V
Звонят к обедни — Пойду ли я? Мне святцы — бредни, А ектинья — Галиматья, И для поэта Она всегда Скучна, как Лета И господа Большого света. Притом наш поп Тебя, Лилета, . . И литургия Мила ли мне, Когда во сне Я, как Россия, Едва живой, Страдал и бился, И, сам не свой, В мечтах бранился С моим царем? О боже, боже! С твоим попом На грешном ложе. В субботний день, Вчера грешила Младая Лила! Кому ж не лень, Итти молиться Перед попом, Который днем И в рай годится, А вечерком Чужим живится? Нет! пусть звонят: Не приманят Меня к обедни: Там служит поп — . . . Мне святцы — бредни И ектинья — Галиматья! ЭЛЕГИЯ
"Свободы гордой вдохновенье!"
Свободы гордой вдохновенье! Тебя не слушает народ: Оно молчит, святое мщенье, И на царя не восстает. Пред адской силой самовластья, Покорны вечному ярму, Сердца не чувствуют несчастья И ум не верует уму. Я видел рабскую Россию: Перед святыней алтаря, Гремя цепьми, склонивши выю, Она молилась за царя. ЭЛЕГИЯ
"Зачем божественной Хариты"
Зачем божественной Хариты В ней расцветает красота? Зачем так пурпурны ланиты? Зачем так сладостны уста? Она в душе не пробуждает Святых желаний, светлых дум; При ней безумье не скучает, И пламенный хладеет ум. Стихов гармония живая Невнятно, дико ей звучит; Она, очами не сверкая, Поэта имя говорит. Кто хочет, жди ее награды… Но, гордый славою своей, Поэт ли склонит перед ней Свои возвышенные взгляды! Так след убогого челна Струя бессильная лобзает, Когда могучая волна Через него перелетает. А. А.ВОЕЙКОВОЙ
"На петербургскую дорогу"
На петербургскую дорогу С надеждой милою смотрю И путешественников богу Свои молитвы говорю: Пускай от холода и вора Он днем и ночью вас хранит; Пускай пленительного взора Вьюга лихая не гневит; Пускай зима крутые враги Засыплет бисером своим, И кони, полные отваги, По гладким долам снеговым, Под голубыми небесами, Быстрей поэтовой мечты, Служа богине красоты, Летят с уютными санями! Клянусь моими божествами! Я непритворно вас зову: Уж долго грешными стихами Я занимал свою молву; Вы сильны дать огонь и живость Певцу, молящемуся вам, И благородство и стыдливость Его уму, его мечтам. Приму с улыбкой ваши узы; Не буду петь моих проказ: Я, видя вас, — любимец музы, Я только трубадур без вас. А. Н. ТЮТЧЕВУ
Каким восторгом ты пылаешь, Как сладостны твои мечты, Когда подарок красоты, Устами жадными лобзаешь! Душа кипит, душа полна Живой надеждой наслажденья. И ей доступны вдохновенья, И возвышается она; А я — напрасно я Киприду Моей богиней называл: Одну печаль, одну обиду Мне подарил мой идеал. Дай руку: с гордостью спокойной На победителя смотрю И, стиснув зубы, говорю Обет, изменницы достойный. А. Н. ВУЛЬФУ
"Мой брат по вольности и хмелю!"
Мой брат по вольности и хмелю! С тобой согласен я: годна В усладу пламенному Лелю Твоя Мария Дирина. Порой горят ее ланиты, Порой цветут ее уста, И грудь роскошна и чиста, И томен взор полузакрытый! В ней много жизни и огня; В игре заманчивого танца Она пленяет и меня, И белобрысого лифляндца; Она чувствительна, добра И знает бога песнопений; Ей не годится и для тени Вся молодая немчура. Все хорошо, мой друг, но то ли Моя красавица? Она — Завоевательница воли И для поэтов создана! Она меня обворожила: Какая сладость на устах, Какая царственная сила В ее блистательных очах! Она мне все: ее творенья — Мои живые вдохновенья, Мой пламень в сердце и стихах. И я ль один, ездок Пегаса, Скачу и жду ее наград? Разнобоярщина Парнаса Ее поет на перехват — И тайный Глинка и Евгений И много всяческих имен… О! слава богу! я влюблен В звезду любви и вдохновений! А. С. ПУШКИНУ
"Не вовсе чуя бога света"
Не вовсе чуя бога света В моей неполной голове, Не веря ветренной молве, Я благосклонного привета — Клянусь парнасским божеством, Клянуся юности дарами: Наукой, честью и вином И вдохновенными стихами — В тиши безвестности, не ждал От сына музы своенравной, Равно-торжественной и славной И высшей рока и похвал. Певец единственной забавы, Певец вакхических картин, И…. ских дев и… ских вин, И прозелит журнальной славы, . . . . . . . . . . . . Так я тебя благодарю. Бог весть, что в мире ожидает Мои стихи, что буду я На темном поле бытия, Куда неопытность моя Меня зачем-то порывает; Но будь, что будет — не боюсь; В бытописаньи русских муз Меня твое благоволенье Предаст в другое поколенье, И сталь плешивого косца, Всему ужасная, не скосит Тобой хранимого певца. Так камень с низменных полей Носитель Зевсовых огней, Играя, на гору заносит. ДУМА
Одну минуту, много две, Любви живые упованья Кипят, ликуют в голове Богоподобного созданья: Разгоряченная мечта Прогонит сон души усталой, Напомнит время и места, Где нас ласкала красота, Где небывалое бывало. Но сей чувствительный собор Надежд, восторгов и загадок Заносит в душу беспорядок, Или меняющийся вздор, Хоть сам пленителен и сладок, Хоть сам блестит как метеор. ДВЕ КАРТИНЫ
Прекрасно озеро Чудское, Когда над ним светило дня Из синих вод, как шар огня, Встает в торжественном покое: Его красой озарена, Цветами радуги играя, Лежит равнина водяная Необозрима и пышна; Прохлада утренняя веет, Едва колышутся леса; Как блестки золота, светлеет Их переливная роса; У пробудившегося брега Стоят, готовые для бега, И тихо плещут паруса; На лодку мрежи собирая, Рыбак взывает и поет, И песня русская, живая, Разносится по глади вод. Прекрасно озеро Чудское, Когда блистательным столбом Светило искрится ночное В его кристалле голубом: Как тень, отброшенная тучей, Вдоль искривленных берегов Чернеют образы лесов, И кое-где огонь пловучий Горит на челнах рыбаков; Безмолвна синяя пучина, В дубровах мрак и тишина, Небес далекая равнина Сиянья мирного полна; Лишь изредка, с богатым ловом Подъемля сети из воды, Рыбак живит веселым словом Своих товарищей труды; Или — путем дугообразным — С небесных падая высот, Звезда над озером блеснет, Огнем рассыплется алмазным И в отдаленьи пропадет. ГЕНИЙ
Когда, гремя и пламенея, Пророк на небо улетал — Огонь могучий проникал Живую душу Елисея: Святыми чувствами полна, Мужала, крепла, возвышалась, И вдохновеньем озарялась, И бога слышала она! Так гений радостно трепещет, Свое величье познает, Когда пред ним гремит и блещет Иного гения полет; Его воскреснувшая сила Мгновенно зреет для чудес… И миру новые светила — Дела избранника небес! ИЗВИНЕНЬЕ
(В альбом М. Н. Дириной)
[Отрывок] Я не исполнил обещанья: Не все и плохо написал; Но я прекрасного желал, Но я имею оправданья Во глубине моей души. Они довольно хороши: Я жажду славы и свободы. Но что пророчат мне мечты? — Предвижу царство пустоты И прозаические годы… К Г. Д. Е
Благодарю вас; вы мне дали Надежды лучшие мои, Пустые радости любви Любви прелестные печали; Всегда я помнил вас, один среди друзей, Мечты о вас мне чаровали Часы бессонницы моей, Часы трудов и сатурналий, И редко ль рабствовала вам Моя богиня молодая, Все, что не вы, позабывая И сладко радуясь цепям? Но гордость пламенного нрава Ее достойное взяла: Опять меня зовет пленительная слава На вдохновенные дела; Опять мне душу оживила К добру, к высокому любовь, И поэтическая сила Во мне владычествует вновь. " Увижу родину моих стихотворений, "
Увижу родину моих стихотворений, Увижу Дерпт, там крылья развернет, Покинет мир сует мой своевольный гений, И будет смел его полет. " "Поэт свободен, что награда "
"Поэт свободен, что награда Его торжественных трудов? Не милость царственного взгляда, Не восхищение рабов! Служа не созданному богу Он даст ли нашим божествам Назначит мету и дорогу Своей душе, своим стихам?" " Я виноват, прошу прощенья! "
Я виноват, прошу прощенья! Быть может, некогда мой глас Будил холодные сомненья И мысли скучные для вас. " Я сердца вашего не знаю, "
Я сердца вашего не знаю, Но я надеюсь — так и быть — Вы мне изволите простить Мечты, летавшие к языческому раю. Я притворялся, я желал Любви кипучей, невозможной, Ее певал неосторожно, А сам ее не понимал. Теперь горжусь моим признаньем, Теперь возвышен мой обет: Не занимать души бесславным упованьем. Не забывать, что я поэт! К А. А. ВОЕЙКОВОЙ
"Забуду ль вас когда-нибудь"
Забуду ль вас когда-нибудь Я, вами созданный? Не вы ли Мне песни первые внушили, Мне светлый указали путь, И сердце биться научили? Я берегу в душе моей Неизъяснимые, живые Воспоминанья прошлых дней, Воспоминанья золотые. Тогда для вас я призывал, Для вас любил богиню пенья; Для вас делами вдохновенья Я возвеличиться желал; И ярко — вами пробужденный, Прекрасный, сильный и священный — Во мне огонь его пылал. Как волны, высились, мешались, Играли быстрые мечты; Как образ волн, их красоты, Их рост и силы изменялись — И был я полон божества, Могуч восстать до идеала, И сладкозвучные слова, Как перлы, память набирала. Тогда я ждал… но где ж они, Мои пленительные дни, Восторгов пламенная сила И жажда славного труда? Исчезло все, — меня забыла Моя высокая звезда. Взываю к вам: без вдохновений Мне скучно в поле бытия; Пускай пробудится мой гений, Пускай почувствую, кто я! К А. Н. ВУЛЬФУ
"Скажу ль тебе — кого люблю я,"
Скажу ль тебе — кого люблю я, Куда летят мои мечты, То занывая, то ликуя Среди полночной темноты? Она — души моей царица — И своенравна и горда; Но, при очах ее, денница Обыкновенная звезда. На взоры страстные, на слезы Она бесчувственно глядит; Но пламенны младые розы Ее застенчивых ланит. Ее жестоко осуждают: Она проста, она пуста; Но эти перси и уста, — Чего ж они не заменяют? К ***
"Живые, нежные приветы,"
Живые, нежные приветы, Великолепные мечты Приносят юноши-поэты Вам, совершенство красоты! Их песни звучны и прекрасны, Сердца их пылки, — но увы! Ни вдохновенья сладострастны, Ни бред влюбленной головы, Не милы вам! Иного мира Жизнь и поэзию любя, Вы им доступного кумира Не сотворили из себя. Они должны стоять пред вами, Безмолвны, тихи, смущены, И бестелесными мечтами, Как страхом божиим, полны! " Как живо Геспер благосклонный "
Как живо Геспер благосклонный Играет в зеркале зыбей; Как утомительны и сонны Часы бессонницы моей! Одно — и жгучее — желанье, Одна — и тяжкая — мечта — Безумных дней воспоминанье — Краса великого поста — Меня тревожит непощадно… Склонивши на руку главу, Богиню песен я зову, Хочу писать — и все нескладно! В моей тоске едва, едва Я помню мысли, и слова, Какими, пламенный, когда-то Я оживлял стихи мои — Дары надежды тароватой — Гремушки ветренной любви. Любовь покинул я; но в душу Не возвращается покой: Опять бывалого я трушу, И пустяки — передо мной! Как живо Госпер благосклонный Играет в зеркале зыбей; Как утомительны и сонны Часы бессонницы моей! КОРЧМА
Несется тройка удалая, Бренчат колеса, пыль столбом, Из-под телеги вылетая, Бежит за пыльным седоком. Очам отрадная картина: Волнуясь жатвой золотой, Необозримая равнина Вдали шумит передо мной. Добро природы благосклонной Готово — но зачем оно? Его сберет чухонец сонной — И променяет на вино! Налево зрелище иное: Как оживленное стекло, То млечное, то голубое — Волнами озеро Чудское Полгоризонта облегло. Меня палит несносным жаром: "Вези в корчму — я пить хочу". Так я извозчику ворчу, Неоскорбительным ударом К его притронувшись плечу. Он понял, — плеткою лихою Коней задумчивых стегнул — И я отраднее вздохнул Перед булыжною корчмою. Вхожу в нее — она полна. Не милы лица, одеянья Сего незнатного собранья: Здесь виден и плохой чухна, И некрасивая чухонка, И бедный жид — с ним два жиденка, И грязная его жена, И православные солдаты, И трое нищих, и один, Знать арендатор, знать богатый, В сафьяной шляпе господин. Я пить спросил — рукой немытой Хозяйка кружку мне дала, — Вода нечистая была: Душа питья не приняла, И я с поспешностью сердитой Корчму покинул и лечу. Несносный жар! я пить хочу! М. Н. ДИРИНОЙ
"Я обещал — и был готов — "
Я обещал — и был готов — Вам объяснить — слуга покорной — И тайный смысл моих стихов, И горе музы непритворной; Тогда — вы помните когда? Надежде юной доверяя, Я пел: мой рай, моя звезда, — И не годилась никуда Моя богиня молодая. На это скажете вы: да! Теперь прошли мои припадки, Как бредни жаркой лихорадки, Как пир студентов, где шумят, Где все не видят, не внимают, И своевольно рассуждают, И поневоле говорят! Однакож, смею вам признаться, Еще не вовсе я здоров: Не помню я хороших слов, Не силен сильно выражаться: И вам известно: мой предмет Совсем не кроток — и конечно Я постыжуся, как поэт, Потолковать о нем беспечно. Ум квартирует в голове, А голова моя недавно Страдала слишком не забавно; И так пождите благонравно: Через неделю, через две (Не очень долгое терпенье!) Я вам доставлю объясненье Из Петербурга — все равно — Я там исправлюсь понемногу И не забуду вас, ей-богу! Не так ли? Так и быть должно. М. Н. ДИРИНОЙ
1 апреля 1825
An Treue und Gehorsam bin ich
der Alte; aber ich habe mir das
schwatzen angewohnt.
Goethe — Egmont [6] Счастливый милостью судьбины, Что я и русской, и поэт, Несу на ваши именины Мой поздравительный привет. Пускай всегда владеют вами Подруги чистой красоты: Свобода, радость и мечты С их непритворными дарами; Пускай сияют ваши дни, Как ваши мысли, ваши взоры, Или пленительной Авроры Живые, свежие огни. Где б ни был я — клянусь богами, — В стране родной и неродной, Любим ли ветреной судьбой, Иль сирота под небесами, За фолиантом, за пером, При громе бранного тимпана, При звуке лиры и стакана, Заморским полного вином — Всегда услужливый мой гений Напоминать мне будет вас И Дерпт, и славу, и Парнас И сада Радсгофского тени. Вот вам пример: в России — там, Где величавая природа, Студент-певец, я жил с полгода. Моим разборчивым очам Являлись дивные картины: Я зрел, как ранние снега Сребром ложились на вершины И на широкие луга, Как Волги пенились пучины, Как трепетали берега, Как обнаженные дубравы Осенний ветер волновал И в пудре по полю гулял; Я видел сельские забавы, Я видел свадьбу, видел свет — И что же чувствовал поэт? Полна спасительного гнева, Моя открытая душа, Была скучна, не хороша, Как непонятливая дева. Она молила небеса Исправить воздух и дорогу И слава богу — слава богу, Я здесь. — Мой рай, моя краса, Царица вольных наслаждений, Где ты, богиня песнопений? Приди! Возвышенный твой дар Меня наполнит, очарует, И сердце юношеский жар К труду прекрасному почует! Пример не краток: нужды нет, Я обвиняюсь перед вами, Что замечтался;- но мечтами Живет и действует поэт, И дело: в мире с юных лет, Богатый творческою силой, Он пламенеет страстью милой, Душой следит свой идеал — И вот нашел… Не тут-то было! Любимец музы прозевал, (Прощай, пленительное счастье!) Пред ним в обертке божества Одни бездушные слова, Одно холодное участье. Кого ж ему любить? Мечты! Он ими сердце оживляет И сладко, гордо забывает Свой плен и райские черты Лица и мозга красоты. Ах, я забылся! От предмета Куда стихи мои летят? Простите вашего поэта, Я право прав, а виноват, Что разболтался невпопад. Так было б лучше во сто крат В моем таинственном журнале Об непонятном идеале Писать, что здесь говорено. Но будь как есть, мне все равно! Я знаю вашу благосклонность! Не удивит, не тронет вас Мой неодуманный рассказ, Моей мечты неугомонность! Пора мне кончить мой привет И скуку вашего терпенья; Когда в душе чего-то нет, Когда не сладки наслажденья, Когда любимая звезда Для вдохновенного труда Неверно, пасмурно сияет, Певец обманутый скучает И без отрады Пиэрид, Без пиитической отваги Повеся голову сидит И томно смотрит на бумаги. Теперь сердечно признаюсь — Я для Парнаса не гожусь! И будь не ваши именины, Я промолчал бы, как молчу, Когда без цели и причины Распространяться не хочу. Довольно! Нет! еще мой гений Вас просит, кланяяся вам: Не скоро ждите объяснений Его загадочным словам; Настанет время — после мая Подробно он расскажет сам, Какая сила роковая, На зло Парнасу и уму, Апрель попортила ему; Еще он просит: бога ради, Без Гарпократа никому Вы не кажите сей тетради. МЕЧЕНОСЕЦ АРАН
Не раз, не два Ливония видала, Как, ратуя за веру христиан, Могучая рука твоя, Аран, Из вражьих рук победу вырывала; Не раз, не два тебя благославлял Приветный крик воинственного схода, Когда тобой хвалился воевода И спелого, как сына, обнимал. Винанд любил и уважал Арана: Его всегда убийственный удар, Среди мечей неутомимый жар, Усердие к законам Ватикана, Железное презренье к суетам, Высокий нрав, решительность деяний. — Все красоты воспитанника брани Казалися магистровым очам Посланием небесной благодати Для слабого владения Христа, Где не смирял враждебных предприятий, Недавный гром крестового щита. Но мнилося — любовь и наслажденье, А не войну и славу на войне, Араповой пленительной весне Назначило уделом провиденье. Аран! твои ланиты и уста, Румяные, как пурпуры денницы, Твоих очей лазурь и быстрота, Их милый взор, их длинные ресницы, Твой гибкой стан и черные власы — Как сладостно, и пламенно, и живо Мечталися в полночные часы Красавице надменной и стыдливой! В стране, где ты, как радость, расцветал, Где Везер льет серебряные воды, — В стране, где сын отчизны и свободы, Возвышенный Арминий побеждал. Как яркий луч божественного света, Как мощного воителя стрела, Как творческий и смелый дух поэта И горний лет победного орла: Дни юноши легки и быстротечны, Когда, пленен высоким и благим, Мечтательный, живой, простосердечный, Он весь дался надеждам золотым — И новый мир яснеет перед ним, Для подвигов прекрасных бесконечный! Так молодость Арапова текла: Уж полон чувств и бодрых упований, Он был готов десницею для брани, Готов душой на славные дела. Его мечта туда переносила, Где божий свет крестом преображен: Где Иордан, Голгофа и Кедрон, Где высоты Ермона и Кармила; Там юноша, при ратных знаменах, Наместником Петра благословенных, Горел, алкал прославиться в боях Красою дел отважных и священных. Не то ему на подвиг бытия Назначило отцовское желанье: Он полетел в ливонские края Свершить одно и страшное деянье. Обманутый любимою мечтой, Лишен отрад надежды величавой; Кляня судьбу и перед нею правый, Он мог разить нещадною рукой, Он мог нести всю тяготу условий, Предписанных для рыцарей меча — И на него надета епанча, Где крест и меч, как вылиты из крови, Являлися на светлой белизне; Он в них узнал свое знаменованье, Сокрыл свой род, отчизну и названье И стал служить магистру и войне! Задумчивый, угрюмый, молчаливый, Как часто, длань простерши на кинжал, Аран души ужасные порывы Насильственным упорством побеждал. "Я совершу безжалостное мщенье! Передо мной родителев кинжал; Но седины, но доблесть, но смиренье!.." Так думал он — и плакал, и дрожал. На синеве безоблачного свода Светило дня прекрасное горит; Труба на сбор воителей манит; Надел броню их старец-воевода… Они стеклись — наточенный булат Звучит, блестит; геройские воззванья, Веселые текут из ряда в ряд; У всех одни надежды и желанья, Все бранными восторгами кипят. Закрыв лицо решеткою забральной, На рукоять поникнув головой, Один Аран, безмолвный и печальной, Не веселел, не ликовал душой… Когда магистр, готовяся на битву, Сложив шелом пернатый и стальной, Произносил сердечную молитву Спасителю и деве пресвятой; Когда, подняв трепещущие длани И слезный взор к бессмертным небесам, Он призывал внимающим полкам Великую защиту бога брани; Когда клялся не холодеть в боях, Блюсти мечом апостолов державу И возвещать в языческих странах Всевышнего трисолнечную славу — Что чувствовал ты, воин молодой, Вождя побед глазами озирая, То яркими, как пламень громовой, То мрачными, как туча громовая? Простертые на бархате полян, В безмолвии окрестность наблюдая, Ливонцы ждут прихода христиан; Они без лат: меч, стрелы и чекан, Копье и щит — их сбруя боевая… Блеснула рать знакомая вдали; Трескучий зык сзывающего рога Их взволновал: столпились, потекли — И началась кровавая тревога. Не облака ль сверкают и гремят? Не озеро ль Чудское расшумелось? Не облака сверкают и гремят, Не озеро Чудское расшумелось. Враги Христа с Винандовым полком Сшибаются; воинственные крики, То слабые, то яростны и дики, Разносятся на поле боевом. Ужасный вид! там рыцаря пронзает Смертельная ливонская стрела: Его рука на стали замирает, Холодный пот на бледности чела, Воитель стих и падает с седла; Свободный конь бежит между толпами, Ржет, прядает, могучими ногами Разит и рвет кровавые тела. — "Не убивай меня, великодушный воин! Мне подари остаток бытия, Счастлива мной прекрасная семья, Я крест приму и буду вас достоин! Старик бойцу, спасаяся, кричит: "Ах! удержи неправедное мщенье. Не убивай меня! Смотри: бросаю щит, — Жесток же ты! постой, еще мгновенье На небеса, на землю дай взглянуть!" Не слушает боец освирепелой, Летит, настиг и в старческую грудь Орудие злодейства заскрипело. Там общий бой; толпа толпу теснит, Пирует смерть, кровь брызжет, сталь звенит. Тот меч занес и, не свершив удара, Оцепенел, разрубленный мечем; Тот в ярости губительного жара Не слышит ран и рубится с врагом; Иной копье из тела вырывает, И в судоргах влачится по земле; Тот навзничь пал — и язва на челе: Тот, жалостно стоная, издыхает, Подавленный израненным конем; Кто смерть зовет, кто битву проклинает: Обширный ад на поле боевом! Уж месяц встал блестящий и багряный Над зеркалом балтийской глубины; Уто потекли росистые туманы По бepeгам лазоревой Двины… Бурливый лес, чернея, утихает, Певец зари умолкнул соловей И ночь свои покровы расстилает И тьма легла на поприще мечей. Бой перестал. Огни в долине стана; Воители на рыцарских щитах Несут в шатер полмертвого Арана: Он весь в крови; мерцание в очах, И широко запекшаяся рана. МЕЧТА
Когда петух, Неугомонной, Природы сонной Певец и друг, Пленял просонки Младой чухонки — Вчера я встал, Смотрели очи, Как звезды ночи, На мой журнал; Вблизи чернила И тишина! Меня манила К мечтам она. С улыбкой долгой Перо я взял И час летал Над тихой Волгой. Она текла… Ах как мила! Очарованье Моих очей! В стекле зыбей Зари сиянье, Как в небесах; Струи дрожали Они играли В ее лучах… Вдали дубравы По берегам, — И память славы — Не нашим дням — Ряды курганов Из мглы туманов Вставали там, Питомец света Не любит их; Но для поэта, Для дум живых — Их вид старинный, Их славный прах… Что за картины В моих мечтах! Тоскливей ночи, Как день, мила, Потупя очи, Идет… пришла И тихо села Там на курган И вдаль смотрела: Вдали туман, Река яснела… И в тишине Девица пела… И слышно мне! Она вздыхала, Порой слеза В глазах сияла… Что за глаза! Они прекрасны, Как полдень ясный, Или закат: И голубые И неземные И говорят! А голос нежной Весь дол прибрежной Очаровал; Он призывал Бойца и брата, Который пал От сопостата… И я вздыхал! Душа стремилась Туда, туда… И мне явилась Красы беда… "Ко где же встанет, Подумал я, Страна моя! И местью грянет Тиранам в страх? Они гуляют На сих полях И забывают О небесах: Где меч для кары? Он славен был, Кто ж притупил Его удары?" Так говорил Язык сердечной; И вам конечно Мечта — ясна: Сии тираны Моголов ханы, И старина! Но все молчало… Конец мечтам, Однакож вам Их будет мало И вот начало Другим стихам: Ужасен глас военной непогоды Питомцу нег и деве молодой; Но мил тому, кто любит край родной, И доблести возвышенной свободы, И красоту награды роковой: Как острый меч, героя взгляд сверкает Восторгами живыми грудь кипит, Когда война знамена развивает И грозное орудие гремит, Уже взошла денница золотая Над берегом широкого Дуная. Яснеет лес, проснулся соловей И песнь его то звучно раздается По зеркалу серебряных зыбей; То тихая и сладостная, льется В дубравной мгле, как шепчущий ручей, Но скоро ты умолкнешь, сладкогласный! Тебе не петь и завтрашнего дня! Здесь будет бой и долгий и ужасный При заревах военного огня; Ты улетишь, как зашумев листами, Пойдет пожар трескучий по ветвям, И черный дым огромными столбами Поднимется к высоким небесам! Так я в поэме начинаю Вторую песню, где должна Случиться страшная война, Где многих, многих убиваю. И признаюсь, хотелось мне Вам сообщить и продолженье; Но в петербургской стороне Меня пугает осужденье! И так пускай в уединенье Лежат стихи мои; они Имеют даже и терпенье: Для них счастливейшие дни Придут едва ли прежде мая. Дай бог чтоб и тогда пришли! И ждет надежда золотая Чего-то белого вдали. МОЙ АПОКАЛИПСИС
1
Когда любви незнаменитой, Мятежной, беглой и живой, Я посвящал души открытой И беспокойство и покой; Когда надеждою виновной; В часы общественного сна, Невольно мучилась она И в мир поэзии любовной, Уединенна и нежна, Летала с музой многословной, Когда рогатая луна, Богиня женских упований, И ночи мрак, и вздор желаний — Мою нестройную мечту, Как сон волшебный, чаровали И пустяками занимали Младого сердца пустоту: Чужим исполненный предметом, Я обещался вам тогда Все объяснить;- но вот беда: Я право не гожуся летом Для вдохновенного труда. Теперь свободнее мой гений: Он рад, попрежнему, для вас Забыть оковы сонной лени, Увидеть радостный Парнас, Непринужденными стихами Вниманье ваше утомлять И откровенно — перед вами — Великий пост воспоминать. 2
Пора любовной лихорадки, Невозвратимая пора! Еще я помню, как вчера, Моей Камены беспорядки, Мои немые вечера, И цвет прославленной перчатки, И почерк нежного пера! 3
Ты прав, ты прав, о сын Давида! Все суета, все суета! Как безрассудна, как пуста Нам присужденная Киприда! С каким доверчивым огнем Краев жеманной и надменной Мы чувство сильное даем Души впервые пробужденной! Как часто юноша-певец Для ней восторгами играет И мирты слабости вплетает В свой олимпический венец! Она манит поэта взгляды, Внимает сладостным стихам; Но где награда за награды И фимиам за фимиам? Чужда божественного дара, Питая чувственным свой ум, Она ласкает, как фигляра, Творца могущественных дум. 4
Поэту радости и хмеля, И мне судил всесильный рок Узнать практического Леля Нравоучительный урок. Я испытал любви желанье, Ее я пел, ее я ждал: Безумно было ожиданье, Заманчив был мой идеал! Моей тоски, моих приветов Не понял слепок божества — И все пропали — без ответов Мои влюбленные слова. Но был во мне, и слава богу, Избыток мужественных сил: Я на парнасскую дорогу Опять мой ум поворотил, Я разгулялся понемногу — И глупость страсти роковой С души исчезла молодой! Так с пробудившейся поляны Слетают темные туманы, Так, слыша выстрел, — кулики На воздух мечутся с реки! 5
Но где ж она, и кто ж она, Моя прошедшая царица? Есть знаменитая страна, Есть знаменитая столица; На берегу веселых вод, В дыму торжественных сражений, России всемогущий гений Ее воздвиг среди болот. И ныне градом просвещенья Она по северу слывет, Торгует, блещет и растет, Имеет даже наслажденья; Но только эта сторона Не пробуждает вдохновенья, Для душ высоких — негодна — И там-то место, где она, Душа сего стихотворенья! Примечания
Моей Камены беспорядки — Здесь говорится о стихах, Которых множество мой гений В минуты сладких заблуждений Писал на миленьких листах: Мечты, элегии, — безделки, Они и все — не хороши. В них мысли — вздор, а чувства мелки И нет ни вкуса, ни души. Так поднебесная Венера За месяц вздохов и тоски Внушила мне лишь пустяки. Вот вам отрывок для примера Как заблуждался мой Пегас: "Любовь, любовь, я помню живо Счастливой день, как в первый раз Ты сильным пламенем зажглась В моей груди самолюбивой! Тогда все чувства бытия В одно прекрасное сливались Они светлели, возвышались, И гордо радовался я!" Как это вяло, даже темно, Слова, противные уму, Язык поэзии наемной И жар негодный ни к чему! Как принужденны и негладки Четыре первые стиха! Как их чувствительность плоха, Как выражения не кратки! Конец опять не без греха: В одно прекрасное сливались — Они светлели, возвышались. Какая мысль! и что оно Тут неуместное одно? И как они сюда попались? Тогда все чувства бытия — Какие, спрашиваю, чувства? Тут явная галиматья И без малейшего искусства! И гордо радовался я — К чему, зачем такая радость, И что она, и где она, В уме иль в сердце? — Здесь видна Нерассудительная младость И сумасшедшие мечты Без нежности и красоты. " Мои немые вечера — "
Мои немые вечера — Здесь разумеются часы, В тиши потерянные мною, Когда я прихотям красы Усердно рабствовал душою. Бывало: месяц золотой Едва над Ембахом зажжется, Иду по улице кривой, И сердце прыгает и бьется; Пришел — сажусь, по сторонам Брожу влюбленными глазами, И односложными словами Ласкаю любопытству дам. Дадут огня. . . . . . . . . . . . . . . " Один из этих вечеров Вам верно памятен доселе: Он был на Фоминой неделе. Тогда задумчив, нездоров, Я много слушал голосов, А сам молчал красноречиво, Смотря на краску потолка. Глаза тускнели — и лениво Держала голову рука. Мечты Камены и Амура Порой рождалися во мне; Меж тем в почтенной тишине Читались сказки Дарленкура. Я чувствовал, я понимал. . . . . . . . . . . . . " И цвет прославленной перчатки — "
И цвет прославленной перчатки — Перчатка палевого цвета, Весьма красива и нежна. С руки прекрасного предмета Она была подарена В любви сопернику поэта; За то обиженным певцом В посланье гордом и живом Тогда же мстительно воспета. Счастливой юноша хранит Сию прелестную перчатку, Подарок матери Харит, Души значительную взятку. Он, верно, глядя на нее, Воображение свое Надеждой сладкою ласкает И в очарованных мечтах На славных Невских берегах При свете месяца гуляет. " И почерк нежного пера — "
И почерк нежного пера — Не знаю как — и может быть Мне и не должно, и опасно Стихами шутки непристрастной И здесь, и с вами говорить Об этой истине прекрасной: Питомцы низменных отрад, Судьи подсолнечного света Нередко скромного поэта За мысли чистые бранят; Теперь божественная муза В делах и чувствах невольна, Как век священного союза, Как М….. нова жена. И посему-то — на молчанье Решился я переменить Мое усердное желанье И этот стих вам объяснить. Безумно было ожиданье — Прошу заметить, как правдивы, Естественны и глубоки, Как удивительно-учтивы Слова и мысли сей строки! Безумно было ожиданье! — Тут много сказано, тут есть Самостоятельная честь И благородное признанье В непоэтических делах, Стихотвореньях и мечтах. . . . . . . . .[7] Еще заметьте слово: было. Недаром сказано оно: Им навсегда умерщвлено Все, что недавно и давно Мне сильно голову кружило, Все, что поэта научило, Желать, не ведая чего, И дар священный Аполлона С холмов возвышенных его Сводить к подошве Геликона. Но, слава господу! прошла Любви могучая тревога; Огонь Дельфического бога Опять живит мои дела, Опять спокойна и светла Моя житейская дорога! Эпилог
Довольно я наговорил, Довольно ясны объясненья! Я знаю — в них я погрешил Против общественного мненья, Против Кипридиных детей. Быть может — юношеских дней Мечты нескрытные, живые Где-где веселости моей Внушали мысли удалые. Я виноват; но знаю — вы Поэта вашего поймете И шутку вольной головы Невинной шуткой назовете. МОЛИТВА
Молю святое провиденье: Оставь мне тягостные дни, Но дай железное терпенье, Но сердце мне окамени. Пусть, неизменен, жизни новой Приду к таинственным вратам, Как Волги вал белоголовой Доходит целый к берегам! Н.Д. КИСЕЛЕВУ
ОТЧЕТ О ЛЮБВИ
Я знаю, друг, и в шуме света Ты помнишь первые дела И песни русского поэта При звоне дерптского стекла. Пора бесценная, святая! Тогда свобода удалая, Восторги музы и вина Меня живили, услаждали; Дни безмятежные мелькали; Душа не слушалась печали И не бывала холодна! Пускай известности прекрасной И дум высоких я не знал; Зато учился безопасно Зато себя не забывал. Бывало, кожаной монетой Куплю таинственных отрад — И романтически с Лилетой Часы ночные пролетят. Теперь, как прежде, своенравно Я жизнь студентскую веду; Но было время — и недавно! Любви неметкой и неславной Я был в удушливом чаду; Я рабствовал; я все оставил Для безответной красоты; Простосердечно к ней направил Мои надежды и мечты; Я ждал прилежного участья: Я пел ланиты и уста, И стаy, и тайные места Моей богини сладострастья; Мне соблазнительна была Ее супружеская скромность, Очей загадочная томность И ясность белого чела, — Все нежило, все волновало Мою неопытную кровь, Все в юном сердце зажигало Живую первую любовь. Ах! сколько….. сновидений, Тяжелых вздохов, даже слез, Алкая полных наслаждений, В часы полуночных явлений, Я для надменной перенес! Я думал страстными стихами Ее принудить угадать, Куда горячими мечтами Приятно мне перелетать. И что ж? Она не разумела, Кого любил, кому я пел. Я мучился, а знаком тела Ей объяснить не захотел, Чего душа моя хотела. Так пронеслися дни поста, И, вольнодумна и свята, Она усердно причастилась. Меж тем узнал я, кто она; Меж тем сердечная война Во мне помалу усмирилась, И муза юная моя Непринужденно отучилась Мечтать о счастье бытия. Опять с надеждой горделивой Гляжу на Шиллеров полет, Опять и радостно и живо В моей груди славолюбивой Огонь поэзии растет. И призиаюся откровенно, Я сам постигнуть не могу, Как жар любви не награжденной Не превратил меня в брюзгу! Мои телесные затеи Отвергла гордая краса. — А не сержусь на небеса, А мне все люди — не злодеи; А романтической тоской Я не стеснил живую душу, И в честь зазорному Картушу Не начал песни удалой! Сия особенность поэта Не кстати нынешним годам, Когда питомцы бога света Так мило воспевают нам Свое невинное мученье, Так помыкают вдохновенье, И так презрительны к тому, Что не доступно их уму! Но как мне быть? На поле славы Смешаю ль звук моих стихов С лихими песнями аравы Всегда отчаянных певцов? Мне нестерпимы их жеманства, Их голос буйный и чужой… Нет, муза вольная со мной! Прочь жажда славы мелочной И легкий демон обезьянства! Спокоен я: мои стихи Живит не ложная свобода, Им не закон — чужая мода, В них нет заемной чепухи И перевода с перевода; В них неподдельная природа, Свое добро, свои грехи! Теперь довольно, до свиданья! Тогда, подробней и ясней Сего нестройного посланья, Я расскажу тебе доянья Любви поконченной моей! " Напрасно я любви Светланы "
Напрасно я любви Светланы Надежно, пламенно искал; Напрасно пьяный и непьяный Ее хвалил, ее певал. Я понял ветренность прекрасной, Пустые взгляды и слова — Во мне утихнул жар опасной, И не кружится голова! И сердце вольность сохранило, За холод холодом плачу; Она res publica, мой милой, Я с ней бороться не хочу! НАСТОЯЩЕЕ
6 апреля, 1825
ЭЛЕГИЯ
Вчера гуляла непогода Сегодня то же, что вчера — И я, от утра до утра Уныл и мрачен как природа. Не то, не то в душе моей Что восхитительно и мило, Что сердце юноше сулило Для головы и для очей: Болезнь встревоженного духа Мне дум высоких не дает И, как сибирская пищуха, Моя поэзия поет. НЕЧТО
Мудрец — народов просветитель,
Бывал ли тверд и мудр всегда?
Карамзин Теперь мне лучше: я не брежу Надеждой темной и пустой, Я не стремлюсь моей мечтой За узаконенную межу В эдем подлунной и чужой. Во мне уснула жажда неги: Неумолимый идеал Меня живил и чаровал — И я десятка с два элегий, Ему во славу, написал. Но тщетны миленькие бредни: Моя душа огорчена, Как после горестного сна, Как после праздничной обедни, Где речь безумна и длинна! НОВГОРОДСКАЯ ПЕСНЬ
1-я
1170 г
Свободно, высоко взлетает орел, Свободно волнуется море; Замедли орлиный полет, Сдержи своенравное море! Не так ли, о други, к отчизне любовь, Краса благородного сердца, На битве за вольность и честь Смела, и сильна, и победна? Смотрите, как пышен, блистателен день! Как наши играют знамена! Не даром красуется день, Не даром играют знамена! Виднее сражаться при свете небес; Отважней душа и десница, Когда перед бодрым полком Хоругви заветные плещут. Гремите же, трубы! На битву, друзья, Потомки бойцов Ярослава! Не выдадим чести родной — Свободы наследного права. Что вольным соседей завистных вражда И темные рати Андрея? К отчизне святая любовь Смела, и сильна, и победна! Свободно, высоко взлетает орел, Свободно волнуется море: Замедли орлиный полет, Сдержи своенравное море! ПОЭТ
"Искать ли славного венца На поле рабских состязаний, Тревожа слабые сердца, Сбирая нищенские дани? Сия народная хвала, Сей говор близкого забвенья, Вознаградит ли музе пенья Ее священные дела? Кто их постигнет? Гений вспыхнет — Толпа любуется на свет, Шумит, шумит, шумит — затихнет: И это слава наших лет!" Так мыслит юноша-поэт, Пока в душе его желанья Мелькают, темные, как сон, И твердый глас самосознанья Не возвестил ему, кто он. И вдруг, надеждой величавой Свои предвидя торжества, Беспечный — право иль не право Его приветствует молва — За независимою славой Пойдет любимец божества; В нем гордость смелая проснется: Свободен, весел, полон сил, Орел великий встрепенется, Расширит крылья и взовьется К бессмертной области светил! ПРИСЯГА
Потупя очи, к небесам Мою десницу поднимаю, Стою, как вкопанный, — и вам Благоговейно присягаю. Я ниженазванный клянусь Тем вечным промыслом, тем богом, Который правит нашу Русь И помогает ей во многом, Что я хочу и должен я На всей дороге бытия Лишь вам одной повиноваться, Что будет кровь моя для вас Во всякой день, во всякой час, Как повелите, волноваться; Что ваши милые права, Самодержавные проказы, Желанья, прихоти, указы Мне будут пуще божества, Святее всякого закона, И вам живая оборона — Моя рука и голова. Когда узнаю стороною, Что вам на поприще сует Грозит убыток или вред, Я охраню и успокою Мой поэтический предмет. Когда таинственное дело Вы мне поверите, — я вам Уберегу его так цело, Что будет любо небесам. Клянусь и должен: сей присяге Ни на словах, ни на бумаге, И вообще не изменять; Но православно и повсюду Душой и телом помнить буду Мой долг и вашу благодать; И так под вашею державой Я дни подданства проведу, Что даже страшному суду, Не перепуганный и правый, Ответы умные найду. ПРОЩАНИЕ С ЭЛЕГИЯМИ
Прощайте, миленькие бредни И мой почтенный идеал! Не первый я, не я последний Вас и творил и прославлял, Но первый я вас разгадал. Мне будет сладко и утешно В другие годы вас читать, Мой жар безумный и безгрешной — Мою любовь воспоминать; Тогда с улыбкою унылой На ваши строки посмотрю И молвлю: господи помилуй! И тихо книгу затворю. РЕЦЕПТ
О память, память, — дар счастливой! Ты гонишь прочь былого мрак! Еще с тобой я помню, как Инбирное варится пиво. Такому пиву научил Поэта химик в Петрограде — Он часто сам его варил Томленье летнего к отраде И с гордой радостию пил. "Бутылкой, штофом, — как хотите, Двенадцать мерок у наяд, В сосуд, где воду кипятят, Рукою чистою возьмите; Туда, изрезавши сперва, Лимонов добрых — счетом два — И не скупяся, подсластите; Потом два унца инбирю, Который прежде искрошили… И так варить, как я варю И как алхимики варили. Когда сварится — с жару снять, Поставить в холод для простуды И осторожно разливать В довольно крепкие сосуды, Затем, что может иногда Сия инбирная вода И пробку вытолкнуть худую И разорвать сосуд худой… Туда же счетом по одной Изюму класть рекомендую И ждать с неделю, а потом С ней поступают, как с питьем". Так говорил мне в прошлом годе, Июля первого чиста Ученый химик — в огороде, В минуту жаркого тепла. Его я слушал с наслажденьем И не забыл премудрых слов И здесь в каникулы, готов Заняться сладостным вареньем. Сия вода — не то, что квас; Она мила, она игрива И право лучше во сто раз Здесь покупаемого пива. РОДИНА
Краса полуночной природы, Любовь очей, моя страна! Твоя живая тишина Твои лихие непогоды, Твои леса, твои луга, И Волги пышные брега, И Волги радостные воды: — Все мило мне, как жар стихов, Как жажда пламенная славы, Как шум прибережной дубравы И разыгравшихся валов! Всегда люблю я, вечно живы На крепкой памяти моей Предметы юношеских дней И сердца первые порывы; Когда волшебница-мечта Красноречивые места Мне оживляет и рисует: Она свежа, она чиста, Она блестит, она ликует. Но там, где русская природа, Как наших дедов времена, И величава и грозна И благодатна, как свобода, — Там вяло дни мои лились, Там не внимают вдохновенью, И люди мирно обреклись Непринужденному забвенью. Целуй меня, моя Лилета, Целуй, целуй! Опять с тобой Восторги вольного поэта И сила страсти молодой, И голос лиры вдохновенной! Покинув край непросвещенной Душой высокое любя, Опять тобой воспламененный, Я стану петь и шум военный, И меченосцев, и тебя! СОН
Все негой сладостной объемлет Царица сумрака и сна — Зачем душа моя не дремлет, Зачем тревожится она? Я сам себя не понимаю: Чего то жажду, что то есть, В чем сердце я разуверяю, Чего ему не перенесть. Опять тоска, опять волненье! Надолго взор ее очей Зажег мое воображенье И погасил в груди моей К любви давнишнее презренье. Морфей! Слети на Трубадура Дай мне спасительную ночь, И богородицу Амура, И думы тягостные прочь. NB. Не всякому слуху веруйте; но испытуйте духи; есть бо дух божий и дух льстечь. Сибирская летопись
" Увы! я убежден решительно и верно,"
