Земные радости

— Я привез кое-какие любопытные корешки, — сообщил купец, когда гости осушили бокалы. — Заплатил за них золотом по их весу, поскольку был уверен, что такой человек, как вы, ваша светлость, заплатит за них гораздо больше.

— А что там? — осведомился граф.

Купец открыл деревянный ларец.

— Я старался, чтобы они не высохли и не потеряли свежесть. Прятал их от света, как советовал господин Традескант.

Он протянул горсть древесных изогнутых коричневых корешков, на них еще остались пыльные комочки земли. Граф осторожно взял их и передал садовнику.

— Корешки цветов необычайной красоты, — затараторил купец, уставившись на беспристрастное лицо Сесила. — Конечно, ваша светлость, корешки никогда не выглядят привлекательно. Но благодаря рукам вашего садовника превратятся в роскошные растения…

— А что напоминают сами цветы? — перебил Джон.

— Герань, но гораздо лучше, совершенно невероятные цветы, — нахваливал купец. — Листья пахнут, как у герани.

Сесил приподнял одну бровь и посмотрел на Джона. Тот еле заметно пожал плечами. Корешки действительно походили на корешки герани, но без листьев и цветов трудно было принять решение. Вопрос был в том, верить или нет продавцу.

— Что-нибудь еще? — поинтересовался граф.

— Вот это.

Купец вытащил со дна ларца небольшой джутовый мешочек и открыл его. Внутри находились толстенькие зеленые шары величиной с небольшое куриное яйцо, утыканные маленькими острыми колючками.

— Новый каштан, — заявил купец.

Очень осторожно он раскрыл одну из скорлупок и выдавил прямо в сложенные ковшиком ладони Джона маслянистый круглый красивый орех, покрытый светлыми и темными коричневыми разводами, как чалая лошадь в яблоках.

На верхушке ореха был более бледный серовато-коричневый круг. Джон поласкал пальцами влажную внутреннюю оболочку скорлупы и повернул сам каштан к свету, любуясь его глянцевой поверхностью. Блестел орех ярче, чем обычный каштан. Намного ярче, словно был из красного дерева. Восхитительный орех, потрясающая драгоценность среди орехов, коричневая теплая жемчужина.

— Где вы их взяли? — воскликнул Джон, не в силах удержать дрожь волнения в голосе.

— В Турции. — Купец улыбнулся. — Я видел дерево, на котором растут такие плоды.

— Их можно есть? — вмешался Сесил.

Продавец замялся на ту самую долю секунды, которая выдает ложь.

— Конечно, — кивнул он. — В конце концов, это всего лишь каштаны. И они очень сильное лекарство. Тот, кто мне их продал, говорил, что эти каштаны применяются для оздоровления запаленных лошадей. Они лечат у лошадей легкие, может, и у людей тоже.

— А листья такие же, как у наших каштанов? — допытывался Традескант.

— Больше, — заверил купец. — И более растопыренные. Деревья могучие, с круглыми стволами, и плоды более правильной формы по сравнению с нашими, как крупные шары на палке. Весной они покрываются белыми гроздьями из цветов размером с два ваших кулака. Белые цветки и их язычки усеяны розовыми пятнышками. — Продавец замолк на мгновение, ведь от его описания зависела цена, и быстро продолжил: — Как яблоневый цвет. Бело-розовые цветки, как на яблоне, но собранные в удивительной форме конуса.

Джон старался сохранять спокойствие.

— А деревья большие? Какой высоты?

Купец взмахнул рукой.

— Не такие громадные, как ель, но с раскидистыми кронами и высокие, как взрослый дуб.

— А древесина? — снова встрял Сесил, вспомнив о постоянной потребности нации в древесине для кораблестроения.

— Превосходная древесина, — тут же отозвался купец.

«Слишком быстро для правдивого ответа», — подумал граф.

— Если честно, я сам не видел, но меня уверяли, что древесина очень хорошая, — добавил продавец.

— Сколько их у вас? — спросил Джон, не сводя глаз с ларца и сжимая каштан в руке.

— Всего полдюжины, — елейно пропел купец. — Только шесть штук. Шесть на все королевство, только шесть за пределами Турции. Какие-то шесть каштанов на весь христианский мир. Для вас, ваша светлость, для вас, господин Традескант.

— Что-нибудь еще? — небрежно поинтересовался Сесил.

— Вот эти семена. — Купец показал мешочек, наполненный твердыми черными семенами. — От редких цветов.

— Каких цветов? — осведомился Джон.

Теплый гладкий каштан уютно уместился в его ладони. Он словно чувствовал заключенную внутри жизнь, как в свежеснесенном яйце.

— Редкой красоты, как лилии, — промолвил купец.

Традескант засомневался: лилии растут из луковиц, а не из семян. Его пальцы крепко сжались, он вдруг вообще засомневался в этом продавце. Однако красота ореха и надежды, которые он сулил, не могли обмануть.

— Сколько вы хотите за корешки, семена и орехи? — спросил Сесил.

Купец быстро перевел взгляд с господина на садовника и безошибочно прочитал на лице Традесканта бессловесное желание.

— Пятьдесят фунтов.

Граф поперхнулся.

— За горсточку деревяшек?

Улыбнувшись, купец кивнул в сторону Традесканта. Сесил проследил за его взглядом и невольно рассмеялся. Джон как зачарованный все поворачивал и поворачивал каштан в ладони, совершенно позабыв о собеседниках.

— Для садовника новое дерево — это бесценное сокровище, — сказал купец. — Совершенно новое, которое цветет как роза и становится таким же мощным, как дуб.

— Восемь фунтов сейчас и восемь, если деревья не погибнут, — резко произнес граф. — Можешь приехать ко мне следующей весной, и, если деревья примутся, я заплачу тебе остальное. Если через пять лет у меня будут красивые мощные растения с цветами как у яблони, тогда я заплачу еще восемь фунтов.

— Может, девять? — возразил купец.

— Не больше девяти. — Граф поднялся на ноги. — Девять сейчас, девять, если примутся, и девять через пять лет, если вырастут.

— Я отвезу все сразу в Теобальдс, — заявил Джон, выходя из транса.

Он еще сжимал в руке орех. Купец уложил корешки и семена обратно в ларец и передал Джону.

— Разве ты не женился недавно? — вдруг вспомнил граф.

— Супруга подождет, — отрезал Джон. — Надо проследить, чтобы все правильно посадили, чтобы верно ухаживали. Каштаны нужно сразу же посадить в теплую влажную почву, иначе… — Он замолчал и посмотрел на купца. — А как там зимой, холодно?

Продавец пожал плечами.

— Я бывал там только весной.

Сесил коротко рассмеялся и спустился по сходням на пирс. Садовник последовал за ним, но вдруг его осенила внезапная мысль, и он окликнул купца, оставшегося на корабле.

— А листья меняют цвет осенью? Или дерево зеленое круглый год?

— Понятия не имею. — Купец пожал плечами. — Я никогда там не был осенью. Да и какая разница? Вот вырастет, и сами увидите.

— Просто нужно знать, когда сажать! — с раздражением крикнул Джон. — Если дерево вечнозеленое, то сажать можно в любое время, но лучше летом. А если оно сбрасывает листья и семена зимой, то сажать нужно в холодную землю!

Купец покачал головой и захохотал.

— Спрошу, когда снова поеду в Турцию! Если эти семена не взойдут, то привезу еще! В следующий раз по двойной цене!

Сэр Роберт пошел прочь, спотыкаясь по булыжной мостовой, и Джон бросился его догонять.

— Тебе следует научиться быть хитрее, Традескант, — заметил Сесил. — Если ты собираешься путешествовать и закупать для меня, ты должен торговаться, скрывая свои желания. Твое лицо как открытая книга с кулинарными рецептами.

— Сожалею, милорд, но я не мог хранить безразличие.

— Ну тогда тебя все обманут — от Флашинга до Дрездена.

— Я научусь демонстрировать усталость от мира, — пообещал Джон. — Буду культивировать это качество. Стану таким же усталым и безразличным, как шотландец, которому дали слишком маленькую взятку.

Граф рассмеялся.

— Сядешь в мою лодку? Я еду в Уайтхолл, заодно перевезу тебя через реку.

На пирсе тихо покачивалась лодка графа, весла были подняты в салюте, яркие цвета ливрей гребцов отражались в чистой воде Темзы.

— Я поскачу в Теобальдс верхом, — сообщил Традескант. — И сразу высажу наши покупки.

— А потом возвращайся к жене, — посоветовал Сесил, спускаясь с пирса в лодку. — Возьми несколько дней и проведи их с супругой. Свой сад тоже нужно возделывать.

А в Меофеме Элизабет ждала Джона.

— Женат один день и уже исчез, — резко выговаривала ей мать. — Надеюсь, ты ничего такого не сделала, что ему не понравилось, Элизабет?

Девушка пригладила прядь волос, выбившуюся из-под чепца.

— Конечно же нет, — ровным голосом отозвалась она — Его вызвал сам граф. Вряд ли он мог послать в ответ известие, что не приедет!

— А как первая брачная ночь? — почти шепотом поинтересовалась Гертруда. — Ты не сможешь удержать его, если он решит, что поставленная задача не выполнена…

— Это понятно. Но он не собирается меня бросать. Его вызвал господин. Джон прислал мне записку из Лондона, он должен прибыть со дня на день.

— Простыни-то едва замараны, — с подозрением пробормотала Гертруда.

Элизабет вспыхнула. Она прибегла к хитрости, запятнав постельное белье клубничным джемом. По традиции простыни новобрачных вывешивались на подоконник для проветривания, и все соседи, да и вся деревня могли удостовериться в том, что брак состоялся и отныне нерасторжим. Даже люди социального положения Элизабет и Джона были не в силах избежать публичного обозрения.

— Вполне достаточно, — возразила Элизабет.

— Ну ладно!

Гертруда опустилась на жесткий стул и осмотрела маленькую гостиную.

— По крайней мере, он обеспечил тебя. И пока продолжает обеспечивать, думаю, особо скучать без него ты не будешь. Ты столько лет прожила старой девой!

— Джон будет меня обеспечивать, и он вернется, — спокойно ответила Элизабет. — Он поехал в Теобальдс с какими-то новыми растениями для графа. Но я ожидаю его со дня на день.

— Тебе надо было выбирать фермера. — Гертруда ехидно хихикнула. — Уж лучше муж, который пачкает землей пол в гостиной, чем муж, который исчезает утром после свадьбы.

— Лучше быть женой человека в фаворе у самого графа Сесила, чем бабой, которая, кроме своей деревни, ничего не видит и не хочет знать! — выпалила Элизабет.

— Ты меня имеешь в виду, дерзкая девчонка? — Гертруда вскочила на ноги. — Я не позволю тебе оскорблять меня. Я пожалуюсь твоему отчиму, ты еще пожалеешь о своей наглости. Он придет после обеда и объяснит тебе, что мы думаем о нахальных старых девах, на которых сегодня женятся, а завтра бросают. Да тебе повезет, если этот Джон вообще здесь появится. Ты еще будешь молить прощение у моего порога, еще поплачешь и попросишься обратно! Даже не сомневаюсь!

Элизабет уверенно прошагала к двери и распахнула ее.

— Я больше не девчонка, дерзкая или еще какая, — заявила она. — И ни ты, ни отчим не имеете права мною командовать. Я не обязана тебя слушаться, а отчима — тем более. Мой отец так не обращался бы со мной!

— Легко говорить! — воскликнула Гертруда. — Его здесь нет, он не может тебе возразить!

— Он бы и не возражал, — ответила Элизабет. — Он был как я. Верный. Мы храним верность любимым людям. Не перелетаем от одного к другому, как пьяная пчела.

Гертруда не могла снести этого намека на четыре замужества. Она подскочила к дверям и зашипела:

— Ну что ж, спасибо тебе, миссис Традескант. Я-то буду дома сидеть у камина с мужем, буду наслаждаться хорошей компанией и отличным настроением. Мы выпьем и повеселимся. И я лягу в теплую постель с мужчиной, который меня обожает. Уверена, ты мечтаешь о том же.

Элизабет подождала, пока мать не отойдет подальше, и захлопнула дверь с грохотом, слышным по всей улице, подчеркивая демонстративное неповиновение. Наконец стало окончательно ясно: Гертруда уже не вернется, чтобы оставить за собой последнее слово. Тогда Элизабет упала на колени на коврик у камина, уткнулась лицом в пустое сиденье мужниного кресла и зарыдала, вспоминая Джона.

АВГУСТ 1607 ГОДА

Традескант не приезжал до конца лета, не посылал за женой из Теобальдса и ни разу не написал ей, что задерживается. Он был целиком и полностью поглощен пересадками и уходом за самыми красивыми садами и парками в Англии. Сначала все его внимание было направлено на перепланировку регулярного сада. Оказалось, что нескончаемые изгибы шпалер гораздо труднее содержать в подстриженном виде, чем прямые линии, а на участках, замкнутых самшитовыми шпалерами, лаванда разрастается слишком буйно. И теперь всю эту растительность нужно было подстригать, убирая синие веточки, которые появлялись где-нибудь совершенно некстати, нарушая рисунок. Но зато Сесил согласился с тем, что мягкость форм и лазурные колоски лаванды добавили красоты в геометрию сада, и позволил Традесканту сажать промеж шпалер и другие кустарники.

Потом в жаркую погоду в мраморном храме зазеленели купальни, пришлось их осушать, отскребать солью, выполаскивать начисто и снова наполнять. Затем созрел урожай на огороде: клубника, малина, крыжовник, персики и абрикосы. Лишь когда поспела смородина и у Джона появилось свободное от работы время, он взял лошадь и отправился пыльными проселками в Кент.

В карман он положил два каштана из шести купленных у купца, еще сильнее сверкающих от того, что он постоянно их полировал. Два каштана Джон посадил в большие горшки и поставил в тенистое место в саду; каждый день он наливал немного воды в тарелку под горшком, тем самым заставляя корни расти вниз. Еще два каштана садовник держал в сетке, подвешенной в сарае повыше от крыс, чтобы орехи ощутили жар лета на своих блестящих спинках, прежде чем он посадит их в осеннюю землю, когда сорняков уже не будет, но до первых заморозков. Два ореха Традескант держал в безопасной темноте собственного кармана, собираясь посадить их весной, чтобы они почувствовали свежее тепло воздуха и влажное обилие весенней почвы, необходимые для быстрого роста. К тому же пока было неизвестно, в какое время года следует сажать эти растения. Джон понимал, что надо хранить орехи в каменном ларце, в темноте и прохладе на полу мраморной купальни, но не мог противостоять желанию постоянно трогать их гладкие округлые формы, запрятанные в кармашке жилета. Дюжину раз на дню его пальцы пробирались в маленький кармашек и ласкали каштаны, подобно тому, как заботливая наседка переворачивает драгоценные яйца.

Взобравшись на лошадь, Джон тщательно застегнул все пуговицы.