Инкассатор: До седьмого колена

Вместо ответа сверху донесся оглушительный металлический лязг, какой-то скрежет и удары по металлу. Юрию немедленно припомнились прочитанные в детстве страшные истории о подвалах инквизиции и комнатах-ловушках в старинных замках – тех, где полы разверзались под ногами у жертвы, потолки вдруг отращивали длинные стальные клыки и начинали неумолимо опускаться, а стены сходились друг с другом, норовя раздавить человека в тонкий блин. Впрочем, все оказалось куда прозаичнее: металлические звуки сменились громким плеском, и Юрия окатило какой-то ледяной жидкостью. Он в глубине души надеялся, что у чертова маньяка не припасена где-нибудь наверху цистерна с кислотой; к счастью, это оказалась обыкновенная вода, на вкус заметно отдававшая ржавчиной.

– Вот и хорошо, – сказал Юрий, отступая в угол, где было поменьше брызг. – Заодно и помоюсь.

Ему не ответили, и, включив фонарик, Юрий понял почему: вода хлестала из вентиляционной трубы, перекрывая таким образом единственный канал акустической связи. При свете фонаря он заметил, что вода уже поднялась ему по щиколотку, что прибывает она очень быстро и что на ее темной лоснящейся поверхности стайками плавают пустые одноразовые шприцы и мелкий мусор. Еще он заметил, что в щель под дверью вода практически не просачивается, из чего следовало, что дверь сработана на совесть. Потом дешевый китайский фонарик, не рассчитанный на работу в подобных условиях, мигнул и погас. Юрий полез в карман и достал мобильник, моля небеса о том, чтобы машинку не закоротило. В противном случае ситуация мгновенно превратилась бы из смешной в очень, очень печальную.

Телефон, по счастью, не намок – Юрия окатило водой с правого бока, а трубка лежала в левом кармане. Филатов снова подумал о том, от каких случайностей зависит порой человеческая жизнь. Стой он на полметра правее, повернись лицом в другую сторону, и дело могло бы кончиться плохо. Да оно и сейчас еще могло кончиться плохо, потому что мобильная связь действует далеко не в каждом подвале...

Связь действовала, хотя индикатор показывал всего две полоски. Юрий все же понадеялся, что этого хватит, вынул из кармана намокшую бумажку с номером Анальгина и, светя себе телефоном как фонариком, вызвал своего недавнего знакомого.

Ждать ответа, к счастью, пришлось недолго – Анальгин, похоже, еще не ложился, весело проводя время в каком-нибудь кабаке. Юрий никогда не завидовал бандитам, но сейчас удержаться от зависти было трудно.

– Але! – пьяно прорычал в трубке знакомый голос, который сейчас металлически дребезжал и как будто квакал, – связь действительно оставляла желать лучшего. – Але! Кому там делать нечего?

– Привет, Володя, – сказал Юрий. – Это Юра, помнишь?

– Какой еще, на хрен, Юра?

Этого Юрий и боялся.

– Ну, вспомни, – попросил он. – Ты мне сегодня позвонить дал, а потом еще подвез...

– А! – обрадовался Анальгин. – Здорово, брателло! Проблемы?

– Есть немного, – сказал Юрий. – Меня тут один придурок в подвале запер и воду пустил. Типа кингстоны открыл. Утопаю, в общем.

– В натуре? – поразился Анальгин. – А я слышу, вода плещется, думал, ты в. бане... Так куда подъехать? Я мигом, тачка на ходу...

– Погоди, Володя, ехать никуда не надо, с этим я сам разберусь. Подскажи лучше, как мне с Кексом переговорить.

– Чего?! – Анальгин, казалось, мигом протрезвел. – Ну, браток, у тебя и запросы... Во-первых, он тебе не Кекс, а Николай Егорович, кто его Кексом в глаза назовет, долго не живет. А во-вторых, кто ты такой, чтобы он с тобой говорил?

– А ты сам с ним поговорить можешь? Надо ему весточку передать, а то уйдет.

– Кто уйдет?

– Тот фраер, который у него восемь с половиной лимонов зелени дернул, – сказал Юрий, чувствуя, как холодная вода, волнуясь, с плеском подбирается к коленям. – Про студию «Даллас Рекордз» слыхал?

– Краем уха, – с огромным удивлением протянул Анальгин. – Да ты, Юрик, как я погляжу, парень непростой... Слушай, ты кто?

– Без пяти минут утопленник, – честно ответил Юрий. – Ну, ты свяжешься с Кексом? У него есть шанс вернуть свои бабки, а ты его этого шанса лишаешь. Как тебе такой расклад?

– Ладно, – с сомнением сказал Анальгин, – я пробью... Только, Юра, если это шутка...

– Давай, Вова, давай, родной! – перебил его Юрий. – Номер мой у тебя определился? Вот пускай Кекс, если ему интересно, мне сюда перезвонит. Только пусть долго не думает, минут через десять говорить здесь будет уже не с кем, понял?

– Понял, – растерянно сказал Анальгин.

Юрий прервал связь, позвонил Светлову и передал сигнал «СОС», добавив, что, приближаясь к дому, следует соблюдать осторожность и первым делом проверить, на месте ли светлая «Волга».

– Если ее нет, – сказал он, – смело заходи и доставай меня отсюда.

– А если есть? – спросил Светлов.

– Тогда плюнь на меня и уезжай! – теряя терпение, заорал Юрий в трубку. – Только крестик на стене нацарапать не забудь – здесь, мол, покоится такой-то, не сумевший смириться с отсутствием у человека жабр...

Он услышал, как завелся двигатель «Опеля», и прервал связь. Кекс позвонил ему, когда вода уже поднялась Юрию до подмышек. Лязгая зубами и все время отгребая свободной рукой плавающую по поверхности дрянь, Юрий кратко и исчерпывающе изложил собеседнику суть дела. Кекс хватал все на лету и почти не перебивал; Юрий в связи с этим подумал, что желание вернуть восемь с половиной миллионов долларов волшебным образом повышает сообразительность и сбивает с человека спесь. Потом вода поднялась ему до подбородка, разговаривать стало трудно, и он распрощался с Кексом, еще раз напомнив, что возвращением своих денег он, Кекс, обязан Марине Медведевой, и только ей. Окончив разговор, он равнодушно разжал ладонь и проследил за тем, как мобильник размытым светящимся пятном плавно уходит под воду.

Потом со стороны двери раздался приглушенный толщей воды металлический лязг, дверь распахнулась под напором многотонной массы воды, и Юрия вместе с мусором и всплывшим с кровати телом Тучкова стремительно вынесло вон, прямо на оглушенного, наполовину захлебнувшегося Димочку Светлова.

Глава 18

Утро выдалось серенькое, пасмурное. То и дело начинал моросить мелкий дождик, но хватало его ненадолго: пары взмахов «дворников» было достаточно, чтобы полностью очистить ветровое стекло. Светло-серая «Волга», цветом напоминавшая низко нависшее над проселочной дорогой небо, на небольшой скорости двигалась на северо-запад, окольными путями пробираясь к Питеру.

Сидевший за рулем «Волги» человек, самыми примечательными чертами лица которого можно было считать очки в мощной роговой оправе и аккуратную шкиперскую бородку, непрерывно курил, чтобы не задремать за рулем. Изрытый глубокими ямами асфальт этой Богом забытой трассы был способен вывести из терпения кого угодно; водитель вполголоса ругался черными словами, то включал, то выключал радио и поминутно принимался тереть кулаком слипающиеся глаза. Он смертельно устал, но в душе с каждым оставшимся позади километром исковерканного временем и непогодой асфальта росло и крепло предчувствие огромной, никем и ничем не ограниченной свободы, каких-то невиданных наслаждений и гигантских возможностей. Ему удалось все, что он задумал; конечно, как и в любом деле, не обошлось без мелких накладок, но закончилось все вполне благополучно, и он дал себе торжественную клятву как следует надраться уже в самолете.

Мимо проплыл белый с красной каймой треугольник знака, предупреждающего о пересечении с второстепенной дорогой. Водитель хмыкнул и весело покрутил головой: оказывается, бывают дороги, которые считаются второстепенными даже по сравнению с этой козьей тропкой! И там, наверное, тоже стоит знак «Уступи дорогу», а то и «Стоп»... Надо же – цивилизация!

Он вспомнил ровные, без единой кочки, дороги Германии – не только скоростные автобаны, но и проселки, ведущие к какому-нибудь торчащему посреди поля амбару и представляющие собой просто две проложенные прямо в траве идеально прямые и гладкие асфальтовые колеи. Впрочем, Германия – это чересчур близко; он намеревался перебраться в места более отдаленные и жаркие, чем старушка Европа, туда, где синие волны ласкают песок и где слово «налоги» представляет собой пустой звук...

Он увидел, как из заслонявших перекресток кустов на дорогу шагнул перекрещенный белыми ремнями гаишник и рефлекторно притормозил, хотя стрелка спидометра далеко не доходила до семидесяти. Тем не менее гаишник повелительно вскинул свой жезл, загораживая путь; водитель негромко выругался, дисциплинированно включил указатель правого поворота и съехал на обочину.

Гаишник невнимательно просмотрел протянутые в открытое окно документы и предложил выйти из машины и открыть багажник.

– А в чем дело? – спросил водитель, выбираясь на дорогу. Вид у него был немного испуганный, как у типичного интеллигентного чайника, попавшегося в лапы ДПС, ни в чем не повинного, но отлично понимающего, что штрафа ему не миновать.

– Обычная проверка, – рассеянно ответил гаишник, окидывая взглядом полупустой багажник, в котором, помимо домкрата, насоса и запасного колеса, лежала только полупустая, изрядно потертая и затасканная дорожная сумка. – Пройдемте в нашу машину.

– А зачем? – робко возмутился водитель. – Я разве что-нибудь нарушил?

– Эта дорога закрыта, – ответил гаишник. – Вы разве не видели знака?

Водитель честно попытался припомнить, был ли запрещающий знак на той развилке, где он свернул направо, на эту чертову дорогу. Кажется, знака там не было; впрочем, он так устал и был так взволнован, что мог его просто не заметить.

– Было темно, – сказал он. – Возможно, я его просто не заметил.

– Вот видите, – наставительно сказал гаишник, – устали, не заметили... А если бы я вас не остановил? Дорога впереди перекопана, мост разобран... Вот сверзились бы в речку, и что тогда? Пройдемте, гражданин, не надо спорить. Подуете в трубочку, а там вместе решим, как с вами быть. Во всяком случае, по этой дороге вы никуда не приедете. Это тупик.

– Надо же, какая досада! – воскликнул водитель, нервно протирая очки. – Только я все равно не понимаю, зачем идти в вашу машину. Я ничего не нарушил, а если проезда нет, я просто развернусь и поеду обратно. Не понимаю, что мне делать в вашей машине.

По правде говоря, не понимал он многого – в частности, того, откуда взялись гаишники на закрытой, по их же словам, трассе. И вообще, ситуация напоминала ему что-то до боли знакомое, только он никак не мог припомнить, что именно, – наверное, мешала усталость.

– Ну, не понимаете, и не надо, – неожиданно сказал гаишник и протянул водителю его документы. Тон у него был лениво-добродушный, широкое лицо тоже излучало добродушие и какую-то странную расслабленность – похоже было на то, что ему глубоко плевать и на водителя, и на его документы, и даже на то, сверзится он в речку с разобранного моста или не сверзится. – В конце концов, мое дело предупредить, а дальше как хотите. Счастливого пути, Илья Иванович, – добавил он, заглянув напоследок в водительское удостоверение.

– С... спасибо, – с запинкой ответил совершенно растерявшийся от такого странного поведения водитель, забрал документы и шагнул к открытой дверце своей «Волги».

Гаишник стоял поодаль; поигрывая полосатым жезлом, и с ленивым интересом наблюдал за его действиями. Водитель взялся рукой за верхний край дверцы, неуверенно оглянулся на него, но милиционер ответил ему равнодушным, ничего не выражающим взглядом и отвернулся. Тогда водитель затолкал документы во внутренний карман пиджака и начал садиться за руль. Он замер в странной позе, краем глаза уловив справа от себя какой-то непорядок, и медленно, с огромной неохотой повернул голову.

На переднем пассажирском сиденье сидел человек, похожий на одетую в дорогой костюм гору трясущегося жира. Его лысая голова была покрыта лоснящимися жировыми складками, лицо напоминало ком сырого теста, в котором чей-то палец наделал дырочек: две дырочки – глаза, две – ноздри и кривая, невыразительная, утонувшая в припухлостях щек расщелина – рот.

– Привет, падло, – высоким, как у певчего-кастрата, голосом сказал Кекс. – Не ожидал?

Слева подлетел и с громким шорохом остановился, загородив дорогу, невесть откуда взявшийся огромный черный джип «Шевроле». Водитель серой «Волги» медленно снял и спрятал в карман ненужные очки и опустил голову, будучи не в силах выдерживать недобрый, сверлящий взгляд утонувших в складках жира поросячьих глазок.

– Я все отдам, – сказал он, глядя на впаянную в ступицу рулевого колеса пластмассовую пластинку с изображением скачущего оленя.

– Конечно, отдашь, – сказал Кекс и, приоткрыв дверцу, добавил: – Берите его.

Вице-президента правления банка «Ариэль» Михаила Михайловича Медведева грубо выдернули из машины, с хрустом ударили по лицу, зашвырнули, как мешок с картошкой, в багажник джипа и повезли обратно в Москву. Липовый гаишник выкурил сигарету, после чего сел за руль «Волги», запустил двигатель и скрылся в неизвестном направлении.

* * *

– Сволочь ты все-таки, майор, – сказал Юрий Филатов, глядя на Одинцова сквозь рюмку с коньяком.

– Капитан, – поправил тот.

– Как это? – удивился Юрий.

– Для начала понижен в звании и переведен в участковые, – доложил Одинцов, поглаживая огромный синяк, почти целиком заливавший левую половину его лица. – А дальше видно будет. Служебное расследование еще не закончилось.

Юрий досадливо крякнул.

– Как же это ты?

– Ерунда, – сказал Одинцов. – Бог не выдаст – свинья не съест. Есть верная маза, что там, – он поднял кверху указательный палец, – на мое поведение склонны смотреть с добрым прищуром, и притом сквозь пальцы. Все-таки, приятель, если бы не мы с тобой, этой сволочи удалось бы уйти.

– Было бы очень неплохо, – сказал ему Юрий, – если бы ты объяснил, что имеешь в виду. Пока что все, что я знаю о твоем участии в этом деле, сводится к попытке упечь меня на пожизненное. Вообще, я не понимаю, какого черта сижу тут и пью с тобой, сатрапом, коньяк, вместо того чтобы придать твоей поганой ментовской роже симметричный вид.

– Если бы ты не понимал, – с самодовольной усмешкой парировал Одинцов, – я давно валялся бы под столом с симметричной, как ты выразился, рожей. Но ты ведь понимаешь, правда? Понимаешь, что у меня другого выхода не было. Ну, что я должен был делать? Прямо сказать тебе: дескать, давай, Юрий Алексеевич, возьми грех на душу, а то у меня руки коротки да и начальство развернуться не дает? Представляю, куда бы ты меня послал! Я ведь чувствовал, что дело тут нечисто, а доказать, сам понимаешь, ничего не мог. Вот я тебя и повязал. Скажешь, плохо придумал?

– Отвратительно, – сказал Юрий.

– А вот и неправда! Я же одним выстрелом убил двух зайцев! Во-первых, разозлил тебя, дал тебе понять, что единственный твой шанс на выживание – найти настоящего убийцу. Альтруизм – это, конечно, хорошо, но настоящие чудеса люди совершают только тогда, когда у них под ногами земля гореть начинает. Ну и, согласись, если бы я тебя не взял, Марина Медведева могла бы и не проявиться. Попыталась бы все закончить сама, и этот ублюдок сделал бы с ней то, что пытался сделать с тобой, а то и просто пристрелил бы и перевел стрелки на мертвого Тучкова – убийство из ревности, чем плохо? А так погляди, как славно все вышло! А главное, ты даже рук ухитрился не замарать! Кекс сам все сделал в наилучшем виде.

– Точно? – спросил Юрий.

– Точнее не бывает, – усмехнулся Одинцов. – Наши ребята его взяли прямо над свежим покойником, с пистолетом в руке, он даже ствол сбросить не успел. Так что поле боя, можно сказать, за нами.

– И у обоих морды расквашены, – добавил Юрий.

– Ну, подумаешь, морды! Шрамы украшают мужчину.

– Так то шрамы, – сказал Юрий. – Слушай, где тебе все-таки так красиво в глаз закатали? Это же был не кулак – кувалда!

– Да так, – туманно ответил Одинцов, – просто немного не повезло.

– А все-таки? – не отставал от него Юрий. – Ну, интересно же! Ты ж пойми, я боксом десять лет занимался, а такой фингалище только пару раз за всю жизнь видел. Ну, расскажи!

– Да ты смеяться будешь, – застеснялся Одинцов.

– Клянусь, не буду, – пообещал Юрий. – Что это было – неравная схватка с бандитами?

Одинцов вздохнул и рассказал, при каких обстоятельствах ему подбили глаз. Конец его рассказа утонул в громовых раскатах – Филатов хохотал, в изнеможении откинувшись на спинку стула и держась, обеими руками за ноющий живот.

– Ну, и кто после этого сволочь? – грустно спросил Одинцов. – Да тише ты, конь бельгийский! Ты уже официанток напугал, они сейчас милицию вызовут...

... Уже темнело, когда Юрий, расплатившись с таксистом, вышел из машины перед своим подъездом. В кустах варварски обломанной сирени стучали костяшками и азартно вскрикивали доминошники; на детской площадке в сгущающихся сумерках сновали стремительные тени, оглашавшие двор пронзительными индейскими воплями; через дорогу деловито шмыгали вышедшие на вечернюю охоту коты. Таксист зажег зеленый огонек под ветровым стеклом и укатил, оставив Юрия стоять на краю тротуара с незажженной сигаретой в руке.

Где-то недалеко – кажется, в соседнем подъезде – хор пьяных голосов нестройно затянул: «По тундре, вдоль железной дороги...». Юрий подозревал, что знает, откуда доносится песня. Задрав голову, он отыскал на третьем этаже окна квартиры Веригиных. Все окна стояли нараспашку, и во всех горел свет. Песня, разумеется, доносилась оттуда.

Юрий усмехнулся, зажег сигарету и немного постоял на тротуаре, слушая, как Серега Веригин празднует возвращение к родным пенатам. На середине второго куплета песня неожиданно оборвалась, сменившись многоголосым взрывом пьяной брани и грохотом опрокидываемой мебели. «Прописку тебе?! – раненым быком ревел на третьем этаже Веригин. – А это ты видал?! В деревню свою вали, землю паши, картошку сажай! Жилплощадь ему! А тебе, шалава, я быстро рога обломаю! Ишь распустилась, волю почуяла! Я в доме хозяин!» В ответ визгливо и невнятно закричала Людмила, потом послышался дребезг и звон – у Веригиных опять били посуду.

– Вот черти, – пробормотал Юрий, – откуда у них такая прорва тарелок?

Не получив ответа на свой риторический вопрос, он плюнул, выбросил в темноту окурок и направился домой, на ходу соображая, осталась ли у него в холодильнике хоть какая-то еда или придется ложиться спать натощак.