Инкассатор: До седьмого колена

Ему никто не ответил. Тут, к его огромному облегчению, подошла официантка с заказанным кофе, и атмосфера автоматически разрядилась. Мент понюхал кофе, одобрительно кивнул и, зажмурившись от удовольствия, сделал первый глоток.

– Хорошо! – объявил он. – А то на дежурстве насосешься этой растворимой дряни, к утру уже тошнить начинает. Так вот, Юрий Алексеевич, повторяю, ничего-то вы не знаете. И я вам не открою никакого секрета, потому что уже сегодня к вечеру это будет везде – во всех газетах, во всех выпусках новостей.

– Что? – спросил Юрий, предчувствуя недоброе.

Мент не торопился с ответом. Он снова поднес к губам чашку, смакуя, сделал несколько глотков, промокнул губы салфеткой и не спеша, со вкусом закурил. Сигареты у него были хорошие, дорогие.

– Если вы случайно не в курсе, – сказал он наконец, меня зовут Василий Иванович. Не Чапаев, нет, Одинцов моя фамилия. Майор Одинцов, убойный отдел главка. Это я за тем говорю, чтобы вам со мной было легче общаться. А еще затем, Юрий Алексеевич, чтобы вы поняли: я ерундой не занимаюсь и сюда явился вовсе не за очередным подношением, как вы, может быть, решили, а исключительно из уважения к господину Светлову, перед которым нахожусь в неоплатном долгу.

– Ну-ну, – смущаясь, сказал Димочка.

– Не «ну-ну», а так точно, – строго ответил Одинцов. – Вообще, чтоб вы знали, делом вашего Веригина занимаюсь не я, и мне из тех денег, что вы передали, не перепала ни цента. Это к вопросу о взятках, Юрий Алексеевич.

Это существенно меняло дело, да и держался мент с неожиданным достоинством. Юрий почувствовал себя смущенным и сбитым с толку и для восстановления душевного равновесия решил, пока ситуация не прояснится, считать, что чертов ментяра все врет.

– Скажу вам прямо, – продолжал Одинцов, – Веригину вашему крупно не повезло. Попал он как кур во щи, и я, честно говоря, не вижу, как вы сможете ему помочь. Разве что и впрямь найдете настоящего убийцу, в чем я, признаться, сильно сомневаюсь – не такие, знаете ли, искали... Ясно, что Веригиным вашим затыкают огромную дыру в следствии, и ясно также, что это кому-то очень нужно. Кого-то это вполне устраивает, лишь бы лишнего шума не было. Вы вот спросили насчет подозреваемых – мол, неужто их нет? Да сколько угодно! Артюхов был человеком богатым, известным и вдобавок не совсем чистым на руку, так что причины желать ему смерти имелись у многих. Но если бы дело ограничивалось одним только Артюховым! Сегодня ночью, Юрий Алексеевич, у себя на квартире был убит давний знакомый и партнер Артюхова банкир Шполянский. Убит с особой жестокостью – расстрелян из крупнокалиберного пистолета вместе с женой, домработницей, двумя охранниками и... – Он сделал паузу, но было видно, что пауза эта сделана не для придания сообщению драматического эффекта, а просто потому, что у Одинцова не поворачивался язык произнести то, что он собирался сказать. Юрий мысленно записал эту заминку ему в актив, хотя особой нежности к менту по-прежнему не испытывал. – И четырьмя детьми, – закончил Одинцов. – Двое своих, и еще двое пришли в гости, мультики посмотреть. Итого девять трупов за одну ночь, можно сказать, в одной квартире. Урожайная ночка, правда?

– А что это меняет? – упрямо спросил Юрий, стараясь не показать, что ошеломлен внезапно свалившимся на голову известием. – Крупнокалиберный пистолет... Это у Веригина, что ли? Да у него лишней пары трусов нет!

– Откуда вы знаете, что у него есть, а чего нет? – возразил Одинцов. – И потом, кого это волнует? Подбросить ему ствол и подтасовать результаты баллистической экспертизы – дело техники. Плевое дело, поверьте, даже для меня. А тут, как я понимаю, задействованы гораздо более крупные фигуры, чем я. Поймите, нераскрытое заказное убийство никому не нужно. Тем более такое странное.

– Странное?

– А что, разве нет? Где вы видели киллера, который валил бы всех подряд, без разбора, кто под руку подвернется? Это либо какой-то мститель, либо маньяк. То есть это наверняка мститель, на местах обоих преступлений были оставлены надписи идентичного содержания. «До седьмого колена» – вот так и не иначе, на меньшее он не согласен...

– Послушайте, майор, – перебил его Юрий. – Вам не кажется, что все, что вы нам тут рассказываете, свидетельствует в пользу Веригина? Пистолета у него нет и никогда не было, со Шполянским и Артюховым он никак не связан и причин для мести не имел... С таким же успехом можно было взять любого прохожего и повесить все эти трупы на него.

– Не спорю, – согласился Одинцов. – Вы никак не поймете, что я не пытаюсь вам что-то доказать, в чем-то вас убедить. Я вас просто информирую, поскольку на большее, как вы верно подметили, не способен. По крайней мере, в этом дрянном деле. Господи, какое счастье, что не я его веду! Это же такая поганка, что... Словом, у меня такое ощущение, что те, кто сейчас колет вашего Веригина, идут по самому краешку. Один неверный шаг, и все, крышка – прощайте, погоны, прощай, свобода... И тем, кто их на это толкает, так же плевать на них, как и на этого Веригина. А Веригин – просто очень удобный клиент. Вещи Артюховых при нем обнаружили? Было такое дело! Причем он так и не сумел объяснить, где их взял. А в бумажнике Артюхова, между прочим, была визитка Шполянского. Чем не версия? Может, этот ваш Веригин – маньяк, который действует исключительно в пьяном виде? Насосется до полной отключки и пошел куролесить...

– Находясь в отключке, убрать двоих охранников?

– А что? Какая там охрана, видимость одна... У них даже оружия не было! Показал им шпалер, и они твои... Не спорю, конечно, от этой версии за версту разит пьяным бредом, но ведь и ситуация бредовая! Девять трупов за один раз... Да столько жертв не каждый теракт приносит!

– М-да, – сказал Светлов. – А ведь это пожизненное. И ты, Вася, об этом так спокойно говоришь?

– Я свое уже отбеспокоился, – довольно резко ответил Одинцов. – Укатали Сивку крутые горки... И потом, там, где ничего не могу, – ничего не хочу. Умный народ были эти древние римляне! Оттого, наверное, их варвары шапками и закидали. Слушайте, Филатов, этот Веригин – он вам кто? Друг? Родственник?

– Просто сосед, – угрюмо ответил Юрий и залпом допил кофе. – Посоветовать что-нибудь вы мне можете?

– С удовольствием, – сказал Одинцов. – Отправляйтесь домой и постарайтесь поскорее забыть об этой истории. Это лучший совет, который я могу вам дать.

– Ну, Вася, – огорченно сказал Светлов.

– Что – Вася? Я уже почти сорок лет Вася!

– Хотелось бы услышать что-то более конструктивное, – сдержанно сказал Юрий. – Я понимаю, что для вас Веригин – это всего-навсего фамилия в материалах уголовного дела. А для меня он живой человек, сосед. Я с его женой каждый день во дворе сталкиваюсь.

– Вы один, что ли, с ней сталкиваетесь? Странный, доложу я вам, у вас двор в таком случае!

– Просто я, наверное, единственный, кто может помочь, – сказал Юрий.

– А с чего вы взяли, что можете? Денег куры не клюют?

– Да не сказал бы...

– Тем более! Хотя, даже если бы и не клевали, толку с этого... Вы хоть знаете, что этот ваш Веригин уже подписал признание?

– Что?!

– Да-да, представьте себе. Отстаньте, говорит, от меня, я, говорит, спать хочу. Где тут у вас расписаться надо? И – р-раз! Подписал в лучшем виде. Мне следователь хвастался в курилке, как он ловко это дело закрыл.

– Вот кретин, – тихо сказал Юрий. – Он хотя бы понимает, в чем его обвиняют?

Одинцов пожал плечами.

– Такие, как он, быстро ломаются, – сообщил он. – Это они только с виду крепкие да горластые, а нажмешь на такого чуток, он и поплыл... Ну, знаете ведь: от сумы да от тюрьмы... Рабская психология.

– Какое государство, такая и психология, – отрезал Юрий. – Ну, хоть какие-то концы в этом деле есть?

– Концов сколько угодно, – сказал Одинцов, – только все они ни к чему не привязаны и тянуть за них никто не собирается. Кому это надо – тянуть, когда подписанная по всей форме явка с повинной в сейфе лежит? Только не надо, – поспешно добавил он, заметив, что Юрий открыл рот, – не надо толковать мне об алиби, доказательствах, следственных экспериментах и прочих неаппетитных вещах. Дайте хотя бы кофе спокойно выпить. – Он взял со стола вторую чашку кофе, пригубил и поморщился. – Ну вот, остыло все... Девушка! Еще двойной кофе, если можно! Так вот, – продолжал он, с видимым удовольствием провожая взглядом официантку, – в этом деле есть некоторые моменты, на которые никто не обращает внимания. Я бы сказал, старательно не обращает... Поделиться? Настроение у меня сегодня такое... разговорчивое.

Юрий посмотрел на него с сомнением. Вряд ли дело было в настроении; вероятнее всего, Одинцова заставляла говорить уязвленная гордость охотничьего пса, которому хозяин дал по ушам и не пустил по свежему, горячему следу, а заставил довольствоваться пустой овсянкой. К тому же Юрию начинало казаться, что крутые горки укатали этого Сивку не так основательно, как он сам об этом заявлял, и что судьба Веригина ему не так уж безразлична.

– Ну, поделитесь, – сказал он. – Может, коньячку, чтобы делиться было легче?

– Я и так скажу все, что считаю нужным, – обиделся Одинцов, – спаивать меня не обязательно. Хотя от рюмочки, пожалуй, не откажусь.

Юрий заказал коньяк, который принесли вместе с кофе для Одинцова. Майор сразу же выпил рюмку, помотал головой и стал рассказывать, прихлебывая горячий кофе.

– Мне удалось одним глазком заглянуть в дело. Так вот, там действительно есть кое-что интересное. Восемь лет назад оба убитых – и Артюхов, и Шполянский – проходили свидетелями по делу некоего Андрея Тучкова, по прозвищу, сами понимаете, Туча, который не поделил чего-то с братвой и устроил пальбу возле ресторана «Старый салун» – был тогда такой шалман в стиле кантри... И надо ж такому случиться, чтобы под пулю угодил агент ФСБ! Короче, этот Тучков получил по полной программе, хотя кое-кто подозревал, что тут все не так просто, что пошел он паровозом, один за всех. Пятеро их там было – Артюхов, Шполянский, Тучков и еще двое из их компании. Так вот, Тучков откинулся в апреле этого года – скостили ему два года за примерное поведение. Откинулся и пропал...

– Ага, – глубокомысленно сказал Светлов, покачивая в рюмке коньяк.

– А вот и не угадал, – возразил Одинцов. – Пропал он ненадолго, а вскорости обнаружился в каком-то люке – не то канализационном, не то теплосетей... Мертвый, естественно. Двадцать восемь ножевых, понял? Головы при нем не было, кистей рук тоже, зато в кармане обнаружилась справка об освобождении на его имя.

– Подстава, – предположил Светлов.

– В том-то и дело, что нет! Эти его приятели, которые ему сесть помогли, узнали о его смерти из газет и едва ли не в тот же день всей кодлой завалились в морг, на опознание. Заметь, люди они солидные, денежные, с положением в обществе и тем не менее бросили все дела и помчались в морг смотреть на какого-то дохлого зэка. Наводит на размышления, правда?

– Да, – сказал Юрий, – похоже, что сидел он действительно за всех, причем не по собственной воле. И они, надо полагать, побаивались его возвращения.

– Похоже на то, – согласился Одинцов. – Красивая получается версия, правда? Тут тебе и месть, и полоумный маньяк... Он ведь ученым был, математиком, подавал большие надежды, а тут на тебе, восемь лет строгача! Вполне мог свихнуться и захотеть свести счеты. Но, как я уже сказал, никакой подставы не было. Все четверо опознали в убитом своего знакомого Тучкова, так что эта версия не выдерживает критики.

– Похоже, кто-то имеет здоровенный зуб на всю компанию, – задумчиво проговорил Юрий.

– Может быть, та братва, с которой они тогда сцепились возле «Салуна»? – предположил Дмитрий.

– Братва не стала бы ждать восемь лет, – возразил Одинцов. – Тучкова завалили бы на зоне, да и с остальными не стали бы тянуть. И потом, за восемь лет от той братвы и духу не осталось. Как говорится, иных уж нет, а те далече...

– Так, – решительно сказал Юрий. – Это уже, по крайней мере, что-то. Я так понял, майор, что ты этим заниматься не намерен?

– Лучше сразу застрелиться, – быстро ответил Одинцов. – Ты пойми, чудак, я же человек государственный, мне инициативу проявлять по штатному расписанию не положено. Сказано – сделано, а не сказано – сиди и сопи в две дырки, пока тебе эти дырки цементом не законопатили. Вообще, если кто-то пронюхает, о чем мы с вами тут толкуем...

Юрий досадливо отмахнулся.

– Фамилии двоих оставшихся в живых членов этой компании ты мне дашь? – спросил он. – Учти, не дашь – я сам узнаю.

– Почему не дам? Дам, – сказал майор. – А то, пока ты будешь узнавать, вся эта история быльем порастет, а от Веригина твоего в зоне рожки да ножки останутся. Разобьет себе башку об стенку, и весь разговор. С пожизненного, браток, самые отъявленные душегубы президенту слезные письма пишут: пристрели ты нас, господин президент, Христа ради, сил наших нет такую жизнь терпеть... А он и рад бы, да не может, права такого не имеет.

– Ох, и юмор у тебя, Вася, – укоризненно сказал Светлов.

– Какой юмор? Где? – удивился Одинцов и даже заглянул под стол. – Нету... Куда побежал, ты не видел?

– Кто? – спросил Светлов.

– Да юмор же... По мне, так никаким юмором здесь даже и не пахнет. Короче. – Он придвинул к себе салфетку, вынул из кармана шариковую ручку и принялся что-то быстро писать. – Вот их имена, адреса узнаете сами. Кудиев в их компании был кем-то вроде начальника охраны, а вообще-то – мелкий бандит, поднялся на ворованных тачках и, сдается мне, водит компанию с Кексом, а Кекс это, ребята, такая сволочь... Медведев работал в банке со Шполянским, его правая рука, левая нога и вообще все на свете. Эх, знал бы я, когда на юрфак поступал, чем придется заниматься, пошел бы лучше в агрономы! Овощи – они тихие, законопослушные... Все, пока!

Он толкнул к Юрию исписанную салфетку, допил кофе, встал и покинул кафе, даже не подумав расплатиться. Юрий и Светлов, сидя за столом, наблюдали, как он садится в машину. Потом джип завелся и уехал, а еще через две минуты приветливая молодая официантка принесла счет. Юрий посмотрел на сумму и сразу понял, в чем кроется причина ее приветливости, – цены здесь были безбожные.

Глава 8

– Об Андрее ничего не слышно? – спросила Маша Медведева.

Она стояла перед зеркалом, расчесывая свои короткие волосы. Медведев посмотрел на ее стройную спину, перевел взгляд на зеркало и встретился с испытующим, каким-то темным Машиным взглядом. Маша сразу отвела глаза, но этот случайно замеченный взгляд Медведеву не понравился. «Помнит, – подумал он. – Надо же, восемь лет прошло, а она помнит! А еще говорят – память девичья... Нет, нельзя ей ничего говорить. Или сказать? Умер, мол, твой Туча, зарезали его бомжи по пьянке... Нет, нельзя, расстроится. Да и вранье это, от первого до последнего слова вранье. Он и не думал умирать, уж я – то знаю!»

– Нет, – сказал он, – ничего не слышно. А почему ты спрашиваешь? Ему ведь еще два года сидеть.

– Его выпустили, – спокойно сказала Маша, положила щетку на туалетный столик и повернулась к мужу лицом. – Я написала в колонию, хотела узнать, как он, жив ли, и мне ответили, что его выпустили условно-досрочно. За примерное поведение.

– Что ты говоришь?! – притворно изумился Косолапый. – Когда?

– Еще в начале апреля. Странно, что он до сих пор у нас не появился, правда?

– Действительно странно, – изобразив на лице глубокую задумчивость, протянул Медведев. – Может, стесняется?

– Или не хочет нас видеть.

Косолапый снова посмотрел на жену. Лицо у нее было спокойное, но это еще ни о чем не говорило: Маша отлично владела собой и умела скрывать свои чувства.

– Не понимаю, – медленно, старательно подбирая слова, сказал Медведев, – почему ты заговорила об этом именно сейчас. Не понимаю, почему ты вообще об этом заговорила. Что было – быльем поросло...

– Да, это очень удобно, – кивнула Маша. – Я вижу, вы все очень старались забыть о его существовании. Вам и без него хорошо, правда?

– Ну, зачем ты так?

Медведев встал, обнял ее за плечи, но Маша сердито вырвалась и отошла от него метра на три, как чужая.

– Знаешь, о чем я подумала, когда узнала, что Андрей уже почти два месяца на свободе?

– Ага, – сказал Медведев, – знаю. Ты решила убежать от меня к нему и жить с ним в шалаше.

Говоря это, он улыбался, хотя улыбка давалась ему нелегко. Уже начав говорить, Косолапый сообразил, что несет что-то не то – не столько шутит, сколько высказывает вслух свои тайные опасения, – но закрывать рот было поздно.

Марина не приняла шутки. Глаза у нее потемнели и сузились.

– Нет, – сказала она, играя золотой цепочкой на шее, – я думала о другом. Я подумала, уж не Андрей ли убил Далласа.

– Господи, что ты несешь! – воскликнул Медведев. – Кто, Туча? Убил?

– Понимаю, в это трудно поверить, – согласилась Маша. – Днем я сама в это не верю. Но по ночам... По ночам, когда лежишь в кровати и ждешь скрипа половиц в соседней комнате... В общем, ночью это не кажется смешным.

– Э, подруга дней моих суровых, – протянул Косолапый, – я вижу, кое-кому пора на курорт. Поближе к солнышку, подальше от проблем... А?

– Спрятать меня хочешь? Не надо, я не боюсь. В конце концов, у него есть веские причины для того, чтобы... Ну, чтобы желать мне смерти.

– Что?! – на этот раз возмущение Медведева было непритворным. – Что ты такое говоришь? Что ты забрала себе в голову? Желать тебе смерти? За что? За то, что заживо себя не похоронила? Да если бы за это убивали, у нас в стране сейчас проживало бы человек сто, от силы тысяча!

– Откуда ты знаешь, за что убивают, а за что нет? Это твой Кудиев тебе объяснил?

– Ну-ну, – добродушно пробасил Медведев, – зачем ты так? За что ты так не любишь Кастета?

– За все, – непримиримо ответила Маша. – Можно подумать, ты его любишь.

– Ну, друг детства как-никак...

– Как Андрей? Как Туча?

Косолапый уставился на жену тяжелым, не предвещающим ничего хорошего взглядом. Он любил Марину, прощал ей слабости и потакал ее капризам, но это было уже чересчур. Что же она, нарочно, что ли, поставила перед собой цель именно сегодня во что бы то ни стало довести его до белого каления? Как будто без нее мало геморроя...

Маша спокойно выдержала его взгляд, разве что подбородок у нее слегка вздернулся в ожидании скандала. На этот раз скандала не последовало – Косолапый решил слегка ее разочаровать.

– Я не намерен это обсуждать, – сказал он спокойным, ровным голосом. – Тем более в таком тоне.

– Не намерен так не намерен, – неожиданно легко согласилась Маша. – Ты, я вижу, на работу сегодня не собираешься?

– Вообще-то, я сегодня взял себе выходной, – сказал Косолапый. – Шпала не возражал, в банке сейчас тишина и спокойствие. Во второй половине дня, наверное, подъеду туда на полчасика, надо подписать пару срочных бумажек.

– А Шпала?

– Что – Шпала?

– Шпала не может подписать твои бумажки сам? Он же президент!

Косолапый вздохнул. Впрочем, этот вздох был наполовину притворным. Он был рад перемене темы, да и услышать, что жене его не хватает, было, как ни крути, приятно.

– Шпала – главная ось, – терпеливо сказал он, вокруг которой крутятся главные события, главные решения... А я – ось второстепенная, хотя и немаловажная. Если все, что крутится вокруг меня, свалить на Шпалу, он может не выдержать, сломаться. Дзынь, бряк – и нет его, спился или деньги из банка умыкнул...

– А он может?