тринадцатое правило его Ордена приказывает, «чтобы то, что я вижу белым, стало черным, если того требует иерархическая церковь») бахвалится «духом непредубежденной трезвости и объективности»? И разве это не вершина гротеска видеть такие фигуры еще и широко признанными самой наукой?

Но в таком случае как раз они охотно обязывают - своим отверганием ценностей, жажды судить (других), фарисейски произносимыми общими фразами, которыми украшено большинство исторических книг, - что нужно-де это и это понимать в «ситуации времени» (Демпф) позднеантичные имперское законы, к примеру, которые обращались с осужденными «еретиками» как с повстанцами, вообще тогдашнюю церковную политику императора против «еретиков» или «точно так же», как тут же охотно добавляет Демпф, «как соответствующие периоды нашей западной культуры, время примерно 1560-1648 гг., период религиозных войн» Все это и многое другое, а также время между этими периодами должно быть понято и объяснено, исходя «из духа времени» Теологические церковные историки особенно не ходят вокруг этих жестов умиротворения, умаления, преуменьшения, которые в принципе ни в коем случае не должны быть отброшены. Это необходимо понять, то есть сделать это понятным, это будет понятным и тогда, когда оно понято «исходя из духа времени», все не так уж скверно, это, так сказать, и должно было быть, история в любом случае богоугодна.

Теолог Бернард Кеттинг заявил в 1977 г в Рейнско-Вестфальской Академии наук, что сегодня де нельзя требовать от епископов константинопольского времени, «чтобы они рекомендовали императору, быть может, из чувства христианской любви равное положение всех религиозных культурных групп. Это бы означало духовный горизонт, в котором жили люди Античности, произвольно определять нашим, и наше представление о происхождении государственной власти спроецировать в IV столетие». Эти во имя исторического мышления приведенные аргументы на самом деле этого мышления совершенно недостойны, по большей части - абсурдны. Во-первых, именно языческая Античность религиозно в общем терпима. Во-вторых, именно христианские писатели II, III и начала IV столетия снова и снова и страстно требовали из «духа христианской любви» религиозной свободы. В-третьих, чего стоит «дух христианской любви» вообще, если его постоянно презирали - в IV веке так же, как столетия спустя, не в последнюю очередь и в XX (в Первой мировой войне, во Второй, во вьетнамской войне), в котором христиане едва ли жили при духовном кругозоре Античности, но наверняка все еще столь же мало в «духе христианской любви» Все это ведь не проецирование анахронических представлений. «Дух христианской любви» для власть имущих - в государстве и церкви - никогда не был нужен, им клялись только на бумаге, а в действительности отвратительно предавали. Это было истинным духом времени, и он на все времена остался одним и тем же - другое не что иное, как очковтирательство.

Однако «дух времени», апологетически столь необходимый, всякий раз совершает в голове волшебное превращение, извиняясь, обвиняя, все равно. Как будто не насмешничал еще Гете в «Фаусте».

То, что вы называете духом времени, Это в основе дух самих господ.

Если пристойно антихристианскому, весьма антиклерикальному поэту не доверяют, можно рядом поставить и св. Августина «Плохие времена, тягостные времена, так говорят люди, - пишет он - Дайте нам хорошо жить, и времена - хороши. Времена это мы, каковы мы, таковы и времена». И в другом месте Августин обвиняет не время и «дух времени», а людей, которые всю вину - подобно многим историкам сегодня - перекладывали на времена, на гнетущие времена, тяжелые времена, плачевные времена. Однако «Время никому не причиняет вред. Кто портится, так это люди, и это от людей портится оно (время) О великая боль люди портятся, людей обирают, людей угнетают. Кто? Не львы, не змеи, не скорпионы, а сами люди. В страданиях пребывают те, что портятся. Но разве не сами они это делают, если знают, что бранят?».

Августин знал, что говорил, как раз последнее предложение относится к нему самому целиком и полностью При этом я верю во вневременную raison universelle совсем не так твердо, как Вольтер Еще меньше я склонен переносить все идеи и ценностные мерки современности в отдаленное прошлое, что Монтескье по праву, хотя и преувеличивая, называет «ужаснейшим из источников заблуждения». Однако всегда, по крайней мере последние 2000 лет, разбой, убийство, эксплуатацию, войну принимали за то, чем они были и есть. Как раз христиане должны это знать. Как раз они имели пацифистски и социально сильно определенное возвещение синоптического Иисуса, у них была почти трехсотлетняя пацифистская раннехристианская и раннецерковная проповедь, у них были также страстные, в духе «любви», коммунистические обращения отцов и учителей церкви еще IV столетия Короче, был все-таки христианский мир - и во многих отношениях все-таки скверный. Так как христианство покоится на различных заповедях, например, заповеди любви к ближнему, любви к врагу, заповеди не красть, не убивать, и на здравом смысле не придерживаться ни одной из этих заповедей.

Нас часто поучают апологеты, которые все это в основе не могут отрицать, что там и тогда-то - всегда там и всегда тогда-то, где и когда это как раз подходит, маскирует какой-то исторический отрезок - люди еще не были «действительными христианами». Однако когда они были ими? Во времена отвратительных Меровингов, франкских грабительских войн, латеранского женского правления? При сожжении еретиков и ведьм, искоренении индейцев, преследовании (почти двухтысячелетием) евреев? Или в Тридцатилетнюю войну? Первую мировую? Во Вторую? Во вьетнамской войне? Когда-то они же должны быть христианами?

Во всяком случае, дух времени совсем не был всюду одним и тем же в одно и то же время.

Когда христиане проповедовали свое Евангелие, свою веру, свои догмы, когда они инфицировали все большую часть мира, было немало людей, подобно первым великим критикам христианства, Цельсию во II и Порфирию в III веках, уничтожающе критиковавшим христианство в целом и в главном остающимся правыми, что все же признают христианские теологи XX века.

Однако против христианского учения резко протеставали не только язычники. В то самое время, когда повсюду жили и умирали с верой в догму Триединства, евреи, как и мусульмане, отвергали это как не имеющую себе равных провокацию, абсурдным был для них и парадокс о человеческом воплощении Бога, эта «неправда», этот «позор», исламский философ и мистик Аль Газали (1059-1110 гг.) рассматривал противоречащие друг другу двуприродные учения монофизитов, несторианцев, ортодоксов лишь как выражение «невнятности, даже глупости и слабоумия».

Как и в мыслях, люди одного и того же времени разнились в поступках.

В то время как христианство совершало свои чудовищные мерзости, буддизм, который в Индии не создал никакой организованной на западный лад церкви, даже центральной инстанции, определявшей истинную веру, был намного терпимее. Он не требовал от своих приверженцев-мирян ни исключительного обязательства буддистского вероисповедания, ни выхода из других религий, не предпринимал насильственного обращения. Напротив, его терпимость по отношению к чужим конфессиям в других странах как раз «характерна» (Меншинг).

Его пацифистское действие доказывает, например, история Тибета, народ которого, одна из храбрейших и воинственных наций Азии, под буддистским влиянием стал одним из самых миролюбивых, причем несмотря на глубокую благочестивость и хорошо организованную духовную иерархию сохранил полную терпимость между всеми видами вероучений и сект Справедливо пишет буддист лама Анагарика Говинда «Религии, которые признают за индивидуальностью человека все его права, автоматически будут покровителями гуманности Те же, что притязают на единоличное владение истиной или пренебрегают ценой индивидуума и индивидуальных убеждений, могут стать врагами гуманности, и тем больше, если религия становится вопросом политической или общественной власти».

Среди самих христиан не каждый был побежден духом времени. Не каждый слеп Пер Кардинал, великий трубадур, так издевался над Хуго фон Монфортом и его надгробным изречением «Если кто-нибудь за то, чтобы он убивал людей, проливал кровь, позволял потерять душу, чтобы он соглашался на убийства, следовал дурным советам, разжигал огонь похоти, уничтожал, причинял вред, насильно отбирал угодья, убивал женщин, удавливал детей тогда он должен носить корону и блистать в небесах» Более того, в XIII столетии есть целая сатирически ироническая литература крестовых походов. Вот как иронизирует француз Рутбеф.

Лишь только когда чудовищно выпьют И потянутся, опьянев, к огню, Потом хватаются за крест с криком «ура» И смотри, вот он, крестовый поход, Который затем при первых утренних лучах В паническом бегстве кончается крахом

Таким образом, не каждый был одержим духом времени, не каждый был некритичен и не в состоянии сравнивать, изучать, судить. Во все века была этическая мысль, не в последнюю очередь в христианских кругах, среди «еретиков». И почему бы не мерить христианство также его собственными библейскими, иногда даже церковными мерками? Почему именно христианство не хотят распознать по плодам его?

Я признаю себя, как всякий критик общества, сторонником оценочной историографии. Я рассматриваю историю в том виде, как это мне полезно, как кажется необходимым, этически ангажированной, под девизом «humanisme histonque». Для меня несправедливость, преступление 500, 1000, 1500-летней давности столь же живы и возмутительны, как и несправедливость, преступление, свершающееся сегодня или через 1000, 5000 лет.

Итак, я пишу политически мотивированно, то есть с просветительски - эмансипационным намерением «Histoire existentielle» для меня ближе, чем «histoire scientifique». И недавно многократно обсуждавшийся вопрос, наука ли история вообще - что оспаривалось уже Шопенгауэром и Боклем, - меня печалит меньше всего, аргументированные потуги (и вывихи) столь многих профессиональных историков сохранить научный характер своей дисциплины (и своих воззрений), кажутся мне сомнительными, часто менее «научными», чем «слишком человеческое». Пока есть подобные нам, историю будут понуждать, признаете ли вы сказуемое «наука» или нет К чему волнения. Теология тоже никакая не наука, во всяком случае, единственная, представитель которой - а это историки не позволяют себе сказать - не имеет никакого представления об объекте исследования, и однако же они располагают сравнительно большим числом кафедр, чем все другие. По меньшей мере в нашей стране семидесятых годов XX столетия в Варцбурге на 1149 студентов хозяйственно- и социально-научных факультетов приходилось 10 кафедр, на 238 теологов - 16! Более того, в Бамберге свободное государство Бавария, руководимое тогда христианскими социалистами, финансировало 11 профессур для 30 студентов - теологов! Для 30 будущих божьих ученых, если они вопреки всему не «отбились», по-прежнему больше профессоров, чем для 1149 студентов менее заказываемого по ту сторону научного направления.

Я не могу изучать историю (уже этот пример, капелька в море несправедливости, должен сделать это понятным) sine ire et studio. Это противно моему чувству справедливости, моему состраданию тоже. Кто не враг многих людей, тот враг всех. И кто рассматривает и даже пишет историю без ненависти и доброжелательства, не уподобляется ли тому, кто видит удушенных, сожженных, обреченных на смерть жертв грандиозного пожара и безучастно это регистрирует? Историки, цепляющиеся за «чистые» ценностные мерки, за «чистую» науку, нечестны. Они обманывают других или самих себя, да, они, так как нет худшего преступления как равнодушие, преступны Быть равнодушным значит непрерывно убивать.

Это звучит непривычно, жестко, однако вытекает из двойного значения нашего понимания истории, которое обозначает как происшедшее, так и его изображение - res gestae и rerum gestarum memoriae1. Историография не только описание истории, но всегда также история, часть ее, причем она не только всегда каким-то образом отражает, но и воздействует, не просто описывает, но и делает Главное в том, чтобы эта рефлексия стала действием, чтобы она повлияла, скорректировала мысли и дела людей, их вождей и совратителей, может быть, в решающей степени, чтобы вся историография тем самым имела «тройственный аспект» «Они рассказывают, есть и воздействует история» (Беманн)

1 подвиги и памятный перечень подвигов (лат)

Историки никогда не были низкого мнения о себе. Оно возрастало в течение лет и никогда не было столь выкормлено, как вчера и сегодня - вопреки всем дефицитам теории, методологическим сомнениям, сомнениям в себе, самообвинениям и всем соперничающим направлениям в историографии, не говоря уж об атаках извне «Место реализованно - прошедшей истории в голове историка. Что сможет сохраниться там от реальной истории, является ее содержанием» (Юнкер, Райсингер). Однако многие историографы именно XX столетия выглядят словно действующие лица истории, что Эдвард Халлер Карр осуждает «История то, что делает историк».

Это лишь часть правды Важнее и - правило, что история делает за и против человека, как меньшинство правит для меньшинства и против большинства, против терпящих, страдающих масс, правило, что политическая история покоится на власти, насилии, преступлении, правило, к сожалению, то, что большинство историков все еще не называют это поименно, более того, гордятся - по-прежнему владыкам и духу времени в угоду Правило тем самым в том, что историография политику не улучшает, но «обычно от нее портится» (Ранке) - а ту самое снова портит. Так как хотя политику можно было бы делать ради (массы) людей, но обычно она делается против, так и история обычно пишется против них Речь идет у нас, однако, говоря словами Вольтера, о судьбе людей, а не о революции тронов Всякий историограф должен был бы сказать «homo sum», однако большинство описывает битвы. Так продолжается еще долго после Вольтера, имеются часто grosso modo1 и сегодня. И, по крайней мере, принципиально верно настаивает положение Иоанна Хризостомоса «Кто хвалит грех, тот намного хуже того, кто ему предается», в таком случае каждый, кто хвалит исторические преступления и преступников, также хуже, чем те сами.

Встает вопрос, что такое преступление? Кто преступник?

Я не буду заниматься уголовным кодексом, ибо каждый такой кодекс, так сказать, общественно консервирован, выражение идеологии истеблишмента, так как он написан под влиянием господствующего меньшинства и поэтому направлен против подчиненного большинства. Я исхожу из communis opinio2, впрочем, из правовой науки тоже, что убийца тот, кто намеренно убил другого человека, в особенности если он исходил из «низких» мотивов, например чтобы его ограбить или занять его место Тут для юстиции существует большая разница, убили одною или миллионы, лишь то (первое) считается криминальным, большая разница также, были ли миллионы убиты или миллионы украдены - лишь это юстициабельно Для меня такая «справедливость» не заслуживает своего имени.

1 многочисленные случаи (ит)

2 общее мнение (лат).

Но столь же ясно массовое сознание верит, что знает, кто преступник, и так же ясно, кто герой. А кто, кроме государства и церкви, мог внести сюда вклад, как не сама историография? В течение преобладающей части времени традиция первоисточников льстит угнетающим и игнорирует угнетенные слои, представляет, большей частью блестяще, актеров истории, маленькие деспотические банды тех, кто ее делал, и редко или никогда горбы тех, кто их терпел. Но тем самым историография, особенно в последние столетия, воздействовала буквально катастрофически. В начале 1984 г Михаэль Науманн в своей работе «Структурное изменение героизма» показал, что со времен абсолютизма политическая власть, общественные институты, история и национальная тождественность, так сказать, наглядно «объединились и олицетворились», что толпа тоже приняла поступки таких героев, как «жизненно представительных», как «достойных подражания», и «что под этими людьми сами историки всегда подразумевали героев».

Героизм, политический героизм, но всегда намного меньше доброй воли к собственной гибели, чем злой - к погибели других. И почему Жан Поль назвал историю не только самым истинным романом, который он когда-либо читал, но и самым прекрасным, останется, пожалуй навсегда тайной Равно как, почему Гете «в своем известнейшем изречении» (Майнеке) восславил как лучшее, что мы имеем от истории, исключительно энтузиазм, который она возбуждает. История духа, может быть, история искусства - наверняка. Но политика? Мерзкая песня?

Как и всегда, Томас Карлейль, «наместник Гете в Англии», представил в 1840 г. в программно озаглавленной книге «Heroes and Неrо Worship»1 мировую историю как историю великих людей сила равна праву. И подавляющее большинство профессиональных историков, которые, собственно, должны называться государственными историками, обычно и являются государственными чиновниками, видели и видят ее не иначе, видят много всяких «великих» мужей, богато одаренных для греха, как и для благодати, - как восторгается Трейчке, саксонский генеральский сын.

1 «Культ героизма и героя» (англ)

Даже столь сокрушительная голова как Гегель мыслит по-другому. Не удивительно для духа, который, с одной стороны, мнит себя обладателем абсолютной истины (которая противоречит собственной системе развития), счи тает себя верующим «лютеранским христианином», а мировую историю в своей философии истории осуществлением Божественного Откровения, с другой стороны, как решительный защитник в высшей степени нетерпимой государственной власти ведет борьбу против всего, стоящего особняком, отклоняющегося, - как, при случае, против «безумия еврейской нации», «этой с другими несовместимой нации», но также ненавидит еще и все протестующее и слабое, «гангренозные конечности», «разложение ближней жизни», при этом он не одобряет никакой спешки «с лавандной водой», «никаких мягких контрольных испытаний», напротив, снова и снова превозносится сила, «насильственнейшее действие», и сам рекомендует государству утверждаться «силой», так как «тогда человек подчинится». И «пошлая толпа немецкого народа должна быть собрана в массу силой покорения», должна быть «принуждена рассматривать себя принадлежащей Германии» «Так благодаря возвышенной силе великих людей были основаны все государства» Соответственно для Гегеля мир, рафинированная идея Канта о вечном мире - кошмар, «если дело затянется, разложение человечества», более того, «смерть». Напротив, война имеет «огромное значение», благодаря ей «сохраняется нравственное здоровье народов подобно тому, как движение ветра предохраняет озеро от загнивания» О «военном сословии» Гегель говорит коротко и ясно, что «его долг приносить себя в жертву». Однако «самопожертвование» - гораздо точнее назвать это «отчуждением» - «всеобщая обязанность» и «для индивидуалитета государства», вообще послушание, как уже для Августина, начало всех мудростей - фактически (особенно, что касается этого) часто лишь начало «героической» смерти «Подлинная храбрость образованных (!) народов это готовность к самопожертвованию на службе государству». И так как государства взаимно признают друг друга даже в войне, даже «в войне сама война определена как нечто долженствующее быть преходящим» и «содержится возможность мира», то Гегель даже делает вывод «Поэтому войны новейшего времени ведутся гуманно, и люди, - впрочем, типично христиански, прямо-таки в духе фронтового священника сказано, - не испытывают ненависти по отношению друг к другу». Если бы Гегель уже знал возможности атомной, бактериологической и химической войны, он бы уж предусмотрел наверняка лучшие доказательства Все ведь вовремя посылает Бог «Человечеству потребовался порох, и он скоро появился» Человечеству потребовался Гегель, и он вскоре появился. Человечеству потребовались человеческие войны, и они уже пришли. Нет ничего лучше бесстрашного мыслителя, который потому-то пишет напрямик об актерах истории что они сделали, действительно сделали, было-де «их славой О таком герое нельзя было бы сказать ничего худшего, чем то, что он был невиновен в своих поступках. Это честь великих характеров - быть виновным». Для «маленьких» - это их позор. Их ждет, если они виновны, нередко даже когда не виновны, тюрьма, петля, электрический стул - больших преступников ожидает хвала историков и философов истории.

Это ясно, что если целые поколения имеют таких воспитателей, то они будут использованы в преступных целях каждым всемирно - историческим негодяем Разве дело с человечеством и историей не обстояло бы иначе, если б оно было просвещено и сформировано историографией - и школой - этически? Если б не были преступники превозносимы, а прокляты? Однако большинство историков распространяют дерьмо прошлого, как будто это гумус для будущего рая. И как раз немецкая историческая наука поддерживала традиционный образ истории, общества, завещанный «порядок» (в действительности социальный хаос, продолжающаяся внутри и извне война), вместо того чтобы способствовать его падению. Именно немецкая историография была особенно привязана к национальной априорности. В XIX столетии она все больше попадала в кильватерную струю национал-государственной идеи, патриотического оптимизма и веры в подъем. Этим она оказывала более сильное влияние, чем историческая наука других стран, но испытывала сильное влияние и с их стороны. Напротив, она мало обращала внимания, почти презирала скрещение политических и общественных процессов, то есть социальной истории - которая будет здесь играть значительную роль, - особенно во время их крупных проявлений конца XIX столетия, сам Фридрих Майнеке, перешедший позднее к либеральным левым, еще во Вторую мировую войну служил «нашему государству, нашей политике диктата, нашей войне высшего качества, нашей национальной культуры», Германия представляла «национальную идею в ее высшей форме», враг - «грубый национализм». И уже после Гитлера, когда тут и там все же началось пробуждение, большое число историков, с той стороны нашей (благодаря великодержавной политике все более короткой) границы тоже, проявило тенденцию если не к фальшивой идеализации, к фетишизации государства, то к дальнейшему его оправданию, защите, немецкая историография и последнего времени меньше определена так называемыми научными точками зрения, чем проекциями определенных сегодняшних интересов в прошлое, «немецкой послевоенной историей с ее отчетливо реставраторскими тенденциями» (Гро).

Но еще хуже, чем национал-патриотическая или «европейская» мысль - большей частью не что иное, как больший, худший национализм, - инфицированная в головы, к сожалению, не только историков, насильственная, империалистическая мысль, и отвратительно читать, к тому же постоянно, у церковных и нецерковных, даже антицерковных ученых одни и те же слова оправдывания.

Я высказываю здесь лишь немного замечаний о Карле «Великом», почти всеми вознесенном до неба герое, который в течение сорокашестилетнего правления вел войну почти непрерывно (около 50 военных походов), грабил в своей «Impenum Christianum» (Алкуин), «regnum sanctae еcclesiae»1 (Libri Carolini)2 так же хорошо, как всюду - на Северо-Востоке и Юге, на площади в сотни тысяч квадратных километров, - за что в 1165 г Пасхалисом III, антипапой Александром III был провозглашен святым, эта канонизация была подтверждена Григорием IX и позднейшими папами не была аннулирована, еще я праздновал ребенком свои именины в день св. Карла «Великого».

Историки приписывают такому мужу, естественно, не разбойничьи войны большого размаха, пожары, смерть, убийства, жестокое порабощение - кто так формулирует, тот изначально несерьезен. Настоящие исследователи, из профессиональных кругов, располагают совсем другими категориями суждения, говорят о самых скверных разбойничьих походах и массовых бойнях истории как об экспансии, внешней операции, воздействии, основном перебазировании, процессе блокирования, проникновении в сферу господства, христианизации и умиротворении пограничных народов.

1 «владычество святой церкви» (лат)

2 «Книги Каролины» «Каролина» - уголовный кодекс Карла V

Когда все вокруг порабощает, эксплуатирует, убивает Карл «Великий», тогда - «централизм», «сохранение мира в большой империи» Грабят и убивают другие, - тогда это «разбойничьи и грабительские походы внешних врагов (сарацин, норманнов, славян, аваров)» (Кемпф). Когда Карл вымогает угрозами опустошения седло, украшенное священнейшими реликвиями, и убивает во всемирном масштабе, когда он становился выдающимся создателем великофранкской империи, тогда католик Флеккенштейн говорит о «политической интеграции» и может при этом еще и подчеркнуть, что то было «не единичное событие, а прецедент, включающий долговременные задачи» Очень верно «Запад», разумеется, по Флеккенштейну (но так пишут почти все историки), «уже скоро перерос немецкие восточные границы», что напоминает о совершенно гармоничном процессе роста в природе, в человеческой жизни, о расцвете дерева, вырастании из детских лет. Некоторые специалисты формулируют даже дружелюбнее, еще невиннее, лицемернее, подобно Камиллу Вампаху, некогда профессору Боннского университета «Страна пригласила к переселению, и примыкающая франкская область вынуждена была отдать жителей для освободившихся целинных земель».

То, о чем идет речь, можно, между тем, рассмотреть более ясно и, однако, не допускать при том «великих», скорее - выдаваемых за великих «Карл был велик как завоеватель. Но еще большего величия требовала от него задача построить новый порядок вещей там, где он до сих пор казался разрушителем». Итак, сперва завоевывают, разрушают. Потом строят «новый порядок» От этого «нового порядка» шагая, разрушают по ту сторону границы дальше и или строят там, где «оказались разрушителями», снова «новый порядок», или вновь ведут пограничную войну, когда можно не строить никакого «нового порядка» - и тем самым становиться все более великим.

Эти цитаты взяты из старой «Истории епископства Хильдесхейм» (1899), автор которой - небезызвестный клерикал, в то время каноник Адольф Бертрам, «трезво мыслящий нижнесаксонец» (Фольк, Общество Иисуса). Этот трезво мыслящий имел возможность чествовать, естественно, не только св. Карла, но и, будучи кардиналом и председателем конференции немецких епископов, очередного завоевателя и организатора нового порядка на Юге, Западе, Востоке, хотя и не провозглашенного святым, но и никогда не отлученного от церкви Гитлера, при аннексии которым Австрии примас Бертрам, например, не преминул «почтительнейше высказать пожелания счастья и благодарность и назначить в воскресенье праздничный колокольный звон». Даже еще 10 апреля 1942 г он уверял «всемогущего господина фюрера и рейхсканцлера», что немецкие епископы молятся «за дальнейшее победоносное окончание пылающей войны».

Князья церкви, трезво мыслящие или нет, всегда, если это можно, состоят при звездных бандитах истории, как это здесь дальше и дальше будет показано, так как они всегда (до сих пор) наиболее удачливы, а на князей церкви ничто не производит такого впечатления, как успех, особенно успех оружия (post factum они охотно становятся борцами сопротивления) Бешеный сторонник Первой и Второй мировых войн кардинал-архиепископ Мюнхена - Фрейзинга, «борец Сопротивления» Фаульхабер так заявил «Если мир истекает кровью тысяч ран и языки народов смешались, как в Вавилоне, тогда бьет час католической церкви!» Однако и в V веке (когда и Августин уже мечтал о войне, даже наступательной войне) отец церкви Феодорит признавал «Исторические факты учат, что для нас война приносит больше пользы, чем мир».

Но еще столь критичный по отношению к церкви и значительный историк, как Иоганнес Халлер, восторгается (мимоходом 1935 год) «заслугами великого короля» Карла и выразительно пишет, что порабощение саксов для франкской империи «было настоятельным требованием собственной безопасности и что оно лишь проведено с беспощадной силой, следовательно, право было не исключительно на стороне саксов. Нельзя также забывать, что речь шла о включении нецивилизованного народа в упорядоченное государство, итак, о расширении империи человеческой культуры».

Однако там, где история свершилась «с беспощадной силой», разве происходит «расширение империи человеческой культуры»? Очевидно и соответственно она развивается - в Европе, в Америке и сверх того - прежде всего по христианскому предписанию непрестанная кричащая эксплуатация и война одна за другой - отнюдь не преувеличение - пока в конце концов Европе или целиком человечеству не угрожает гибель, иезуит Хиршманн призывает к «мужеству приветствовать перед перспективой миллионократного опустошения в сегодняшней ситуации жертву атомного вооружения», иезуит Гундлах смиряется даже с гибелью всего мира («Так как, во-первых, твердо уверены, что мир существует не вечно, а во-вторых, мы не отвечаем за конец мира»), все, естественно, при одобрении папы Пия XII, который сам разрешил атомную, бактериологическую и химическую войну против «бессовестных преступников». И все это «расширение империи человеческой культуры»! Таким образом, признано, что речь шла - и сегодня, спустя по меньшей мере 1000 лет, идет не о борьбе упорядоченного общества.

против нецивилизованных народов, но о бесцеремонной победе сильных над слабыми, развращенных над - может быть - менее развращенными, короче, о законе джунглей. Он царил до сегодняшнего мгновения человеческой истории, коль скоро хотело государство (или не хотело), конечно, не только в христианское время.

Так как, само собой разумеется, не утверждается, что во всех бедах виновато только христианство Дело однажды, возможно, пойдет так же плачевно и без христианства. Этого мы не знаем. Мы знаем только с ним так пойдет и должно пойти дальше. Не в последнюю очередь поэтому я выявляю его вину во всех существенных случаях, на которые я натолкнулся, по возможности максимально широко, но никогда не преувеличивая, не утрируя, как это может некоторым показаться, кто не имеет никакого представления о христианской истории или введен в заблуждение по ее поводу.

1 Гомилетика - раздел богословия, рассматривающий теоретические и практические вопросы церковной проповеди

То, что наряду со всякой политикой силы велись теологические дискуссии, что, возможно, на арианском споре «теологическая работа не остановилась», что «не вся церковная жизнь утонула в борьбе партий за власть» (Шнеемельхер), никогда, пожалуй, не отрицалось и не считалось всей историей христианства. Однако автор, который, начиная с Рождества и кончая Воскресением, видит чистый плагиат, не ждет чего-то ни от теологической работы, ни от церковной жизни. Напротив так как именно они служат - догматической ложью, гомилетическим утешением, литургическим оглушением (что проповедь оставляет открытым, заглушает орган) - голой борьбе за власть, которая именно с их стороны столь успешно велась и еще ведется.

ГЛАВА 1

НАЧАЛО В ВЕТХОМ ЗАВЕТЕ

«И что произошло?» Ангелы Господни, - сказано, - вышли и положили в стане ассирийцев 185 000 человек; и когда на другое утро рано встали, нашли только трупы. Это плоды смирения перед Богом»

Св. Отец церкви Кирилл из Александрии

«стало ясно, что история духа и политическая история не могут быть разделены. Это действительно повсеместно, но особенно для Израиля, в истории которого едва ли упоминается война, за которой не стоит религиозный мотив»

Мартин Адриан Беек

«Но опаснее, чем уличные беспорядки и хищные патриоты гор, были успехи еврейской теологии»

Теодор Моммзен

«Это сегодня везде легко увидеть, что самые поразительные угрозы кары всегда там, где в дело вступает теология»; «что для искоренения язычников прибегли к основательному уничтожению их культа и предметов культа Убийства инаковерующих священников вместе с женами и детьми рассматривается как типичный израильский образ действия»

Эрих Брок

«Борьбой против хананеян язычество было побеждено и обещанная Богом отцам земля была полностью завоевана как сцена Откровения. Борьба против хананеян была, таким образом, религиозной войной, так же как и последующие христианские войны крестоносцев на той же земле, и поэтому велась тем же самым оружием божественного доверия - «Бог хочет этого»

Кардинал Михаэль Фаульхабер

ИЗРАИЛЬ

Страна, где возникло христианство, эта узкая береговая полоска на восточном краю Средиземного моря, на Западе Азии, образует мост между Малой Азией и Северной Африкой, особенно Египтом. В «грозовом углу» обоих континентов буйствовали старейшие великие державы мира. В предизраильское время она называлась Ханаан (так значится в Библии девяносто восемь раз), ее жители хананеянами (возможно, от аккадского «kinahhu», красного пурпура, важного предмета торговли того времени). После завоевания Израиля во время Второй иудейской войны императором Адрианом она носит имя Палестина, которое должно было вытравить всякое воспоминание о евреях Библия не знает этого слова. Только Вульгата, ее латинский перевод, говорит о «Palaestini», но подразумевает при этом филистеров. Иногда римляне, как часто и библейские авторы, обозначали всю Палестину на Юге области как Юдеа, откуда происходит имя евреи1, которое вначале употребляли лишь не-евреи, сами евреи называли себя народом Израиля.

1 По-немецки евреи называются «Jude», по-французски «Juif», по-английски «Jew»

Напротив, относительно редко говорили о «стране Израиль», в то время как формулировка «страна иудеев» стала употребляться (как было уже сказано, - по отношению всей Палестины) не больше, чем Гессен или Сицилия. Однако все, что по Божьему повелению было захвачено как «наследственная доля», называлось также Землей обетованной, еще в Послании евреям, или «Святой страной», понятие «святой» придает даже самым мрачным местностям, фактам, фигурам воистину ослепляющий блеск Талмуд тоже писал просто страна - «просто страна», радуется Даниэль-Ропс, хотя иронично, «страна Бога».

КОЛОНИЗАЦИЯ И «ЛЮБИМЫЙ БОГ»

Израилиты, согласно некоторым исследователям, кочевники, разводившие мелкий рогатый скот, занимали часть Ханаана, может быть, в 14-м, но вероятно в 13-м веке до РX, и быстро слились с еще раньше пришед шими сюда евреями - возможно, наполовину мирный, наверняка длительный процесс названный колонизацией, он все еще спорная проблема. Однако его историческим фоном было, бесспорно, расшатывающее влияние египетского господства До сих пор разъединенно действовавшие двенадцать племен образовали теперь с довольно сильным религиозным отпечатком «Амфиктионию», вид культового государства, с храмами, одновременно местами паломничества, как центром. Стечением времени эти племена сплотились на основе почитания Яхве, их единство не было ни кровным, ни естественным, а зиждилось на союзе с Богом. Конечно, они почитали и других божеств и духов семитского Эла, господина с особенно большим членом, позднее слившегося с Яхве Знали они также культ небесного светила, культ природных божеств, домашних богов (терафим), зверей (теленок, змея), священных деревьев, источников, камней.

Постепенно израилиты уничтожили густую сеть ханаанских городов-государств позднего бронзового века, простиравшихся от Палестины и Сирии, их маленькие, частично состоявшие из профессиональных воинов армии, их значительно более высокую культуру, - страну, в которой, как известно, текли молоко и мед «большие и прекрасные города, которые ты не строил, дома, полные добра, которое ты не добывал, пробитые источники, которые ты не пробивал, виноградники и маслины, которых ты не сажал» Все это Яхве дал в их руки. И наряду с затяжным вырезанием хананеян (в Ветхом Завете названы и охарактеризованы как полностью пришедшие в упадок «амореи» и «хеттеи») израилиты сражались против аммонитов, моабитов, из которых однажды, согласно Библии, было убито «около 10 000 человек», - «все сильные и воинственные мужчины». Они без конца побеждали филистеров, из которых якобы 600 человек убил один Самегар палкой, которой погоняют волов, «и освободился Израиль тоже», - переводит Лютер. Именно борьба против филистеров, владевших пятью городами береговой зоны (Газа, Астод, Экрон, Аскалон, Гаф) и, возможно, приходивших с эгейских островов, способствовала тому, чтобы созрела еврейская национальная мечта и до сих пор расколотые племена оказались спаянными Израилиты воевали против тсикалов, мидианитов, арамейцев и, естественно, против самих себя, так что, например, Бефель (Дом Бога) был разрушен между 1200 и 1000 гг. до РX, четырежды.

Теперь устраивались эти бойни не кровожадными рыцарями-разбойниками, степными бандами, грабителями, головорезами, как их называет тогдашнее сообщение в Тель-ель-Амарну, а «царством священников и народом святым, 12-я книга Моисеева, 19, 6) чистыми, побуждаемыми духом Господним» пастырскими натурами (Нот), по приказу «харизматических вождей» (Вюртвейн) Впереди всех сражается Яхве, который никого не оставляет «безнаказанным», чей нос извергает дым, рот - «пожирающий огонь», который «мечет пламя» и проливает дождем серу, посылает раскаленных змей и чуму, «Господь муж брани», «сражающихся колонн Израиля», «настоящий воин», «страшный Бог», «Бог ревнитель, за вину отцов наказывающий детей до третьего и четвертого рода». Конечно, Яхве предстает и милосердным, совершает целительные поступки. Однако о язычниках он вообще печалится лишь постольку «as the Gentile was a potential Jew»1 (Фееведе) Чаще всего, однако, от него исходит «несчастье», «уничтожение, стремительная порча», и одинаково для «всех жителей Земли» При его приходе вздрагивает мир, горы качаются, а противники околевают как мухи Золотое правило для обращения с вражескими городами «И когда Господь, Бог твой, предаст его в руки твои, порази в нем весь мужеский пол острием меча, только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу возьми себе, и пользуйся». Такое милосердие относится, разумеется, к далеко живущим врагам Для близживущих следует «не оставляй в живых ни души».

Но этот Бог, одержимый абсолютностью, как до сих пор ни одно порождение религиозной истории, и жестокостью, которую никто после этого не превзошел, стоит за спиной всей истории христианства! И сегодня еще требуют от человечества в него верить, ему молиться, за него умирать. Это Бог столь редкой кровожадности, что он «поглотил все демоническое». Так как он сам «был могущественнейший демон, то в Израиле больше не нуждались ни в каком другом демоне» (Фольц). Это Бог, клокочущий ревностью и жаждой мести, не допускающий никакой терпимости, иноверия, более того, всякое общение с язычниками, goyim, которые абсолютно rasha, безбожны, определенно говоря, требует «острого меча», свершить над ними «возмездие» - «за заблуждения Аллилуйя». «Когда введет тебя ГОСПОДЬ, Бог твой, в землю и изгонит от лица твоего многочисленные народы и поразишь их тогда предай их заклятию, не вступай с ними в союз и не щади их, дочери твоей не отдавай за сына его, и дочери его не бери для сына твоего. И истребишь все народы, которые ГОСПОДЬ, Бог твой, дает тебе. Да не пощадит их глаз твой».

1 «что язычник был потенциальным евреем» (англ)

Этот Бог ничто так не вкушает, как ненависть и руины. Он поглощен кровожадностью Со времен «колонизации» исторические книги Ветхого Завета «надолго стали хроникой всегда обновляющейся резни без оснований и пощады» (Брок) «Видите ныне, что это Я, Я - и нет Бога, кроме меня живу Я вовек. Когда изострю сверкающий меч Мой, и рука Моя приимет суд, то отомщу врагам Моим Упою стрелы Мои кровию, и меч Мой насытится плотию, кровию убитых и пленных, головами начальников врага».

7 февраля 1980 г еврейский теолог Пинхус Лапиде открыл в Мюнхенском университете мероприятие «Общества для совместной христианско-еврейской деятельности» докладом «Особенное в иудаизме» с высказыванием «если бы нужно было свести веру Израиля в телеграфном стиле к одному-единственному слову, то оно будет называться «жажда единства» Оставим в стороне, что жажда единства, как учит история, обнаруживает большей частью ужасные последствия - не точнее было бы сказать кровожадность? Однако Лапиде, у которого перед глазами была не библейская история, а, как почти у всех теологов, теология, немедленно вывел как «первое последствие иудаистского монотеизма» - «моно -этику» и утверждал, будто высшая ценность этой веры защита человеческой жизни. «Так как чтобы спасти жизнь, даже собственную, не только могут, но должны быть порой нарушены почти все заповеди». Но разве библейская история Израиля (и кое-что в его сегодняшней) не доказывает, что хотя часто и нарушают заповеди, но не для того, чтобы спасти жизнь, а уничтожить? Лапиде, однако, выводит во-вторых из иудейского единобожия - «равенство всех Божьих детей» и в-третьих - «равные права всех смертных на счастье» «Евангелие с горы Синай, которое в зародыше подавляет все виды высокомерия выбора».

Ну, в Библии, которой мы заняты, доминирует другой тон, в Библии этот Бог хуже, чем его народ. Не защиты жизни требует он, не равенства всех людей, не равных прав на счастье, но наоборот. Он в который раз стонет из-за пренебрежения к его истребительным приказам, из-за братания с язычниками «Также они не истребили народы, как им, однако, велел Господь, но связались с язычниками и учили их труды и служили их Богам». Так как этот Бог хочет быть единственным Богом, никого рядом с собой не терпеть, он «always at war with other gods»1 (Девик). Всякая конкуренция должна исчезнуть. Тотальная религиозная война дает о себе знать - tabula rasa1. «Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим и разрушьте жертвенники их, и сокрушите столбы их, и сожгите огнем рощи их, и разбейте истуканы богов их, и истребите имя их» Приказ, который «возлюбленный Бог» изрыгает в Ветхом Завете постоянно. И кто бы ни уклонялся, кто бы даже ни советовал служить другим богам, будь это брат ли, сын, собственная дочь, «жена на лоне твоем, или друг твой, который для тебя, как душа твоя», каждый должен умереть «Твоя рука прежде всех должна быть на нем, чтобы убить его».

Измена Яхве, который фигурирует также как супруг (муж) (конечно, не богинь или одной единственной богини, но - Израиля), часто называется «блудодейством» и буквально подразумевается мать - «блудница», дети - «дети-блудницы», дочери - «блудницы», невесты - «прелюбодейки», мужчины - ходят с «блудницами», «храмовыми девками», «страна бежит от Господа к блуду», принимает «блудодейные дары на всех гумнах» - «слово Господа» временами не устает красочно описывать нам «страну Обетованную», «Святую страну» как разновидность рая для шлюх Новаторство Осия, пророк, обманул собственную жену во время празднества плодородия у хананеян, что было в значительной мере инспирировано. Однако и Иеремия тоже сравнивает отход Израиля к идолам с поведением похотливых животных «Ты бегаешь вокруг как верблюдица в течке, как дикая ослица в пустыне, исходящая похотью».

1 «всегда и воюет с другими богами» (англ).