Четыре жизни. 1. Ученик

1958 г. Томск. Первокурсники в студенческом общежитии. Справа Слава Зуев.

В Громышовке мы познакомились с одним из популярных самодельных алкогольных напитков, медовухой, брагой на отходах производства мёда. Каждый пасечник имеет свой рецепт, несколько раз приходилось угощаться, так как водитель любил «по пути» заезжать на пасеку, воспоминания только положительные. Медовуха — обманчивый напиток, пьётся легко. Хорошо принявши на грудь, ощущаешь ясную голову и непослушные ноги. Проспавшись, не чувствуешь похмельного синдрома. По-видимому, сказываются целебные свойства мёда.

Мы со Славой больше других были на работе и с хозяйкой не конфликтовали, но девушки не смогли наладить отношения. Тон задавали две однокурсницы, старавшиеся подчеркнуть собственное «аристократическое» происхождение и любившие «качать права». Однажды бабуля попросила девчат помочь копать картошку, те наотрез отказались. Хозяйка сделала просто, все наши вещи выкинула на улицу. Конец сентября, холодно, нас поселили в заброшенном доме с огромными щелями, бывшем детском садике (акцентирую внимание, так как через 30 лет Томский нефтехимический комбинат по заданию обкома КПСС на свои средства строил детский садик в Громышовке). Пошёл снег. Дров нет, как-то ночью утащили две охапки с поленницы бывшей хозяйки, такой шум поднялся, не приведи господь. Телогрейки практически не снимали, грелись, в основном, при перелопачивании «горящего» зерна на току и в амбарах. Вернулись в Томск 13 октября.

С общежитием на химфаке всегда «напряжёнка» (до 1962 г. химики жили на Ленина 68, в центре Томска напротив почтамта), но для всех шестерых ребят-первокурсников выделили отдельную комнату. До конца вместе доучились Эдик Антипенко, Валя Егоров, Женя Чернов и я.

Через некоторое время к первокурсникам подселили на раскладушке Юрия Захарова (4-й курс), будущего ректора Кемеровского университета. Оказался большой любитель ночи напролёт посвящать покеру. Ребята на 4-м курсе подобрались толковые, любили и пошутить.

Одна из шуток запомнилась скандальным разбором на факультетском комсомольском собрании весной 1959 г. Девушки с остервенением требовали исключить всех парней курса из комсомола, те вяло отбрыкивались, просили извинить. Еле-еле большинству «зрителей» с других курсов удалось ограничить наказание строгим выговором «с занесением». Шоу, думаю, осталось в памяти у всех студентов факультета.

Что произошло? Один из парней пожаловался сокурсницам, что на «военке» (университет готовил артиллеристов) они сломали сложный прибор «клиренс» и с них требуют оплатить его стоимость. Девушки решили помочь, сбросились и передали ребятам деньги, которые те немедленно пропили. Скандал разразился, когда сокурсницы случайно выяснили, что «клиренс» — один из терминов, используемых при подготовке артиллерийских стрельб.

Через год мне в качестве и.о. секретаря бюро ВЛКСМ факультета, пришлось смотреть в униженно-просящие лица и вносить изменения (снимать выговоры) в учётные комсомольские документы, чтобы не было помех толковым ребятам при получении дипломов и характеристик в аспирантуру.

Потекли студенческие будни. С началом учебных занятий почувствовал разницу ВУЗа и школы. Не было ежедневного спроса (много позже, работая доцентом, столкнулся с почти школьной системой обучения на первых курсах тюменского индустриального института), оказалось много свободного времени. Занятий на первом курсе почти не пропускал, многое казалось очень понятным.

Жизнь шла весело, на 1-м курсе у химиков популярно четырёхборье: шахматы, шашки, шашки (поддавки) и уголки. Часами играли на вылет. Отличный тренинг для головы. Позже о таких соревнованиях я никогда не слышал. Много играли в карты, простейшие варианты.

Холодным душем оказалась тройка при досрочной сдаче экзамена по математике в первую сессию. Лектор Василий Васильевич Черников (химики звали его Вась-Вась) предложил мне прийти сдавать с группой, но куда там. Стыдно возвращаться в общежитие (на нашем курсе это первый опыт досрочной сдачи экзамена), тем более что чемоданчик для поездки в Талды-Курган на каникулы был с собой. Кстати, Вась-Вась был своеобразным преподавателем. Лекцию заканчивал строго по звонку, мог и на середине предложения, а следующую лекцию начинал диктовать прямо от входной двери с того места, где закончил. Вась-Вась не стоял на месте, если не писал на доске, находился в постоянном движении наподобие маятника. На экзаменах ответы на поставленные изначально вопросы не слушал, студенты свободно списывали, за столом подсовывал всем одну и ту же практическую задачу. Неудов никогда не ставил, зато помню сессию, когда наша группа N881 в 25 человек пыталась взять один интеграл, в результате, 24 тройки и одна пятёрка. Так уж получилось, что все четыре экзамена по математике Вась-Вась меня «удовлетворил».

Первые зимние каникулы в январе 1959 г., кроме сдачи математики запомнились застольем в Талды-Кургане (родители опять поменяли место жительства, вернулись из Текели в областной центр). Вечером за ужином (дополнительно присутствуют две пары родственников) папа разливает своё вино. Одна рюмка, вторая и на третьей мама, округлив глаза: Эрвин, ты пьёшь? Ответить нечего.

Университет требовал другого уровня подготовки к занятиям, первый год приспособиться не мог. Умом понимал, что готовиться нужно с «карандашом в руках», но привычка к ориентации на хорошую память оказалась сильнее. выяснилось, память может подводить.

На первом курсе занятия начинались в 9 утра, а мы умудрялись вставать в 8.45 и успевать дойти от общежития до главного корпуса ТГУ. Когда сейчас я прохожу этим путём, вспоминаю древний уличный термометр по Реомюру, висевший на угловом здании мединститута. Мало кто понимал его показания, но по дороге в университет я пересчитывал их в градусы по Цельсию. Кстати, знание фактической температуры воздуха не уберегло нас от глубокого обморожения ушей и носа именно на этом маршруте, когда мы со Славой Зуевым торопились на первую лекцию.

Любил посещать лабораторные занятия (у химиков обычная продолжительность — 6–8 часов), здесь мы умудрялись заниматься интересными химическими опытами вне программы. Одна из многолетних забав химиков-первокурсников (ребят!) — изготовление взрывчатых капсул небольшой мощности с подбрасыванием их в университетские туалеты. Визг начальства, топанье ногами, безуспешный поиск персональных виновных с обещанием выгнать из университета, первокурсники «прижимали уши», через год новый набор химиков продолжал традицию.

Жили в студенчестве скромно, стипендия 220 руб. (до реформы 1961 г.), из дома присылали 300 руб. Второй семестр оказался без стипендии, из дома присылали 400 руб. Большинство сокурсников имели малообеспеченных родителей. Питались коммуной (10–15 человек), сбрасывались по 200 руб. в месяц. Типичное дневное меню. Утром: чай без сахара, хлеб, несколько конфет типа «подушечек». Обед: суп, чаще щи (на ведёрную кастрюлю 200–300 грамм мяса), компот. Ужин: огромная сковорода с рожками или жареная картошка, кисель. Питание скудное, но зато весь месяц обеспечен. Варили обед и ужин нанятые пожилые женщины из числа обслуживающего персонала. Стандартный состав коммуны — 1–2 парня, остальные девушки. Ребят обычно освобождали от регулярного дежурства, но поручали доставлять с базара картошку и утром бегать за свежим хлебом (основной продукт питания).

Сложности начинались в воскресенье, коммуна не работала, если нет денег, беда. Кто целый день валялся на кровати, кто где-то урывал (чаще у запасливых девушек) перекусить, кто просто гонял чай без сахара.

Моё типичное воскресное одноразовое питание: 4 стакана молока по 60 копеек и 6 пирожков с картошкой по 40 копеек в ближайшей забегаловке.

Я всю жизнь любил молоко, постоянно это подчёркивал и в очередное воскресенье ребята поймали на слове, что спокойно могу выпить три литра молока, не отрываясь. Поспорили. Собрались зрители, кто-то купил в общежитском буфете и принёс трёхлитровую банку молока, причем, слегка подкисшего. Нет бы, дать задний ход, благо есть основание. Но я упрямый, начинаю пить на глазах полутора десятков парней, опозорился, не смог допить, примерно, пол-литра. Нормальными словами ощущение подкисшего молока над заполненным до предела пищеводом выразить невозможно. Ни лечь, ни сесть — молоко стремится наружу. Память собственной глупости на всю жизнь.

Химфак университета малочисленный (250 студентов), но хорошо организован. Ряд профессоров мирового уровня: Александр Павлович Бунтин (ректор университета, завкафедрой неорганической химии, сдал ему на «хорошо» первый студенческий экзамен), Борис Владимирович Тронов (в будущем мой научный руководитель), Виктор Васильевич Серебренников (крупнейший авторитет в области редкоземельных элементов). Выросли в мировых научных светил и крупнейших руководителей в то время доценты на кафедре Бунтина Владимир Васильевич Болдырев, Геннадий Викторович Сакович.

Бунтин олицетворял собой эталон настоящего профессора (в восприятии первокурсника из глухой провинции): седина, живот, хромовые сапоги, уверенная походка… Среди студентов из поколения в поколение ходила легенда, что нельзя на экзамене ссылаться как на источник знаний по неорганической химии на учебник Некрасова, так как Некрасов только раз в тексте упомянул Бунтина, причём мелким шрифтом. Сохранилась в памяти и манера Бунтина проводить предэкзаменационные консультации. Сначала убедится, что все присутствуют. Вопросы? Нет вопросов? А зачем пришли? Дальше начинается «лирика». Бунтин: «Чем Вы занимаетесь в свободное время? А я рисую. Берёзы! Шишкин схитрил, он всё сосны рисовал, а их рисовать легче…» Много лет эти эпизоды рассказывались со смехом, а сейчас не смешно.

В описываемый период престиж химии стоял высоко, может быть, уступал только радиофизикам и ядерщикам, в конкурсе участвовали сильные абитуриенты, сам конкурс проходил очень жёстко, большинство производственников отсеивались на вступительных экзаменах. Учился курс хорошо. Не более десяти первокурсников оказались слабее основной группы, часть из них отсеялась на первых курсах, часть «доспотыкалась» через академические отпуска и закончила обучение позже.

Общественная жизнь на факультете бурлила (скорей, фонтанировала). Много лет я периодически задумывался над этим явлением. Почему подобной активности молодёжи не видел, будучи преподавателем институтов в Барнауле и Тюмени, наблюдая образованных девушек и юношей на Томском нефтехимическом комбинате? Что это было? Аура хорошего университета? Влияние политической оттепели? Или неадекватное восприятие юного провинциала?

В художественной самодеятельности, спорте, комсомольской деятельности задействованы все студенты, причём многие умудряются совмещать тренировки, репетиции, работу в народной дружине, заседания комсомольского актива…

Среди первых членов знаменитой капеллы Томского университета большая группа химиков, в том числе мои сокурсницы Валя Занина, Эмма Ефимова, Света Финогенова… Были и танцоры университетского уровня (Софья Даутова…).

Помню, как на праздничном вечере нескольких факультетов в филармонии (ныне органный зал) вышел на сцену в спортивном костюме читать «Хлестакова». Сейчас мне кажется, что это было убого, но хлопали… Дважды принимал участие в конкурсе чтецов ТГУ. Существовал порядок: проводятся самостоятельные конкурсы художественной самодеятельности между факультетами по жанрам, 1–2 номера жанра рекомендуются в программу заключительного концерта ТГУ, традиционно проводившегося раз в год весной в драматическом театре Томска.

В молодости кумир — Аркадий Райкин, не понимал, что Райкин исполняет миниатюры, написанные талантливыми авторами, ни на афишах, ни по ходу концерта их не называли. Я несколько лет читал со сцены монолог современного Хлестакова, скопированный с записи выступления Райкина. Впервые задумался о роли автора текста, начав готовить монологи других современных гоголевских героев Манилова, Собакевича, Ноздрёва. Оказалось, автор — Владимир Поляков, позже уточнил, что Райкин много его миниатюр исполнял. Недавно услышал признание Михаила Жванецкого, что именно некорректное отношение великого эстрадного актёра к авторам исполняемых миниатюр стало причиной ухода Жванецкого из театра Райкина. Паразитирование на скрытых от общества талантах не красит актёра, даже великого.

Итак, сцена томского Дома учёных, 2-й курс, я читаю серию монологов Владимира Полякова. Знакомые студенты и преподаватели удивлялись, где я нашёл такие тексты. В библиотеке ТГУ. Очевидно, длинное выступление (минимум 40 минут) не могло попасть на заключительный концерт. В чём я сейчас убеждён, мне не хватало режиссёра, сложный прозаический юмористический текст требует чёткой расстановки интонаций, без помощников не обойтись. «Хлестакова» я обкатал в течение 2 лет в десятках выступлений, а вот с остальными современными гоголевскими героями сразу вышел на конкурс, оцениваемый компетентным высоко квалифицированным жюри. Оценка жюри мне осталась неизвестной, конкурс шёл несколько дней, присутствовал только в день выступления, но очки в копилку химического факультета я принёс. Конкурс стал прощальным в моей «карьере» чтеца, участника художественной самодеятельности.

В спортивном отношении химфак всегда в первой половине из десятка факультетов. Первый курс не испортил ситуации, Слава Зуев и Людмила Матросова сразу вышли в лидеры университета по бегу на средних дистанциях. Мужчин на факультете мало, мобилизованы все. Меня «бросили» на спортивную ходьбу. Понравилось. Призовых мест не занимал, но очков в факультетскую копилку приносил много. К сожалению, этот вид лёгкой атлетики очень зависит от качества судейства. Однажды сняли за переход на бег (трасса проходила по университетской роще). Усиленно тренировался и на следующих соревнованиях (5 км по дорожке стадиона «Труд») уверенно шёл в группе лидеров. Как же обидно, когда ближе к финишу отстававшие откровенно побежали, и никто их не снял с соревнований. Закончил 7-м из 13 участников, выступление оказалось для меня последним.

Весной 1959 г. организован первый легкоатлетический «матч гигантов» ХФ ТГУ ХТФ ТПИ (по аналогии с матчем СССР США). Численность химиков-политехников раза в 4 превышала нашу и особенно большой разрыв в численности ребят. Но первая победа в упорной борьбе досталась нам. На этих матчах я выступал в качестве фотокорреспондента, причём заранее согласовано количество очков за эту работу. Фоторепортажи на первом этаже главного корпуса университета привлекли общее внимание (не рисуюсь, горжусь).

Весной 1959 г. на общем комсомольском собрании избран членом факультетского бюро, причём по инициативе старшекурсников. Удивительна реакция зала (человек 200), когда назвали мою фамилию. Заставили встать, показаться, в зале вдруг раздался громкий одобрительный гул. Забыть подобное невозможно. Такая реакция была неожиданна и для меня, но вызвала резкое неприятие ряда сокурсниц. Выясняли, кто и как выдвигал кандидатуру (я и понятия не имел). Позже на курсовых собраниях неоднократно требовали объяснять, чем я в бюро занимаюсь. Пытаюсь вспомнить фамилии активисток, не могу. Да и чёрт с ними! Из таких активисток в нынешний век выходят феминистки.

Все студенческие годы не забывал о рыбалке. В мае 1959 ловил ельцов в устье Ушайки в центре Томска. Приходил утром, часов в 5 или раньше. Удовольствие, не передать. Тишина, восход солнца, там-сям на Томи и Ушайке плещется рыба, простая удочка, крючок, червячок. Ловил не много, 10–15 ельцов за рыбалку. Возвращался, когда ребята просыпались и собирались идти на занятия. Бросил утреннюю рыбалку, некому уловом заниматься в условиях студенческого быта. Сокурсницы игнорировали, сам я чистить рыбу не люблю, бытовых холодильников в общежитии не было.

Первый курс запомнился и душевными потрясениями, море впечатлений! 90 % окружения интеллектуально развитые молодые девушки и это хорошо, не нравится мне рекламируемый подход поэтической элиты: «мне бы вот ту сисястую, которая поглупей!» Классики давно расписали взаимоотношения полов и показали, в большинстве случаев выбирает партнёра женщина, хотя и не всегда это видно невооружённым глазом.

Внутренняя атмосфера небольшого общежития химиков почти семейная, все на глазах и «дурь каждого видна», проживающие не только хорошо знали друг друга, но и знали в лицо, иногда по именам, приходящих гостей, к девушкам толпами ходили политехники и курсанты артиллерийского училища. В те далёкие годы самым тяжёлым наказанием для студента было выселение из общежития, где в 4-хместных комнатах дружно проживали 8-10 человек, причём решение выносилось студсоветом, а в начале 21-го века обеспеченные студенты всякими путями пытаются избежать проживания в общежитии. У ребят-химиков проблемы с выбором подруги отсутствовали, потому и не припомню гостей-девушек, да и хозяйки общежития своих достойных парней старались на сторону не отпускать. Должен пояснить, на факультете из 10 % ребят половину составляли «чудики» по терминологии Шукшина. Один занимался только философией, другой только классической музыкой, хотя даже танцевать не умел, третий пришёл на факультет как имеющий трудовой стаж, после того как не поступил в духовную семинарию, четвёртый умный, но алкоголик, пятый отчаянный картёжник, шестого силой выгоняли в баню… Умные девушки старались от таких «чудиков» держаться подальше. Исторический факт, более или менее нормальных парней факультета «подбирали» свои девушки.

Быстро пробежали сентябрь, октябрь, ноябрь 1958 г., постепенно втягивался в ритм студенческой жизни и неожиданно (для себя и сокурсников) оказался под колпаком яркой третьекурсницы Людмилы Данской. Танцы в красном уголке и в коридорах общежития, походы на каток (в те годы под громкую музыку на стадионах «Труд» и «Динамо» вечерами катались тысячи томичей), приятное ощущение, что тебя выделяет старшекурсница. Типичный лох по нынешней терминологии. Лёгкий флирт в начальной стадии закончился мгновенно. Сокурсницы поймали Людмилу на воровстве и в течение суток выгнали из комсомола и университета. Кто бы мог подумать? Активный общественник в университете, поступала с серебряной медалью… Прошло полвека, сколько же раз я обманывался в людях в молодости, один насильник десятиклассник Кладько чего стоит, но так и не избавился от этого недостатка (доверчивость к людям недостаток?!) до сих пор.

Прошло не так много времени, образовался квартет одногруппников, мы со Славой Зуевым, Людмила Матросова и Зоя Скрипникова. Вчетвером готовились к экзаменам на берегах Томи, чаще на «прокатной» лодке переправлялись на левый берег, совмещали купание, загорание и штудирование лекций по истории КПСС. Запомнился инцидент, потрясший нашу маленькую компанию, когда я чуть не утонул, попав в сильное течение. Случайно спас катающийся на лодке посторонний парень.

Как-то незаметно разбились на пары, изначально мне больше нравилась Людмила (до сих пор помню её спокойную реакцию, когда, перепутав двери, заскочил в девичью комнату, сидит в комнате одна, полуодетая, в комбинации, увидела меня и… никакого типичного женского визга). Зоя считала иначе, тем более что Слава с Людмилой много вместе тренировались в легкоатлетической секции. Подтверждение популярной песни: «Мы выбираем, нас выбирают»…

Прогулки до утра, ночные купания…. Мы с Зоей превратились в неразлучную пару, она даже на футбол не хотела меня одного отпускать. Взял её как-то с собой, одного раза хватило, Зоя весь матч крутилась, смотрела не на футбольное поле, а на орущих что попало, мужиков, причём в большинстве выпивших. Кстати, в те годы женщин на футболе практически не было.

Заканчивалась сессия, предстояло расставание до осени, а я даже ни разу её не обнял. Зоя преподала урок, который не смогу забыть до конца жизни. Июньская короткая ночь перед рассветом, мы гуляем по тропинкам Лагерного сада (столетний парк на высоком берегу Томи, любимое место влюблённых студентов). «Ой! Ногу подвернула!» До скамейки метров пять. Подхватил её на руки, не ожидая такой лёгкости, понёс, сел, не спуская Зою с колен. А дальше первый поцелуй! «Поплыл»…. Захватило дыхание, обоюдная дрожь, никаких слов в промежутке. Передать словами сложно, достаточно сказать, что в последующей жизни ни разу подобных ощущений не испытывал, по крайней мере, не запомнил.

Ради Зои плюнул на летний колхоз (член бюро ВЛКСМ, схлопотал позже выговор), поехал провожать её до Новосибирска и дальше домой, на юг по Турксибу в Талды-Курган. При встрече Зои с родственниками на перроне она сделала вид, что вообще не знает меня. Это простить невозможно. Не было ни объяснений, ни истерик. Просто по приезду осенью в Томск я её «не заметил». Сокурсники не могли понять, что произошло. Ведь такая красивая любовь была! А была ли любовь? Похоже, нет, первый поцелуй для них оказался последним.

Но «тараканы в голове забегали», пытался осмыслить, что происходит при моих контактах с девушками. Или что-то с организмом не в порядке или любовь — выдумка литераторов. В последних классах школы переключал внимание с одной подруги на другую, разрывая отношения по пустякам. Плюс две неудачные истории на первом курсе. Много позже стало ясно, это был юношеский максималистский поиск настоящей любви.

Второй курс

История взаимоотношений с Зоей получила удивительное продолжение сразу по приезду с летних каникул. Моментально нашлась мне замена. Факультетский друг родом из Приморья Дубовенко Жорж (так в паспорте, позже на работе его звали Георгий Васильевич), узнав о разрыве, начал вытягивать подробности. Особенно удивил и навсегда запомнился вопрос, дрожит ли Зоя при поцелуе. А как иначе? Тогда я ещё не понимал, что с первым поцелуем мне просто повезло.

Томск. 1960 г. Целуется с телёнком Жорж Дубовенко. Задушевная беседа с Вадимом Дзюбачуком.

Жорж учился на два года старше, именно он на первом курсе знакомил меня с комнатой третьекурсниц, в которой произошла тягостная история с Людмилой Данской (кстати, вскоре я ушёл из их коммуны). С Жоржем жили в одной комнате, у нас всё было общее, даже деньги хранили вместе, рубашки по очереди носили. Вместе подрабатывали на хоздоговорных работах, правильней, я ему помогал. Сохранилась фотография, где мы с Жоржем играем в преферанс. Увидев моё нежелание продолжать отношения с Зоей, Жорж дотошно выяснял, насколько далеко зашли наши контакты. Убедившись, что кроме поцелуя ничего не было, Жорж приступил к активным действиям. Забавно наблюдать их отношения, здесь всё было не так, как у меня с Зоей. Жорж, как говорится, ползал перед ней «на цирлах». Она могла демонстративно публично унижать Жоржа, тот терпел. Сокурсники Жоржа посмеивались над такой любовью, тем не менее, они расписались. А наши с Жоржем отношения постепенно охлаждались, хотя моя личная жизнь тоже уверенно двигалась к женитьбе, видимо, нельзя забыть, что кто-то хорошо знакомый целовал раньше твою любимую. Жорж обиделся, что я не пришёл на регистрацию их брака, но не мог я, не мог. Жорж с Зоей работали вместе в Новосибирском академгородке, институте органической химии, в начале 70-х я посылал к ним из Тюмени для консультаций свою аспирантку Валю Нагарёву. У них двое детей. Позже супруги Дубовенко разошлись, Жорж с аспиранткой уехал в Иркутск. Новая семья не удалась. Жорж женился в третий раз, родился сын, наконец, посчитал себя счастливым. Умер в начале 90-х, подробностей не знаю. И было Жоржу чуть-чуть больше 50 лет. Зоя в 2007 г. проживала в Санкт-Петербурге.

2-й курс начался с сельхозработ в деревне Маложирово Асиновского района. Редкий случай, когда химики разных курсов работали вместе. Организована столовая под открытым небом с небольшим навесом над общим столом, повара — свои девушки. Более 70 человек расселено у местных жителей по 2–3 человека. Сопровождающего преподавателя нет, командует студентами факультетское комсомольское бюро.

1962 г. Томск. Однокурсник Эдик Антипенко, свидетель на свадьбе.

1989 г. Магадан. Маэстро эстрадной песни Вадим Козин и Эдик Антипенко.

Несколько воспоминаний. Мы с Димой Дзюбачуком (4-й курс) ездили грузчиками на ЗИС-5. В основном возили зерно, плицами с кучи (комбайн высыпал зерно прямо на землю, изредка подстилался брезент) загружали в кузов, также разгружали в зернохранилище. Оплата — мифические трудодни. Любимая работа перевозка в райцентр Асино льняного семени. Приёмщик семени немедленно платил наличными и шофёру и грузчикам. Мы с Димой получали по 30 рублей и сразу покупали пряники.

Дима учился вместе с Жоржем, переписывались с ним лет 15 после окончания университета. Дима — удивительно специфичный парень. Умный, но какой-то весь не складный. Сокурсниц «строил», любил покомандовать, однако ни с кем конкретно близок не был, даже избегал индивидуальных контактов с девушками. Похоже, Дима «комплексовал» из-за внешности (не нравилась ему своя грудная клетка), по-моему, выглядел нормально. Отличался Дима любовью к классической музыке, собирал пластинки, прижимался к радио при исполнении классики. Можете себе представить: студенческая комната, вечер, все 8 шумных жильцов на месте, Дима пытается слушать музыкальные изыски. В то же время он презирал музыку, которой увлекалась молодёжь конца 50-х, начала 60-х (рок, твист, Битлз), демонстративно не танцевал. Дима — один из «чудиков» химфака. Люди, знавшие Диму, не обижались на резкость его высказываний, зачастую в грубой форме.

Однажды Дима заставил хвататься за животы весь факультет. Дело было так. Дима в лаборатории дипломников (здесь же работают несколько сокурсниц) выполнял под вытяжкой какой-то эксперимент. Услышав, что открывается в лабораторию дверь, Дима не поворачиваясь: «Сука Троекуровская, закрой дверь!». Дверь закрылась снаружи, грохнул хохот. Оказывается, заходил доцент Иван Михайлович Бортовой, дипломный руководитель Димы.

Какой-то период Дима опекал меня и прикрывал от внимания назойливых старшекурсниц. Зная, что я собираю марки, Дима подарил набор старинных монет (сотни 2, не меньше), которые позже я бездарно растранжирил. С Димой я вёл изредка доверительные разговоры, в том числе касающиеся взаимодействия полов. Как-то задал я Диме вопрос, мучавший меня. Могут ли здоровые мужчина и женщина лежать в одной постели и не иметь половых контактов? Дима задумался, ответил «не знаю». Вспоминаешь себя в 18–19 лет и думаешь, до чего же мы были сексуально безграмотны, как много жизненных радостей от этого потеряли. Невозможно было что-нибудь прочитать, написанное специалистами об интимных отношениях мужчины и женщины. Напомню, в конце 50-х начиналась оттепель политическая, до сексуальной ещё несколько десятилетий. В 70-е Дима работал учителем сельской школы в Тюменской области. Как у него сложилась (и сложилась ли) семейная жизнь, я не знаю.

Вернусь в Маложирово. Однажды наш водитель подрядился привезти напиленные дрова из леса. Естественно, мы с ним. Нагрузили, разгрузили. Хозяин расплачивался, как принято, угощением. Стол: четверть мутного самогона, свежая варёная картошка и недозрелые жёлто-зелёные помидоры. Отказаться нельзя, не поймут, да и есть хотим. Мы с Димой не злоупотребляли алкоголем, самогон вообще не пробовали, поэтому после двух гранёных стаканов стало «весело».

Покинули гостеприимный стол, водителя с хозяином и их подошедшими друзьями, и тихо-тихо (так нам казалось) в кромешной темноте отправились на свою квартиру. Самогон, полузелёные помидоры и неумение пить — адская смесь, нас с Димой так полоскало около хозяйского курятника, что петух шумно, явно раньше своего времени, выражал недовольство.

В деревне что-то скрыть невозможно, на следующий день грандиозный скандал, внеочередное заседание комсомольского бюро, голова трещит с похмелья, а тут воспитание. Особенно активны девушки, в первую очередь секретарь бюро Головенко (я же её зам).

Прошло почти полвека, однако хорошо помню противный вкус маложировского самогона и его неприятные последствия.

Сентябрь 1960 г. Томская область, деревня Старокусково.

В Маложирово мы прилично заработали по тем временам и меркам. Рублей по 700 нам выдали на руки, то есть по 3 стипендии (обычно при расчёте все трудодни списывались на питание и проживание, временами, студенты ещё и оставались должными). По приезду в Томск регулярно посещали пельменную (сейчас «Бистро», рядом с ЦУМом) и «потребляли» ликёры стаканами. Бррр! В среде ребят, с которыми я общался, не пили водку, только вино, причём креплённое. Как-то помню, выкинули в окно несколько бутылок сухого «Напореулли». Кто её пьёт, такую кислятину? «Товарищи не понимали!» Интересно, факультетские девушки предпочитали водку.

На втором курсе мне общежитие не дали, окольными путями удалось попасть на раскладушку в комнату к ребятам 4-го курса, прожил с ними (Жорж, Дима, Горощенко, Ерошкин, Калинов…) 2 года. Выбран старостой, причём не по признаку какой-то повышенной хозяйственности, а чтобы легче было отбрыкиваться при неурядицах и претензиях (комната 4-го курса, а староста с 2-го, да и тот на птичьих правах). Университетский студсовет строго проверял чистоту, помню, как здоровые мужики под кроватями на чемоданах искали пыль (через десяток лет зашёл в мужскую комнату студенческого общежития Тюменского индустриального института и ужаснулся…). В комнате существовал специфический порядок дежурства: дежуришь до тех пор, пока не вымыл пол. Один две недели дежурит, подметая грязь, а другой два дня.

1961 г. Томск, Томская область.

Казахстан, окрестности курорта «Боровое». Июль 1962 г. маршрут Новосибирск — Симферополь.

Одно время жили с Жоржем довольно скудно. Он начал подрабатывать по хоздоговору в политехническом институте, я помогал. Лабораторная установка расположена в кабинете Бориса Владимировича Тронова и обычно мы работали по вечерам. Как-то раз начал мыть посуду и выплеснул в раковину с водой кусок металлического натрия. Взрыв, столб пламени до потолка (очень высоко!), на следующий день нас попросили больше не приходить и заниматься научной работой в университете.

В комнате старшекурсников не принято было играть в шахматы, шашки, зато здесь я научился сравнительно интеллектуальной карточной игре «преферанс». Сидели ночи напролёт, ложились спать, когда большинство из общежития убегали на занятия, играли по мелочи (денег у всех мало).

На 3-м курсе получил жизненный урок, когда пренебрёг народной мудростью: не садись играть в карты с незнакомыми людьми. Зима, поезд Новосибирск — Алма-Ата, полупустой купейный вагон. Проехали Семипалатинск, отличавшийся в студенческие годы хлебосольным вокзалом: к подходу поезда стояли накрытые столы с мантами и графинами пива (удивительно, на всём двухтысячекилометровом пути от Томска до Уштобе этот вокзал — единственный, где действительно культурно обслуживали пассажиров). По вагону ходит майор, заглядывая в каждое купе, ищет компаньонов поиграть в преферанс. Думаю, попробую осторожно поиграть, согласился. Три офицера, похоже, с Семипалатинского атомного полигона и я. Чувствую по игре, два молодых офицера (майор и старший лейтенант) играют против третьего, пожилого (лет 40) лейтенанта. Я начал выигрывать, время идёт, они пытаются утопить друг друга, мой плюс нарастает. Кончилось дело скандалом, офицеры чуть не подрались, а мой выигрыш (полторы стипендии) никто и не подумал заплатить. А если бы я проиграл? Преферанс — игра, в которую можно играть только под интерес, в противном случае игроки начинают неоправданно рисковать, игра теряет смысл. Старый анекдот. Хоронят преферансиста, умершего от инфаркта во время игры. В сопровождении гроба двое рассуждают: зря ты, Иван Сергеевич, с пики зашёл, если бы с бубён, мы бы ему не 7, а 8 взяток всучили, (речь идёт о мизере, самом стрессообразующем игровом компоненте преферанса).

1960 г. Томск. Преферанс. Слева Жорж Дубовенко, справа — Володя Гребенников, на ближнем плане спиной — Валера Калинов.

7 ноября 1959 г. впервые танцевал с будущей женой, сокурсницей Ниной Агеевой (см. «Полле Нина Николаевна»).

Скопление смышлёной молодёжи — среда, фонтанирующая юмором. Кажется, студент создан для того, чтобы в любой прозаической ситуации обнаружить что-то смешное. Одно из направлений юмора — личная гигиена. Студенческие общежития моей юности — длинные коридоры с комнатами в 16–20 квадратных метров, 5–7 отодвинутых от стен из-за обилия клопов стационарных кроватей и 2–3 раскладушки на ночь. Клопы приспособились, умудрялись парашютировать на лицо спящего студента прямо с потолка. Душ, как правило, отсутствовал, или не работал. Девушки мылись в умывальниках или прямо в комнатах, в тазах, у ребят так не получалось. Помню, как на первом курсе, впятером физически выталкивали сокурсника (ныне уважаемый человек, пропустивший через зачёты и экзамены тысячи студентов) в баню, в комнате дышать нечем, а шутки в свой адрес наш товарищ воспринимал с большим трудом.

Томские бани того времени, когда стар и млад, рядовые труженики и работники ВУЗов, доценты, аспиранты, студенты сидели в многочасовой очереди за шайкой, являлись кладезем анекдотов, баек. Коммуникабельные люди набирали дополнительный заряд бодрости перед очищением тела, а вот личности, углублённые в себя, свои проблемы, сами легко становились источниками анекдотов. Конкретный пример.

Пятикурсник химфака, не по возрасту солидный, в ещё более солидных очках с коричневой оправой (ныне крупный учёный, доктор химических наук) мужественно отсидел 3 часа на улице и предбаннике на Советской, думая о чём-то своём. Автоматически разделся, снял очки, взял шайку и пошёл мыться. Впереди идёт банщица, он за ней. Между женской и мужской раздевалками стена и дверь, через которую банщицы могли ходить друг к другу в гости. Банщица открывает дверь в женскую раздевалку, закрывает, задумчивый пятикурсник движется следом и дальше в моечную. Громкий шум в мойке (женщины!) постепенно утих, наступила почти гробовая тишина, а затем визг и хохот. Заблудившийся умник, рассмотрев в типичном банном полумраке грудастые волосатые фигуры, сообразил, не туда попал, выскочил из мойки. В раздевалке тоже визг. Он дёрнул дверь в мужское отделение, но банщица вернулась на рабочее место и закрыла дверь на ключ. Баня, и женское отделение и мужское, сотрясалась от хохота, не смешно было только близорукому студенту.

Сиюминутная случайная реальность мигом превратилась в факультетскую легенду, обрастающую подробностями, зависящими от фантазии рассказчика.

1961–1962 гг. Томск. Студенческие годы. Питание в коммуне.

В студенческое веселье вклинивались трагические и малоприятные страницы.

Умер декан химического факультета университета Н.А.Угольников. Все ребята-химики задействованы в похоронах. Угольников умер в Ленинграде, привезли в цинковом гробу. Зима, холодно, тяжело. Несли на руках по очереди от главного корпуса университета до кладбища, расположенного в районе площади Южной. Запомнилась любопытная деталь. Часа через 2 после поминок к общежитию химиков подъехал автобус с приглашением к столу тем, кто сразу с кладбища уехал. Некоторые ребята решили вкусно поесть по второму разу. Я не поехал, но сам факт свидетельствует, похоже, насколько впроголодь жили в то время студенты университета. Через несколько лет, перед получением диплома напомнил мне о похоронах отца сын Н.А.Угольникова, мастер спорта, мотоциклист-колясочник, в то время работал на кафедре физкультуры университета.

Занятия спортом в легкоатлетической секции продолжались, успешно сдавал нормы по лыжным гонкам, бегу от 100 м до 1500 м и участвовал в университетских соревнованиях по спортивной ходьбе, причём никому не говорил о школьных проблемах сердца (да и ничего не ощущал). Затем сельхозработы с приличными физическими нагрузками. Летом, после 1-го и 2-го курсов в Талды-Кургане утрами интенсивно бегал по 400-метровой дорожке стадиона, играл в футбол за команду хирургов областной больницы (замена папы с мамой). Почему в школе так интенсивно не занимался спортом? Появилось удивительное ощущение физического здоровья.

Единственно, что беспокоило первые два года учёбы — зубы. Оказавшись вдали от родителей, впервые столкнулся с рядовой медициной. Я по характеру не нытик, но представьте ситуацию, когда ночью ощущаешь нестерпимую зубную боль, а в комнате общежития ещё 7 человек, которым нет дела до твоих зубов, да они и не в состоянии тебе помочь. Среди ночи бежишь в дежурную аптеку на Ленина, просишь чего-нибудь обезболивающего, а тебе: приходите утром. Утром бежишь в поликлинику на улице Розы Люксембург (студенческой ещё и в помине не было), получаешь талон на приём после обеда…

Схема моей борьбы с зубной болью не оригинальна: боль, лечение с помощью жуткой отечественной бормашины, боль, лечение, удаление нерва, удаление зуба. Финальную стадию — удаление зубов старался проводить на каникулах в Талды-Кургане. По блату, без очереди, с максимально доступным в те годы обезболиванием. Помню лучшего стоматолога Талды-Кургана Юрия Абрамовича, по совместительству работал в отделении травматологии областной больницы, в котором мама была заведующей. Несколько зубов он удалил под общим наркозом прямо в хирургической операционной, единственный раз всё действительно прошло безболезненно.

1962 г. Севастополь. Панорама, созданная Францем Рубо к 50-летию героическо-трагической обороны города. Я сзади, пятый справа.