Закончена с жизнью Опасная схватка, Болезнь разрешилась, Прошла лихорадка, Зовут ее Жизнь, А она — лихорадка. Бессильность, недвижность Томят меня мало. Да, сил я лишился. Но мне полегчало — Да, я неподвижен, Но мне полегчало. Спокойно в постели Лежу распростертый, И всякий, кто взглянет, Подумает: мертвый. Он взглянет и вздрогнет И вымолвит: «Мертвый». Боренью, горенью, Страданью, стенанью Конец положило Одно содроганье — Ах, в сердце мучительное Содроганье! Болезнь — лихорадка, Головокруженье — Прошли, миновало Души исступленье — Зовут его Жизнь, А оно — исступленье. Не ведал я в жизни Ужасней напасти, Чем жажда в волнах Иссушающей страсти, Средь мутной реки Богом проклятой страсти, Но влагой иной Я спасен от напасти: Пробился к губам В колыбельном покое Источник, таящийся Здесь, под землею, От вас в двух шагах, У меня под землею. Вотще о моем Не скорбите уделе, Что сплю я во мраке На тесной постели, О, не зарекайтесь От этой постели! Для сна не бывало Прекрасней постели. Душа моя в ней Забывает о грозах, Светлеет И не сожалеет о розах, О трепете страсти, О миртах и розах: В блаженном безмолвии После развязки Над нею склонились Анютины глазки, Святой розмарин И анютины глазки, Девичья невинность, Анютины глазки. Душа отдыхает, Купаясь в тумане Мечтаний о верной Пленительной Анни, И тонет в струящихся Локонах Анни. Познал я объятий Восторг нестерпимый И тихо уснул На груди у любимой — И день мой померк На груди у любимой. Она меня теплым Покровом укрыла И ангелов рая О мире молила, О благе моем Их царицу молила. И вот я спокойно Лежу распростертый (В любви я забылся!) — Вы скажете: мертвый? Но как я спокойно Лежу распростертый (И грежу об Анни!) — Вы скажете: мертвый? Вы взглянете, вздрогнете, Скажете: мертвый! Но ярче всех ярких Светил в мирозданье Зажглось мое сердце Сиянием Анни, Его озаряет Любовь моей Анни, И память о свете В очах моей Анни. ЭЛЬДОРАДО[101]
Весел и смел Ездок летел И день, и ночь. Был рад он… Конь мой, лети! Надо найти Дорогу в Эльдорадо. Но без дорог Он изнемог — Былая где отрада? Он был везде, Но все ж нигде Не встретил Эльдорадо. Вдруг перед ним Старым, седым Виденье с тусклым взглядом. «Призрак, куда Ехать, когда Задумал в Эльдорадо?» — «Выше озер У лунных гор, И ниже Смерти сада Гони, гони Коня сквозь дни Увидеть Эльдорадо». ЭЛЬДОРАДО[102]
Средь гор и долин Спешил паладин, Ни солнце, ни тень не преграда. И юн, и удал, Он с песней искал Таинственный край Эльдорадо. Но тенью легла На складки чела Немых расстояний преграда. Он в дальних краях Ослаб и одрях, Покуда искал Эльдорадо. У сумрачных скал Он тень повстречал: «О тень, всем надеждам преграда, Поведай ты мне, В какой стороне Смогу я найти Эльдорадо?» «Ищи за несметным сонмом планет. Ни в чем я тебе не преграда. Спускайся скорей В долину теней, И там ты найдешь Эльдорадо!» ЭЛЬДОРАДО[103]
Надев перевязь И не боясь Ни зноя, ни стужи, ни града, Весел и смел, Шел рыцарь и пел В поисках Эльдорадо. Но вот уж видна В волосах седина, Сердце песням больше не радо: Хоть земля велика — Нет на ней уголка, Похожего на Эльдорадо. Устал он идти, Но раз на пути Заметил тень странника рядом И решился спросить: «Где может быть Чудесный край Эльдорадо?» «Ночью и днем, Млечным Путем, За кущи Райского сада Держи свой путь, — Ну, и стоек будь, Если ищешь ты Эльдорадо». ЭЛЬДОРАДО[104]
С песней в устах, Отринув страх, В палящий зной, в прохладу — Всегда в седле, По всей земле Рыцарь искал Эльдорадо. Где юный жар? Он грустен и стар, Легла на грудь прохлада: Искал он везде, Но нет нигде, Нет и подобья Эльдорадо. Встала пред ним Тень-пилигрим. Смертным повеяло хладом. «Тень, отвечай: Где этот край, Край золотой Эльдорадо?» «Мчи грядою Лунных гор, Мчи Долиной Тьмы и Хлада, — Молвит Тень, — Мчи ночь и день, Если ищешь Эльдорадо». ЭЛЬДОРАДО[105]
Ночью и днем На коне лихом, Сверкая парчой наряда, Рыцарь скакал И с песней искал Волшебный край Эльдорадо. Но стал он сед Под ношею лет, Душа преисполнилась хлада: Нигде он не мог Найти уголок, Похожий на Эльдорадо. И в последний свой день Он скиталицу-тень Спросил, не сводя с нее взгляда: «О тень, отвечай: Где сыщется край, Чудесный край Эльдорадо?» «По гребням узор — ных лунных гор, Долиною мертвенной ада Скачи через тьму, — Был ответ ему, — Если хочешь найти Эльдорадо!» СОНЕТ К МОЕЙ МАТЕРИ[106]
Постигнув, что не только человек — Но ангелы — из всех благословений, Способных нежность выразить навек, Не отыскали имени блаженней, Я «матерью» назвал тебя, и ты Вошла мне в сердце самою родною И стала жить в нем — в доме пустоты, Покинутом покойною женою. Мою родную мать (по ком я тоже Скорблю) ты материнством превзошла: Жизнь дорога — Виргиния дороже, Ты, дав ей жизнь, мне этим жизнь дала; Отныне же, когда ее не стало, И для меня небытие настало. АННАБЕЛЬ-ЛИ[107]
Многие, многие годы назад, У моря родной мне земли, Жила одна девушка, звали ее Красавицей Аннабель-Ли, И, кроме любви, ни о чем И думать мы с ней не могли. Оба мы были простыми детьми, Детьми той приморской земли; Но выше земной была эта любовь, Любовь к моей Аннабель-Ли, — Настолько, что даже завидовать ей И ангелы в небе могли! Многие, многие годы назад Осенние тучи пришли, И ветром холодным убили они Красавицу Аннабель-Ли. Родные зарыли в могилу ее У моря родной ей земли. Знаю — завидовать нашей любви И ангелы в небе могли! И вот где причина (про то говорят Все люди приморской земли), Что ветер осенний унес от меня Красавицу Аннабель-Ли. Да, наша любовь была выше земной! Ни взрослые так полюбить не могли, Ни мудрые так не могли, — И кто разлучит ее душу со мной? Ни ангелы неба, ни духи земли — Не в силах никто меня с ней разлучить С любимой Аннабель-Ли! Мне при свете луны в душу крадутся сны О красавице Аннабель-Ли; И в мерцаньи ночей вижу свет я очей Дорогой моей Аннабель-Ли… Я расстаться с моей дорогой не могу И всю ночь провожу на морском берегу, На могиле родной мне земли, Возле Аннабель-Ли. АННАБЕЛЬ ЛИ[108]
Это было давно, было очень давно — В королевстве приморской земли. Молодая там радость жила, Ее звали Аннабель Ли. Я любил ее, а она меня — Как любить только мы могли. Были детьми — и я, и она — В старом замке приморской земли. И любовь была красотой любви Для меня и Аннабель Ли. О подобной любви одни в небесах Ангелы знать могли. За это тогда — далеко, давно — В старом замке приморской земли, Из-за тучи злой налетевший вихрь Убил мою Аннабель Ли. В замок торжественно люди вошли, Любимую мной унесли В пустой, глухой и безмолвный склеп, В старом замке приморской земли. Лишь ангелы в страшной зависти к нам О мести решить могли — Да, волею их (и то знают все В королевстве приморской земли) Из-за туч ночных налетевший вихрь Смертью сразил мою Аннабель Ли. Но ведь наша любовь выше тайн и чудес — Как мы, полюбить не могли Другие в пределах земли — И ангелов сонмы на выси небес, Как и демоны в недрах земли, Бессильны могильной плитою отнять От меня мою Аннабель Ли. Когда светит луна, вся душа предана Снам о сладостной Аннабель Ли. Когда звезды встают, надо мною цветут Глаза радостной Аннабель Ли. Вместе с ней мы одни — сквозь все ночи и дни — С дорогой и любимой невестой одни Под тяжелым настилом земли Там, в могиле приморской земли. АННАБЕЛЬ ЛИ[109]
С тех пор пролетели года и года; У моря, где край земли, Вы, может быть, девушку знали тогда По имени Аннабель Ли, Друг другу сердца отдав навсегда, Мы расстаться на миг не могли. Мы были, как дети, она и я, У моря, где край земли, В то давнее, давнее время, когда Жила здесь Аннабель Ли, И ангелы неба смотреть на нас Без зависти не могли. И вот почему из тучи тогда, У моря, где край земли, Ветер холодный смертью дохнул На прекрасную Аннабель Ли. И богатый сородич пришел за ней, И ее схоронили вдали, В пышной гробнице ее схоронили, У моря, где край земли. Да! Ангелы неба смотреть на нас Без зависти не могли — И вот (все это знали тогда У моря, где край земли) Ветер дунул из туч ночных, Сгубил и убил Аннабель Ли. Но самые мудрые никогда Любить так, как мы, не могли, Сильнее любить не могли. И ангелы неба не смели тогда И демоны недр земли Разделить, разлучить душу мою И душу Аннабель Ли. И сиянье луны навевает мне сны О прекрасной Аннабель Ли. Если всходит звезда, в ней мерцает всегда Взор прекрасной Аннабель Ли. Бьет ночной прибой — и я рядом с тобой, С моей душой и женой дорогой, — Там, в гробнице, где край земли, Там, у моря, где край земли! ЭННАБЕЛ ЛИ[110]
Это было давно, очень, очень давно, В королевстве у края земли, Где любимая мною дева жила, — Назову ее Эннабел Ли; Я любил ее, а она меня, Как любить мы только могли. Я был дитя и она дитя В королевстве у края земли, Но любовь была больше, чем просто любовь Для меня и для Эннабел Ли — Такой любви серафимы небес Не завидовать не могли. И вот потому много лет назад В королевстве у края земли Из-за тучи безжалостный ветер подул И убил мою Эннабел Ли, И знатные родичи милой моей Ее от меня унесли И сокрыли в склепе на бреге морском В королевстве у края земли. Сами ангелы, счастья такого не знав, Не завидовать нам не могли, — И вот потому (как ведомо всем В королевстве у края земли) Из-за тучи слетевший ветер ночной Застудил и сгубил мою Эннабел Ли. Но наша любовь сильнее любви Тех, что жить дольше нас могли, Тех, что знать больше нас могли, И ни горные ангелы в высях небес, Ни демоны в недрах земли Не в силах душу мою разлучить С душой моей Эннабел Ли. Ведь коль светит луна, то приносит она Мечтанья об Эннабел Ли; Если звезды горят — вижу радостный взгляд Прекраснейшей Эннабел Ли; Много, много ночей там покоюсь я с ней, С дорогой и любимой невестой моей — В темном склепе у края земли, Где волна бьет о кромку земли. О, TEMPORA! O, MORES![111]
О времена! О нравы! Видеть грустно, Как все вокруг нелепо и безвкусно. О нравах, о приличиях смешно И говорить — приличий нет давно! Что ж до времен, то каждому известно: О «старых добрых временах» нелестно Толкует современный человек И хвалит — деградировавший век! Сидел я долго, голову ломая (Ах, янки, до чего у вас прямая Манера выражаться!), я не знал, Какой избрать зачин, какой финал? Пустить слезу, как Гераклит Эфесский В душещипательной плаксивой пьеске? Или за едким Демокритом вслед Швырнуть, расхохотавшись, книгу лет, Затрепанную, как учебник в школе, И крикнуть: «К дьяволу! Не все равно ли?» Предмет мой, надо знать, имеет вес, Не дай Господь, займется им Конгресс! Дебаты будут длиться две недели: Мы обе стороны во всяком деле Должны заслушать, соблюдая закон, У Боба восемь таковых сторон! Возьмусь я, посмеявшись иль поплакав, Вердикт присяжных будет одинаков. Пока мне лесть и злость не по плечу, Обняв обоих греков, — поворчу. — На что же будешь ты ворчать, приятель? Героя притчи описать не кстати ль? — Ах, сэр, едва не ускользнула нить! Но, черт возьми, зачем народ дразнить? Зачем, раскланиваясь постоянно, По улицам гуляет обезьяна? Читатель, брань случайную прости! Давно ли шимпанзе у нас в чести? (О нет, мы главного не упустили, Быть нелогичными не в нашем стиле: Меняясь, как политик, на ходу, Я к правильному выводу приду!) Друзья, вы много ездили по свету, Я сам топтал порядком землю эту, Перевидал немало городов И клясться хоть на Библии готов, Что в общем (мы же на Конгресс не ропщем За аргументы, принятые в общем), Так вот, уютней в мире нет лагун, Где всякий расторопный попрыгун Коленца б мог выделывать лихие, Сновать, как рыба в собственной стихии. Иль, рулоны кружев подхватив, Скакать через прилавки под мотив Прославленных Вестри, а вечерами К обсчитанной галантерейно даме Лететь на бал и предлагать ей тур! Из выставляемых кандидатур Судьба всех милостивей к претенденту, Отмерившему вам тесьму и ленту. Не пренебрег и нашим городком Такой герой-любовник, — незнаком Я, к счастью, с ним, но видел эту прелесть: От корчей, от ужимок сводит челюсть! Его бегу (в душе я страшный трус) — Вдруг не сдержусь и прысну — вот конфуз! Безмерна власть его над женским полом: Кто ж, фраком опьянясь короткополым С раздвоенным, как у чижа, хвостом, Захочет на мужчин смотреть потом? А черный шелк цилиндра франтовского? — Он частью стал пейзажа городского. Ни дать, ни взять Адонис во плоти! — Воротнички, воздушные почти, А голос создан для небесных арий. Спор о наличьи разума у тварей, Неразрешимый философский спор Бесповоротно разрешен с тех пор, Как был рассмотрен новый наш знакомый: Мы данный факт считаем аксиомой. Нам Истина важней ученых смех! Вопроса нет, он мыслит. Только чем? Готов с любым философом правдивым Я голову ломать над этим дивом. Философ, ты не понял ничего — Упрятан в пятку разум у него! Подумаю — душа уходит в пятки! Не приведи Господь сыграть с ним в прятки: Как пнет для правоты моих же слов! Я перед величайшим из ослов, Как зеркало, стихи раскрою эти, И дабы в недвусмысленном портрете Себя узнал тупица из тупиц, Внизу проставлю имя: Роберт Питтс. МАРГАРЕТ[112]
Что побудило, Маргарет, тебя Отречься от служенья Красоте? Источник чистой мудрости презреть, Поэзию оставить ради скверны? Писать — нелепость? Рифмовать — абсурд? Что ж, я не буду. Ежели писать — Удел людей, молчать — удел богов. ОКТАВИИ[113]
Когда друзей веселых круг Веселье и вино венчали, Тебя, единственный мой друг, Не мог я позабыть в печали, Я сердцем был с тобой. Октавия, не обкради Едва утешенное сердце! — Пусть разрывается в груди Надежда жить тобой! ОДИН[114]
Иначе, чем другие дети, Я чувствовал и все на свете, Хотя совсем еще был мал, По-своему воспринимал. Мне даже душу омрачали Иные думы и печали, Ни чувств, ни мыслей дорогих Не занимал я у других. То, чем я жил, ценил не каждый. Всегда один. И вот однажды Из тайников добра и зла Природа тайну извлекла, — Из грядущих дней безумных, Из камней на речках шумных, Из сиянья над сквозной Предосенней желтизной, Из раскатов бури гневной, Из лазури в час полдневный, Где, тускла и тяжела, Туча с запада плыла, Набухала, приближалась — В демона преображалась. АЙЗЕКУ ЛИ[115]
Добро свершилось или зло, Бог весть, но это ремесло Я посчитал своим уделом, Служа ему душой и телом. ЭЛИЗАБЕТ Р. ХЕРРИНГ[116]
Элизабет, коль первым имя это, Листая твой альбом, увидят там, Иной педант начнет корить поэта За сочиненье вирш по пустякам. А зря!.. Хотя и фокус строки эти, Бранить меня за них причины нет: Едва ли был когда-нибудь на свете Таких забав не любящий поэт. Размером трудным мысли излагает Художник не по прихоти своей — Ему игра созвучий помогает Раскрыть себя в творении полней. Раз у него есть дар, его работа Известным с детства правилом жива: «Не может в стих облечься то, чего ты Глубоко в сердце не обрел сперва». АКРОСТИХ[117]
Элизабет, не мучь меня напрасно: Любовь мою ты гонишь слишком страстно, Играя роль Ксантиппы по примеру. Забытой поэтессы, злой не в меру. Ах, не смотри так нежно, так влюбленно! — Боюсь я участи Эндимиона: Его Селена от любви лечила Так пылко, что от жизни отлучила. СТРОКИ ДЖОЗЕФУ ЛОККУ[118]
Когда его черт приберет? — Вошло у педанта в привычку Выскакивать вечно вперед На утреннюю перекличку. Он выше для тысяч людей, Чем однофамилец-философ: Тот — гений по части идей, А этот — по части доносов. ВСТУПЛЕНИЕ[119]
Покачивая головою, Маша крылами надо мною, В тени ветвей над озерцом, Поросшим тихим тростником, Как попугай, и день за днем, Романс учил меня азам. На мягких травах я лежал — И немладенческим глазам, Младенец верить начинал — И вслед за ним залепетал. Настало время — не для пенья. Миров кровавое кипенье, Тропически-кричащий свет На небе исполинских бед Взошел — и годы, как пустыни, Объял кромешный мрак гордыни — И только молнии зигзаг Терзал порой всеобщий мрак. Анакреоном упоен, Я пил вино и пел, как он, — И слышал Страсти холодок В согласии холодных строк; И — маг, алхимик, чародей — Он счастье делал все больней, Все невозможней, все желанней В реторте пламенных мечтаний, — И Меланхолию одну Я возлюбил в мою весну, Отверг Доступное и — вместо Покоя — впал в безумье жеста, Любовь — мой вечный идеал — С дыханьем Смерти повенчал; Рок, Время, Узы Гименея — Все пропасть между мной и ею. Но годы Кондорами в небе Кружили — и грозил полет Громами гулкими невзгод, — И мне глядеть не выпал жребий На безмятежный небосвод. И если на крылах Покоя Парит мгновение иное И рифмы с лирой перезвон Порой овладевает мною, Преступно было б — если б он Проникся краткой тишиною! Лишь ныне — для души простор: Пропала страсть, погас костер; Что было черным, стало серым; Конец и славе, и химерам! Бунтарь, я проклял тишину! Теперь безропотно усну. Я жаждал страсти понапрасну — Я успокоюсь и погасну, Избуду жизнь мою во сне; Не пир — похмелье любо мне. Но прокляты, обречены И безысходны сами сны. Лишь мимолетная пора Прикосновения пера К бумаге — в Завтра и Вчера Разнообразье вносит. Но И этого не суждено: Рисунок строк давно исчез — И лишь седобородый бес, На миг раскрыв тетрадку снов, Прочтет ее — и был таков. К***[120]
Ни приказать, ни воспретить Я сердцу твоему не в силах, Монарха выбрав одного Из тысячи монархов милых. У тихой пристани любви Приют нашли мы безопасный, Но неужели, добрый друг, На меньшее мы не согласны? Любовь без гибельных страстей, Привязанность, где чувство свято, Где пламя нежности мужской Хранимо преданностью брата. Мы будем счастливы вдвойне, Любви закон единовластный Душевной дружбой подкрепив, — На меньшее мы не согласны! НЕТ КОРОЛЕЙ
ГОСПОДНЕЙ ВЛАСТЬЮ[121]
Нет королей господней властью, Но Эллен исключенье, к счастью, — Служа такому королю, Я сами цепи полюблю! Из кости выстроен слоновой Престол, где правит деспот новый, И не осмелится порок Державный преступить порог. Ах, Эллен, за твои объятья Монаршью власть готов признать я, Бунтарский усмиряя нрав: Король не может быть не прав! СТАНСЫ[122]
Звеня пророческой строкой, Мой стих небесной сини просит: Здоровье, счастье и покой Тебе на крыльях он приносит. Перед тобою долгий век — Высоких радостей свидетель — Завидных дней забвенный бег, Где незабвенна добродетель. От скуки дольней охранит Скала небес твой путь счастливый, — Не разобьются о гранит Седого Времени приливы. Твой выбор будет прозорлив — Живи мечтами дорогими! — Чужую радость разделив, Своею поделись с другими. Столетьям мудрости живой Внимая с тонким наслажденьем, Смотри, чтоб ясный разум твой Не омрачился Заблужденьем. Лукавством тайным не греша, Вобрав величье всей вселенной, Скользит свободная душа Под знаком Мудрости нетленной. Веленьем неба и земли Так призван жить мыслитель гордый — От низменных страстей вдали, В мечтах упорный, в целях твердый. МИСС ЛУИЗЕ ОЛИВИИ ХАНТЕР[123]
Прочь бегу, но знаю: От себя бегу. Тщетно заклинаю: Отпустить слугу. Как в цепях, тоскую, Силу колдовскую Сбросить не могу. Так в древесной чаще Хитрая змея Чешуей блестящей Манит соловья. Над травой зеленой Кружит он, влюбленный, Смертью ослепленный, — Так погибну я. СТРОКИ В ЧЕСТЬ ЭЛЯ[124]
Янтарем наполни взбитым Запотелое стекло! — По неведомым орбитам Снова мысли повело. Разобрать причуды хмеля Я уже не в силах сам — За веселой кружкой эля Забываешь счет часам. КОММЕНТАРИИ
ЛИРИКА ЭДГАРА ПОВ ПЕРЕВОДАХ РУССКИХ ПОЭТОВТАМЕРЛАН
Поэма, в которой явственно ощущаются байроновские мотивы, опубликована в 1827 г., дав название первому сборнику Э. По. В том варианте она насчитывала 406 строк. Для второго сборника, вышедшего в 1829 году, автор сократил ее более чем в полтора раза.
Перевод И. Озеровой, датированный 1976 г., печатается по кн.: По Э. А. Стихотворения. М., Радуга, 1988.
ПЕСНЯ
Вошло в сборник «Тамерлан и другие стихотворения». Посвящено Саре Эльмире Ройстер — юношеской любви поэта.
Перевод Н. Вольпин выполнен для изд.: По Э. Избранные произведения в двух томах, т. I. М., Худ. лит-ра, 1972.
МЕЧТЫ
Впервые опубликовано в сб. «Аль-Аарааф: Тамерлан и малые стихотворения» (1829).
Перевод Ю. Корнеева сделан для сб.: По Э. Лирика. Л., Худ. лит-ра, 1976.
ДУХИ МЕРТВЫХ
Вошло в оба ранних сборника Э. По и затрагивает тему, важную для его творчества в целом. Крупнейший знаток наследия поэта Джон Ингрэм писал: «В одном из его стихотворений, «Духи мертвых», содержится прямое указание на присущую ему характерную черту, или всепоглощающую и всеподчиняющую владевшую им идею, что смерть отнюдь не всесильна, что способность к восприятию не гасится могилой, что мертвые не лишены полностью сознания и вовсе не равнодушны к дедам живых. Каждый, кто захочет по-настоящему постичь характер По, должен принять во внимание эту покрытую таинственностью манию, потому что она всегда преследовала его, наполняя его жизнь и произведения ужасом, которым был перегружен его мозг…» (Poems and Essays by Edgar Allan Рое, edited by John H. Ingram. Leipzig, Bernhard Tauchnitz, 1884, p. 12).
Перевод В. Топорова впервые опубликован в сб.: По Э. А. Стихотворения. М., Радуга, 1988.
ВЕЧЕРНЯЯ ЗВЕЗДА
Один из образцов ранней лирики Э. По. Вошло в первый сборник его стихотворений.
Перевод В. Бетаки сделан для двухтомника избранных произведений Э. По (1972).
Перевод Ю. Корнеева — для сб.: По Э. Лирика. Л., 1976.
МЕЧТА ВО СНЕ
В окончательном виде впервые опубликовано в посмертном издании собр. соч. Э. По. Частично написано в ранний период творчества. Другие варианты перевода названия: «Сон во сне» (К. Бальмонт, В. Брюсов), «Сновиденье в сновиденьи» (М. Квятковская).
Перевод В. Федорова печатается по кн.: По Э. Поэмы и стихотворения в переводах Вас. Федорова. М., Первина, 1923.
Перевод М. Квятковской — по кн.: По Э. Лирика. Л., 1976.
СТАНСЫ
Стихотворение опубликовано в 1827 г. Эпиграф взят из поэмы Байрона «Остров».
Общение с природой, по мнению Э. По, — одно из непременных условий человеческого счастья, что нашло отражение в его стихах, прозе и письмах. После прочтения новеллы «Поместье Арнгейм» Альбер Камю занес в свою записную книжку: «Эдгар По и четыре условия счастья: 1) Жизнь на свежем воздухе; 2) Сознание, что тебя любят; 3) Отказ от всякого честолюбия; 4) Созидание» (Камю А. Творчество и свобода. М., Радуга, 1990, с. 277).
Перевод Ю. Корнеева взят из сб.: По Э. Лирика. Л., 1976.
ГРЕЗА
Опубликовано в сб.: «Тамерлан и другие стихотворения».
Другой вариант перевода названия — «Сон» (В. Брюсов, Г. Кружков).
Перевод Эллиса (Л. Л. Кобылинского), сделанный с французского перевода Стефана Малларме, впервые напечатан в кн.: Вечера современной музыки. Первый камерный вечер. М., 1909.
Перевод Г. Кружкова взят из двухтомника Э. По 1972 г.
СЧАСТЛИВЕЙШИЙ ДЕНЬ
Вошло в сб.: «Тамерлан и другие стихотворения».
Перевод Е. Зета, выполненный с французского, был опубликован в кн.: Зет Е. Преимущественно современные французские лирики в биографиях и произведениях. М., 1895.
Перевод Т. Гнедич («Счастливый день! Счастливый час!») печатается по кн.: По Э. Лирика. Л., 1976.
ОЗЕРО
Одно из ранних стихотворений Э. По, было включено в его первый сборник. Перекликается с балладой Томаса Мура «Озеро Мрачной Топи» (1803).
Перевод Г. Бена взят из двухтомника Э. По 1972.
Перевод Ю. Корнеева — из кн.: По Э. Лирика. Л., 1976.
СОНЕТ К НАУКЕ
