Я навсегда тобою ранен...

– Я работал сторожем в административном корпусе на базе, – поведал посетитель. – Раньше база пользовалась спросом – бесподобно красивые места, горная река с порогами и водопадами, кишащая рыбой, буйство флоры, прокладывались специальные туристические маршруты – для тех, кто жаждет активного отдыха, экстрима, рыбалки, охоты на горных коз, а втихаря и на хищников. База «Белые зори» была мощным хозяйством, которому требовалась охрана. Но в прошлом году скончался директор, Трубников Леонид Елизарович, царствие ему небесное, назначен какой-то олух из кавказцев, и процветающее предприятие начало загибаться. К тому же открылась новая база в Аркалы – а та отлично оборудована, плюс дурная молва о «Белых зорях», гибель двух туристов в мае – обычная пьянка, безумное пари, и парень с девушкой красиво разбились о камни – причем процесс их смерти удалось даже заснять... Словом, отдыхающих немного. Но есть. Эта троица приезжала в выходные, в отсутствие администрации, выбирая такое время, когда народ под ногами не путался, – скажем, в дождь. Они уходили вниз по Ашлымбашу и на какое-то время исчезали. Потом уединялись в крайнем домике, пили водку, ругались, обговаривали новый маршрут, а наутро опять исчезали...

– Считайте, что вы меня заинтриговали, Александр Иванович. Кто же этот таинственный Багор?

Сторож пристально смотрел мне в глаза.

– Услуга за услугу, капитан...

– Мы будем торговаться? – вспыхнул я.

– Будем, – кивнул Григоренко. – Прошу не за себя, капитан. У меня сестра в Аркалы. У сестры дитя непутевое. Денис Хорьков. Сидит в Аркалинском КПЗ. Пьяная драка на дискотеке, парню размозжили ногу, пришлось ампутировать. А дитя считается зачинщиком потасовки, хотя не больно-то похож – пацан скромный и в тот вечер был трезвый – даже менты подтверждают. Разобрались бы вы с этим делом, капитан. Уж сильно мать убивается.

«А как, интересно, мать одноногого убивается?» – подумал я.

– Вы наглец, Григоренко, – покачал я головой. – То есть теперь я должен решать ваши проблемы на всем постсоветском пространстве? Что нам ваши Аркалы? А сынок где, говорите, проживает? В Комсомольске-на-Амуре? Тоже помощь требуется?

– Это не смешно, капитан, – визитер насупился. – Аркалы совсем рядом – вам не сложно решить проблему. Я не прошу немедленно освободить паршивца. Просто разберитесь – позвоните тамошним следователям, поговорите с парнем – вникните, черт возьми, в проблему! Или спокойно будете ждать, пока вас снова пропесочат прокурор и ваш главный бульдозер, а вам нечем будет их обнадежить?

От ментов получает информацию...

– Хорошо, – подумав, допустил я. – Разберусь. Выкладывайте свои ценные наблюдения.

– Вот и разберитесь, – Григоренко, хрустнув коленями, поднялся.

– Уже уходите? – удивился я. – Может, чаю? Или водочки?

– Разберитесь, капитан, убедительно вас прошу, – стрельнул глазами Григоренко. – А попозже мы с вами поговорим. И не вздумайте меня останавливать, присылать своих архаровцев, пытать в застенках – это бесполезно. Наша беседа – неофициальная, трудно доказать, что она имела место. Но информация, которой я располагаю, – заявляю вам с полной ответственностью – очень любопытная.

У порога он надвинул на голову капюшон и повернул голову. Глаза смотрели из полумрака – решительно, немного грустно. Не он атаковал меня у дома Анны Михайловны – как бы ни хотелось мне увериться в обратном. Тот поганец был пониже ростом и не такой массивный.

– Не рассказывайте никому, капитан, что мы с вами встречались. Для вашего и моего спокойствия. Договорились?

– Извините, Александр Иванович, – я мстительно улыбнулся. – Мы с вами ни о чем не договаривались. Вряд ли удастся утаить факт беседы. Поэтому будем ждать вашего скорейшего выхода на связь. Всего вам доброго. И будьте осторожны.

Мне казалось, он раскаивается, что заявился в дом к такой ничтожной личности. А я не мог вести себя иначе. Ненавижу, когда мной манипулируют – пусть даже с благими намерениями.

Он поколебался, но решил проявить твердость и вышел за порог. Я с укором посмотрел на кота, вылезающего из-под тумбочки, – что ж ты, тварь неблагодарная?...

Между этажами меня поймал капитан Лукоморов – блондин, зануда, заместитель начальника патрульно-постовой службы капитана Рябчикова – и как-то озабоченно прижал к перилам.

– Артем, я слышал, вы занимаетесь турбазой «Белые зори»?

Я чуть не вмазал ему под челюсть. Во-первых, не люблю, когда меня прижимают к перилам, во-вторых, любое упоминание этой злосчастной базы уже выводило из себя! Но я проявил титаническую выдержку – ради спокойствия себя и своих будущих детей.

– Александр, – сказал я, – мы никогда не занимались турбазой «Белые зори», поскольку турбаза – лицо неодушевленное. А если хочешь принять участие в расследовании трех убийств, то милости просим в кабинет.

– Жалко, – Лукоморов вытянул небрежно выбритое лицо (впрочем, по сравнению с моим оно смотрелось, как коленка). – На базе опять с утра заварушка, и Неваляев просил меня разобраться.

– Какая еще заварушка? – я тоже вытянул лицо и выбрался из объятий капитана.

– Да мистика какая-то, – Лукоморов отмахнулся и обнял коленкоровую папочку. – Отдыхающие жалуются, что на них пытались напасть, хотя почему-то не напали. А нападающего описывают так, что волосы дыбом... Одна семья уже разругалась с директором и уехала. Дурдом какой-то... Может, у них крыша поехала?

– А ты подумай хорошо, а не так, как всегда, – посоветовал я. – У одного психологически настроенного индивидуума еще может поехать крыша. Но чтобы разом у всей семьи – это сомнительно. Так что съезди, разберись. Там красиво, Александр. Там чудеса, там леший бродит... И желательно сам – не посылай своих бойцов, которых из тайги мобилизовали.

– Предчувствие у меня было, – пожаловался в спину Лукоморов. – Всю ночь ворочался, уснуть не мог...

– Не надо было ворочаться, – бросил я через плечо. – Тогда уснул бы.

С предчувствиями у самого был полный порядок. Я ворвался в кабинет, когда работа была в разгаре. Венька Лиходеев с умным видом морщил лоб, изучая мятую бумажку. Крюгер сходил с ума от трезвого образа жизни, а Яна Владимировна внимательно следила, чтобы это дело не вылилось в бунт.

– На ковер-то скоро пойдем? – умоляюще посмотрел на меня Крюгер. Совсем скрутило мужика – куча денег в кармане, а приложиться к живительному источнику – никакой возможности.

– Бедненький, – ядовито посочувствовал я, – нарушил заведенную традицию... Последней радости лишили.

– Не умею я не пить... – стыдливо уткнулся в пол старший лейтенант.

– Учись, – не отрываясь от бумажки, буркнул Венька. – Перед зеркалом тренируйся.

– Сволочи вы все... – стал удаляться в транс Крюгер. – Отутюжить бы ваши хари...

Янка ехидно замурлыкала: «Перед зеркалом кривым независимо держаться...»

– Криминалисты отписку подсунули, Артем, – поднял голову Венька. – По поводу следов у дома Сычевой. Штумпф еще похихикал: не нашли, говорит, волосинок от серой шерстяной кофты. Но там, где бегал твой партнер по спаррингу, пропахали носом, прежде чем дождь смыл следы. Зафиксированы отпечатки резиновых сапог – сорок второй размер, протектор слабый, средняя длина шага... То есть невозможно определить, кто это был. Мужчина, женщина, ребенок... Надеваешь толстый шерстяной носок на маленькую ногу и не испытываешь дискомфорта.

– Или два носка, – мурлыкнула Янка.

– Они хоть удосужились пройти по следам?

– Удосужились, – кивнул Венька, – до соседней улицы. А там нормальный тротуар, и вся эта халва, разумеется, кончилась. Поисковые собаки нам по штату не положены – сами как собаки. Да и толку при раскисшей погоде от поисковых собак? Наверняка в ближайшем переулке этого типа ждала машина...

Я открыл было рот, чтобы поведать о посетителе в моем доме, но тут зазвонил телефон. Я схватил трубку, удрученно отметив, что звонок – по внутренней линии.

– Не желаете хорошо провести время, Артем Николаевич? – ехидно осведомилась секретарша шефа.

– Ковер постелен, Изольдочка? – сглотнул я.

– Дождались, слава те, господи... – начал растекаться по табурету Крюгер.

Дамочка хихикнула.

– Собралось все милицейское и прокурорское начальство. Ждут не дождутся вас и ваших людей. Игнатий Филиппович с Игорем Витальевичем так орут, что уши отваливаются, ей-богу. Ох, и будет вам сейчас! А если учесть, что Игнатий Филиппович сегодня свою машину о столб размазал...

– Понятно, – обреченно вымолвил я. – Перецеловался со всеми машинами в городе, теперь будет собирать столбы... Как вы думаете, Изольдочка, у нас есть хоть слабая надежда?

– Есть, – развеселилась секретарша. – Вот только шансов у вас нет. Постарайтесь не задерживаться, Артем Николаевич, наше светило дважды повторять не любит.

Несложно предположить, что начальство в этот день будет буянить по полной программе. Мы выстроились в колонну по одному и хмуро потянулись на разнос. У каморки дежурного, который в этот час отсутствовал (безусловно, по уважительной причине), меня схватила за рукав благообразная старушка в платочке.

– Сынок... – забубнила бабушка, – я в «аварийке» на Советской живу... Ты здесь старший? Мне сказали, такой высокий, симпатичный... Послушай, тут ко мне мужчина давеча приходил... а у меня как раз трубу прорвало...

– К дежурному обратитесь, бабушка, – отбился я, – а лучше сразу в ЖЭК – они вам точно помогут...

Она продолжала бубнить в спину, но мы уже восходили на лестницу, готовясь к канонаде.

Светопреставление удалось на славу. Из разряда «бей своих, чтобы чужие боялись». Помимо заявленного начальства, в кабинете Неваляева присутствовали руководитель районной криминальной милиции Забелин, начальник постовой службы Рябчиков, почему-то представитель от ГАИ, следователь из прокуратуры и некий водянистый тип, судя по физиономии, имеющий отношение к безопасности государства (вероятно, прибыл для обмена культурными ценностями). Неваляев был вылитый азиатский диктатор, воняющий химическим оружием. Он орал хорошо поставленным грассирующим «ля» – ежились даже упомянутые господа, включая чекиста. Почему, так растак, в этом паршивом городишке одного за другим убивают людей – не каких-то, прости господи, уголовников, а нормальных законопослушных граждан?! Почему, когда представилась возможность схватить за шкирку преступника, капитан Богатов предпочел получить по голове и отпустить злодея с миром? Где его носит в рабочее время, черт возьми?! Почему он небритый, как потомственный зэк?! Почему подчиненные сидят в кабинете и ни хрена не делают?! Доколе это будет продолжаться?! Сколько людей еще должно погибнуть, дабы уголовный розыск выбрался из спячки?!

Самый страшный в районе майор пылал гневом и изъяснялся матюгами. Он действительно был разозлен и расстроен. И прокурор Каморин был подавлен, словно переубивали не каких-то подозрительных мужчин с сомнительным прошлым, а его близкую родню. Он сидел неподвижно, сомкнув ладони, временами поглядывал на орущего, временами – на меня, на Яну Владимировну, которая, что ни говори, была единственным украшением сборища. Но основную часть времени он смотрел в окно, где северный ветер сгибал тополя и гнал по дороге ошметки мусора с распотрошенной помойки.

Остальные опасливо помалкивали.

Я решил не нарываться на расправу, поэтому моя ответная речь не была пересыщена сарказмом.

– Хотелось бы напомнить, Игнатий Филиппович, – в частности, сказал я, – что мы не занимаемся работой по раннему выявлению болезни. Трудимся по факту. Работниками отдела ведется кропотливая работа, и определенные выводы уже можно сделать. Инцидент у Сычевой, если угодно, можете рассматривать как неудачу, но не забывайте, что Сычева осталась жива, а пострадал недостойный капитан, на которого вы так самозабвенно кричите. А в принципе, дело ваше, товарищ майор, – я прекратил выделываться и пожал плечами. – Можете уволить весь отдел, набрать новых работников («За такую зарплату? Не смешите меня», – прошептал за спиной Венька), и пусть ловят преступника, пока тот не переубивает половину города. Но вы же этого не сделаете? Вы отлично понимаете, что отдел способен решить поставленную задачу. Зачем тогда эти акции устрашения?

Присутствующие с тревогой покосились на майора. Сдержать свое красноречие я не сумел, поэтому логично было допустить, что майор выхватит из сейфа пистолет и парой метких выстрелов завершит горячие прения. Он так, похоже, и собирался сделать, покосился на сейф, но, слава богу, посчитал, что переводить пулю на такое ничтожество – зряшное расточительство, и, набычась, стал выдумывать более коварную месть. Но тут слово взял человек, имеющий отношение к безопасности государства.

– А вот хотелось бы узнать, как в милиции построена работа с внештатными сотрудниками? – тихо поинтересовался человек с водянистыми глазами.

– У каждого по парочке тварей, – пожал я плечами. – Вы о стукачах, уважаемый?

Вопрошающий изобразил тонкую улыбочку Авгура.

– Действительно, – разодрал ладони прокурор Каморин. – Я ни разу не слышал, чтобы наша милиция проводила работу с агентами.

– Проводим, Игорь Витальевич, – вздохнул я. – Просто, как бы вам сказать... в общем, служба упомянутых граждан на первый взгляд как будто не видна...

– Довольно! – рубанул рукой по спертому воздуху Неваляев, и вновь запахло жареным. – Это последнее предупреждение, Богатов! Живо убрались работать, и теперь о всех достижениях за день будете докладывать мне лично!!! И чтобы все эти ваши хреновы секретные сотрудники носились по Рыдалову, высунув языки, иначе всех пересажаю!!!

Непонятно, какая муха укусила нашего шефа. Впрочем, с ним случается. Бороться с тайфунами бесполезно.

На обратном пути ко мне опять прицепилась благообразная старушка, забормотала о том, что к ней пришел мужчина (как-то странно в этом возрасте), что ей нужно срочно поговорить с начальником уголовного розыска, но моя голова в этот час меньше всего была настроена на выслушивание жалоб пенсионеров. Сделав умоляющий жест, я помчался по лестнице за коллегами и в кабинете, закрывшись на замок, поведал им о визите в мой дом гражданина Григоренко.

– Ни хрена себе! – сделала огромные глаза Янка. – И ты не сказал об этом нашим старшим братьям?

– Не сказал, – бросил я. – И вам рекомендую помалкивать. Пусть это будет тайной четверых. Не нравится мне эта загадочная личность с нежным именем Багор...

– Клянемся самым дорогим, – натужно пошутил Крюгер, – что никому не скажем.

Мы засмеялись, разрядив обстановку, – все прекрасно знали, что у Крюгера самое дорогое.

– А я считаю, надо брать его за жабры, – заявил Венька. – В самом буквальном и брутальном смысле. Надо же, какая устрица – условия будет нам диктовать. В то время, когда люди гибнут пачками...

– Я тоже так считаю, – согласилась Янка. – Но везти в райотдел этого типа опасно. Придется допрашивать официально – о чем немедленно станет известно всему зданию и трем соседним. Да и не скажет он ни черта, придется блюсти формальности, то бишь букву закона – он просто не признается, что был у тебя.

– Поедем сами к этому бирюку, – воспрял Крюгер, – выбьем душу. А не получится, так хоть оттянемся.

В порывах моих коллег имелось рациональное зерно. Дело заходило слишком далеко, чтобы игнорировать реальные ниточки к разгадке. Виданное ли дело – шантажировать честных ментов? Я лихорадочно размышлял – гэбэшник, в сущности, прав, надо подключать стукачей. Личность Григоренко (как можно деликатнее), хождения сыщика, которые вряд ли остались незамеченными, контакты Грушницкого и Башлыкова, клятая турбаза. Любая информация, выбивающаяся из контекста унылой жизни городка!

Но червь сомнений прорыл в голове уже такую дыру, что я не мог действовать прямолинейно. Наша четверка загрузилась в машину, я отъехал от здания внутренних дел, включил стеклоочистители и покатил по Советской на запад, хотя переулок Гусиный Брод всю дорогу был на востоке. Коллеги не преминули отметить это странное событие.

– Ха, этот тип не знает, где у нас Гусиный Брод, – отметила сидящая по правую руку Янка. – Признайся, Артем, у тебя правое и левое полушария поменялись местами?

– Выпить ему надо, – компетентно заявил Крюгер, – и все мгновенно встанет на свои места.

– Да нет, молчит, баранку вертит, – подметил Венька. – Отважные герои всегда идут в обход. Артем Николаевич чего-то страшно боится. Накрутил себя. Пора бы и нам начать бояться, как вы думаете? Хотя и не тянет вовсе...

Не отвлекаясь на юродивых, я плутал по переулкам, выбрался на Комсомольскую, проехал архитектурный шедевр – водонапорную башню (прораб настолько был пьян, что переплюнул пизанцев), постоял у скверика, где безрассудная мамаша под зонтом закаляла малыша в коляске, сделал кружок вокруг школы, вырулил на улицу Лазаренко и не спеша покатил на восток, периодически подглядывая в зеркало. Слежки не было. А почему я решил, что она должна быть?

В искомом переулке было тесно и неуютно. Деревья, отяжелевшие от сырости, бесконечные заросли акации, шиферные крыши, «пьяные» палисадники. Сруб под номером четыре, из-под которого нас атаковала ушастая дворняга, но мы ей дали такой отпор, что она убежала с поджатым хвостом и стала ворчать из туманного далека. Неудачи неслись за нами по пятам. Мы топтались на крыльце, колотясь в обитую стальными пластинами дверь. У соседей за дырявым забором хозяйничала сухая длинноногая особа в болоньевой куртке, на которую как-то странно косился Крюгер. Сначала она занесла в дом жестяные листы, потом вытряхнула остатки угля из ведра, потом под навесом на крыльце втаптывала в помойное ведро пакет с картофельными очистками, игнорируя простое житейское правило, что сколько мусорное ведро ни утрамбовывай – выносить все равно придется.

– Да это же Лизка Перепелюк! – ахнул Крюгер, расплываясь в ностальгической улыбке. – Как живая, черт возьми! Е-мое, до чего же тесен мир... Я с ней общался много лет назад, когда служил в Абакане. Вот у кого был подлинный криминальный талант...

Господина Григоренко в доме не было: сквозь окно на веранде просматривались стоящие под порогом домашние тапки (такие разодранные, что больше походили на дикие), и нигде не просвечивали сапоги сорок четвертого размера. Можно было предположить, что если Григоренко где-то и прикончили, то никак не дома.

– Смылся, гад, – ругнулся я. – Пошли к соседке. Веди нас, Крюгер.

Незачем было совершать обходной маневр, чтобы пообщаться с соседями. Штакетины в заборе болтались на одном гвозде. Мы подошли поближе и дружно воспарили над оградой.

– Вы из горгаза? – не разобравшись, крикнула соседка. – Наконец-то! Обещали еще вчера ликвидировать аварию, и что? У меня уже уголь кончается! Проходите, проходите, мы тоже не дровами топим...

– Так задумано, гражданочка! – крикнул я. – Очищаем магистрали от пропана, будем закачивать нервно-паралитический!

Она затопала по веранде сапожищами, спрыгнула в сад.

– Все такая же топ-модель, – дрогнул от ностальгических воспоминаний Крюгер. – Топает, как бешеная...

– Мы – товарищи из милиции, гражданочка, – вежливо представился я, когда она подошла поближе и предстала во всей красе – худая, длинноногая, с ликом повидавшей виды кобылицы и очень живыми, выразительными и подвижными глазами.

– Да уж сообразила, что не из горгаза, – проворчала дамочка. – Шуточки у вас – предельно милицейские... Позвольте-ка... – Ее и без того продолговатое лицо вытянулось, как французская булка, и Крюгер рассмеялся.

– Узнала, Лизетта Михайловна...

– Мать честная, боже правый, срань господня... Александр Рудольфович, миленький вы мой... – Она навалилась грудью на забор и шутливо распростерла объятия. Крюгер распростер свои, но подходить постеснялся. Даже как-то смущенно крякнул.

– А ты все такая же разворотливая, Лизетта...

– Была, Александр Рудольфович, была... Куда уж нам на старости лет... – Дама так ослепительно улыбнулась, что вздрогнула Яна Владимировна, и показалось, что на мгновение блеснуло солнышко. – А вы не очень здорово выглядите, Александр Рудольфович. Похмелье чаще, чем праздники? Выпить хотите?

– А есть? – вздрогнул Крюгер.

– Отставить! – опомнился я. – Не надо накручивать нашего коллегу, гражданочка. Ему и без вас хреново.

– Двенадцать лет, Лизетта, – тоскливо улыбнулся Крюгер и пояснил ничего не знающим коллегам: – Я брал ее по делу одного начинающего миллионера, в которого она собиралась влюбиться и уехать с ним в Израиль. В общем, на бабки развести. Типа как в анекдоте – килька с тюлькой поменяли гражданство, теперь они сайра и мойва.

– Фи, как пошло, Шурик, – лучезарно улыбнулась соседка.

– А потом ты поняла, что чудес не бывает, и решила его чисто ломануть. А ведь я предупреждал тебя, Лизетта, – будешь так себя вести, под Новый год к тебе придет не Дед Мороз, а адвокат.