Помоги проекту - поделись книгой:
— Йес! Давай сначала про Версенжеторикса, потому что в учебниках всегда начинают с него.
— В общем, так…
Первая часть
Галлия. Средние века
Первый урок:
Версенжеторикс и Цезарь
— Насколько могут видеть наши кротовьи глаза, в Музее истории Гревена{2} можно заметить — с помощью братьев Лиссак{3} или без них, — что целая толпа беззастенчивых парней пёрла со всех сторон, чтобы посмотреть, так ли хороша наша страна, как о ней говорят. Этих гостей было — и ещё есть — так много, что добрая рожа Дюрана{4} (явно вырождающаяся, что бы там ни говорили, и если ты мне не веришь, загляни в телефонный справочник) вправе задать себе вопрос, существует ли на самом деле французская нация, ведь детишки его предков так похожи на его соседей по лестничной клетке. Потому что у нас всё равно что бюро находок: все, кто к нам приходят, становятся нашими через год и один день! Чтобы стать французом, достаточно жить во Франции. Ибо, в отличие от других стран, не французы делают Францию (они её скорее разрушают), а Франция делает французов.
— Кончай трепаться, — умоляет Берю. — Я ничего не понимаю. Что ты имеешь в виду?
Я смотрю на рожу этого налитого кровью арийца и объясняю:
— Возьми, к примеру, шведа, или корейца, или болгарина; короче, возьми любого, кроме англичанина (эта раса занимает особое место в семействе двуногих и двуруких), и отправь этого шведа, корейца или болгарина в какую-нибудь другую страну: например, в Испанию. Что это даст? Того же шведа, корейца или болгарина, живущего в Испании!
— Чёрт-те что! — шепчет Толстяк.
— Погоди! И вот вместо того, чтобы отправлять этих людей в Испанию, посели их в Пон-д'Эне или в Гарен-Коломбе, и они у тебя сразу станут французами. Это тайна, Толстяк! И эта тайна делает Францию страной, которая не похожа на другие страны! А теперь давай посмотрим, с чего начиналась Франция! Ты знаешь, что раньше она называлась Галлией?
— Будь спок, сейчас вспомню, — ухмыляется Огромный.
Я продолжаю, не обращая внимания на его реплику:
— Если ты заговоришь на эту тему с каким-нибудь месье Дюпоном, то увидишь, что при слове «галлы» он выставит грудь колесом. Галлы — это наша национальная гордость; и всё же, если взглянуть поближе, станет ясно, что они были made in Germany, так же как и хорошая оптика и газовые камеры. Вот только у них была такая представительная внешность, что мы решили их присоединить навсегда. Мне кажется, что мы соблазнились на их здоровье. В этом есть что-то убедительное, понимаешь? В наш век заморышей немного шерсти на груди не повредит нашей родословной. Имей в виду, я не знаю, были ли галлы такими, какими мы их рисуем. Но для нас они всегда будут крепкими малыми со светло-голубыми глазами, косищами, свисающими им до бампера, усами, как руль гоночного велосипеда, и такими шлемами с перьями-крылышками, которых не сыщешь даже у старьёвщика Альгамбры. Перья — очень важный элемент народных художественных промыслов, Берю.
— Короче, — шепчет Толстяк, — галлы — это что-то вроде индейцев для нас?
Замечание мне кажется справедливым. Я делаю комплимент Берюрье, который сразу же распускает хвост.
— Слушай, Сан-А, — продолжает он. — Если галлы были с перьями, то галлийки, наверное, были с шерсткой?
Я вздрагиваю. Галлийка! Упоминает ли хоть один учебник об этой покорной утешительнице воина? Не считая доблестного Табачного Предприятия{5}, кто-нибудь вспомнил о ней? Да никто! Ни один историк (до меня) никогда не воздал должное этой старушке; и если бы не было известно, что галлы носили рога, мы бы даже не могли с точностью сказать, была ли она. В Париже, где женщина — король, как сказала бы Сьюзи Солидор{6}, никто никогда не вспомнил о лютецианке{7}. Так что я счастлив и горд исправить здесь скотство историков.
— Ну что же ты? — ворчит Берю. — Продолжай, я весь во внимании!
— О чём я говорил… Ах да! О галлах! Они были совершенно дикими. Они только и знали, что махались между собой и жили охотой и рыбной ловлей.
— Представляю себе их трофеи, — мечтательно говорит Берю. — «Мамонт и компания». Слушай, а окорок мамонта для главного егермейстера, наверное, был не хилый. На двоих точно хватило бы!
Я не пытаюсь ему объяснять, что в те времена мамонтов уже не было. Не стоит напрягать так тяжело работающий аппарат, которым является мозг Берюрье!
— Галлы ещё не были абонентами журнала «Дом и сад», — продолжаю я. — Они жили в шалашах на берегах рек.
— В общем, вилла «Ничего лишнего»! Как у моего друга Флюме́, который поставил списанный вагон на своем участке для рыбной ловли!
— Точно! Галлы не верили в Бога, они верили в Солнце!
— Почему бы и нет? — защищает их мой приятель. — Тут хоть точно знаешь, что солнце существует. Не зря же все мажут свой попарь кремом «Нивея», чтобы не обгореть!
Я решаю для себя, что не стоит реагировать на его замечания, и продолжаю наперекор волнам и ветрам:
— Их священники назывались друидами. Они носили белые одежды…
— Они случайно не были доминиканцами?
— Нет, не были! У них были золотые серпы, и они ими собирали омелу на дубах!
Берю издает рёв слона, от которого вибрирует крышка моей чернильницы.
— Я знаю одного друида! Он продаёт омелу на углу моей улицы на праздник святого Сильвестра. Но он не одевается в белые одежды — на нём только куртка и велюровые штаны.
— Ты можешь помолчать? — возмущаюсь я.
Он хмурится.
— А что, я хочу понять, — бормочет прилежный ученик.
Я ему подмигиваю в утешение.
— Галлам так нравилось воевать, что они полезли из Галлии в Италию. Они вошли в Рим и сожгли его.
— Вообще-то я думал, что Рим был открытым городом!
— В те времена ещё нет! Цитадель Рима называлась Капитолием!
— Я знаю, — обрывает с учёным видом Толстяк. — Ну да, — объясняет он, заметив по моему лицу, что я ему не верю. — Я с детства знаю, что Рим — столица{8} Италии.
— Капитолий был крепостью, ты, неуч! Римляне там забаррикадировались. Галлы собрались идти на штурм этой крепости. Однажды ночью они тихо подкрались к крепостным стенам, прихватив свой набор для осады. Внутри Капитолия все дрыхли. Но гуси, которые там были, их обнаружили и подняли крик…
— Это были папские гусары?
— Я сказал не гусары, а гуси! Гуси: га-га-га!
— Вот как, что они там делали? Твоя крепость это что — птичий двор?
— Римляне разводили этих птиц в честь богини Юноны!
— Эта Юнона, наверное, была похожа на Берту, мою жену. Она тоже любит гусей. С каштанами, как индейку.
— Давай вернёмся к гусям Капитолия. Они разбудили римлян. Те прибежали и сбросили галлов с крепостных стен.
— О, представляю, как они шмякались! «Спускайтесь, вас ждут!»
Смех, такой же щедрый, как ляжки портнихи, осветил красное лицо Берюрье. Он представил себе этот штурм. Сценка с гусями подняла ему настроение.
— Это и было началом конца галлов, — продолжаю я. — С этого дня они начали отступать, тем более что римляне становились всё сильнее и сильнее. В одно прекрасное утро галлы оказались в Галлии.
— Уж лучше бы они оттуда не вылезали и рубились между собой, — философствует мой друг. — Когда дерёшься в своем доме, можно бить стёкла, но на соседях это не отражается!
— На некоторое время они успокоились и пили медовуху…
— Медовуху?
— Да, вино, которое они готовили из мёда. Они пили его из черепов своих врагов.
— Моя свояченица в Нантере тоже делает медовуху, — признаётся мне Берю.
Он ржёт.
— Если бы она попробовала её пить из птичьего черепа моего свояка, он стал бы её любимым фужером.
— Так случилось, что у римлян появился знаменитый генерал.
— У них тоже?
— Их звался Юлием Цезарем. И он со своим войском решил завоевать Галлию.
— В общем, как и наш! Только тот был итальянского происхождения, а наш — германского!
— Они прошли всю Галлию, как немецкие танки в сороковом. Вот тогда-то и объявился твой корешок Версенжеторикс. Он собрал галлов, чтобы встать на пути захватчиков. Ему удалось изгнать легионы Цезаря из Жерговии, и он гнал их до Кот-д'Ора!
— Ещё бы! Кот-д'Ор с его виноградниками, тут было чем поживиться! — облизывается доблестный Берю. — «Вон-Романе́» — это вам не медовуха!
— Поживиться было чем, но Версенжеториксу тут не повезло. Он был разбит войсками Цезаря и укрылся в Алезии. Цезарь взял город в осаду. И Версенжеториксу пришлось сдаться, чтобы не дать своим людям умереть с голоду! Он сел на своего лучшего коня и положил оружие к ногам Цезаря.
— Как можно откинуться с голоду, если у них были лошади?! — удивляется Пухлый. — Бифштекс из конинки — это недурно, особенно с жареной картошечкой!
— История об этом умалчивает…
— И что с ним было потом, с этим Версенжеториксом?
— Цезарь его пленил и отправил в Рим, а через пять лет перерезал ему горло. Так что в заключение первого урока, Толстяк, скажем, что наша история началась с поражения!
— Зато теперь у каждого есть тачка и телевизор! — парирует Могучий.
Дополнительный материал:
Галл Берюрикс с его галлицизмами
В лагере протрубил рог зубра. Солдат Берюрикс вздрогнул во сне.
— На обед! — прошептал он.
Он открыл глаза и сел.
Перед его взором предстала унылая картина. В палатке, свернувшись калачиком рядом с ним, спал друид. Его золотой серп, висевший на колышке, поблескивал в полутьме. Берюрикс отодвинул шкуру, служившую занавеской в его палатке, и сделал гримасу: погода была такая, что и римлянина не выставишь во двор! Небо было низким, и резкий ветер завывал в ветвях деревьев.
Вновь протрубил рог. Уже давно он не звал к обеду… Солдат Берюрикс остервенело почесал между ног. С некоторых пор у него там жили паразиты. Берюрикс был человеком общительным и любил компанию, но при мысли о том, что его жильцы им питались, тогда как он голодал вот уже несколько недель, его охватывала грусть. Но как бороться против интимных вошек? Всё, что он мог, — это только побеспокоить их своими большими заскорузлыми ногтями. Увы, его ногти волновали настойчивых букашек не больше, чем его секира — римлян, расположившихся вокруг лагеря!
В лагере Алезии началось большое движение. Мужчины бежали на площадь, надевая каски. Головные уборы были двух видов. Для мужчин с неустойчивыми нравами были каски с перьями, а для женатых — с рогами.
Мимо палатки Берюрикса проходил старый галл с помятыми усами.
— Что за шум? — спросил Берюрикс,
Старый галл (которого звали Пинюшиксом) тряхнул головой.
— Генерал будет говорить, — сказал он блеющим голосом.
Со своими рогами он и в самом деле походил на старого грустного барана. У него гноились глаза, а шея была как виноградная лоза.
— Опять! — проворчал Берюрикс. — Опять бла-бла-бла![1] А после своих красивых слов он нас еще и заставит хором петь «Жерговину»{9}. И так уже сил ни на что не осталось!
Пинюшикс одобрительно кивнул, отчего его каска сдвинулась, и удалился шагом, в котором совсем не чувствовалось калорий. Берюрикс вошёл в свою палатку и, подойдя к спящему друиду, дал ему хорошего шлепка по заднице.
— Вставай, девочка, уже время!
Друид потянулся и зевнул. Полная, крепкая грудь высунулась из выреза его белых одежд.
— Спрячь свою ферму! — приказал Берюрикс. — Если ребятишки увидят твое богатство, они поймут, что ты не друид!
Малышка послушно вернула беглянку в камеру заточения.
— А усы? — подскочил Берюрикс. — Куда ты подевала усы, детка?
— Наверное, упали, когда я спала, — вздохнула подружка воина.
Она стала искать между шкур, лежащих на полу. Её замедленные со сна движения становились всё более лихорадочными.
— Я их не нахожу! — зарыдала бедная девушка.
— Ну и дела! — пожаловался на судьбу солдат Берюрикс. — Без усов тебе нельзя показываться на люди, подумай сама!
Ложный друид обхватил голову руками и принялся думать.
— Я их сняла и положила на циновку рядом с кроватью, — вспомнила она вдруг.
Берюрикс побледнел.
— Твою в солнце мать! — выругался он грубо. — Я их выкурил!
— Что?! — подавилась его подружка по палатке.
— Я подумал, что это была кукурузная ость{10}, понимаешь?
— Ничего себе ость, это усы моего дедушки! — возмутилась она.
Она начала плакать оттого, что её семейная реликвия вдруг превратилась в дым. Расстроенный Берюрикс чесал своих телесных вшей.
— Я извиняюсь, — пробормотал он, — мы так ослабли, что немудрено ошибиться.
Поделиться книгой: