Помоги проекту - поделись книгой:
Дело в том, что если сказать quam das finem, то уж не знаю из-за чего, звук гласной получится и менее приятным, и более продолжительным.
(13) Энний [350] также говорит rectos cupressos, вопреки установившемуся роду этого слова, [351] в следующем стихе:
Думаю, ему показалось, что фраза звучит более твердо и энергично, если сказать rectos cupressos, а не rectas. (14) Наоборот, тот же Энний сказал в восемнадцатой книге „Анналов“ acre fulva, а не julvo (красно-желтой медью) [353] не только потому, что Гомер говорит η̉έρα βαθει̃αν („глубокий воздух“), [354] но и потому, что этот звук, как я думаю, показался ему более певучим и привлекательным.
(15) Точно так же Марку Цицерону показалось более искусным и тонким написать в пятой речи против Верреса fretu, нежели freto (проливом). [355] Он сказал „отделенная весьма узким проливом“ (perangusto fretu). Ведь произношение perangusto freto было более тяжеловесным и отдавало древностью. (16) Точно так же во второй [речи против Верреса] он воспользовался сходным мелодическим рисунком произношения и сказал manifesto peccatu, а не peccato (явной порочностью). [356] Я обнаружил, что именно так написано в нескольких, в силу своей древности наиболее достойных доверия, тироновых книгах. [357] (17) Слова же Цицерона таковы: „Никто не жил таким образом, чтобы какая-то часть его жизни была бы огражденной от величайшего позора; никто не славился столь явной порочностью (manifesto peccatu), чтобы, даже поступив бесстыдно, выглядеть еще бесстыднее в случае запирательства“. [358]
(18) Но как звук этой гласной в данном месте более изящен, так и выбор [слова] является точным и подобающим.
(19) Дело в том, что по-латински будет правильно сказать hie peccatus в смысле рессаtiо (порочность). [359] Точно так же hie incestus означает не того, кто совершил кровосмешение, а то, что совершилось, [360] и большинство древних авторов называли hie tributus (эта подать) [361] то, что мы именуем tributum. Также говорят hie allegatus (это наущение) [362] и hic arbitrates (эта воля) [363] <вместо allegatio> [364] и arbitratio; соблюдая это правило, мы и говорим arbitrate (по решению), allegatu mео (по моему наущению). (20) Таким образом, он сказал in manifesto peccatu, так же как древние говорили in manifesto incestu (в явном кровосмешении), не потому, что сказать peccato было бы не по-латински, но вследствие того, что поставленное в этом месте [слово] более изящно и нежно для уха.
(21) Так же и Лукреций, [365] приспосабливаясь к требованиям слуха, употребил слово funis (веревка, канат) в женском роде в следующих стихах:
(22) Цицерон поступил точно так же, назвав жриц antistitae, вместо того чтобы по грамматическому правилу [употребить] форму мужского рода antistites. Дело в том, что, хотя он обычно отвергал редкие слова древних авторов, в данном случае, наслаждаясь звучанием этого окончания, он сказал: „Жрицы Цереры и ее храма настоятельницы (antistitae)“. [369] (23) Доходило до того, что [иные писатели при выборе] некоторых [слов] следовали не правилам словесности и не речевому обиходу, но одному лишь слуху, оценивая слова по музыкальности их [звучания]. (24) „Не знаю, — сказал тот же Цицерон, когда писал о ритмичной и хорошо организованной прозе, — что за уши у тех, кто этого не чувствует, да и что в этих людях сходного с человеческим“. [370]
(25) Ведь древние грамматики давно уже особо отметили у Гомера, что хотя в одном месте он сказал κολοιοὺς τε ψηράς τε („галок или скворцов“), [371] в другом он использует не ψηρω̃ν, а ψαρω̃ν.
[Он поступил так], следуя не общему [правилу], но в соответствии с благозвучием, подобающим каждому случаю, ибо если поставить одно на место другого, то в обоих случаях звучание сделается менее приятным.
Слова ритора Тита Кастриция о неподобающей одежде и обуви, адресованные юным ученикам
(1) Тит Кастриций, [373] знаток риторической науки, который был в Риме первым среди ораторов и преподавателей, человек очень авторитетный и значительный, а также весьма уважаемый божественным Адрианом за свой образ жизни и знание литературы, однажды в моем присутствии — ведь я у него учился, — увидев, что некоторые из его учеников, принадлежащих к сенаторскому сословию, одеты в праздничный день в туники [374] и лацерны [375] и обуты в галльские сандалии, сказал: „Я вообще-то предпочел бы видеть вас одетыми в тогу; если же вам это в тягость, по крайней мере, подпоясанными и в пенуле. [376] Но если подобное ваше одеяние простительно, так как многие его носят, то прогуливаться по городским улицам обутыми в сандалии, [377] вам, сенаторам римского народа, никоим образом не подобает, — не в меньшей степени, чем тому, кому Марк Туллий поставил [это] в укор как постыдный поступок“. [378]
(2) Я был свидетелем того, как Кастриций с римской прямотой и суровостью высказал это наряду с иным, подходящим к данному случаю. (3) Но многие из тех, кто его слышали, обратились с вопросом, почему он говорит „в сандалиях“ (soleati), тогда как у них на ногах gallicae, а не soleae. (4) Кастриций же ответил воистину искусно и безукоризненно. (5) Практически вся [обувь] того сорта, что покрывает лишь самую нижнюю часть пятки и подошвы, а почти все остальное [при этом] обнажено и обвязано тонкими ремешками, называется soleae, а иногда на греческий манер — crepidulae. (6) Что же касается [слова] gallicae, то, я думаю, слово это новое и вошло в употребление незадолго до эпохи Марка Цицерона, который так использовал его во второй речи против Антония: „Ты бежал в галльских сандалиях и в лацерне“. [379] (7) Я не нахожу это слово (gallicae) в таком значении ни у кого из других писателей, по крайней мере, у тех, кто имеет достаточный авторитет; но, как я уже сказал, они называли крепидами (crepidae) и крепидулами (crepidulae), сократив первый слог, тот род обуви, который греки именуют κρηπι̃δαι, а сапожники, изготовляющие такую обувь, называются крепидариями (crepidarii). (8) Семпроний Азеллион [380] в четырнадцатой книге „Деяний“ сказал: „Он попросил сапожный нож (crepidarium cultellum) у сапожника крепидария (crepidario sutore)“. [381]
<***> [382]
(1) Молитвы, адресованные бессмертным богам, каковые применяются в римских ритуалах, изложены в книгах жрецов римского народа и во многих древних молитвах. (2) Там записано: „[Взываю к] Луе Сатурна, [383] Салации Нептуна, [384] Горе Квирина, [385] Виритам Квирина, [386] Майе Вулкана, [387] Гериес Юноны, [388] Молес Марса [389] и Нериене Марса“. [390] (3) То из этих [имен], которое я поставил последним, многие, как я слышу, произносят с долгим первым слогом, как по-гречески говорят Νηρεΐδαι (Нереиды). Однако те, кто выражаются правильно, первый слог произносят кратким, а растягивают третий. (4) На самом деле, именительный падеж этого слова, как написано в книгах древних [авторов], Nerio, хотя Марк Варрон в менипповой сатире, которая называется „Сражение с тенью“ (Σκιομαχία), употребил в вокативе не Nerio, a Nerienes в следующих стихах:
(5) Отсюда вытекает, что именительный падеж должен быть такого же вида. Однако древние склоняли Nerio как Anio, (6) вот почему они произносили как Anienem, так и Nerienem с долгим третьим слогом. (7) Слово же это — Nerio ли, Nerienes ли — является сабинским и обозначает доблесть и смелость. (8) Так, у [рода] Клавдиев, имеющего сабинское происхождение, именем Nero назывался тот, кто отличался замечательной выдающейся храбростью. (9) Впрочем, как кажется, сабины заимствовали это слово от греков, которые именуют vevpa связующие начала членов тела, откуда мы по-латински также говорим nervi. [398] (10) Nerio, таким образом, проявляется как сила и могущество и своего рода величие Марса.
(11) Однако Плавт [399] в „Грубияне“ называет Нериену супругой Марса, вложив в уста воина следующий стих:
(12) По поводу этого стиха мне довелось слышать мнение достаточно известного человека о том, что Плавт весьма забавно приписал невежественному и грубому воину ложную и неслыханную идею о том, что Нериена является супругой Марса. (13) Однако тот, кто прочтет третью [книгу] „Анналов“ Гнея Геллия, [401] поймет, что [Плавт] сказал это скорее по делу, чем из желания развлечь публику. Там описана мольба Герсилии, [402] с которой она обращается в присутствии Тита Тация, [403] прося мира: „Нерия Марса (Neria Martis), молю тебя, дайте [404] мир, дабы иметь возможность насладиться счастливым законным браком, ибо по решению твоего супруга произошло так, что нас, дев, похитили, чтобы иметь детей для себя и своих родных, потомство для государства“. [405] (14) Она говорит „по решению твоего супруга“, имея в виду именно Марса; отсюда ясно, что Плавт написал это не в качестве поэтической вольности, а потому, что существовала традиция, согласно которой Nerio некоторыми объявлялась супругой Марса. (15) Следует, однако, заметить, что Геллий говорит Neria с буквой а, а не Nerio, или Nerienes. (16) Помимо Плавта и Геллия, Лициний Имбрекс, [406] древний автор комедий, в пьесе, озаглавленной „Неера“ (Naeera), писал так:
(17) Особенности размера этого стиха таковы, что третий слог имени вопреки тому, что сказано выше, должен быть кратким. Насколько велико было у древних безразличие к звучанию этого [слога], хорошо известно, так что незачем тратить на это много слов. (18) Энний [408] же, напротив, в следующем стихе первой [книги] „Анналов“:
если — что бывает крайне редко — сохранил размер, сделал первый слог долгим, а третий кратким.
(19) Я полагаю, не следует также обойти вниманием то, что мы нашли в одной заметке Сервия Клавдия, [412] какова бы ни была ее достоверность, а именно: Nerio, [по его словам] было образовано как Ne то, то есть „без гнева и со спокойствием“ — для того, чтобы этим именем мы молили Марса стать мягче и спокойнее; ведь частица пе, как у греков, так по большей части и в латинском языке имеет привативное значение.
< * * * > [413]
(1) Марк Катон, [414] который был консулом и цензором [415] в то время, когда и государство и частные лица стали уже жить богаче, говорил, что до того как ему исполнилось семьдесят лет, стены его безыскусных и грубо выстроенных загородных домов не отделывались штукатуркой. [416] И далее он произнес следующие слова: „У меня, — сказал он, — нет ни ценных сооружений, ни сосудов, ни одежд, ни дорогого раба или рабыни. Если есть то, чем я могу воспользоваться, я пользуюсь; если нет, то обхожусь. По мне пусть каждый пользуется и наслаждается своим“. [417] Затем он добавляет: „Меня порочат тем, что я обхожусь без многого, а я их [упрекаю] в том, что они не могут обойтись [без этого]“. [418] (2) Эта чистая откровенность человека из Тускула, говорящего, что он во многом нуждается и при этом ничего не желает больше, клянусь Геркулесом, сильнее побуждает к бережливости и к перенесению скудости, чем уловки тех греков, которые заявляют, будто они философствуют, но изрекающих лишь пустые призраки слов, когда они утверждают, что ничего не имеют и тем не менее ни в чем не нуждаются и ничего не хотят, тогда как на деле они одержимы страстью и когда владеют, и когда нуждаются, и когда жаждут. [419]
Исследование и рассуждение о том, что такое „manubiae“; и здесь же некоторые указания о способе употребления различных слов, имеющих одинаковое значение
(1) В верхней части форума Траяна повсюду находятся позолоченные изображения коней и военных значков; снизу подписано: ex manubiis. (2) Фаворин [420] спросил однажды, прогуливаясь по территории форума и ожидая своего друга консула, разбирающего дела на трибунале, — а мы его при этом сопровождали, — итак, он спросил, что, как нам кажется, должна, собственно говоря, означать эта надпись по поводу manubiae. (3) Тогда один из тех, кто был с ним, человек, имя которого было значимо и хорошо известно благодаря его ученым изысканиям, сказал: „Ех manubiis означает „из добычи“, ибо manubiae называется добыча, захваченная в рукопашном бою“. [421] (4) „Хотя, — ответил Фаворин, — основное мое время, причем почти полностью, посвящено литературе и учениям греков, я все же не настолько несведущ в латинской словесности, которой я занимаюсь в свободное время или урывками, чтобы не знать распространенного толкования слова manubiae как „военная добыча“. Однако я хочу спросить: неужели Марк Туллий, человек весьма аккуратный в [выборе] слов, в речи „Об аграрном законе“, которую произносил в январские календы против Рулла, свел воедино бессодержательным и неизящным удвоением manubiae и praeda, если два эти слова обозначают одно и то же и ни в чем не различаются между собой?“ (5) А поскольку Фаворин обладал превосходной или даже божественной памятью, он тут же процитировал слова Марка Туллия. (6) И мы их записали: „Децемвиры продадут добычу (praedam), захваченное в бою (manubias), выпавшее по жребию (sectionem), и, наконец, сам лагерь Гнея Помпея еще в присутствии самого полководца“. [422] И ниже [в той же речи] он произнес эти два [слова] вместе, поставив их рядом: „Из добычи (ex praeda), из захваченного на войне (ex manubiis), из коронного золота (ex auro соrоnаnо)“. [423]
(7) Затем Фаворин повернулся к тому, кто объяснял manubiae как военную добычу, и сказал: „Неужели, по-твоему, в обоих местах Марк Цицерон, невпопад и не обратив внимания, употребил эти два слова, значащих, согласно тебе, одно и то же, что достойно той шутки, с помощью которой Еврипид осмеял Эсхила у Аристофана, утонченнейшего комедиографа, говоря следующее:
Эсхил достопочтенный повторяется! [424]
в чем тут разница?
(8) „Однако, — продолжал он, — никоим образом не одинаковы эти слова, как и слова μάκτρα и κάρδοπος, которые часто употребляются либо поэтами, либо ораторами, греческими и нашими, ради прославления и украшения повествования двумя и более эпитетами, означающими одно и то же.
(9) Каково же, — спросил Фаворин, — значение этого повторения и возобновления одного и того же под различными именами в случае с manubiae и praeda? Украшает ли оно, как обычно бывает, речь? Придает ли ей большую ритмичность и гармоничность? Неужели он преувеличивает ради того, чтобы усилить обвинения в преступлении? Так, в книге того же Марка Туллия, посвященной выбору обвинителя, одно и то же явление описано многими словами с силой и безжалостностью. „Если бы вся Сицилия говорила одним голосом, то сказала бы так: "Сколько золота, сколько серебра, сколько украшений было в моих городах, в моих жилищах, в моих храмах!". [426] Ведь сразу сказав про города в целом, он добавил "жилища и храмы, которые сами расположены в городах". (10) В этой же книге он еще раз [высказался] подобным образом: „Говорят, что Гай Веррес за три года разорил провинцию Сицилию, опустошил города сицилийцев, разграбил их дома и подверг расхищению их храмы“. [427] (11) Разве не кажется, что, когда он назвал провинцию Сицилию и, кроме того, добавил еще и города, то при этом имел в виду и дома, и храмы, которые упомянул позже? Также многочисленны и разнообразны у него следующие слова: разграбил (depopulatus esse), разорил (vastasse), опустошил (exinanisse), подверг расхищению (spoliasse). Разве они не имеют одно и то же значение? Естественно. Однако ввиду того, что они употреблены с ораторским благородством и с внушительным изобилием слов, то, хотя и значение у них одно и то же, и восходят они к одному понятию, создается впечатление, что их много, ибо они чаще поражают слух и душу.
(12) Такого рода украшение [речи] применял знаменитый Марк Катон, уже тогда считавшийся весьма древним автором, при формулировке одного обвинения с помощью множества суровых слов. Так, в той речи, которая называется „О десяти людях“, где Катон обвинил Терма [428] в одновременном убийстве десяти свободных граждан, он прибег к следующим словам, обозначающим одно и то же. Поскольку эти слова уже подобны сверкающим огням только-только восходящего латинского красноречия, мне приятно вспоминать (α̉πομνημονεύειν) [их]: „Ты стремишься скрыть свое нечестивое преступление еще худшим проступком; ты совершаешь убийства людей, ты устраиваешь столь ужасную резню; ты совершаешь десять убийств; ты убиваешь десять свободнорожденных, ты лишаешь жизни десять людей без рассмотрения дела, без суда, без приговора“. [429] (13) Тот же Марк Катон в начале речи, которую произнес в сенате в защиту родосцев, желая описать весьма благоприятные обстоятельства, употребил три слова с одинаковым значением. (14) Слова же эти таковы: „Я знаю, что у многих людей в обстоятельствах благоприятных, счастливых и удачных (in rebus secundis, atque prolixis, atque prosperis) поднимается дух, а также возрастают и усиливаются гордость и высокомерие“. [430] (15) Точно так же Катон в седьмой [книге] „Начал“, в речи, с которой он выступил против Сервилия Гальбы, [431] произнес множество слов, схожих по смыслу: „Многое отвращало меня от появления здесь: [432] годы, возраст, голос, силы, старость, однако, когда я думал, что речь идет о рассмотрении столь важного дела <***>“. [433]
(16) Но прежде всех у Гомера встречается изрядное нагромождение слов, [обозначающих] одно и то же и [имеющих] один смысл:
Он же в другом стихе говорит:
(17) Дело в том, что, хотя в обоих случаях все эти многочисленные слова, стоящие друг за другом, [436] обозначают не что иное, как сражение, однако многообразный облик его изображен увлекательно и подобающе при помощи множества различных слов. (18) И у того же поэта одна мысль повторяется в двух словах с особым расчетом. Дело в том, что когда Идей вмешался в вооруженную стычку между Аяксом и Гектором, он обратился к ним со следующими повторяющимися словами:
(19) Не должно казаться, что в этом стихе второе слово, означающее то же, что и первое, дополнительно добавлено и присоединено ради соблюдения размера. Ведь это совершенно необоснованное и ненадежное [предположение]. Но, поскольку Идей мягко и ласково порицает молодых людей, из стремления к славе пылающих непреклонностью, отвагой и жаждой битвы, он усугубляет и делает более доходчивым сознание [собственной] жестокости и вины за упрямство, повторяя дважды одно и то же разными словами; и этот двойной упрек придает увещеванию большую силу. (20) Не должно казаться бессмысленным и небрежным также и следующее повторение [слов] с одним и тем же значением:
Он сказал дважды одно и то же: θάνατον τε μόρον; ведь удивительным повторением [слова] „смерть“ оплакивается низость замышляемого столь жестокого и неправедного убийства. (21) Впрочем, кто же настолько тугодум, чтобы не понять, что два слова, обозначающие одно и то же:
и
поставлены не просто так, как думают некоторые, ε̉κ παραλλήλων, [441] но служат сильным побудительным мотивом к осуществлению предписанной быстроты?
(22) Так же и знаменитые три слова Цицерона, обращенные против Луция Пизона, хоть и не нравятся тугим на ухо людям, не только достигают благозвучного изящества, но отчеканивают сразу несколькими словами фигуру и подобие лица: (23) „Наконец, — говорит он, — все лицо, представляющее собой бессловесное изъяснение разума, ввело здесь людей в заблуждение, тех, кому он был прежде неизвестен, обмануло, одурачило, провело“. [442] (24) Итак, схож ли этот оборот у того же [автора], - сказал Фаворин, — [со случаем употребления] praeda и manubiae? Разумеется, никоим образом. (25) Ведь [фраза] от прибавления manibiae не становится ни изящнее, ни сильнее, ни ритмичнее. Но совершенно ясно, что, как сказано в книгах древних авторов о делах и словах, praeda — это одно, a manubiae — совершенно другое. (26) Дело в том, что praeda называют сами захваченные предметы, a manubiae именуются деньги, вырученные от продажи квестором [443] добычи (praeda). (27) Следовательно, Марк Туллий это сказал ради усиления ненависти к децемвирам, собирающимся отобрать и присвоить и то и другое — и добычу (praeda), которая еще не была продана, и деньги, что были получены от продажи добычи.
(28) Итак, эта надпись, которую вы видите — ех manubiis, — обозначает не сами вещи из добычи, ибо [здесь] нет ничего из того, что было захвачено Траяном у врагов, но объявляет, что сделано и изготовлено это ех manubiis, то есть из захваченных денег. (29) Ибо manubiae, как я уже сказал, не военная добыча, а деньги, вырученные квестором римского народа от ее продажи. (30) Что же касается того, что я сказал per questorem (квестором), то нужно понимать, что в настоящее время речь идет о префекте эрария. Ведь забота об эрарии от квесторов была передана префектам. (31) Иногда, впрочем, можно обнаружить, что так писали некоторые довольно известные авторы, то ли по легкомыслию, то ли по небрежению ставя praeda вместо manubiae и manubiae вместо praeda, либо совершая подмену слов с помощью некой фигуры речи, что позволительно делать тем, кто поступает так со знанием дела и с опытом. (32) Однако те, кто говорят правильно и точно, как Марк Туллий в данном месте, называли [словом] manubiae деньги».
Слова Публия Нигидия о том, что имя Valerius должно в звательном падеже иметь ударение на первом слоге; и здесь же указания из различных текстов того же [автора], касающиеся правильного написания
(1) У Публия Нигидия, [444] человека, преуспевшего в изучении всех наук, есть следующие слова в двадцать четвертой книге «Грамматических записок». Он сказал: «Далее, как можно соблюдать ударение в именах типа Valerius, не зная, стоят ли они в вопросительном [445] или в звательном падеже? Дело в том, что при вопросе второй слог произносится более высоким тоном по сравнению с первым, затем на последнем интонация понижается; а в звательном падеже наиболее высок тон первого слога, далее же он постепенно снижается». [446]
(2) Таким вот образом предписывает говорить Нигидий. Однако если теперь кто-либо, ставя [имя] Valerius в звательный падеж, согласно предписаниям Нигидия, сделает ударение на первом слоге, он не избежит того, чтобы выставить себя смешным. (3) Более высокий тон он называет острым ударением — πρωσωδία, а то, что мы называем ударением (accentum), он именует интонацией (voculatio), вопросительным же падежом (casus interrogandi) [Нигидий] называет тот, что мы зовем родительным.
(4) Мы обратили внимание в той же книге Нигидия на следующее: «Если ты пишешь huius amici (этого друга), или huius magni (этого великого), ставь на конце одно i; если же ты пишешь hi magnei (эти великие), hi amicei (эти друзья) в именительном падеже множественного числа, тогда следует писать е перед i [447] и точно так же следует поступать в [других] подобных случаях». [448] Он же: «Если ты пишешь huius terrae (этой земли), последней буквой должно быть i; [449] если же ты пишешь huic terrae (этой земле) то на конце должно быть е». [450] Он же: «Если кто пишет mei (меня) в вопросительном падеже, как когда мы говорим mei studiosus (стремящийся ко мне), пусть пишет через одно i, а не через е, а когда mihei [451] (мне), тогда следует писать через е и i, поскольку это дательный падеж». [452] (5) Под влиянием авторитета этого ученейшего человека мы решили, что ради тех, кто заинтересован в изучении этих вещей, такие [замечания] не следует упускать.
О стихах Гомера и Парфения, которым Вергилий, как кажется, подражал
(1) У поэта Парфения [453] есть такая строчка:
(2) Вергилий, желая соперничать с этим стихом, сложил подобный, изящным образом поменяв два слова:
(3) Но что касается стиха Гомера, [Вергилий] не создал ничего ни равного, ни подобного. Ведь [стих] Гомера представляется более простым и естественным, а у Вергилия он получился νεωτερικώτερος [456] и несколько искусственным вследствие добавления [лишних слов] ради своего рода связи:
О высказывании философа Панэтия из второй книги «Об обязанностях», посредством которого он призывает людей быть всегда внимательными и настороже, чтобы уберечься от несправедливости
(1) Читали мы как-то сочинение философа Панэтия [459] «Об обязанностях», вторую из трех знаменитых книг, которым Марк Туллий подражал с величайшим трудом и усердием.
(2) Наряду с прочим, приносящим благие плоды, там было сказано и о том, что, пожалуй, прежде всего должно навеки запечатлеться в сердце. (3) Следующее весьма близко к его мыслям: «Жизнь людей, которые проводят время в делах и хотят быть полезными себе и своим близким, почти ежедневно приносит частые и неожиданные затруднения и опасности. Для того чтобы их избежать и отклонить, необходимо всегда бодрствовать духом и быть в напряжении, подобно атлетам, которые зовутся панкратиастами. [460] (4) Ибо, как они, вызванные на бой, стоят, высоко подняв руки и защищая голову и лицо выставленными руками, точно стеной, и всеми членами тела, еще до того как начался бой, готовы к отражению возможных ударов, или к нанесению своих, так и человек благоразумный должен быть душой и разумом наготове против силы и разнузданности несправедливости в любом месте и в любое время, должен быть внимательным, гордым, надежно защищенным, никогда не бездействующим, никогда не отводящим взгляд, планы и размышления [свои] выставляя вперед для защиты, словно плечи и руки, против ударов судьбы, против козней несправедливых людей, чтобы в случае непредвиденных неблагоприятных обстоятельств мы не подверглись нападению, будучи неподготовленными и незащищенными». [461]
Что Квадригарий сказал, употребив выражение «сит multis mortalibus» (со многими смертными), а также какая и сколь значительная была бы разница, если бы он сказал «сит multis hominibus» (со многими людьми)
(1) Вот слова из тринадцатой [книги] «Анналов» Клавдия Квадригария: [462] «Когда народное собрание было распущено, Метелл [463] пришел на Капитолий со многими смертными (cum mortalibus multis); оттуда он направился домой, а весь город проводил его». [464] (2) Когда у Марка Фронтона [465] читали эту книгу, [причем именно] эти слова, чему были свидетелями мы и многие другие, одному из присутствующих, человеку не без образования, показалось, что multis mortalibus (со многими смертными) вместо hominibus multis (со многими людьми) в историческом сочинении сказано нелепо и необдуманно и слишком в поэтическом духе. Тогда Фронтон обратился к сказавшему это человеку с такими [словами]: «Итак, тебе, человеку, отличающемуся утонченным суждением о прочих вещах, [словосочетание] mortalibus multis кажется нелепым и необдуманным, и, по твоему мнению, нет никакой причины, почему муж со сдержанной и чистой, близкой к повседневной манерой речи предпочел сказать mortalibus (со смертными), а не hominibus (с людьми)? И ты считаешь, что обозначение множества было бы одинаковым, если бы он сказал cum multis hominibus (со многими людьми), а не cum multis mortalibus (со многими смертными)? (3) Что касается меня, — сказал он, — я полагаю, — если, конечно, любовь и почитание этого старинного писателя не делает мое суждение слепым, — что более, гораздо более широким, пространным и многоохватным будет обозначение собрания почти всего города [словом] mortalibus (смертных), а не hominibus (людей). (4) Дело в том, что определение „многие люди“ может быть применено и к незначительному числу людей. Что же касается [слов] „многие смертные“, то они, не знаю, каким образом и [посредством] какого невыразимого ощущения, включает в себя [людей] почти всякого рода, какой только есть в городе, [вне зависимости] от сословия, возраста и пола. Желая показать именно это, так, как было на деле — большую разношерстную толпу — Квадригарий и написал, что Квинт Метел пришел на Капитолий cum multis mortalibus (со многими смертными), куда более выразительно (ε̉μφατικώτερον), чем если бы сказал cum multis hominibus (со многими людьми)».
(5) А когда мы выслушали все эти слова Фронтона так, как и должно было быть — не только с одобрением, но и с восхищением, — он также сказал: «Все же обратите внимание, что не следует думать, будто всегда и во всех случаях надлежит говорить „многие смертные“ вместо „многие люди“, чтобы не уподобиться полностью известной греческой пословице в сатире Варрона „Мирра на фасоли“ (Тὸ ε̉πὶ τη̃ φακη̃ μύρον)». [466] (6) Я решил, что не должны быть упущены даже самые мелкие и незначительные частности этого рассуждения Фронтона, чтобы от нас не ускользнуло и не скрылось такого рода тщательное рассмотрение слов.
О том, что [слово] «facies» (лицо) имеет не только общеупотребительное значение
(1) Можно обратить внимание на то, что большое количество латинских слов отклоняется от исконного своего значения либо до существенно иного, либо до близкого к первоначальному [смыслу], и отклонение это возникает в силу привычки и незнания тех, кто говорит необдуманно, не изучив, каково [исконное значение] тех или иных слов. (2) Так, некоторые полагают, что fades применительно к человеку — это только рот, глаза и уши, то, что греки называют πρόσωπον (лицо), тогда как fades — это облик [человека] в целом, и мера, и строение всего тела. [467] [Само слово] образовано от facere (делать, совершать), [468] как species (зрение, взор) образовано от aspectus (взгляд), a figura (вид, внешность) οτ/ingo (формировать, лепить). (3) Так, Пакувий [469] в трагедии под названием «Омовение» (Niptra), [470] употребляет fades в значении человеческого роста:
(4) Facies употребляется не только по отношению к человеческому телу, но и к чему угодно иному. Ведь вполне правильно сказать — если, конечно, к месту — facies применительно к горе, небу, морю. (5) У Саллюстия во второй книге «Истории» есть такие слова: «Сардиния выдается в Африканское море в виде человеческой ступни (facie vestigii humani), более широкой на востоке, чем на западе». [472] (6) Мне, кстати, пришло на ум, что и Плавт [473] в «Пунийце» употребил facies для обозначения тела [человека] в целом и цвета [кожи]. Стихи же Плавта таковы:
(7) Я вспоминаю также, что, кроме того, Квадригарий [475] в одиннадцатой книге употребил facies для описания стати и вида тела в целом. [476]
Каков смысл [выражения] «caninum prandium» (собачья трапеза) в сатире Марка Варрона
(1) Не так давно один до нелепости тщеславный человек, сидя в книжной лавке, хвалился, что он один под небесным сводом в состоянии истолковать сатиры Марка Варрона, [477] которые одни называют киническими, другие — менипповыми. И далее он стал рассказывать некоторые не слишком сложные вещи, к отгадке которых, как он утверждал, никто не может приблизиться. (2) Тогда при мне случайно оказалась книга тех самых сатир, озаглавленная «Водная собака» (‛Υδροκύων). [478] (3) Итак, я подошел к нему ближе и сказал: «Ты, учитель, конечно, знаешь эту старую греческую пословицу: „Музыку, которую никто не слышит, никто не ценит“? [479] Поэтому я прошу тебя прочитать эти несколько стихов и объяснить мне, каков смысл пословицы, которая в них заключена». (4) Он ответил: «Прочти лучше мне сам то, что ты не понимаешь, с тем чтобы я потом это тебе объяснил». (5) «Каким же образом, — сказал я, — я могу прочесть то, что не понимаю? Ведь то, что я прочту, будет сбивчивым и неясным и спутает твое внимание».
(6) Тогда, поскольку многие другие, которые присутствовали тут же, поддержали меня и стали просить о том же, [этот человек] взял у меня старинную книгу, достойную доверия и ясно написанную. (7) Он принял ее с беспокойным и весьма мрачным выражением лица. (8) Но что мне сказать далее? Я не решаюсь, клянусь Геркулесом, требовать, чтобы мне в этом поверили. (9) Несмышленые дети в школе, получи они эту книгу, не были бы более смешными, читая ее, настолько он обрубал фразы и коверкал слова. (10) Итак, он мне вернул книгу, когда многие уже смеялись. «Видишь, — сказал он, — зрение мое расстроено и из-за постоянных, усердных трудов при свете лампы почти утрачено. Я едва могу разобрать контуры букв. Когда с глазами у меня будет лучше, снова приходи ко мне, и я тебе прочту всю эту книгу». (11) «Пусть глаза твои будут здоровы, учитель, — ответил я, — (12) однако — ив этом их состояние роли не играет — прошу тебя, скажи мне, что означает в том месте, что ты прочел, caninum prandium (собачья трапеза)?» (13) Но этот выдающийся бездельник, словно испугавшись сложности вопроса, сразу же встал и сказал, уходя: «Ты берешься за вопрос немаленький. Я такому бесплатно не учу».
(14) Слова из того самого фрагмента, где содержится пословица, таковы: «Разве ты не видишь, что у Мнесифея [480] написано о трех видах вина — темном, белом и среднем, которое называют янтарным (κίρρος), и что вино бывает молодое, выдержанное и среднее? Что темное вино производит подъем сил, белое стимулирует мочеиспускание, а среднее — пищеварение (πέψις)? Что молодое — освежает, выдержанное — согревает, а среднее является собачьей трапезой (caninum prandium)?» [481] (15) Что означает caninum prandium — эту незначительную вещь мы исследовали долго и боязливо. (16) Скромный пир, при котором не пьют вина, называют собачьим потому, что собака обходится без вина. (17) Итак, когда он назвал вино «средним», поскольку оно и не молодое и не выдержанное, а люди выражаются по большей части так, что всякое вино называют либо молодым, либо выдержанным, он обозначил то, что это вино не имеет крепости ни молодого, ни выдержанного, поскольку является «средним», и потому за вино его почитать не должно, раз оно и не освежает, и не согревает. «Освежать» у него означает то, что по-гречески выражается глаголом ψύχειν (дуть, охлаждать).
Книга XIV
Рассуждение философа Фаворина против тех, кого зовут халдеями, — тех, кто по сочетаниям и движению звезд и созвездий обещают предсказать судьбы людей
(1) Мы слышали как-то философа Фаворина [482] в Риме, выступавшего по-гречески с превосходной блистательной речью против тех, кто называет себя халдеями, [483] или составителями гороскопов, и открыто заявляют, что способны по движению и положению звезд предсказать будущее. (2) Не могу сказать, говорил ли он так упражнения ради и для того, чтобы продемонстрировать свой талант, или же рассуждал всерьез и обдуманно. Однако основные положения и аргументы, которыми он воспользовался, я быстро записал сразу же после того, как вышел с лекции, насколько я смог их запомнить. Они были примерно следующими. Упомянутое учение халдеев не столь древнее, как они хотели бы представить, и те, о ком они говорят, не суть его главные лица и изобретатели, но этот род надувательств и обманов был выдуман странствующими нищими, получающими пропитание и доход от выдумок. (3) Ведь совершенно очевидно, что они, видя, как некоторые земные события подвержены влиянию и воздействию небесных явлений (например, океан, словно следуя за Луной, вместе с ней ослабевает и прибывает), использовали этот факт как доказательство, имеющее целью убедить нас в том, что звезды и планеты управляют и руководят всеми делами человеческими — и малыми и большими, словно приковав их [к себе] цепью. (4) Но до крайности неразумно и абсурдно для нас [предполагать], что если прилив океана согласуется с ходом Луны, то и чье-либо дело с живущим поблизости по поводу оросительной трубы, или с соседом по поводу общей стены, которое приходится разбирать у судьи, управляется неким приводным ремнем, соединенным с небом. (5) Даже если такое может происходить благодаря какой-либо божественной силе и разуму, все же, по мнению [Фаворина], в течение столь короткой и ограниченной жизни это невозможно воспринять и постичь каким бы то ни было человеческим разумением. Можно лишь сделать несколько более или менее, воспользуюсь его словом, παχυμερέστερον [484] предположений, не имеющих под собой никаких научных оснований, но неопределенных, расплывчатых и недостоверных, как предметы, на которые близорукие смотрят с большого расстояния. (6) Ведь устранится основное различие между богами и людьми, если люди будут знать заранее все, что произойдет в будущем. (7) Что же касается наблюдения созвездий и звезд, каковое они объявляют основой своей науки, то [Фаворин] полагал, что и с этим дело совсем неясно. (8) «Ибо, — сказал он, — если первые халдеи, которые жили на открытых равнинах, наблюдая движение звезд, их пути, расхождения и схождения, выявили, что из этого происходит, то пусть развивается эта наука, но только в том месте, под тем склонением неба, где тогда обитали халдеи. Ведь на самом деле не может оставаться неизменным результат наблюдений халдеев за небом, если кто захочет им воспользоваться под другими частями неба. Ибо, — сказал [Фаворин], - кто же не видит, сколь велико разнообразие частей и кругов неба вследствие кривизны и выпуклости небесного свода? (9) Дело в том, что одни и те же звезды, посредством которых, как они уверяют, совершается все человеческое и божественное, на самом деле не везде возбуждают холода и жару, но меняют и производят в одно и то же время в одном месте ясную погоду, а в другом — бурю. Так почему же звезды не вызывают также различный исход дел и событий: один — у халдеев, другой — у гетулов; [485] один — на Дунае, другой — у Нила? (10) Поэтому-то, — сказал он, — весьма непоследовательно думать, что сам состав и структура слоев воздуха на столь большой высоте не остаются неизменными под различными небесными меридианами, а в отношении человеческих дел эти самые звезды свидетельствуют всегда об одном и том же, вне зависимости от того, с какой [точки] земли на них смотреть». (11) Кроме того, он удивлялся, как кто-то может считать бесспорным, что этих звезд (которые, как говорят, наблюдались халдеями, и вавилонянами, или египтянами), называемых многими [исследователями] странствующими (еrrаticae), а Нигидием [486] — блуждающими (errones), [487] не больше, чем обычно говорят. (12) Ибо [Фаворин] полагал вполне возможным, что есть и другие планеты, обладающие равным могуществом, без учета которых не может осуществляться правильное и постоянное наблюдение за звездами. Однако же люди не могут их различить из-за их удаленности или чрезмерного блеска [соседних светил]. (13) «Дело в том, — говорил [Фаворин], - что некоторые звезды видны с определенных территорий и в этих местностях известны людям, но те же самые звезды со всех других земель не видны и другим людям совершенно неизвестны. (14) Итак, если мы предположим, [488] — продолжал он, — что мы должны наблюдать только эти звезды и с одной территории, то каков же [должен быть] срок этого наблюдения и какое время достаточно для того, чтобы понять, что пророчит сочетание звезд, или их круговращение, или же их движение? (15) Ведь если наблюдение началось таким образом, что сначала было уделено внимание тому, каково состояние, форма и конфигурация звезд на момент чьего-либо рождения, а далее от начала жизни прослеживались его судьба, характер и способности, обстоятельства его дел и занятий и, наконец, окончание жизни, и все это, как оно происходило, записывалось; а затем, долгое время спустя, когда эти [звезды] оказались на том же месте и в том же положении, было высказано предположение, что то же самое произойдет и с другими, родившимся в это же время. (16) Если, — продолжил он, — наблюдения начали производить таким образом и на этой основе возникло некое учение, то оно никоим образом не может развиваться. (17) Ибо пусть они скажут, за сколько лет или, скорее, веков, круг этого наблюдения сможет свершиться». (18) [Фаворин] говорил, что астрологи уверены [в следующем]. Звезды, которые называются блуждающими и которые, как кажется, управляют всеми предопределенными судьбой делами, после бесконечного и неизмеримого количества лет все сразу <возвращаются> [489] на то же место, <откуда> [490] отправились. Однако никакое наблюдение, никакой ход памяти, <никакое> [491] письменное описание не может продолжаться столь долго без перерыва. [492] (19) И, кроме того, [Фаворин] полагал: в любом случае следует учитывать, что одно расположение звезд имело место вначале, когда происходило зачатие человека в утробе матери, и другое после, когда через ближайших десять [493] месяцев он появлялся на свет, и спрашивал, как могут иметь место два противоположных откровения относительно одного и того же, если, как они сами полагали, различное расположение и продвижение одних и тех же звезд дарует различные проявления судьбы. (20) Однако и время свадеб, от которых ожидаются дети, и момент самого соития мужа и жены должны, как он говорил, указывать — на основании некоего определенного и необходимого расположения звезд, — какие люди должны родиться и какой судьбы. Однако и много раньше, когда появились на свет сами отец и мать, из положения звезд в их час рождения уже тогда следовало предвидеть, какими однажды должны стать те, кто у них родится, и так далее до бесконечности, ибо, если наука эта покоится на фундаменте какой-либо истины, звезды должны указывать на сотню веков назад или даже от начала неба и мира, уже с тех времен постоянно давая знак — сколько поколений от этого человека ни народится, — каков будет тот, кто рожден сегодня и что за судьба ему выпадет. (21) «Каким образом можно поверить, — говорил он, — что жребий и судьба, конфигурации и положения каждого отдельно взятого созвездия вообще для отдельно взятого человека являются точно установленными, и что это положение восстанавливается по прошествии длинной череды столетий, если те же самые знаки жизни и судьбы одного и того же человека в столь кратких промежутках времени, на протяжении отдельных поколений его предков и бесконечного ряда преемственности столь часто и столь многоразлично отмечаются отнюдь не той же самой конфигурацией звезд. (22) Поэтому, если возможно допустить на всех ступенях древности [494] подобное разнообразие для обозначения появления на свет тех людей, которые родились впоследствии, то такая неодинаковость расстраивает наблюдения и всякая система науки нарушается».
(23) Однако же он полагал, что труднее всего принять то, что, по их мнению, не только случаи и происшествия, которые происходят [под влиянием] внешних сил, но и мнения самих людей, их решения, и различные проявления воли, пристрастия и неприязнь, устремления и побуждения души — случайные и внезапные, по поводу совершенно незначительных вещей — [все это] управляется и приводится в движение свыше, с неба. Так, если ты вдруг захотел пойти в баню, а затем передумал, а потом снова захотел, то это связано не с различными противоречивыми движениями души, но с каким-нибудь попятным движением звезд, так что люди оказываются не λογικὰ ζω̃α, [495] как это принято говорить, но своего рода смешными балаганными марионетками, поскольку не по своей воле, не по своему решению действуют, но словно ведомые и направляемые звездами. (24) «И если, — говорил [далее Фаворин], - они утверждают, что можно предсказать, победит ли в сражении царь Пирр [496] или же Маний Курий, [497] почему же они не решаются сказать, кто из играющих в кости за игральной доской вы играет? Или, надо полагать, значительные события им известны, а незначительные неизвестны, и малое по сравнению с большим труднее определить? (25) Однако если себе они оставляют важные вещи и говорят, что их проще увидеть и легче распознать, я хочу, — говорит он, — чтобы они мне ответили, что значительного при этом созерцании всего небесного свода они находят в делах и судьбах людей, таких ничтожных и быстротечных перед столь великими творениями природы? (26) И еще я хотел бы, — сказал [Фаворин], - чтобы они ответили [на следующий вопрос]: если столь мал и быстропреходящ тот момент времени, в течение которого человек, появляясь на свет, обретает свою судьбу, что в одно и то же мгновение, под одним и тем же небесным кругом, при одном и том же сочетании небесных тел не может родиться много [людей] одновременно, и если поэтому даже близнецы имеют в жизни не один и тот же жребий, ибо они родились не в один и тот же момент времени, я прошу, — сказал он, — чтобы они ответили, каким образом или способом они оказываются в состоянии постичь или рассмотреть и понять этот бег пролетающего времени, который едва может быть осознан душой, когда в таком стремительном водовороте дней и ночей мельчайшие моменты производят, по их словам, огромные изменения?» (27) Наконец, [Фаворин] спрашивал, что можно сказать против следующего: люди обоего пола, всех возрастов, родившиеся при различных движениях звезд, под областями [неба], находящимися на значительном расстоянии друг от друга, погибали вместе, одной смертью и одновременно — при образовании расселин в земле, под рушащимися крышами, во время штурма городов или же на одном и том же корабле в случае кораблекрушения. [498] (28) «Совершенно очевидно, — говорил он, — что этого никогда бы не случилось, если бы моменты появления на свет, определенные всякому [человеку], имели в каждом случае свои законы. (29) Если что-то, — продолжал он, — в смерти и жизни людей, даже рожденных в разное время, выпадает на долю благодаря складывающимся позже нескольким одинаковым положениям звезд, почему равным образом как-нибудь не может произойти так, чтобы благодаря такого рода стечению и сходству [в конфигурациях] звезд на свет появилось одновременно много Сократов, Антисфенов и Платонов с одними и теми же происхождением, внешностью, умом, характером, схожих [друг с другом] всеми обстоятельствами жизни и смерти? [499] Но это никак не может произойти. (30) Таким образом, [астрологи] оказываются не в состоянии честным образом применить [это предположение] в качестве аргумента против [замечания о том], что у людей неодинаковые обстоятельства появления на свет, но один и тот же конец». (31) Он [Фаворин] также говорил, что оказывает халдеям снисхождение, не требуя от них ответа на следующий вопрос: если срок, смысл и причина жизни и смерти людей, и всех человеческих дел — на небе и в звездах, то что бы халдеи сказали по поводу мух, червей или ежей и многих других мельчайших живых существах, живущих на земле и на море? [500] Неужели и они рождаются по тем же законам, что и люди, и по таким же законам угасают? Или у лягушат и у комаров судьба рождения также определена движением звезд, или, если [астрологи] так не считают, нет никакой причины, почему [собственно] эта сила звезд оказывает влияние на людей и никак не проявляет себя по отношению к другим живым существам.
(32) Мы воспроизводим слова [Фаворина] беспорядочно, вкратце и чуть ли не сухо. Однако Фаворин, как человек умный, излагал все это многословно и с изяществом, свойственным греческому красноречию, в более пространной, блистательной и плавной манере. Он то и дело напоминал, чтобы мы остерегались, как бы эти мошенники не вошли к нам в доверие, ввиду того что они, как представляется, иногда вместе со вздором случайно изрекают и нечто истинное. (33) «Ибо, — сказал он, — [астрологи] не говорят связного, определенного и познанного, но, опираясь на ненадежное и двусмысленное предположение, продвигаются между ложным и истинным шаг за шагом, как во тьме и, перепробовав многое, внезапно наталкиваются, не зная об этом, на истину или, руководствуясь доверчивостью тех, кто просит у них совета, с остроумием приходят к тому, что является истиной, и, следовательно, они, кажется, с большей легкостью создают видимость истины относительно прошлых дел, чем будущих. Однако по сравнению с прочим, в чем они лгут, все то, что они говорят истинного — благодаря либо ловкости, либо случайности, — не составляет и тысячной доли».
(34) Помимо того что мы слышали от Фаворина, я помню многочисленные примеры из древних поэтов, которые опровергают подобные ложные увертки. Среди них есть такие слова Пакувия: [501]
Поделиться книгой: