Помоги проекту - поделись книгой:
Фредерик Дар (Сан-Антонио)
История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века
ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА
САН-АНТОНИО, настоящее имя Фредерик Дар (1921–2000) — самый популярный французский писатель второй половины XX и начала XXI в. Он создал серию из 183 романов о приключениях комиссара французской полиции Сан-Антонио и его помощника Берюрье, которые принесли ему славу самого остроумного и самого виртуозного писателя. Его называют «французским феноменом», «гением юмора», «волшебником французского языка», «витамином для души», «самым проницательным человеком в этой человеческой комедии».
300 миллионов экземпляров — таков суммарный тираж его романов. По его сценариям снимались фильмы, ему посвящены сайты в Интернете, его коллекционируют в разных странах, Ассоциация друзей Сан-Антонио регулярно выпускает журнал «Мир Сан-Антонио». В университетах Европы защищают диссертации по его стилю, его философии, а также проводят семинары о культуре Франции через книги Сан-Антонио.
Язык Сан-Антонио изобилует каламбурами, сленгом и забавными неологизмами, которые стали частью лексикона у многочисленных его поклонников. Во Франции даже издан «Словарь Сан-Антонио», который включает 15 000 статей.
По мнению президента Ассоциации друзей Сан-Антонио, Даниеля Сирака, отличительными качествами его книг являются следующие ингредиенты:
1. Комические ситуации, действующие лица и всякая абракадабра вызывают у нас смех, хохот, улыбки.
2. Нас трогают теплые чувства между действующими лицами, как в настоящей семье.
3. Нас захватывают неожиданные повороты, развязки (иногда очень притянутые за волосы, но нам они нравятся).
4. Нас изумляет игра слов, остроумие, гибкость нашего языка.
5. Нас волнует эта философия гуманизма, эти реплики и отступления от текста.
6. Нам льстит то, что автор обращается к нам напрямую, интересуется нашим мнением и даже ополчается против нас.
7. Мы покорены рыцарскими качествами героя в противовес мерзостям этой жизни, подвигами Сан-А и его банды, огромным количеством сцен, когда Сан-А был загнан в угол и был готов умереть с позой и с юмором.
8. Нам по душе народность книг Сан-Антонио, то, что их можно увидеть в вагонах метро, то, что цены невысокие, а тиражи большие.
9. Мы продолжаем балдеть (пардон, мадам!) от задницы. Повсеместной, уместной, неуместной, с такой сочностью и юмором.
Сознавая, что он шёл против течения, сам Фредерик Дар писал: «Маленькие попы́ синтаксиса не одобряют языка Берюрье и мою раскованность. Это их право. Если я им что-то и ставлю в упрёк, то только то, что они считают это своим долгом!» Надо сказать, что многие «попы́ синтаксиса» всё же примкнули к братству его сторонников и считают, что Сан-Антонио принадлежит будущему.
Подтверждением этому может служить то, что после смерти этого удивительного писателя и человека ежемесячно (!) переиздаётся до трёх книг Сан-Антонио, и его вновь и вновь открывает новое поколение читателей.
Несмотря на то, что книги Сан-Антонио считаются непереводимыми, его пытаются переводить в 30 странах мира, а в Италии уже переведены почти все его романы.
В России было издано около пятидесяти книг Сан-Антонио, из которых семь лучших книг были переведены Геннадием Романовичем Барсуковым, посвятившим работе над его романами 20 лет.
Книга «История Франции глазами Сан-Антонио» — культовая. Во Франции, где она была издана восемнадцать раз суммарным тиражом три миллиона экземпляров, её назвали «Книгой-событием».
Это вселяет надежду, что первое издание «Истории Франции глазами Сан-Антонио» на русском языке тоже не будет единственным и привлечёт в ряды друзей Сан-Антонио новых поклонников дара Фредерика Дара и его незабываемых героев.
Барсуков Геннадий Романович родился в 1947 году в г. Сталинграде. В 1973 году окончил Пятигорский институт иностранных языков, работал учителем французского и немецкого языков в средней школе в Карачаево-Черкесской Автономной области, инженером-патентоведом в Волгоградском филиале ВЦПУ, затем в Пятигорском СХКБ, переводчиком с французского языка в Алжире.
Переводом книг Сан-Антонио занимается с 1989 года. Член Ассоциации друзей Сан-Антонио (Франция). Дважды отмечен на конкурсах АСКИ «Лучшие книги года». Перевел на русский язык семь и опубликовал шесть книг Сан-Антонио.
К ЧИТАТЕЛЮ
У этой книги есть нечто общее с многоуважаемым Телефонным Справочником: её не обязательно читать с начала.
Ну совершенно не обязательно!
Как и в голове у многих людей, скажу я вам, у неё нет ни конца, ни начала, что облегчает её чтение.
Если вас интересует какой-нибудь период Истории Франции (барабанная дробь), поищите в оглавлении те страницы, которые ему соответствуют, и там и подключайтесь.
Если же у вас нет особого предпочтения и вы не ищете разницы между Карлом Великим, Наполеоном Третьим или Карлом Девятым (вам не обязательно быть умным), открывайте эту книжку где хотите и двигайтесь своим ходом, как это делает на протяжении всего повествования мой товарищ Берюрье.
Что вам сказать ещё?
Ах да! Не давайте эту книгу кому попало. Конечно же, она очень поучительна, но она не для детишек из хора. И если вдруг детишки из хора все же её купят (а я на это очень рассчитываю), пусть они не показывают её родителям.
Всё это для того, чтобы вас немного завести, ибо для взрослых всегда надо создавать иллюзию, что некоторые книги предназначены только для них, и при этом давать понять детям, что эти же самые книги им читать нельзя. В итоге и те, и другие покупают их втайне друг от друга и книги лучше расходятся.
Так что неплохо иметь по две книги такой толщины в каждой семье — хотя бы для того, чтобы сажать на них ваших херувимов, которые, увы, учатся играть на фортепьяно.
Ведь столько людей уже садились на Историю Франции!
Всем студентам Франции, моим друзьям; и ПАТРИСУ ДАРУ, чьим другом я являюсь.
САН-АНТОНИО
ПРЕДИСЛОВИЕ. БЕЗ ГРОМКИХ СЛОВ, НО К СЛОВУ
Фараонка напоминает хлев, когда все коровы в поле. Уже несколько дней, как правонарушители не «правонарушают». У них забастовка в связи с тем, что в банках установили слишком много сигналов тревоги. Не то чтобы эти шумные приборы мешали им осуществлять их профессиональную деятельность, но они толкают банковских служащих на героические поступки. В итоге, чтобы тех успокоить, господа налетчики вынуждены стрелять, а это чревато большими неприятностями, когда мы их арестовываем.
Так что в весёлых помещениях полиции царит всеобщая апатия. Даже муху услышишь, если, конечно, муха осмелится сюда залететь. Мухи не дуры!
Положив ноги на потёртый бювар стола, а руки — на живот, в типичной позе американского частного агента, ожидающего начала первой главы детективной серии, я жду своего часа, чтобы отправиться куда-нибудь в другое место.
Я думаю о будущем. Когда настоящее вам кажется мрачным, иногда неплохо заглянуть в будущее.
Я говорю себе, что когда-нибудь мы выйдем из большого сонного оцепенения. Продавцы автомобилей будут торговать подержанными ракетами. Космическая техпомощь будет подбирать парней, застрявших между Марсом и Венерой. Отпускники будут устраивать пикники в созвездии Большой Медведицы. И рюкзаки не будут тяжёлыми но причине невесомости. Заметьте, что в наше время и на нашей планете сила тяжести не так уж сильно давит на плечи. Если не считать ума блюстителей порядка, то ничего тяжелого, в общем-то, нет. Земное тяготение можно измерить с помощью весов для писем. Надо только постараться не чихнуть во время взвешивания! В этом мире всюду тихо и спокойно. Звуки нашей планеты — это глухой шум пустой раковины. Но люди всё время пускают друг другу пыль в глаза, как бросают конфетти. Они снуют от иллюзий к разочарованиям, чего бы это им ни стоило, и при этом думают, что живут… И всё же бывают минуты, когда наш современник понимает, что между ним и кроличьим пуком нет никакой разницы, стоит ему вылезти из своей машины. Вне своего автомобиля он никто. Всё равно что безногий калека посреди опасности. Он гибнет за рулём своей тачки, но смертным себя чувствует только тогда, когда становится на ноги! И тогда он ищет оправданий — наподобие театральных артистов, которые объясняют, почему спектакль не сделал сбора. Вы слышали, как эти чародеи-комедианты пустословят по данному вопросу? Поэма! Именно в такие минуты они выдают подлинный лиризм. Можно собрать целый словарь причин, которые служат ширмой для неудач.
Публика не пришла, потому что, двоеточие:
«Слишком жарко, слишком холодно, сильный ветер. Потому что начало месяца, потому что конец месяца, потому что между месяцами. Потому что понедельник, потому что вторник, или среда, или четверг, или пятница. Потому что сегодня суббота, а завтра будет воскресенье; или потому что сегодня воскресенье, а завтра тяжёлый день, понедельник. Публика осталась дома, потому что наступил срок платежей, потому что она поменяла тачку, потому что по телевизору был Человек XX века (предатель)! Потому что выступал Де Голль! Потому что не выступал премьер-министр. Потому что канун Рождества, потому что после Рождества. Потому что будет Автомобильный салон. Потому что королева Патагонии находится с официальным визитом в Париже. Потому что жизнь дорожает. Потому что начало учебного года. Потому что грипп! Потому что некуда поставить машину. Публика не пришла, потому что она дебильная! Кретины с толстой кожей цвета стены или салфеток из столовой!»
— Ты что такой мрачный? — раздаётся голос, напоминающий звук картофеля, высыпаемого в кипящее масло.
Входит мой доблестный товарищ Берюрье. Щёки, красные, как калифорнийские яблоки, красноречиво говорят о выпитых гектолитрах божоле. На нём костюм в клетку тёмно-зелёных тонов. Карманы набиты странными и тяжёлыми предметами. Берюрье напоминает большого навьюченного осла. На розовой рубашке коричневые дырки от сигарет. Галстук небесно-голубого цвета украшен яичным желтком.
Он не брился два дня. Трудно объяснить, как Берю удаётся этот подвиг: ты его видишь каждый день, и у него всегда двухдневная щетина, которая держится с постоянством, граничащим с чудом.
На голове фетровая шляпа, вроде нимба, с широкими и волнистыми полями, цвет которых напоминает края колодца. Святой Берю! Его не увидишь в календарях, но его знают во всех парижских бистро!
С радушием я смотрю на сто десять килограммов доброго малого, с которым меня связывает дружба. Верх брюк расстёгнут, и на розовой рубашке не хватает трёх пуговиц, так что взору современников открывается необозримый вид на вычурный пупок, заросший шерстью, от которого лучами расходятся многочисленные шрамы.
— Я не мрачный, Толстяк, — объясняю я. — Я думаю.
Его смех напоминает стук орехов, рассыпавшихся по большой лестнице оперного театра.
— Ты меня всегда удивляешь, Сан-А! Думать, когда ты не обязан — это извращение! — Он приподнимает шляпу на три сантиметра, вытирает пот со своего пролетарского лба и добавляет: — Я никогда не думаю в свободное от работы время.
С этими словами он садится на подлокотник, заставив вскрикнуть спинку кресла.
— Ты читал сегодняшнюю газету? — спрашивает Пухлый, вытаскивая обрывок, который он подобрал в общественном туалете.
— Нет, сегодня мне хватает своих проблем.
— Там одна чумовая статья, мне интересно, что ты об этом скажешь.
Он читает своим прекрасным голосом, смазанным «Астрой»{1}:
— Спелеологи обнаружили надписи в гроте Кот-д'Ор. Предполагается, что эти рисунки имеют связь с подвигами Версенжеторикса.
— Интересно, — соглашаюсь я. — Но я не понимаю, почему тебя это волнует?
Он суёт мне под нос фотографию рисунка.
— Видишь, Сан-А, мужика в шапке с крылышками? Стрелка показывает, что это Версенжеторикс…
— В самом деле!
— Рядом с ним галл-ординарец, видишь? Посмотри внимательно и скажи, на кого он похож?
Я смотрю, и бархатная улыбка расцветает на моём лице искусителя:
— На тебя, Толстяк!
— Сам видишь! — ликует Его Величество.
— Сам вижу, это правда.
— Как ты это объяснишь?
— Наверное, кто-то из твоих предков был товарищем Версенжеторикса.
Толстяк краснеет ещё больше, можно сказать, что он становится багровым.
— Ты так думаешь?
— Почему бы и нет?
— У меня был предок, который жил во времена галлов! — бормочет он со всей скромностью, присущей чистым душам.
— Как и у всех, Берю, как и у всех! Эта цепь тянется от Адама или от какой-нибудь гориллы, может быть, от рыбы, и мы представляем собой лишь временные звенья этой цепи.
Он кивает могучей башкой, осторожно выдёргивает волосок из ноздри, вытирает тыльной стороной ладони вызванную этим действием слезу и шепчет:
— Я тебе должен признаться, дружище, в истории я никогда не блистал. Я знаю, конечно, что был Генрих Четвёртый, но я не могу сказать, был ли он сыном Жанны д'Арк или Катрин де Медичи.
Он качает бедной пустой головой и продолжает:
— То же с Людовиком и Карлами. Например, Людовик Четырнадцатый жил до или после Людовика Тринадцатого? Для меня это тёмный лес!
— Почитай книгу по истории, и всё уляжется.
Он смущённо фыркает:
— Я пробовал. Но я засыпаю на десятой странице, ничего не выходит.
Случай, действительно, безнадёжный!
— И ведь я понимаю, что это должно быть интересно, — продолжает Берю, — даже крохи, которые я знаю, например, Наполеон и Ришелье освобождают могилу Христа в Мафусалеме, меня волнуют больше, чем комиксы в газете «Франс-Суар»!
Он смотрит на свои ногти, которые напоминают траурное извещение, отгрызает несколько миллиметров и ловко сплёвывает на мой бювар.
— Расскажи мне, если ты не против — ты же подкован, чтобы я не выглядел остолопом, когда бываю в обществе.
Заметив гримасу на моём лице, он начинает упрашивать:
— Как-никак у меня родственник рядом с Версенжеториксом в газете, а я даже не знаю, что там у них было!
Передо мной стоит вопрос совести. Вправе ли я не утолить эту прекрасную жажду к знаниям? Вправе ли я допустить, чтобы мой Берю гнил в полном невежестве? Этот человек хочет знать, откуда он и от кого! Это прекрасно, благородно, великодушно, и как это по-французски желать вскарабкаться по своему генеалогическому дереву, чтобы узнать, что же за обезьяна была в самом его начале.
— Я уверен, Сан-А, ты сможешь набросать схему. Раз уж нам сейчас нечего делать, вместо того, чтобы думать о бесполезных вещах, расскажи мне, чем занимались Берюрье, ты же знаешь!
Я щёлкаю пальцами, как обычно, когда принимаю важное решение.
— ОК, Толстяк! Располагайся, разворачивай локаторы и постарайся не заснуть, иначе схлопочешь ведро воды в физиономию! Готов?
Поделиться книгой: