Я навсегда тобою ранен...

– Эти страсти трудно переоценить, – хмыкнул Крюгер, выслушав рассказ о моих ночных похождениях.

– И чем вы там занимались с Анной Михайловной? – наморщила лоб невыспавшаяся Янка. – У нашего начальника, кажется, просыпается интерес к жизни. Скоро он начнет приходить в азарт от всего, что шевелится и реагирует на раздражение.

– Кстати, насчет страстей, – вспомнил Венька. – Страсти подразделяются на мексиканские, индийские, африканские и русские. В последних зачастую фигурирует топор. То, что я увидел вчера, было мордобитием в одни ворота – не припомню, чтобы в финале кто-то болел амнезией, пил водку или пел и танцевал в национальных индийских одеждах...

– С удовольствием бы вас послушал, – хмуро перебил я. – Но некогда, поэтому, выражаясь по-английски, ступайте все в задницу. Как у нас с Сычевой?

– Проснулась в кольце хмурых милиционеров, – поведал Венька. – Что, естественно, вселило ужас в ее больное сердце. Но температура прошла.

– Будем беседовать, – я обвел строгим командирским взором присутствующих, – а потом определим линию поведения.

– Но сегодня зарплата, – как-то ненароком обронил Крюгер. – Точнее говоря, пособие по бедности, которое называется этим словом.

– Может, поднимут? – выразила всеобщие чаяния Яна Владимировна. – Я слышала по телевизору, что стабилизационный фонд государства уже не помещается в швейцарские банки.

– Не поднимут, – пессимистично предсказал Венька. – Государство – это не мы. А к чему ты это ляпнул, Крюгер?

– Получим и поедем, – с надеждой посмотрел на меня Крюгер. – Скоро привезут.

– Вот тебе! – Я слепил два жирных кукиша и выставил ему в рожу. – Марш в машину!

Не стоило терзать больную женщину. Дорога не такая уж дальняя. Переулки в нашем городке, к сожалению, не асфальтируют. Все четыре колеса вязли в грязи – я вел машину, матерясь сквозь зубы, а трое в салоне на всякий случай помалкивали, молясь, чтобы я не застрял. Гавкал Тузик, парочка сержантов наслаждалась бездельем (с удовольствием заставил бы их рыть канаву), бледная женщина бесцельно слонялась по дому...

Теперь беседа велась под протокол. Говорили обо всем, что связывало данную особу с Грушницким и (опосредованно) с Башлыковым. Она уже знала, что ночью в дом пожаловал гость, и лишь благодаря усилиям доблестной милиции она еще жива. Поэтому Анна Михайловна всеми силами старалась помочь следствию. Она понятия не имеет, что от нее хотел этот призрак. Нет, она не владеет «закрытой» информацией. Самое скверное, что женщина не врала – она действительно не понимала, что происходит. Пришлось сообщить о смерти Башлыкова. Последовала минута молчания, слезы потекли из глаз. Мы оставили ее в покое, и вскоре женщина стала вспоминать свою жизнь естественным образом. О том, как познакомилась с Грушницким, о нечастых свиданиях, в которых было мало романтичного, но, в общем, «все как у людей»...

– Подождите, – она наморщила лоб. – Я вам вчера не сказала... Несколько раз Алексей с Башлыковым куда-то уезжали. Он приносил мне штормовку, драный рюкзак, просил починить и как-то обмолвился, что они собираются прогуляться по Ашлымбашу... Вы же знаете, что такое Ашлымбаш? Это горная речка, она течет параллельно Уштыму, через базу «Белые зори» и не предназначена для прогулки. Там высокие пороги, бешеное течение...

– Мы знаем, что такое Ашлымбаш, – уверил я.

– А потом я случайно слышала обрывки их разговоров. Звучало название: «Белые зори»...

Я почувствовал, как в организме что-то начинает происходить. Предвестник беспокойства, какого-то неудобства, неясные предчувствия.

– А еще они говорили про какого-то третьего... – раскрывала бывшая учительница бездонные глубины памяти. – Я решила, что он должен поехать с ними. Я стояла на кухне, а они курили на крыльце и, видимо, увлеклись... Башлыков спросил: а где Багор будет ждать? Алексей ответил: мол, место встречи изменить нельзя – за Федориной горкой. Это возвышенность на дороге – в трех верстах от города. А потом засмеялся: ему же марафет нужно навести, невидимкой прикинуться...

– Вы сказали, «Багор»? – перебил я.

– Ну да, – пожала плечами Анна Михайловна.

– Может быть... «Бугор»?

– Вряд ли. Прозвучало явственно – «Багор». Я запомнила, потому что сразу на ум пришла эта длинная штуковина с крюком на конце...

– Он не говорил, зачем им нужно... прогуляться по Ашлымбашу?

– Не говорил, – вздохнула женщина. – Но делал при этом такое загадочное лицо... А однажды был навеселе и объявил, что наша жизнь может вскоре измениться в лучшую сторону.

– Понятно. Итак, давайте сначала, Анна Михайловна. Как следует из ваших объяснений, несколько раз Грушницкий, Башлыков и предположительно примкнувший к ним третий...

– Раза три, если точнее, – перебила женщина. – В апреле, мае и, кажется, августе. И каждый раз это случалось на выходные. Два дня их где-то носило...

– Замечательно. Одевались по-походному, запасались продуктами и пропадали. В разговоре фигурировали «Белые зори». Подробностей не сообщалось. По возвращении домой впечатлениями не делились.

– Алексей серьезно распорол плечо в августе. Сказал, что налетел на скалу. А после последней поездки был совсем мрачным...

Мысль вертелась, как собака на привязи. Мы выжали из Анны Михайловны все, с этого часа она не представляла интереса для дальнейшей работы. Была только обузой.

– Прекрасно, Анна Михайловна, – сказал я. – Благодарим за искренность. К сожалению, мы не можем предоставить вам круглосуточную охрану, поэтому будет неплохо, если на время следствия вы куда-нибудь исчезнете.

Женщина съежилась.

– У вас есть родственники в наших краях?

Она подумала и кивнула.

– Мама... в Абакане.

– Вот и славно, – обрадовался я. – Собирайте вещи, мы свяжемся с ГАИ, вас отвезут. О работе не волнуйтесь, все уладится. Вашему руководству сообщат, что по срочным государственным причинам вам потребовался короткий оплачиваемый отпуск.

В помещении висела гнетущая тишина. Крюгер в пятый раз пересчитывал зарплату (больше не становилось), сочиняя уважительную причину, чтобы сорваться в магазин. Янка листала прижившийся в отделе справочник по абаканской недвижимости, гадая, подходящий ли нынче период для крупных капиталовложений. Венька мечтал о лимузине с трехцветной свадебной полосой, доме на Борнео и о посильном участии в вопросах демографии.

– А надысь опять в «Белых зорях» видели обезьянообразное существо в лохмотьях... – подняла затуманенные очи Янка. Пошевелила губами и добавила: – Которое с легкостью газели прыгало по скалам и сводило с ума туристов.

«Не часто ли в последнее время фигурируют эти два слова – «Белые зори»?» – подумал я.

– А в Междугорске арестовали районного судью, – увел беседу в сторону Венька. – Благообразный седой дядечка, посвятивший всю свою сознательную жизнь отправлению правосудия. Совращение малолетних шьют.

– Как в анекдоте, – восхитился Крюгер. – Судят армянина за то же самое. Судья спрашивает: «Объясните, подсудимый, как вы докатились до такой жизни?» А тот и отвечает: «А вы представьте, ваша честь, – иду это я, а он навстречу, такой маленький, пухленький, шортики розовые, ножки толстенькие, весь такой кудрявый, румяный...» – «Подсудимый, перестаньте издеваться! Не забывайте, что вокруг вас тоже люди!»

Мы лениво похихикали. Сказка – ложь, но очень грустно.

– Так как насчет обезьянообразного товарища? – гнула кретиническую линию Янка.

– Обезьяноподобного, – поправил грамотный Венька.

– Хорошо, – сказал я. – Будем считать, что в окрестностях Алымшанского кряжа появился снежный человек, которого привлекает конфигурация туристских домиков. Грушницкий с Башлыковым собрались изловить этого тренделя, обессмертить свои имена, разбогатеть, в связи с чем предприняли несколько экспедиций, увы, закончившихся неудачей. В это же время кто-то собирает на них информацию и в итоге приканчивает – попутно с тем субъектом, который собирал информацию.

– Почему кто-то? – удивилась Янка. – Снежный человек и нанял частного сыщика.

– Так я сбегаю? – обрадовался Крюгер.

– Сидеть, – сказал я. – Мы еще не получили расп...дон от начальства, прошу прощения за меткое слово. Вот получим – тогда и нахреначимся все вместе. А сейчас, дорогое христолюбивое воинство, почему бы – в качестве исключения из правил – немного не поработать?

Ближе к обеду меня пронзило – аж мурашки поползли: я же с позавчерашнего вечера не кормил кота! Как умчался в тайгу ловить психов, так больше не возвращался! Я живо собрался, наказал Вениамину с Янкой стеречь Крюгера и помчался домой. Возиться с машиной не хотелось (застряну в распутице и буду ковыряться до вечера), да и ноги тренировать надо. Дождь утих, в воздухе висела взвесь, в небе ни просвета – тучи тянулись бесконечным потоком. Я закутался в дождевик, свернул в ближайший переулок и побежал на Тальниковую...

У калитки, словно нарочно, кто-то вывалил самосвал с грязью. Я прогулялся до забора соседей (они на днях разбирали сарай), отобрал из неликвидов пару досок, доволок до калитки и соорудил что-то вроде переправы. И вдруг в груди дрогнуло: у моей калитки наблюдались следы человеческих ног...

Это было некстати. Сдвинув доску, я присел на корточки и изучил находку. Мужские сапоги сорок четвертого размера с рифленой подошвой. Сохранились прекрасно, человек стоял не далее часа тому назад – иначе следы размыло бы дождем. Еще раз внимательно осмотревшись, я сделал второе открытие: человек не просто стоял у калитки, он вошел внутрь! Обратных следов не было. И грязь его не смутила...

Помявшись, я все же принял решение не поднимать в ружье городскую милицию. Осторожно приоткрыл калитку, проник на прилегающую к дому территорию и несколько минут мерцал под рябинкой, разглядывая промокший пейзаж. В саду чужие не таились – если не учитывать сарай на задворках, утепленный сортир и заднюю сторону дома. Тишка не мяукал, а это более чем странно. Голодный кот устраивает под порогом такой концерт, что возбуждается вся округа...

Снайпер за шторами не просматривался. Я прокрался вдоль фундамента, пригнулся в районе окна и бесшумно взобрался на крыльцо. Половик под дверью был испачкан – ноги вытирали. Я попробовал дверь – поддалась! Кто-то вошел в мой дом и даже не счел нужным запереться!

Сняв предохранитель, я передернул затвор и уже собрался в резкой форме поинтересоваться, что же, собственно, происходит? – когда из дома прозвучал мужской голос:

– Ради бога, не надо стрелять, это не грабеж и не засада...

Говорить-то можно всякое... Я ворвался в дом, скомкав половик и опрокинув бак с водой. Человек на стуле миролюбиво поднял руки.

– Сижу, не шевелюсь, не нервничайте, капитан...

– Молчать! – зарычал я и, не спуская ствола с этого прохиндея, заглянул во все смежные помещения (их не так уж и много), встал в мертвую зону между окнами, чтобы не сняли со двора, и прицелился человеку в лоб. Визитер раздраженно поморщился.

– Перестаньте, я пришел с миром.

Это был сравнительно плотный крупноносый мужчина в водостойком плаще. Брови срослись, челюсть выдавалась уступом, глаза колючие, насмешливые, волос негнущийся, задубевшая кожа лица говорила о том, что человек много времени проводит на свежем воздухе. Посетитель был в годах, обладал завидной выдержкой.

– Вы понимаете, что я могу вас пристрелить, и мне за это ничего не будет?

– Зачем вам в меня стрелять? – спросил посетитель.

– А чтобы проблем в дальнейшем не было.

– Побойтесь бога, какие проблемы, – лицо незнакомца озарилось улыбкой. Странно, что с таким отношением к жизни он не растерял половину зубов, хотя и прокурил их основательно.

– Хорошо, давайте заново. Чьих будете, гражданин?

– Григоренко Александр Иванович, – посетитель медленно извлек из кармана паспорт в зажульканных корочках и бросил на край стола. Я подошел, не теряя бдительности. – Проживаю в переулке Гусиный Брод, дом четыре. У восточного моста через Уштым. Служил до девяносто пятого года надзирателем в колонии строгого режима № 45989 – сорок верст на юго-запад от Абахи, вышел на пенсию, проживаю в Рыдалове, вдовец, имеется сын тридцати неполных лет, проживающий с семьей в Комсомольске-на-Амуре, сестра в Аркалы... Работаю сторожем по контракту: весной и летом – на базе «Белые зори», осенью, зимой – в Доме культуры работников пищевой промышленности. Никаких конфликтов с Уголовным кодексом...

Название «Белые зори» в последнее время стало вызывать резкий приступ тошноты.

– Прекрасно, – проворчал я. – Вы вламываетесь в чужой дом, и это называется «никаких конфликтов с Уголовным кодексом»?

– Ей-богу, ни к чему не прикасался, – картинно перекрестился мужчина. – Почти. Просто сидел и ждал.

– Постучались хоть?

– Зачем? – Нежданный гость улыбнулся еще ярче. – В доме голодный кот, который орет на всю улицу. Можно предположить, что хозяин либо умер, либо отсутствует. Вы плохо прячете ключ, капитан. Под ступенькой – это так примитивно.

Ключ лежал на столе, по которому Григоренко постукивал ладошкой, – то есть волновался, хотя и старательно делал вид, что спокоен.

– А с чего вы взяли, что я приду?

– Так кот же голодный, – он посмотрел на меня, как на бестолкового студента. – Мне думалось, вы о нем вспомните. Не может начальник уголовного розыска быть таким безответственным к тому, кого приручил. Но не думайте, что я стал бы ждать до скончания века – посидел бы еще чуток и побрел своей дорогой...

– Хорошо, – упорствовал я. – Голодный кот. И где он сейчас?

– Там, – показал посетитель подбородком. Из-под тумбочки на свет смотрели два зеленых фонаря. Вступаться за хозяина домашний любимец, похоже, не собирался. Он скромник, если требует ситуация.

– Я дал ему немного рыбы – он съел. Теперь не орет. Извините, что забрался в ваш холодильник. Не самый, скажем так, наполненный холодильник в этом городе.

– Но это мой холодильник, – проворчал я.

Я сел на стул и скрестил ноги. Пистолет убрал на прописанное инструкцией место. Думаю, в случае нужды я сумел бы скрутить этого пирата.

– Причина визита?

– Поговорить. Простите, капитан, я не мог стоять под дверью – я должен был либо уйти, либо спрятаться. Не хотелось попадаться на глаза посторонним.

Я встречался в жизни с отдельными представителями данной породы. Эти люди не выбились... в люди, благодаря своей кажущейся независимости и презрительному отношению к начальству. Они считают, что начальство – это такие же люди (правда, те об этом не знают).

– Так какая нужда привела вас в чужой дом, Александр Иванович?

– Не спрашивайте, откуда я знаю, – гость убрал с лица улыбку и подался вперед. – Вы расследуете убийства двух парней из нашего городка и одного приезжего.

«А узнать он мог от Анны Михайловны Сычевой, – подумал я. – Или от несознательной гражданки Светланы Новиковой, с коей упомянутая гражданка успела переговорить... Или от любого информированного мента из нашей районки. Да от кого угодно!»

Я молчал. Мне было до лампочки, откуда он слямзил информацию.

– Во-первых, – сказал Григоренко, – я знаю, что произошло пятнадцать лет назад и кто несет за это ответственность. Во-вторых, я знаю, что искали на Ашлымбаше люди, именующие себя Грушницким и Башлыковым, и готов обосновать, почему они ничего не нашли. Не забывайте, что я продолжительное время провел на базе «Белые зори». В-третьих, я знаю, с кем они проводили поиски, кто их покрывал и кто продолжал это делать до их последнего часа...

– «Багор», – тихо сказал я. И попал в самую дырочку.

Григоренко осекся, лицо окаменело. Но он поборол растерянность.

– Простите, капитан?

– Просто дружеское предупреждение, Александр Иванович. Не надо давить своей информированностью. Не поверите, за последние девяносто лет отдельные милиционеры в этой стране научились работать. Давайте поменьше загадок. В девяносто первом году могло произойти что угодно – например, ваш покорный слуга вернулся из армии.

Но мой собеседник не мог обойтись без загадок. Не за тем он сюда явился. Он всматривался в мое лицо, пытаясь пробиться в темень сакральных мыслей, и верные выводы сделал.

– Вы не знаете, кто такой Багор, капитан. Вы просто не имеете права это знать.

Как сильно сказано. Я чуть не рассмеялся.

– Вы правы, Александр Иванович, я этого не знаю. Что дальше?

– Хотите узнать?

Я кивнул.

– Это не позволит вам раскрыть преступление до конца, но натолкнет на верный след и позволит продвинуться в расследовании.

Я решил, что не буду смеяться. Люди породы Александра Ивановича обладают завышенным самомнением, но иногда имеют на то основание.