А Старый пират…

Сидим: я — старый классицизм И ты, — левретка молодая, Ты веришь в красный коммунизм И лаешь ты не умолкая. У нас борьба идеологий, Что ж телом телу не помочь? Сижу, гляжу, седой и строгий, Как быстро наступает ночь… Меж нами возрастной барьер, Так рассудил бы обыватель, Но я же не типичный сэр, Но я же вечный соискатель Любви. А ты про молодёжь, Союз свой юных коммунистов, Я думал: ты ко мне придёшь. Берет свой снимешь, и неистов, Каскад волос твоих падёт На твои плечики лихие, Я лучше всех тебя возьмёт, Не то что мальчики. Глухие Они к концерту твоему! Я лучше их тебя возьму… Но отдаленная сидела, Пока мне ты не надоела… «Иди отсюда! Вон пошла!» Как дева старая, сухая, Так комсомолка убрела… А впрочем, может как святая…

* * *

На разукрашенную ёлку И на играющих детей С японской биржи, втихомолку, Глядит худеющий «Никкей». А РТС паденьем в бездну Уже догнал ММВБ И если захотят вдруг бесы, — Мы все окажемся в трубе. Там будут вшивые вокзалы И ледяные поезда, Туда стремятся бирж обвалы, Туда, стремительно туда! Где кипяток в железных кружках, Болезни, голод и разбой, Где не прикрыть лицо подушкой Перед бетонною Москвой. Где ходят гвардии лихие, Где носят спирт и пулемёт, Там возмущается Россия И возмущается народ… Итак, грозя войной гражданской, Приходит к детям Новый Год, А взрослый, словно перед Каннской Пред страшной битвой битвы ждёт…

* * *

Ещё в детстве я решил давно, Что хочу быть бедным и аскетом, Хлеб жевать, и если пить вино, Покупать его большим пакетом, Чтоб дешевле стало мне оно. Понимал я, что прекрасна святость, И отказ от бременей и уз, Не пугала даже и проклятость Я в тюрьме аскезы понял вкус, Был я тверд и стоек как Ян Гус… [Благородно, с нимбом над челом, Каши есть святые день за днём И зияют два прозрачных глаза Пламенем вселенского экстаза…] Я хотел и стал. Я понял тайны Мне смешны все ваши поведения Если в церковь я вхожу случайно, То вхожу я в церковь без волнения, Там сдают всего лишь помещение Для свиданья с Богом: мое мнение. Я гляжу: посредники-священники, Злые мои дети соплеменники На все Ваши мелкие дела Моя риза чёрная бела Мои джинсы — старые как время… Нас сажали, помню, на осла В Иерусалим смотрело темя…

* * *

Сижу как Сталин над страной, Этаж девятый мой. «Настольной лампою моей Испуган будь злодей! Моей согбенною спиной И профилем в окне О, гражданин страны родной, Спокоен будь вполне!» Шепчу я, мудрый, сквозь усы, Идут столетия…, часы… Генералиссимус в очках От трубки дым в клочках… Фуражка на столе лежит, Графин с водой стоит. Сижу как Сталин над страной, — Этаж девятый мой. Мой Кремль, мой стол, мой кабинет… Я Сталин, — старый дед…

В поезде

Гудит железная дорога Объявши ледяную Русь, Ты рельсы языком не трогай, Иди себе, прохожий гусь! Шагаешь от Владикавказа, А ждет тебя Владивосток, Любая страшная зараза Готова на тебя грибок Смахнуть соплёю бледнолицей. Учитель! Что же ты один? Вот соболь пробежал с куницей, А вот проехал блудный сын… Гудит железная дорога. Милиционер. Перрон. Вокзал. Попахивает углем строго?.. Век паровозов дуба дал, Мы все зависим не от Бога, От электрических начал… Какие грязные пространства! Какой запущенный пейзаж! Ты даже кепки оборванца За это зрелище не дашь. Ничто не развлекает взора, Бумаги и пакеты вдоль, Ещё бутылок злая свора Лежит у полотна… Позволь! Я штору жёлтую закрою! Прощай, зазубренный пейзаж! Россию приготовив к бою Возьмем её на абордаж!

* * *

Многосторонни деятельности наши: Сидеть на стуле и спешить в постель, Держась за груди и за бёдра Даши, Качать ребенка, обхватив качель… Патрон вгонять в холодный ещё ствол, Любой нам род занятий подошёл… Многообразны деятельности нас, У каждого есть свой иконостас: Иному Гитлер вдруг иконой служит И ничего себе, живёт, не тужит… Иная поклоняется Монро, И ходит, в шляпе укрепив перо… Иной идёт, простой рабочий парень, А приглядишься, генерал Гагарень… Вот я гляжу в холодное окно, А там Москва, в которой так темно И башня Академии Наук Висит вдали как огненный паук. Ты над Москвой-рекою на пригорке О, Башня, возвышаешься! Конторке Подобная, иль ящиков панели? Размытая как старые пастели…

На выставке

Молодая, юная, как спаржа, Стройная, зелёная, бамбук, Девочка стояла на продажу, Выхваляясь средь толпы, и вдруг… Нет, не так! Я Вас увидел юной, Вы стояли осью центровой, Бегал муж Ваш — олигарх картунный Вокруг Вас, с изогнутой спиной… Ясное, известное мне дело, Точно также, но давным-давно, Девочка другая так глядела На меня, через очей окно… ― Вы красиво, Фауст, постарели! Девочка могла б меня спросить. ― Доктор Фауст, смею еле-еле О себе напомнить, может быть? Выставка, моргали лиц картины, Выставка, фотографы, вино… Я ходил спокойный, благочинный, Всем чужой уже давным-давно… И меня, представьте, все боялись! Женщины, фотографы, мужья… ― Как давно мы с Вами не встречались, Ученица лучшая моя! ― Я Вас съем, я Вас обезображу! Сделаю покорной и святой! Я Вас грязью, девочка, измажу, Задавлю своею наготой! Доктор Фауст… шрамы, пятна, шрамы, Старой шерсти дикие клоки, Полезайте на мои лингамы, Провалитесь же в мои пески! Ваше столь взлелеянное тело, Знаю, не захочет лоск терять, Но заставлю я его умело Писать, плакать, кашлять и страдать. Можно жить, минуя все эксцессы, Но зачем, когда так хороши, На полу валяются принцессы Те, кому пришел туркменбаши…

Нет снега

Где я совсем один живёт, Мне южный ветер в окна бьёт, Нахальный, слово старый вор, А у Зимы — запор. Снег был объявлен. Не идёт, А скоро Новый Год. Присела, тужится Зима, Мороз сковал дома. Застыла грязь, деревья злы, Глаза у птиц круглы. И не летает воробей, Не засыпает змей… И над берлогою медведь Давно устал сидеть… [Гипотетический медведь, Его не рассмотреть…]

Колыбельная

Спи, милая, спи, Если сходила пипи. Ножки разброшены, Сиськи взъерошены В гнездышке нашей любви. Спи, милая, спи, Но не храпи, не сопи… Ночь наступила давно, В доме напротив темно, «Сахарный лев» торговать перестал, «Сахарный лев» задремал… Сиська на сиську легла, Я не убрал со стола… Наши бокалы вдвоем, Слился с Гоморрой Содом, Сиська на сиське, Я в твоей письке, Так вот всегда и живём… Спи, милая, спи… Ты ведь сходила пипи…

У Вятки, или же Перми

художнику К. Васильеву

Под белоснежными орлами, Где ветер гонит ямщиков, Ты, Русь, лежишь семью холмами, Семь на семь белых городов Твои часовенки — подружки, Твои источники чисты, Их вечно не ржавеют кружки, Нетленны над водой мосты. Ты аскетически красива, Где Вятка, а за нею — Пермь, Чуваш прищурился курсивом И губ лоснится эпидермь. И белый клок волос по ветру — Чувашка с белыми детьми Идёт пешком по километру У Вятки, или же Перми… Зеленоватый храм поднялся И левитирует теперь Пред куполами застеснялся Потупил взор косматый зверь. Отшельник ветхою полою От ветра прикрывает срам Простясь с зловонную Москвою Сюда бежал он как Адам… Колдун летает с колтунами И угро-финские снега Лежат в гармонии со снами, Ты мне Россия, дорога… В твоей ладони крошек хлебных Я горстку бедную найду, А что до злыдней непотребных, Те будут мучаться в Аду. Там, под Парижем и Варшавой, А здесь, у Вятки и Перми Спешим, шурша ногою правой Как водится между людьми…

Слава России!

Крутится, вертится роза ветров, Ты к полнолунию будешь здоров. Астмы колючей припадки пройдут, Небо очистится, good будет good. Good будет полный, прекрасный погод. От олигарха подруга уйдет. Зонтичной пальмой, с тобой, баобаб, Несколько лет проживет этот баб. Юный, зелёный и сочный внутри, Хочешь — используй, а хочешь — смотри… Солнце взбирается как акробат, День прибавляет, как в весе солдат, Что истощённый, в деревню прибрёл И у вдовы загостил, новосёл… Будет в стране замечательный good, Клике чекистов наступит капут, Вскроются черные все облака Солнце зальёт нам орудья полка. И заблестят, засияют они. Слава России! Как в прошлые дни! Слава России! Орудьям, — ура! Время латуни и бронзе пора! Смело забудем героев пластмасс, Good будет полный с восстанием масс…

* * *

Как в перископ, иль через бублик Я вижу уходящий Книн. Гербы исчезнувших республик Я вспоминаю, верный сын. Такого сербского народа, Который и меня включал, Я вижу Книн, и год от года Пронзительней его овал. Ты, в голубом венке из пиний, Прощай, республика навек! Я уезжал как Старший Плиний, Безумный русский человек. Я до сих пор Вас помню, братья, Меня от Вас не оторвать, И гор тяжелые объятья Меня сегодня станут мять. В горах дымы и перестрелка, Х’рваты начинают бой… Пошли, Аркан. В дорогу, Желко! Мне по пути опять с тобой…

У олигарха

Все улыбаются счастливо, У всех довольные лица, И девушки трусят красиво Из зала дальнего конца. Доходят к ближнему пределу, Но дальше в двери не идут И даже негр есть, он не белый, Зачем же негр, простите, тут? Хозяин широтой гордится, Он очень добрая душа, Он мира гражданин. Как птица Меж стран летает он, спеша… Ему что жёлтый, что зелёный: Он любит всех, он любит всех, Он даже в женщину влюблённый, Что носит не звериный мех. Чья шуба сделана из грязи, В пластмассу переведена Сто орхидей, ввезли из Азий, Из Индонезий, от слона… Вдоль орхидей здесь олигархи Стоят как мутная стена, Где Геродоты и Плутархи, Воспеть бы наши времена! Представим, бродит здесь прохожий… Так он бы всех поубивал, Оставив ту, чья нежность кожи, Лица блистательный овал Ему яйцо напоминает, Себя ты девка продала! Ну да, обычно так бывает, Что манекеном ты была…

Рождественское. 25.12.2008

Средневековье. В яйцах зуд. Ликёр «мальвазию» везут. Отсекновение башки? И запах из прямой кишки? ― Нет, молвил, герцог Кларенс! Себя он в бочке утопил, Ликёр «мальвазию» любил И вот для Англии родной Покончил герцог так с собой. Good by! Good by! Отбой! О, герцог Кларенс! Средневековье. Лютер прям, Но в том же Виттенберге, там Учился доктор, но другой Замешан в связях, с Сатаной, О, доктор Фауст! Нам Лютер с Фаустом нужны, Они нам не разведены. Один — монах, другой — балбес, С которым дружит бес, О, доктор Фауст! Но если нужно выбирать, То стоит Фауста назвать — Студентов лучший друг и маг, Бог девок и бродяг Жив доктор Фауст! А доктор Лютер — богослов, Что не сгорел в жару костров, Он уцелел. Ум порицал, Теологом он стал… О, доктор Лютер! Жаль твою мутер…

Моим деткам

Маленький мой, маленький, Мальчик мой родной! Закуплю я валенки, Для тебя с сестрой… Будут они кукольные, Крошечные даже. И заплачу, у как я! О детей пропаже… Папка Ваш восторженный, — Папка Ваш хмельной, Мрачный, неухоженный, Хоть сиди, и вой… Маленькие мои, маленькие, Милые, смешные, Я люблю Вас, аленькие, Цветики России…

Скоро…

В разбитых куполах гиперторгцентров будут летать птицы. В стенах парламентов мира будут зиять дыры. На наш седьмой съезд соберутся полевые командиры, Обветрены, загорелы, измождены и усталы будут их лица… На наш седьмой съезд соберутся ещё Боги — Жестоки, сиятельны, надменны и страшны, Молоды и стремительны и строги, Многоноги, многоруки и рукопашны. Будем мы петь, Боги с нацболами, гимны, Будем сидеть, нацболы и Боги без правил Бог и нацбол, каждый оружье возздравил, Смотрят герои в зенит, где небеса дымны. Там наш Создатель в углу свои сети расставил Время будет начать страшную бойню без правил…

* * *

Все потеряло прежний вкус. Спаси, Христос Иисус! Жизнь не дает мне прежних груд, Радостей, Полно Иуд! Мне недоступен аромат, Мне плохо птичики звучат, Мне не видны все листья клёна, На мир гляжу я не влюблённо. Жизнь потеряла острый вкус, Спаси, Христос Иисус!

Вид из окна

В соседнем доме крыши ровны, В спокойных окнах дым и чад. Домохозяйки: Фёклы, Домны Ножами, бодрые, стучат. У рук их красные ладони, Их глаз косит, хрипит их грудь, Они не люди и не кони, А посередине что-нибудь Мужчины, праздны, как солдаты, Приносят и уносят груз На подоконник, полосатый, Забрался краденый арбуз… В зиму и снег, арбуз? Едва ли, Лежит там подлинный арбуз, Скорее мяч лежит в опале, Забыл свой мячик карапуз. Вот он стоит на заднем плане Весь с искривившимся лицом, Пацанчик тянется к мамане, А недоволен он отцом… Таким мне двор большой смотрелся Через кухонное окно… Ребёнок сам переоделся, Отец достал свое вино, Пришли весёлые подруги Забрали всю семью с собой… Стемнело, и порывы вьюги Закрыли вид передо мной…

1960-й

Девка ссыт, раздается сопенье, От натуги дрожит туалет. Ярко помню я страх и волненье Как дрожу я, я — юный поэт… Девка — зверь, это было открытье! Накренился животного круп. Это было большое событье Как Ноздрёв или как Скалозуб Хохотал я, вдруг дерзок и груб… Не священная дева с перстами, Но горячая сукина дочь, Всласть поросшая волосами Зверь со спущенными трусами, Сиськи выпучились холмами, Она снилась в ночи мне, точь в точь, Как собака большая сидела… Но стеклянными стали глаза, Встала, вытерлась, прокряхтела, Свою сбрую напялив на тело, Шла вонючая как коза…

* * *

Трупы животных, трупы цветов, Трупы больших городов, Трупы слонов, злые трупики птиц, Бледные трупы девиц. Запах тяжёлый со смерти полей Запаха нет тяжелей. Он распадается запах на Запах гниения, запах говна… Запах гнилых чёрно-сизых зубов, Запах грязных штанов, Запахи потные гениталий Даже у выходцев из Италий, Запахи роз и раздавленных ран. Мрут и за Библию, и за Коран. Здесь убивают и здесь же рожают Трупы таскают… Жрут и икают…

Н.

Давно на радио «Свобода» Нам не звучали, Наташа! Нам крики нашего народа, Где ты, о русская душа?! На НТВ не поселилась, Канал «Россия» не пригрел, Последний раз ты скорбно билась, Когда Совета был расстрел? Но коль сидят в тюрьме нацболы В «Бутырках» или же в «Крестах», То слышим мы небес глаголы И Боги вьются в небесах…

Н. Н.

Ты хочешь быть несчастной? Так приходи ко мне! Со мной все невозможно: Ни ездить по стране, Ни строить наши планы, Ведь времени в обрез, Ни достигать Нирваны, Ни жить заботы без. Такие мои годы, Не долгие года Из всей большой свободы Нам лишь доступны, да, Конвульсии, подружка! Нас голые тела, Ты весь мой торс, девчушка, Собою обняла. Я вижу мы разнятся, Я — старый, ты — свежа, Разделись и пытаться… Пытаются, дрожа… И входит в твое тело, И трёт его, и трёт, И трёт его умело, Я, кто совсем не тот…

Эллада

Бородатые боги, загорелые боги, Клиновидные бороды, сильные ноги… Тащут в плен? или тащут спасти? Женщин влажных во влажной горсти. Фиолетовых скал нависает обуза, Пифагор на песке чертит гипотенузу, И Сократ, взявши за руку Алкивиада, Вдоль гуляет по пляжу, который зовётся Эллада… Бородатые Боги на склеенных греческих вазах Волочатся за нимфами, прочно увязли в проказах, Времена отдаленные. Правят там Киры, Камбизы, Освежающе шею щекочут там бризы…

Фрагмент

Температура около нуля, Обледенелый корпус корабля, Стремит на юг блистательное тело И чайка подлая над ухом прохрипела, Что впереди «Земля! Земля! Земля!». Не женщины в набедренных повязках, Но эскимосы хмурые в «алясках» Моторы согревают, и следят За кораблём холодными глазами, Тем, на котором мы стоим с усами. И бороды нас по ветру летят!

Проснулся

Проснулся. Встал, А время пять… И невозможно спать И не о чем мечтать… Когда бы жизнь я смог начать… Представьте, с самого начала, Я б эту захотел кровать? И этот сгусток одеяла? Я захотел бы Вас, рассвет? И Вас — небес хребты, отроги..? Стою один в шейсят шесть лет… Стою чего-то на пороге…

Нескучный сад

Автограф банды подмосковной. Фашистский знак. Большой кулак. Вот — визг трагедии любовной Несчастный высек на стенах: «Наташка — сука!» он взорвался, Но этой девки телефон Закрашен чёрным оказался… Любовник нет, не отомщён… А мы идём среди сугробов, Подросток, трое мужиков, Бетонных посреди чертогов Советский отдых был здоров. Пловчиха в воду прыгнуть тщится, Гребец занёс своё весло, Беседка над рекой лоснится, Беседку эко вознесло! Прохожие и наркоманы, Возможно, есть здесь и маньяк, В весенний день тупы и пьяны Здесь бродят люди кое-как…

* * *

Летал по небу пламенея Дракон из мяса и огня. И современники Кащея Смотрели в страхе на меня. Я, помню, сверху с визгом падал, Я, помню, разрывал их вдоль И становились они падаль, А я — мистический король! Невесту взбрасывал на шею, Она держалась за меня, И мчал её, как я умею, ― Дракон из мяса и огня. Созвездья, свечек огоньками Планеты с жёсткими боками И Боги, слабые как моль, Я ей показывал, король. Потом в вонючую пещеру Её затаскивал и пил, Как подобает кавалеру Её любовью изводил. И чахла девушка простая, И умирала от любви, Мне волосы перебирая Мои мне рыжие, в крови…

* * *

Шесть градусов. Снег грязный и дырявый. Пришла в Москву прогорклая весна. Все девочки пригожи и кудрявы, А мальчики лишились напрочь сна. Придти в кафе, спросить два пальца виски, Затем идти, ступая в воду луж… Вы говорите, леди, по-английски? I do speak English, have no problem, уж… Так встретились на полотне бульвара, От воздуха кружилась голова, Сама собой образовалась пара, Когда звучат английские слова. Вы не боитесь, леди, привидений? Я их боюсь, how terrible they are! И от её столь сладких ударений Как жёлтый шар взорвался весь бульвар!

* * *

Пожилые джентельмены Очень часто крепко дружат Фауст, лифты бдит в три смены, Мефистофель-с, в морге служат. Ходят в гости. Друг для друга Карты вечером тасуют. Лифтов нелегка обслуга, В морге тоже не ликуют… Параллельно этой паре Пара девок есть нахальных, Девки грязные в угаре Под парами шуток сальных С Поварской и на Тверскую На ночных автомобилях Ездят, спелые, вкрутую, В модных платьях и на шпилях. Жизнь свою пренебрегают, В клубе «Dolls» трясут телами, Мефис с Фаустом зевают И качают головами… Девки-девки, что Вам надо? Что Вы мчитесь по столице? Выпить ярость винограда Как разбуженные птицы… Вот уселись в лифт телами, Крепко пахнут, словно звери, Девки, я прощаюсь с Вами, Затворились Ваши двери… Лифта тросы разорвались, Девки с грохотом убились, Фауст с Тофелем смеялись, Шнапсу вечером напились…

Девочка-лайка

(еврейский мотив)

Тумбола-тумбола, девочка-лайка В Питере мокром на свете жила, Девка еврейка, а не малайка ― Это меняет нам в корне дела… Тумбола-тумбола, чёрные косы, Белые груди и глаз голубой. И офицеры и даже матросы ― Евке годился бродяга любой. Тумбола-тумбола, девочка-лайка, Нос удлинённый и глаз голубой. Ева жила как портовая чайка, Фото её увозили с собой. Тумбола-тумбола, время проходит И пароходами Питер шумит, Царь Николашка с престола нисходит И в революцию Евка бежит. Тумбола-тумбола, красногвардейцы. Немцы. Царицыно, тиф, мармелад. Артиллеристы (тогда — батарейцы), В плен к казакам попадает отряд. Евка стоит, гимнастерка свисает, Стрижена тифом кругла голова. Каждый казак эту девку желает, Евка пропала как в поле трава… Тумбола-тумбола, есть на Урале Там Алапаевск, — смешной городок. Евку из Питера там закопали, Девочку-лайку военных дорог… Снег намечается. Жёлтое небо, Жизнь есть мучительный странный процесс Тумбола-тумбола, дайте мне хлеба, Ведь не могу же я хлебушки без… Тумбола-тумбола, жизнь отшумела, И для меня её вывод таков: Девку снасильничать — плёвое дело, Девку родить — это куча делов…

* * *

Ночного клуба жар воскресный, Призыв красавицы телесный, Земной и страстный идеал… Тебя, набухшую, желал В апреле ночью, в полвторого, Ты впрямь по-русски ни полслова, А я, — язык твой изучал.

……………………………………………

Позднее. Через двадцать лет Ты будешь черствая как булка, Я буду — высохший скелет. Но эта страстная прогулка, Когда ты — внучка, а я дед, И хоть зови меня Ахмет, О моя тесная, ты втулка! Кавказский знойный темперамент Мне осетином-предком дан, Не скромный севера регламент, Но знойный горный драбадан! Я Вас держал за Ваши груди И думал: «Я — Сарданапал!» И преступленье продолжал… По молодости все блудили, Преступно ль в старости блудить? Взрывать десятками Бастилий, Через туннели проходить..? Моя ты сладостная сучка! За что мне это дадено! Топчу тебя, моя колючка Как будто в день Бородино…

* * *

Мальчик с сумою, с краюхою хлеба Тихо идёт один. Сверху безвольное русское небо Всё в облаках морщин. Нет на пейзаже других нам точек, Движущихся по прямой. Вверх простирается бледный лесочек Белых берёз и кривой Сосен несчастных массив рахитичный… Мальчик идёт сутул, Из-за ближайших холмов трагичный Ветер завыл и задул… Вряд ли дойдёт этот путник до дому — Против него восстал Ветер судьбы. И природу к погрому, К буре большой призвал. Так ведь и мы, пригибаясь к пространству, Мрачно бредём домой… Дай я тебя укушу, и к пьянству Быстро склоню, друг мой!

* * *

Не из каприза, — часть работы — За мною следуют в авто Похабных лиц мордовороты, О, опера, менты, сексоты, Да мало ли сидит там кто… По Петербургу мы петляем… Они петляют «Волге» вслед, Их номера мы помечаем, Себе в блокнот, и в «Буквоед». Стихи читать я еду прямо, Но на «Восстании», гляжу, — О мама, мама, моя мама, Войска приехали, bonjour! Bonjour, менты! Привет, ОМОНы И патрули из ДПС, «Газели», «Форды» и «газоны», Менты с погонами и без! Стихи поэт читать явился, Однако, чтобы не скучал, К нему вдруг присоединился Ментов собрался здесь кагал. О город всадника с «Авророй», Ты город, взял и не сплошал, Ментов упитанною сворой Надысь Лимонова встречал!

Отец

Вставал в ночи, писал листовку, Статью затем ещё писал, Глядел на диск, — луны подковку Как он бледнел, и белым стал. Курил бесстрастно сигариллу, Налил себе стакан вина, Увидел во дворе Годзиллу, Как кралась меж домов она… Подумал позвонить подруге, Рука ласкала телефон За несомненные заслуги: За сиськи, за глубокий стон… Но передумал на рассвете, Когда пришли на ум: Богдан, И Сашка, его чудо-дети… И стал он весел, как Тарзан!

Триколор

Звенит золотое под чёрным И чёрное свежей землёй Наваливается упорно На саван врага ледяной. Там «Ра» египтянское просто От «Радости» произошло И южного солнца короста Горит всем державам на зло. Иль мёд на земле разлили, Какой чернозём богатый! На белом белье сложили, Три слоя парят, крылаты! Там чёрное — радостный траур Предвестия новых побед И в самой далёкой из аур, Возрадуйся, о русский дед!

Герои Интеллигенции

Они хоронят своих мертвецов, Выхваляя их до небес! Каждый банальный актёр Сморчков Становится Геркулес. Сотню картин он отметил собой, Играл, не жалея сил, Такой выдающийся, хоть голубой, — Реальных мужчин лепил. Десятки расстроенных голосов, Скрипит об усопших эфир, Их — этих наших «героев снов» Всяк просмотрел до дыр. Однако по сути, товарищ мужик! Верь, эти все из кино, — Намного плоше друзей твоих С которыми ты заодно…

Джон из ЦРУ

Сотрудники рослые ЦРУ В горах наживают подагру, Они покупают вождей в жару За доллары и за «виагру»… Сотрудник встаёт, кофе пьёт, он лыс, В окне глинобитные здания. В зиндан направляется, там средь крыс Талибы ждут наказания. Страницами букв шелестит допрос: Война, чистоган, страдания. Шпион измождён, он побит, зарос И вот подписал признание… Под вечер сотрудник, надев очки, Читает, согнувши стан, Немного есть виски, а девочки? Ну, это Афганистан! Заходит товарищ к нему: «Хай, Джон! Поедим ли на охоту?» Нет, он не поедет, поскольку он В зиндан обещал в субботу. Ты будешь работать с талибом, Джон? Я буду работать, Билл, А чтобы мне отвечал бы он, Я сыворотку сварил… Киплинг лежит на столе раскрыт, В кружке свернулся чай, Под потолком на обоях сидит Тарантул, как бы невзначай… Дрожит от зноя Афганистан, Читает Киплинга Джон, Обама стал его капитан И курсом доволен он…

* * *

Железные яблони в белом цвету… Сквозь их аллюминиевую наготу Я выхожу, седой злодей, Полный страшных идей… Я человека вижу как плод. Я вижу его как аппарат. У человека душа и живот Через матриархат и патриархат. Сквозь аллюминиевую наготу Железных яблонь в белом цвету Я уже выходил, молодой лейтенант, Солнцу и свету курсант… Я не бамбук и ты не гранит, Но каждого каждый разит И если нет под рукой копья, То средством служит семья… Железные яблони в белом цвету Подходящие под широту… Меридианы, конечно не в счёт, Важны душа и живот…

* * *

Я проживаю мой календарь Как непреклонный звонарь, На колокольню пора чуть свет, Ты ведь звонарь, не дед. Девочку мягко схватив за бока Я услаждаю себя сквозь века Удом водя под её хребтом Чувствую мощным скотом… Я проживаю своё расписание То в удовольствие, то вдруг в страдание, Ходят как волны вокруг времена Вечная это война… В груды эфира втесняется грудь, Мне не хватает прожорливых рук, Ты, осьминогом стремительно будь, Ты, капитан удивительный Кук… Съели его по частям племена И доедают меня времена… Череп мой будет с надменной улыбкой Рот разевать, подпевая за скрипкой…

* * *

А гностики! А старые их пальцы, Скользящие, замедлив, под строкой Пергаментов листы заклеил кальций… Наг-Хаммади, писк комариный твой! В болотах возле Нила и в песках Там тени стариков длиннобородных Терзаются как узники в тисках От помыслов Великих благородных…

Лето 2009-го

Н.

И в жаркого лета дымящейся каше Я жил с малолетней студенткой Наташей, И в жаркого лета бульёне и супе Я мчался, — кентавр на наташином крупе… Какие все грустные наши дожди! Не жди эволюции, больше не жди, А только с расчёской, а только с пинцетом У зеркала сядь малолетним поэтом Наташа, и выщипай правую бровь. Такая она, эта сука, любовь! Вонючая, ломит и бёдра и таз От этих усилий, от этих проказ… И в жаркого лета, где простыни — плети, Запутались взрослые жаркие дети. Ну что, моя внучка, еще один раз? Подставь, благородная, маленький таз… Нам хватит вина и липучих колючек, Мы сплошь состоим из подобных липучек. Ещё одна богопротивная сцена: Я старый сатир, ты — малышка-сирена…

Деткам моим

Обо мне не надо плакать, Надо жить Придет папка, вашу мякоть Укусить… Зубом мага и злодея. Ус, оружье, портупея… Надо папку чтить, Слушать, и простить… Хотя есть у папки детки, Но все подружки, — малолетки, Это надо знать, И не порицать. Вашу мать любил он тоже, Вы ему всего дороже, Червячки любимые, Деточки родимые…

* * *

Кислое лето серого цвета, Клёны и липы и тополя, Пробки на набережной у Кремля, «Скорую помощь» зовут «карета». «Скорая помощь» ползёт мыча, Бедный больной на руках врача. А у медсестры никаких иллюзий. Сотни инсультов, ранений, контузий… И отравлений, и передоз… Сдохнет больной как сдыхает барбос, Перебегавший дорогу КамАЗу, Так как схватил он заразу…

Конец XXI века

На южном фронте без перемен, От Бухары не осталось стен, В чёрных руинах лежит Фергана, Большая была война. Акаций в кострах догорают стволы, Ветер швыряет пригоршни золы, Съеден горами лунный диск, Шакалов прекрасен визг. Несколько старых бредут солдат, Только бредут наугад, Их не послал никуда капитан, Эти спешат в капкан… Жёлтые жарят мясо враги. Энергетические круги Шубами страшными над врагами Вдруг разбухают сами. Есть человечину было табу, Только откуда же знать рабу, Что побеждённых солдат не едят. Жёлтых никто не учил ребят, Что одноногий солдат не еда. Век-то настал какой! Когда в Фергану пришли холода, Когда в Бухаре не живут стада, А хочется есть весной. Деревьев свежие лепестки Им не заменят мяса, Нескольких старых солдат куски Нож отделил от каркаса. Китаец жадный зачистил зуб На печень, её жуёт, Жир человечий стекает с губ Китайца туркменских рот…

На смерть Е. Сабурова

Несчастный друг! В «Ведомостях» Прочёл я твой некролог. Ты вкусно жил, но вот зачах, И был твой путь недолог. Поэт! И служащий! Министр! Вице-премьер однажды! Значительный экономист, Руководитель важный… Однако боевая смерть С клинком двуграноострым Вступилась за земную твердь «Да будет Крымом остров! И никаких таких мостов Над Керченским проливом!..» Корабль в одном из моих снов Зовут «Маунтоливом»…

На смерть Майкла Джексона

Надо ходить и бить в барабаны, Журчать из блестящих труб… Мундир Майкла Джексона… Леди Дианы, — Крупной блондинки круп… Восьмидесятые! Мы обогнали Ваш разношерстный кортеж! Леди Диану тоннелем убрали, Джексон ушёл несвеж… Больше таких годов не будет… Весело было…: базар! Больше по-детски восторг не разбудит Негр и перчатка пар…

Парашютисты

Переворот военный в Гондурасе, Как праздничны весёлые солдаты! И струны теребит на контрабасе В костюме черном негр на террасе, Трещат неподалеку автоматы. Столица и проснулась, но боится, На улицах отсутствуют мужчины, Исчезли также сестры и кузины, Но а старухой разве кто прельстится? Старухи демонстрируют морщины… Индейцы все надели свои перья, Индейцы агрессивны, и ершисты, Источники, достойные доверья, Распространяют слух из двери в дверья: «На город брошены парашютисты!» Вот почему индейцев бродит стая, Ведь командир Хуан-Армондо Беда По крови есть прямой потомок майя. Индейцы празднуют свою победу, Друг друга дружелюбно обнимая. С террасы негр, оставив контрабас, Жуёт маис и наблюдает город, А город еще утренний не порот Ещё не изнасилован как раз, Но вечером он будет взят за ворот, Ведь вечером парашютистов ждут Как ждали бы вторжения Атиллы Ужо парашютисты тем дадут. Кто населяет дорогие виллы, Их ждет вино, разврат и проститут…

Там в саду за рекой