Под шепот волн

— Тут ты права, — сказал Рей с горечью, большей, чем бы ему хотелось. Он протянул руку к лежащей на полу рубашке и надел ее. Ему неприятен этот разговор о Кэтти, но ради приличия он должен что-то объяснить Жаклин. — Давай вернемся в гостиную.

— Мы поступим иначе. Пойдем на кухню, я приготовлю омлет, — сказала Жаклин.

Рей внимательно посмотрел на нее.

— Тебя не удивляет то, что произошло? — спросил он. — Вернее, то, что не произошло.

— Нет, не удивляет. Но думаю, что тебе стоило рискнуть.

— Ты играешь со мной, Жаклин.

Она пожала плечами:

— Я просто хотела лечь с тобой в постель, вот и все.

Рею вдруг стало неприятно, что кто-то может предугадать его поведение лучше, чем он сам.

— Тогда почему ты не удивилась?

— Недавно в отделении лазерной терапии я случайно услышала разговор медсестер, сокрушавшихся по поводу того, что ты никому не назначаешь свиданий. Поскольку явных признаков твоих гомосексуальных наклонностей не наблюдалось, я поняла, что ты не чувствуешь себя свободным.

Диагноз был поставлен с дьявольской точностью. Стараясь не показать недовольства проницательностью Жаклин, Рей пожал плечами и сказал:

— Не могу поверить, что ты так хочешь меня, что готова пойти на риск получить отказ. Что произошло, то произошло… Нет, я не напрашиваюсь на комплименты.

— Тогда ты их не получишь. — Она посмотрела на него широко раскрытыми темными глазами. — Омлет по-испански?

— Чтобы положить конец моим романтическим настроениям, признаюсь: я страшно голоден, — сказал Рей. — Джеки, давай нанесем урон здоровью, повысив содержание холестерина в организме, и сделаем омлет из шести яиц.

— Из четырех, — сказала она. — Три тебе и одно мне. Пойдем на кухню.

Жаклин достала из холодильника зеленый и красный перец и пучок зеленого лука.

— Порежь это. Очень мелко, — попросила она.

Рей с рвением принялся за работу. На столе быстро выросла небольшая кучка нарезанных кубиками овощей.

— Мне сегодня предложили работу в Англии, — поделился Рей.

— Да? Расскажи, что за работа.

Когда он посвятил ее во все детали, она спросила:

— Ты примешь это предложение?

— Я собираюсь отправиться туда и решить на месте.

— Итак, ты и от этого откажешься?

В огромном фартуке, завязанном вокруг талии, она выглядела совсем по-домашнему. Рей положил нож и прямо сказал:

— Жаклин, мне все ясно, постарайся понять меня и ты: я не готов к роману — серьезному или мимолетному. А еще я не готов ни перед кем открыть душу и обсуждать мой разрыв с женой.

Он стал снимать стягивающую пучок лука резинку.

— Надо бы уехать из Мельбурна, чтобы не удивлять медсестер тем, что не бегаю на свидания. Ну а если серьезно, то мне надо забыть обо всем, что связывало меня здесь с Кэтти, забыть о том времени, когда мы были счастливы… Мне нужно начать все сначала. Может быть, у меня это получится в Англии?

— Здесь тебя будет не хватать, — произнесла Жаклин.

От мысли, что она могла в него влюбиться, Рею стало не по себе.

— Возможно, но недолго. Незаменимых нет.

— А как же Кэтти? — спросила она, и он впервые почувствовал нотки раздражения в ее тоне.

Вопрос задел его за живое.

— Порезать весь лук? — постарался сменить тему Рей.

— Хватит и половины. — Резким движением она разбила яйца. — Я не была замужем, Рей. Чувствую, что пора завести семью, я хочу успеть родить ребенка.

Нож в его руке не дрогнул.

— Ты такая привлекательная женщина, Жаклин. Многие мужчины почтут за честь жениться на тебе.

— Но не ты.

— Нет, Жаклин. Не я.

Она с такой силой опустила на стол глубокую тарелку, что желтая жидкость чуть не выплеснулась через край.

— Когда-нибудь потом я буду благодарна тебе за этот разговор и за то, что ты не лег со мной в постель. Но сейчас меня обуревают самые разные чувства, но только не чувство благодарности.

Черт возьми, он не чувствовал своей вины, он не дал ей ни малейшего повода считать, что готов ответить на ее призыв. И вдруг эта чужая кухня, умная и красивая женщина, устремившая на него проницательный взгляд, искусственная атмосфера семейного очага — все стало невыносимо ему.

— Жаклин, давай оставим приготовление омлета. Думаю, мы оба не расположены сейчас ни есть, ни беседовать. Похоже, мы все уже сказали друг другу.

— Прекрасно, — бросила она. — Надеюсь, ты помнишь, где дверь.

Рей поднялся с места.

— Прости, если обидел, я не хотел этого. Прощай, Жаклин.

Он прошел через гостиную быстрым шагом, на ходу схватил пиджак и галстук, щелкнул замком и вышел на лестничную площадку. Дверь за ним тихо захлопнулась. Рей спускался по лестнице, перешагивая через несколько ступенек, и чувствовал себя школьником, сбежавшим с уроков.

Рей быстро миновал центр города и выехал на автостраду. В этот час дорога была свободна, он мчался на большой скорости. То, что произошло сегодня в спальне Жаклин, лишило его надежды положить конец тягостному одиночеству, он понял, что абсолютно не готов начать новую жизнь.

Рей свернул с автострады на свою тихую зеленую улицу. Впереди, обрамленный цветущими кустами азалий, белел его дом. Кэтти часто говорила с лукавой улыбкой, что у этого дома есть душа, и называла его старым надежным другом. Рей был счастлив в нем три с половиной года.

Он открыл входную дверь и вошел в холл. Пусть теперь вещи Кэтти не висят больше в шкафу, пусть исчез запах духов и не слышно ее голоса, обращенного к нему с приветствием, но везде, в каждом уголке этого дома печать ее присутствия.

Рей остановился на пороге гостиной. Она не отличалась изяществом гостиной Жаклин, но в ней хранится множество милых его сердцу вещей — от морских раковин, собранных Кэтти на Багамских островах, где они познакомились, до коллекции эбонитовых статуэток, обнаруженных ими на одном из базаров в Кении. Одно время на короткий срок она увлеклась вышиванием подушек, и теперь они украшали каждый стул. Над камином висел пейзаж в стиле импрессионистов, в который она буквально влюбилась в Париже, и он с огромным удовольствием купил ей эту картину.

Рей был уверен, что любой дизайнер подивился бы такому хаотичному нагромождению несочетающихся вещей. Но комната дышит теплом Кэтти, ее любовью к жизни.

Ему не нужна Жаклин. Ему не нужен никто, кроме Кэтти.

Мысленно он окинул взором весь дом. Кухня никогда не была любимым местом Кэтти, хотя она умела печь прекрасные ватрушки, тающие во рту, и ей нравилось готовить жаркое. Кэтти никогда не пользовалась висящими под потолком медными сковородками, они так и остались элементом дизайна, но она любила наблюдать, как на закате солнечные блики отражались от них на стенах бирюзовым отсветом. Ванная была отделана по ее просьбе в зеленые и пурпурные тона, потому что, как она любила говорить, каждый день, прожитый с Реем, был похож на рождественский праздник. Из спальни, чтобы не лишиться от тоски рассудка, он убрал все, что напоминало ему о Кэтти. Неохотно Рей заставил себя вернуться из мира воспоминаний в пустой дом. Он поднялся наверх в свое «логово». Фотографии из спальни он перенес сюда. Лицо Кэтти улыбалось ему из золоченой рамки на книжной полке, на другом снимке, стоящем на письменном столе, в ее глазах отражалась голубизна вод океана у Багамских островов, растрепанные ветром каштановые локоны казались золотистым сиянием вокруг головы. И рядом — фотография Джейка.

Джейка, их сына, умершего полтора года назад, когда ему исполнилось семь месяцев. Его смерть стала причиной ухода Кэтти, оставившей его в одиночестве в этом большом доме.

Он долго смотрел на дорогое личико — белые кудряшки, глаза того же цвета, что и у Джины, беззубая, ликующая улыбка, выражающая радость появления на свет и восторг от окружающего его мира.

Рей отвернулся и вышел из комнаты. Он прошел мимо детской, дверь которой всегда была закрытой, и спустился вниз. Звук его шагов гулким эхом разнесся по дому. На кухне он достал из холодильника пиццу и сунул ее в духовку. Положив руки в карманы, он подошел к окну. В темноте были видны только очертания вековых деревьев, раскинувших могучие ветви на фоне усыпанного звездами неба. Он вдруг физически ощутил тишину этого дома, еще острее почувствовал одиночество.

Он забыт, брошен. Он страдает и в то же время не способен быть ни с кем. Он отлучен от всех радостей жизни с любимой женщиной.

Ему тридцать семь лет.

Ему нужен ребенок. Мысль о том, что он может остаться бездетным, была невыносимой. Он вспомнил, как держал сегодня на руках малютку Джину, вспомнил ее миниатюрное совершенство. Ему нужна семья, дети, секс — и это нормальные человеческие потребности. А Кэтти лишила его всего.

Предложение работать в Англии не заинтересовало бы его, если бы Кэтти по-прежнему жила с ним. Он уверен в этом так же, как в том, что солнце вновь взойдет завтра утром. Его вполне устраивает работа в той же клинике.

Рей подумал, что в список потерь должен внести еще одну: он утратил прежнюю решимость, позволил своей профессиональной карьере зависеть от Кэтти. Он не продал этот дом, где они жили вместе, лишь потому, что надеялся на ее возвращение. Он даже не позволил себе завести любовницу!

Что же он за человек?

Сродни одной из тех пустых раковин, оставленных Кэтти в гостиной.

Надо, черт возьми, что-то делать. Но что? Нельзя же до конца жизни питаться замороженной пиццей и жить в доме, где поселились одни воспоминания.

Прошло пять месяцев с их последней встречи. В апреле он летал в Сидней, где она теперь жила, и умолял ее вернуться. С бледным, каменным лицом она отказала ему. И он побитой собакой вернулся в пустой дом, чтобы в одиночестве зализывать раны.

Довольно, черт побери, подумал он. Однажды Кэтти сказала ему, что никогда не стоит никого умолять сделать что-то. Тогда зачем он умолял ее вернуться? Никогда больше он не станет этого делать. Никогда.

А если он просто вбил себе в голову, что все еще любит ее? Возможно, он цепляется за что-то существующее лишь в воображении, а неумирающая любовь к Кэтти — лишь романтическая фантазия.

Словно клятву, он продолжает твердить слова, произнесенные им в день свадьбы. «Лишь смерть разлучит нас». Смерть действительно разлучила их, но совсем не так, как рисовалось на церемонии бракосочетания.

Неужели это правда? Неужели, увидев Кэтти, он поймет, что тесные узы, некогда связывающие их, распались сами собой?

Он не находил ответов на свои вопросы. Он чувствовал только, что ему смертельно надоело быть получеловеком, опустошенным, лишенным радостей здоровой человеческой жизни. Он устал чувствовать себя загнанным в угол и глубоко несчастным. Скоро он надоест всем своим друзьям, а женщины вроде Жаклин станут смотреть на него как на чудаковатого стареющего холостяка, от которого лучше держаться подальше.

Раздался сигнал таймера плиты. Рей положил пиццу на тарелку и сел за стол. Он принялся за еду, но ему казалось, что вместо сыра и грибов он жует картон. Смятение в душе росло.

Он должен поехать и увидеться с Кэтти, он скажет ей — либо она возвращается и будет, как прежде, его женой, либо он подает на развод. Пусть скажет прямо: да или нет.

Бессмысленно умолять ее вернуться, к тому же очередной отказ причинит ему новые страдания. Еще не зарубцевались в душе раны, которые Кэтти нанесла ему в апреле. Хватит быть зомби.

Он предложит ей сделать честный выбор: супружество или развод. И тогда станет ясно, как ему жить дальше. Вполне возможно, что она готова к разводу, факт остается фактом: за целый год Кэтти не сделала ни одной попытки связаться с ним. Ни телефонных звонков, ни писем, даже открытки к Рождеству не прислала.

Развод. Рей мысленно повторил это ненавистное ему слово. Но разве может он надеяться, что после стольких отказов Кэтти бросится в его объятия, как только увидит его? Вполне возможно, она просто захлопнет перед ним дверь.

Если она снова — уже в третий раз — отвергнет его, Рею придется научиться жить без Кэтти. Самым острым из скальпелей он отсечет ее от себя, вырвет из своей души, а потом будет долго и тяжело выздоравливать, перестраивать жизнь. Рискнет жениться вновь и завести детей.

Но прежде чем окончательно расстаться, он должен с ней увидеться.

Пицца незаметно исчезла. Рей налил себе пива, взял последний номер медицинского журнала и отправился наверх.

В ту ночь он впервые за многие месяцы спал спокойно, а утром решимость действовать еще больше окрепла в нем. Он будет жить полноценной жизнью, с Кэтти или без нее. И чем скорее он увидится с ней, тем лучше. Однако прежде чем ломиться в ее дверь, не мешает узнать, не уехала ли она куда-нибудь на лето. Поэтому днем он позвонил в Сидней Монике Верт, своей теще.

— Говорит Рей. Как вы, Моника?

— Я рада тебя слышать, — с неподдельной радостью сказала Моника. — Очень много работы, а так — все в порядке.

Моника работала судебным патологоанатомом и всегда была завалена работой. Теща часто бывала резка в общении, но зятя Моника любила и искренне расстроилась, когда Кэтти ушла от Рея.

— А как там Кэтти? — спросил он. — Мне необходимо с ней увидеться, но, пожалуйста, пока не говорите ей об этом.

— Гм… видишь ли… она еще в мае уехала из Сиднея, — замялась Моника.

Нашла другого мужчину? — пронеслось в голове у Рея, и решимость расстаться с Кэтти навсегда мгновенно улетучилась.

— Вы хотите сказать, что она переехала? — тупо спросил он.

— Она на лето устроилась работать на острове Тасмания.

Итак, это временно. Рей ослабил пальцы, с силой сжимавшие телефонную трубку.

— Когда она вернется?

— Насколько мне известно, не раньше октября.

Стоял конец августа. Закипая яростью, Рей сказал:

— Я не могу так долго ждать. Дайте мне ее адрес, я поеду к ней.

На этот раз пауза затянулась. Наконец Моника неохотно произнесла:

— Она взяла с меня слово, что я не скажу тебе, где она находится.

— Ради всего святого, — взорвался Рей, — что это за игры?

— Она пытается по мере сил разобраться в своих чувствах, Рей.