«Не трогай в темноте…»
Не трогай в темноте Того, что незнакомо, — Быть может, это — те, Кому привольно дома. Кто с ними был хоть раз, Тот их не станет трогать. Сверкнет зеленый глаз, Царапнет быстрый ноготь, — Прокинется котом Испуганная нежить. А что она потом Затеет? мучить? нежить? Куда ты ни пойдёшь, Возникнут пусторосли. Измаешься, заснёшь. Но что же будет после? Прозрачною щекой Прильнет к тебе сожитель. Он серою тоской Твою затмит обитель. И будет жуткий страх, — Так близко, так знакомо, Стоять во всех углах Тоскующего дома. Злая ведьма
Злая ведьма чашу яда Подает, — и шепчет мне: — Есть великая отрада В затаенном там огне. — Если ты боишься боли, Чашу дивную разлей, — Не боишься? так по воле Пей её или не пей. — Будут боли, вопли, корчи, Но не бойся, не умрешь, Не оставит даже порчи Изнурительная дрожь. — Встанешь с пола худ и зелен Под конец другого дня. В путь пойдешь, который велен Духом скрытого огня. — Кое-что умрет, конечно, У тебя внутри, — так что ж? Что имеешь, ты навечно Все равно не сбережёшь. Но зато смертельным ядом Весь пропитан, будешь ты Поражать змеиным взглядом Неразумные цветы. — Будешь мертвыми устами Ты метать потоки стрел, И широкими путями Умертвлять ничтожность дел. — Так, смеясь над чашей яда, Злая ведьма шепчет мне, Что бессмертная отрада Есть в отравленном огне. «В тихий вечер, на распутьи двух дорог…»
В тихий вечер, на распутьи двух дорог Я колдунью молодую подстерёг, И во имя всех проклятых вражьих сил У колдуньи талисмана я просил. Предо мной она стояла, чуть жива, И шептала чародейные слова, И искала талисмана в тихой мгле, И нашла багряный камень на земле, И сказала: «Этот камень ты возьмёшь, — С ним не бойся, — не захочешь, не умрёшь. Этот камень все на шее ты носи, И другого талисмана не проси. Не для счастья, иль удачи, иль венца, — Только жить, все жить ты будешь без конца. Станет скучно, — ты веревку оборвёшь, Бросишь камень, станешь волен, и умрёшь». «Я подарю тебе рубин…»
Я подарю тебе рубин, — В нем кровь горит в моем огне. Когда останешься один, Рубин напомнит обо мне. В нем кристаллический огонь И металлическая кровь, — Он тихо ляжет на ладонь И обо мне напомнит вновь. Весь окровавленный кристалл Горит неведомым огнем. Я сам его зачаровал Безмолвным, неподвижным сном. Не говорит он о любви, И не любовь в его огне, — В его пылающей крови Ты вспомнишь, вспомнишь обо Мне. «Зелёный изумруд в твоём бездонном взоре…»
Зелёный изумруд в твоём бездонном взоре, Что зеленело на просторе, Замкнулось в тесный круг. Мерцает взор зелёный, изумрудный, — Мне кажется, что феей чудной Прокинешься ты вдруг. Уже не дева ты, — Зелёная царица, И смех твой — звон ручья, И взор зелёный твой — лукавая зарница, Но ты — опять моя. И как бы ты в траве ни затаилась, И чем бы ты ни притворилась, Сверкая и звеня, — Везде найду тебя, везде тебя открою, Зеленоглазая! ты все со мною, Ты вечно для меня. «Иду в лесу. Медлительно и странно…»
Иду в лесу. Медлительно и странно Вокруг меня колеблется листва. Моя мечта, бесцельна и туманна, Едва слагается в слова. И знаю я, что ей слова ненужны, — Она дыхания нежней, Ее вещания жемчужны, Улыбки розовы у ней. Она — краса лесная, И все поет в лесу, Хвалою радостной венчая Ее красу. «Зачем возрастаю?..»
— Зачем возрастаю? — Снегурка спросила меня: — Я знаю, что скоро растаю, Лишь только увижу веселую стаю, Растаю, по камням звеня. И ты позабудешь меня. — Снегурка, узнаешь ты скоро, Что таять легко; Растаешь, узнаешь, умрешь без укора, Уснешь глубоко «В чародейном, тёмном круге…»
В чародейном, тёмном круге, все простив что было днём, Дал Я знак Моей подруге тихо вспыхнувшим огнём. И она пришла, как прежде, под покровом темноты. Позабыл я все вопросы, и спросил я: — Кто же ты? И она с укором кротким посмотрела на меня. Лик её был странно бледен в свете тайного огня. Вкруг неё витали чары нас обнявшего кольца, — И внезапно стал мне внятен очерк близкого лица. «Наивно верю временам…»
Наивно верю временам, Покорно предаюсь пространствам, — Земным изменчивым убранствам И беспредельным небесам. Хочу конца, ищу начала, Предвижу роковой предел, — Противоречий я хотел, Мечта владычицею стала. В жемчуги, злато и виссон, Прелестница безумно-злая, Она рядит, не уставая, Земной таинственный мой сон. «Ты не бойся, что темно…»
Ты не бойся, что темно. Слушай, я тебе открою, — Все невинно, все смешно, Все Божественной игрою Рождено и суждено. Для торжественной забавы Я порою к вам схожу, Собираю ваши травы, И над ними ворожу, И варю для вас отравы. Мой напиток пей до дна. В нем забвенье всех томлений; Глубина его ясна, Но великих утолений Преисполнена она. Вспомни, как тебя блаженно Забавляли в жизни сны. Все иное — неизменно, Нет спасенья, нет вины, Все легко и все забвенно. Тихая долина
«В весенний день мальчишка злой…»
В весенний день мальчишка злой Пронзил ножом кору березы, — И капли сока, точно слезы, Текли прозрачною струей. Но созидающая сила Еще изникнуть не спешила Из зеленеющих ветвей, — Они, как прежде, колыхались, И так же нежно улыбались Привету солнечных лучей. «Я дорогой невинной и смелою…»
Я дорогой невинной и смелою Прохожу, ничего не тая. Что хочу, то могу, то и делаю, — Вот свобода моя. Научитесь хотенью упорному, Наберитесь ликующих сил, Чтоб зовущий к пристанищу черному Вас косой не скосил, — И поверьте великим вещаниям, Что свобода не ведает зла, Что она только ясным желаниям Силу жизни дала. «Надо мной голубая печаль…»
Надо мной голубая печаль, И глядит она в страхе высоком Полуночным таинственным оком На земную туманную даль. Бездыханно-холодные травы Околдованы тихой луной, И смущен я моей тишиной, Но стези мои тайные правы. Не об этом ли шепчут ручьи, Что в моих неподвижных туманах Беспорочно в томительных странах Пронесу помышленья мои? «Есть соответствия во всем…»
Есть соответствия во всем, — Не тщетно простираем руки: В ответ на счастье и на муки И смех и слезы мы найдём, И если жаждем утешенья, Бежим далеко от людей. Среди лесов, среди полей Покой, безмыслие, забвенье. Ветвями ветер шелестит, Трава травою так и пахнет. Никто в изгнании не чахнет, Не презирает и не мстит. Так, доверяяся природе, Наперекор судьбе, во всем Мы соответствия найдем Своей душе, своей свободе. «Час ночной отраден…»
Час ночной отраден Для бесстрашного душой. Воздух нежен и прохладен, Темен мрак ночной. Только звезд узоры, Да вдали кой-где огни Различают смутно взоры. Грусть моя, усни! Вся обычность скрыта, Тьмою скрыты все черты. Ночь — безмолвная защита Мне от суеты. Кто-то близко ходит, Кто-то нежно стережет, Чутких глаз с меня не сводит, Но не подойдет. «Чернеет лес по берегам…»
Чернеет лес по берегам. Один сижу я в челноке, И к неизвестным берегам Я устремляюсь по реке. На небе ясная луна, А на реке туман встаёт. Сияет ясная луна, И кто-то за лесом поёт. О, ночь, единственная ночь! Успокоительная сень! Как пережить мне эту ночь? К чему мне свет? К чему мне день? «Затаился в траве и лежу…»
Затаился в траве и лежу, — И усталость мою позабыл, — У меня ль недостаточно сил? Я глубоко и долго гляжу. Солнцем на небе сердце горит, И расширилась небом душа, И мечта моя ветром летит, В запредельные страны спеша. И на небе моем облака То растают, то катятся вновь. Позабыл, где нога, где рука, Только в жилах торопится кровь. «Ты ко мне приходила не раз…»
Ты ко мне приходила не раз То в вечерний, то в утренний час, И всегда утешала меня. Ты мою отгоняла печаль, И вела меня в ясную даль, Тишиной и мечтой осеня. И мы шли по широким полям, И цветы улыбалися нам, И смеясь, лепетала волна, Что вокруг нас — потерянный рай, Что я светлый и радостный май, И что ты — молодая весна. «Камыш качается…»
Камыш качается, И шелестит, И улыбается, И говорит Молвой незвонкою, Глухой, сухой, С дремою тонкою В полдневный зной. Едва колышется В реке волна, И сладко дышится, И тишина, И кто-то радостный Несет мне весть, Что подвиг сладостный И светлый есть. На небе чистая Моя звезда Зажглась лучистая, Горит всегда, И сны чудесные На той звезде, — И сны небесные Со мной везде. «Ты ничего не говорила…»
Ты ничего не говорила, — Но уж и то мне был укор. К смиренным травам ты склонила Твое лицо и кроткий взор, И от меня ушла неспешно, Вдыхая слабый запах трав. Твоя печаль была безгрешна, И тихий путь твой не лукав. «Своеволием рока…»
Своеволием рока Мы на разных путях бытия, — Я — печальное око, Ты — веселая резвость ручья; Я — томление злое, Ты — прохладная влага в полях, Мы воистину двое, Мы на разных, далеких путях. Но в безмолвии ночи, К единению думы склоня, Ты закрой свои очи, Позабудь наваждения дня, — И в блаженном молчаньи Ты постигнешь закон бытия, — Все едино в созданьи, Где сознанью возникнуть, там Я. «Опять заря смеяться стала…»
Опять заря смеяться стала, Про ночь забыли небеса, И переливно задрожала На свежей зелени роса. Ты гордый стыд преодолела, Ты победила сонм тревог, И пышных платьев не надела, И не обула нежных ног. Конец исканиям мятежным. Один лишь путь, смиренный — прав. К твоим ногам, в лобзаньи нежном, Приникли стебли тихих трав. И свежесть утренней прохлады Тебя лаская обняла. Цветы душисты, птицы рады, Душа свободна и смела. «Ты не заснула до утра…»
Ты не заснула до утра, Грустя, благоухая, О, непорочная сестра Смеющегося мая! Среди полей внимала ты Полночному молчанью, Полету радостной мечты, И звездному сиянью. И ночь, склонившись над тобой, Сквозь ясные светила Благословляющей росой Окрест тебя кропила. «Вдали от скованных дорог…»
Вдали от скованных дорог, В сиянии заката, Прикосновеньем нежным ног Трава едва примята. Прохлада веет от реки На знойные ланиты, — И обе стройные руки Бестрепетно открыты. И разве есть в полях цветы, И на небе сиянье? Улыбки, шепот, и мечты, И тихое лобзанье. «Прозрачный сок смолистый…»
Прозрачный сок смолистый, Застывший на коре. Пронизан воздух мглистый Мечтаньем о заре. Скамейка у забора, Далекий плеск реки. Расстаться надо скоро… Пожатие руки… Ты скрылась в тень густую В замолкнувшем саду. Гляжу во мглу ночную, Один в полях иду. Застенчивой весною, Стыдяся белых ног, Не ходишь ты со мною Просторами дорог. Но только ноги тронет Едва-едва загар, Твой легкий стыд утонет В дыханьи вешних чар, И в поле ты, босая, — В платочке голова, — Пойдешь, цветкам бросая Веселые слова. «Любовью лёгкою играя…»
Любовью лёгкою играя, Мы обрели блаженный край. Вкусили мы веселье рая, Сладчайшего, чем Божий рай. Лаская тоненькие руки И ноги милые твои, Я изнывал от сладкой муки, Какой не знали соловьи. С тобою на лугу несмятом Целуяся в тени берез, Я упивался ароматом, Благоуханней алых роз. Резвей веселого ребенка, С невинной нежностью очей, Ты лепетала звонко, звонко, Как не лепечет и ручей. Любовью легкою играя, Вошли мы только в первый рай: То не вино текло играя, То пена била через край, И два глубокие бокала Из тонко-звонкого стекла Ты к светлой чаше подставляла И пену сладкую лила, Лила, лила, лила, качала Два тельно-алые стекла. Белей лилей, алее лала Бела была ты и ала. И в звонах ласково-кристальных Отраву сладкую тая, Была милее дев лобзальных Ты, смерть отрадная моя! «Близ одинокой избушки…»
Близ одинокой избушки Молча глядим в небеса. Глупые стонут лягушки, Мочит нам платье роса. Все отсырели дороги, — Ты не боишься ничуть, И загорелые ноги Так и не хочешь обуть. Сердце торопится биться, — Твой ожидающий взгляд Рад бы ко мне обратиться, Я ожиданию рад. «Прохладная забава…»
Прохладная забава, — Скамейка челнока, Зеленая дубрава, Веселая река. В простой наряд одета, Сидишь ты у руля, Ликующее лето Улыбкою хваля. Я тихо подымаю Два легкие весла. Твои мечты я знаю, — Душа твоя светла. Ты слышишь в лепетаньи Прозрачных, тихих струй Безгрешное мечтанье, Невинный поцелуй. «Тропинка вьётся…»
Тропинка вьётся, Река близка, И чья-то песня раздается Издалека. Из-за тумана Струясь, горя, Восходит медленно и рано Моя заря. И над рекою Проходишь ты. Цветут над мутной глубиною Твои мечты. И нет печали, И злых тревог, — Росинки смехом задрожали У милых ног. «Я печален, я грешен…»
Я печален, я грешен, — Только ты не отвергни меня. Я твоей красотою утешен В озареньи ночного огня. Не украшены стены, Желтым воском мой пол не натерт, Я твоей не боюся измены, Я великою верою тверд. И на шаткой скамейке Ты, босая, сидела со мной, И в тебе, роковой чародейке, Зажигался пленительный зной. Есть у бедности сила, — И печалью измученный взор Зажигает святые светила, Озаряет великий простор. Единая воля
«О, жалобы на множество лучей…»
О, жалобы на множество лучей, И на неслитность их! И не искать бы мне во тьме ключей От кладезей моих! Ключи нашел я, и вошел в чертог, И слил я все лучи. Во мне лучи. Я — весь Я — только Бог. Слова мои — мечи. Я только Бог. Но я и мал, и слаб. Причины создал я. В путях моих причин я вечный раб, И пленник бытия. «Иду в смятеньи чрезвычайном…»
Иду в смятеньи чрезвычайном, И, созерцая даль мою, Я в неожиданном, в случайном Свои порывы узнаю. Я снова слит с моей природой, Хотя доселе не решил, Стремлюсь ли я своей свободой, Или игрой мне чуждых сил. Но что за гранью жизни краткой Меня ни встретит, — жизнь моя Горит одной молитвой сладкой, Одним дыханьем бытия. «Околдовал я всю природу…»
Околдовал я всю природу, И оковал я каждый миг. Какую страшную свободу Я чародействуя постиг! И развернулась без предела Моя предвечная вина, И далеко простерлось тело, И так разверзлась глубина! Воззвав к первоначальной силе, Я бросил вызов небесам, Но мне светила возвестили, Что я природу создал сам. «День сгорал, недужно бледный…»
День сгорал, недужно бледный и безумно чуждый мне. Я томился и метался в безнадежной тишине. Я не знал иного счастья, — стать недвижным, лечь в гробу. За метанья жизни пленной клял я злобную судьбу. Жизнь меня дразнила тупо, возвещая тайну зла: Вся она, в гореньи трупа, Мной замышлена была. Это я из бездны мрачной вихри знойные воззвал, И себя цепями жизни для чего-то оковал. И среди немых раздолий, где царил седой Хаос, Это Я своею волей жизнь к сознанию вознёс. «В долгих муках разлученья…»
В долгих муках разлученья Отвергаешь ты меня, Забываешь час творенья, Злою карою забвенья День мечтательный казня. Что же, злое, злое чадо, Ты ко мне не подойдешь? Или жизни ты не радо? Или множества не надо, И отдельность — только ложь? Не для прихоти мгновенной Я извел тебя из тьмы, Чтобы в день, теперь забвенный, Но когда-то столь блаженный, Насладились жизнью мы. В беспредельности стремленья Воплотить мои мечты, Не ушел я от творенья, Поднял бремя воплощенья, Стал таким же, как и ты. «Опьянение печали, озаренье тихих, тусклых свеч…»
Опьянение печали, озаренье тихих, тусклых свеч, — Мы не ждали, не гадали, не искали на земле и в небе встреч. Обагряя землю кровью, мы любовью возрастили те цветы, Где сверкало, угрожая, злое жало безнадежной красоты. И в пустынях терпеливых нами созданной земли В напряжении мечтанья и желанья вдруг друг друга мы нашли, Для печали и для боли, для безумия, для гроз… Торжество безмерной воли, это Я тебя вознёс. «На гибельной дороге…»
На гибельной дороге Последним злом греша, В томительной тревоге Горит моя душа. Святое озаренье Унылых этих мест, Сияло утешенье, Яснейшая из звезд. Но, чары расторгая Кругом обставших сил, Тебя, надежда рая, Я дерзко погасил. И вот — подъемлю стоны, Но подвиг мой свершу: Бессмертные законы Бесстрастно напишу. Творенья не покину, Но, все ко мне склоня, Дам заповедь едину: Люби, люби меня. Венчан венцом терновым, Несметные пути Воздвигну словом новым, Но все — ко Мне идти. Настал конец утехам, Страдать и мне пора, — Гремят безумным смехом Долина и гора. Но заповедь едину Бесстрастно я простер На темную долину, На выси гордых гор. «Он не знает, но хочет…»
Он не знает, но хочет, — Оттого возрастает, цветёт, Ароматные сладости точит, И покорно умрёт. Он не знает, но хочет. Непреклонная воля Родилася во тьме. Только выбрана доля — Та иль эта — в уме, Но темна непреклонная воля. Умереть или жить, Расцвести ль, зазвенеть ли, Завязать ли жемчужную нить, Разорвать ли лазурные петли, Все равно — умереть или жить. «Мой ландыш белый вянет…»
Мой ландыш белый вянет, Но его смерть не больная. Его ничто не обманет, Потому что он хочет не зная, И чего хочет, то будет, Чего не будет, не надо. Ничто его не принудит, И увяданье ему отрада. Единая Воля повсюду, И к чему мои размышленья? Надо поверить чуду Единого в мире хотенья. «В последнем свете злого дня…»
В последнем свете злого дня, В паденьи сил, в затменьи Бога, Перед тобой моя дорога. Приди ко Мне, люби Меня. В мирах все призрачно и тленно, Но вот Я заповедь даю, Она вовеки неизменна: Люби Меня и жизнь Мою. Я — все во всем, и нет Иного. Во мне родник живого дня. Во тьме томления земного Я — верный путь. Люби Меня. «То не слёзы, — только росы, только дождь…»
То не слёзы, — только росы, только дождь. Не раздумье, — только тени темных рощ, И не радость, — только блещет яркий змей, — Все же плакать и смеяться ты умей! Плоть и в свете неподвижна и темна, Над огнями бездыханна, холодна. В тёмном мире неживого бытия Жизнь живая, солнце мира — только Я. Последнее утешение
«Маленькие кусочки счастья, не взял ли я вас от жизни?…»
Маленькие кусочки счастья, не взял ли я вас от жизни? Дивные и мудрые книги, таинственные очарования музыки, умилительные молитвы, невинные, милые детские лица, сладостные благоухания, и звезды, — недоступные, ясные звезды! О, фрагменты счастья, не взял ли я вас от жизни! Что же ты плачешь, мое сердце, что же ты ропщешь? Ты жалуешься: «Кратким, и более горьким, чем сладким, обманом промчалась жизнь, и её нет». Успокойся, сердце мое, замолчи. Твои биения меня утомили. И уже воля моя отходит от меня. «Белый мой цветок, таинственно-прекрасный…»
Белый мой цветок, таинственно-прекрасный, Из моей земли, из черной ты возник, На меня глядишь ты, нежный и безгласный, И понятен мне безмолвный твой язык. Ты возник из тьмы, моей мечте навстречу, Ты зовешь туда, откуда вышел ты, — Я твоим вещаньям не противоречу, К твоему дыханью наклонив мечты. Елисавета
Елисавета, Елисавета, Приди ко мне! Я умираю, Елисавета, Я весь в огне. Но нет ответа, мне нет ответа На страстный зов. В стране далекой Елисавета, В стране отцов. Ее могила, её могила В краю ином. Она скончалась. её могила — Ревнивый дом. Победа смерти не победила Любви моей. Сильна могила, её могила. — Любовь сильней. Елисавета, Елисавета, Приди ко мне! Я умираю, Елисавета, Я весь в огне Слова завета, слова завета Не нам забыть. С тобою вместе, Елисавета, Нам надо быть. Расторгнуть бремя, расторгнуть бремя Пора пришла. Земное злое растает бремя, Как сон, как мгла. Земное бремя, — пространство, время, Мгновенный дым. Земное, злое расторгнем бремя, И победим! Елисавета, Елисавета, Приди ко мне. Я умираю, Елисавета, Я весь в огне. Тебя я встречу в блистаньи света, Любовь моя. Мы будем вместе, Елисавета, И ты, и я. «Поёт печальный голос…»
Поёт печальный голос Про тишину ночную, Глядит небесный лебедь На лилию земную. На ней роса мерцает От четырех озер. В лазоревое море Она подъемлет взор. Поет печальный голос О чем-то непонятном. Пред смертью ль горний лебедь. В пути ли невозвратном? Она в печали нежной, Она как снег бела, Ее волна колышет, Ее лелеет мгла. «Чиста любовь моя…»
Чиста любовь моя, Как ясных звезд мерцанье, Как плеск нагорного ручья, Как белых роз благоуханье Люблю одну тебя, Неведомая дева, Невинной страсти не губя Позором ревности и гнева. И знаю я, что здесь Не быть с тобою встрече: Твоя украшенная весь От здешних темных мест далече. А мой удел земной — В томленьях и скитаньях, И только нежный голос твой Ко мне доносится в мечтаньях. «Я к ней пришел издалека…»
Я к ней пришел издалека. Окрест, в полях, прохлада. И будет смерть моя легка И слаще яда. Я взоры тёмные склонил. В траву роса упала. Еще дышу. Так мало сил. Так жизни мало. Туман восходит, — и она Идет, так тихо, в поле. Поет, — мне песнь её слышна, — Поет о воле. Пришел. Она ко мне близка. В её очах отрада. И смерть в руке её легка И слаще яда. «Я влюблён в мою игру…»
Я влюблён в мою игру. Я играя сам сгораю, И безумно умираю, И умру, совсем умру. Умираю от страданий, Весь измученный игрой, Чтобы новою зарей Вывесть новый рой созданий. Снова будут небеса, — Не такие же, как ваши, — Но опять из полной чаши Я рассею чудеса. «Невинный цвет и грешный аромат…»
