"Цесариус" обреченный...

— Пять, — поправил Натан.

— Хорошо. До Берей — пол месяца.

— Полторы недели.

— Две! Две недели! — раздраженно сказал картограф.

— Да месье Константин, я забыл про течение. Конечно, вы правы. Но зачем нам Береи, там же нет ни отмели ни бухты, только скалы, там корабль погибнет… Нельзя нам туда Месье Константин… Теперь никак… только вперед.

— М-да… Увы так считают не все. Неделю-полторы обстановка будет нервозной, возможен бунт… А потом, когда Тиру станет ближе Берей, все успокоятся и мы благополучно до него доберемся. Большую часть груза, конечно успеем снести на берег, в этом нет сомнений, но корабль придется затопить; главное корпус спасти. Потом ремонт, и снова в строй. Такие вот прогнозы. Но, сегодняшнее происшествие требует прояснения некоторых моментов, касаемых поведения подчиненного и руководящего составов… Одним словом… Одни словом если вы не прекратите подбивать команду к бунту, я вас повешу.

Синоптик вздрогнул, вмиг побледнел, выражение непонимания на лице, сменилось страхом.

— К какому бунту?

— Думаю, мы друг друга поняли.

— О чем вы?

— Сегодня у вас не получилось, и свидетеля, так понимаю единственного, вы застрелили. Жаль. Повторится такое — не сплошаю. Собой от пули заслоню; я его дурака беречь буду, мармеладом кормить, и в одеялко кутать. А как вернемся, за ручку, к судье на исповедь; и бухнется он в ножки полный раскаяния и жажды справедливости. — Не одному ж ему гильотину тупить.

— Это катастрофа. Боже, мне плохо… Как вы можете?.. — Натан схватился за грудь возле сердца, стал быстро и громко дышать. — Сегодня, я спас вам жизнь, — говорил задыхаясь, — и, признаться, думал, это нас сблизит: мы станем верными товарищами, рука об руку противостоять несправедливости, выкорчевывать предрассудки… — уперся кулаком в живот, надавил несколько раз, и принялся массировать справа под ребрами. — Ах я глупец, обрадовался, думал, вместе подпишем прошении в комиссию идеологии и пропаганды, а теперь…

— Еще подпишем, — сказал Константин и улыбнулся. — Интересно. Что вы ему там наобещали? Ведь все равно убили бы. Хм… А что бы вы делали на этом острове — год, или даже два?.. А что бы вы ели? Прокормить такую ораву… Вы смелее меня… или не отдаете себе отчета… или…

— Катастрофа. — несколько раз проговорил Натан, качая головой. — Катастрофа. Но постойте, ну зачем же мне тогда его убивать. Если я такой подлец, то и пусть бы себе стрелял…

— Да он не снял пистолет с предохранителя! Стрелок!.. Досадно, неправда ли?

— Я этого не знал.

Константин продолжал улыбаться.

— Конечно не знали…

— Правда, не знал!

— Ну конечно. Я верю вам любезный. Ваши принципы… да и зачем вам это. У других не знаю, а у вас хватит ума не участвовать ни в каких сговорах. Я просто пошутил.

"Все простачка разыгрывает. Но испугался, вроде, натурально. Вспотел, дрожит, так-то, в другой раз подумаешь. Ты только в обморок не падай".

— Пошутил-пошутил, идемте ко всем, — сказал картограф и потянулся к ручке.

Синоптик выдохнул.

— Погодите, это правда?! Вы ни подозреваете меня?

— Для этого нет ни желания, ни оснований.

— Фухх… — Натан достал платок, принялся вытирать лоб и щеки. — Вы разыграли меня. Ах какой хитрец. Хитрец, — повторил грозя пальцем. — Фух, месье Константин, вот это встряска… — надавал себе легких пощечин и тихо засмеялся. — Как Вам это удается… так прочистить мозги! Я как заново родился!

— Ха-ха-ха, — раздался подчеркнуто неискренний смех. Константин дружески похлопал синоптика по плечу. — Скажу вам даже больше: о таком незначительном происшествии я не стану упоминать в отчете. Все эти мелочи "Кампании" не интересны.

Оба вдруг перестали улыбаться, несколько секунд молча глядели друг на друга; Натан еле заметно кивнул, Константин ответил тем же, взялся за ручку и…

— А вы слышали последний анекдот про хитрого юнгу? — спросил синоптик.

Лицо картографа выразило приятное удивление.

— Нет, новыми давненько не тешили. Неужто обрадуете?

— Обрадую-обрадую! Призабавнейший рассказец… со скандальцем месье Константин.

— Ну, не томите, — попросил Константин, толкнул дверь и подался вперед. Натан шагнул следом.

— Хитрый юнга просыпается, извините, в борделе…

— Ха-ха, ну это как всегда… ну-ну…

— Шарит рукой по кровати, бац — мешок. Большой мешок с монетами.

— Хе-хе, вот везучий проныра!

— Ха-ха, слушайте дальше…

2

Продолжай-продолжайте, — сказал Константин старшему смотрителю корабельного музея, макнул кончик сигары в уже остывший кофе, воткнул в уголок рта, затянулся, пустил вверх струю дыма и заложив ногу за ногу откинулся в кресле.

"Желтые зубы, чахоточный кашель, отхаркиваться начал — никуда не годится. Отрава… все до единой… в море. Завтра, нет, завтра трудней день".

— Чего замолчали гер Фердинад?

— Боюсь, позволю себе лишнего.

— Уже, — сказал Константин.

Смотритель взял со стола бутылку коньяка, откупорил, налил пол стакана и выпил.

— Не называйте меня так. И графом Фердюа больше не называйте, и бароном Штутгартом, и принцем Магандалбой, и этим, как его?.. Я вас раскусил. Завидуете моему титулу, вот и передразниваете. Только ведь под своими дырявыми панталонами, чужого благородства не спрятать. Кто вы есть — торгаш, выскочка, калиф на час.

"Совсем сдал старик. Такой деликатный, умный, а храбрый какой и нате. Страшно ему. Это от страха он столько хлебает. Недели две не сохнет. Ну а вы то граф почему не сошли, на что надеялись?"

Картограф окинул взглядом весь зал. "Старшие", почти все были здесь: всего человек пятнадцать; как всегда разбились на кучки и утопая в сигаретном дыму дегустировали спиртное, вяло спорили, все о том же."…и будущее торгового флота…", доносилось из углов, "…ничего важнее статистики, и формуляр здесь основа…"

— Месье Константин вы замарашка, — отвлек смотритель.

— Вот как, — отреагировал картограф, подозвал бармена, когда тот подошел, положил на поднос чашку, попросил еще кофе. Снова обратился к собеседнику:

— Это интересно.

— Вам бы в земле ковыряться, коров пасти, и этих… кроликов разных. Вы отреклись от предназначения. Такое не проходит бесследно! Вы замарались деньгами. Зарылись в них как в кости прокаженного, грызли и наслаждались трупным ароматом.

— Спасибо за кофе, — поблагодарил бармена. — Гер Фердинаду еще коньячка принесите.

— Вы слишком долго жили в нищете, и клялись себе: уж теперь не упущу, теперь не вырвется. За десять лет не купили ни одного приличного костюма, ели с прислугой и экономили на лекарствах для больной тетушки.

Константин удивленно вскинул брови, обиженно закусил верхнюю губу, но монолога не прервал.

— И только работать, работать, работать… Низшие классы ни в чем не знают меры. Перерыли килем залатанной "Офелии" все отмели восточного и южного побережья, раздавили дюжину голубых черепах, стерли в песок десять миль коралловых рифов. Три шхуны, магазин, ткацкая фабрика, километр батиста и уже уйти бы на покой, жениться на ком попородистей, да кресло-качалку с пледом в винный погреб снести, но… Мачты "цесариуса" уже показались на горизонте. "Кампания" построила корабль каких еще не знал океан.

Мало-мало, давай еще, хочу большего! — взывала нищета. Голодранцу с манерами мелкого буржуа грезилась королевская корона. И месье не противился желанию. Баловню судьбы, этому звездному мальчику, забыли сказать: все места куплены, и кассир уже пол часа как крикнул: за крайним не занимать!

Проведение все расставило по местам. Хромосом богатства — привилегия избранных. За месяц месье продал все: шхуны, столовые приборы, и украшения покойной тетки. Сделка всей жизни состоялась. И все эти не съеденные устрицы, бессонные ночи, и тетушкины слезы сгорят в печке. В большой, плавающей печке, под названием…

— Что вы себе позволяете?! — раздалось за спиной смотрителя. Натан Рикша, с красным, перекошенным от гнева лицом, как приведение возник из неоткуда, схватил, опешившего старика за плечо, и прошипел:

— Как вы разговариваете с господином старшим картографом! Ополоумели должно быть! Высечь вас за это, подлеца! Месье Константин благородно считается с вашими годами — я не стану!

Смотритель обратился к Константину:

— Зачем вы держите на корабле этих бессмысленных субъектов. Я его к святой-святых и на сто метров не подпускаю, гнушаюсь. Вчера, клянчил у статистов талон на посещения музея, так я велел не давать. Называет себя реформатором — терпеть не могу.

— Ка-кой музей? Да нужен мне твой музей, — возмутился синоптик, — кто в него ходит?!

— А в музей не надо ходить, — заявил смотритель, глядя на Константина. — Музей — история корабля, его эволюция. Чем жил "Цесариус", какие трудности преодолевал. Все в музее, от сандаля штопальщика, что первым шагнул на палубу, до последнего рваного паруса. Коды маршрутов, корабельные журналы, приказы — все у нас, все в архиве. Мы зафиксируем все недостатки и плюсы, потомки учтут их, и новый…

— Бред! — сказал синоптик. — Я не умоляю важности вашего отдела, но, без глобальных реформ… Если не установите строгую вертикаль…

— Ну вот опять! Что я говорил! Бред, если хотите знать, это то, что у нас в корпусе метеорологии, под вашим началом двадцать пять человек, а у меня, человека который знает четыре языка, имеет три образования…

— Капитан… капитан идет, — пронеслось по залу, и вдруг все разговоры смолкли, слышно только, как не спеша потягивает кофе старший картограф, он же второе лицо на торговом судне "Цесариус", Константин Рум.

Капитан Эд Женьо, симпатичный брюнет, чуть меньше сорока, холеный, подтянутый, как обычно остановился в дверях, деланно покашлял, и как требует того правила спросил:

— Вы мне позволите господа?

Все "старшие", кроме картографа, поднялись со своих кресел, заложили руки за спину и понурили головы.

Капитан и Константин обменялись приветственными кивками, и тут же потеряли интерес друг к другу. Константин затушил сигару, достал из кармана и принялся раскуривать трубку, капитан же не спеша рассматривал своих покорных подчиненных, подошел к игральному столу, полюбопытствовал у кого какие карты, наконец произнес:

— Благодарю друзья. Садитесь, отдыхайте, не обращайте на меня внимания.

"Старшие" стали усаживаться в кресла; капитан добавил к сказанному:

— Вы знаете, я люблю вашу непринужденность, легкость. Общайтесь друзья, общайтесь.

— Приветствуем вас капитан.

— Наше почтение месье Женьо.

— Капитан Женьо, вы всегда неотразимы, но сегодня как-то особенно.

— Как ваше самочувствие месье Женьо?

— Усталость. Усталость господа. Заноси! — крикнул капитан, и в дверях появились грузчики: двое несли красное кожаное кресло, еще двое круглый лакированный столик, последний пятый, держал в руках подсвечник, свечи и кожаную сумку.

Центр зала — любимое место капитана; он сел на кончик кресла, расслабил узелок на сумке и принялся вызволять свое сокровище: упаковку с надфилями, ножи с лезвиями треугольной и четырехугольной формы, миниатюрный лобзик, зубило. Последним вытащил небольшое полено; из середины деревяшки выпирала медвежья голова над ней угадывались очертания лапы. Капитан взял нож с треугольным лезвием, положил на колени заготовку, и…

— Не обижайтесь месье Константин, — прошептал смотритель музея. — Вы, признаюсь, гораздо симпатичней всей этой мелюзги. Вы и капитан, все остальное мусор, слякоть, скучная, неинтересная… Вы только не обольщайтесь, это отнюдь не уменьшает вашей бездарности. Папуас среди папуасов хе-хе… Отличайтесь от собратьев тем, что скажем, умеете перемножать в голове семизначные числа. Скажите, какой от вас прок? Сколько вам, тридцать четыре? Жаль. Господа папуасы. — Несколько раз махнул рукой в сторону присутствующих. — Господа папуасы скоро вас съедят, месье Константин. И я им помогу.

— Я, кажется потерял нить. Не улавливаю мысли.

— Вы ни в чем не виноваты. Запомните эти слова. Больше вы их не услышите. Через две недели, когда я надышусь этой кислятиной. Вы уже чувствуете запах? нет? Так вот, когда я начну сплевывать на эти самые графины, — небрежно подтолкнул к Константину графин с фруктами, — куски свих легких. Кстати, не хотите винограда? Ну, дело ваше. И когда орден на моей груди расплавится, и обуглятся алые нашивки на рукавах, вот тогда… я обвиню во всем вас. И буду искренен.

Подошел бармен, поставил на стол рюмку.

— Еще что-нибудь?

— Спасибо, не надо.

— Пока еще я объективен, — смотритель выпил коньяк, занюхал кулаком, и добавил, — но скоро избавлюсь от этого порока. Слабею с каждым днем. У слабых тысяча претензий к окружающим.

К полуночи у медведя появилась еще одна лапа, морда обросла шерстью, пасть стала зубастой, злой; наконец капитан громко выдохнул, сладко потянулся в кресле и принялся складывать инструменты в сумку. Когда закончил, как того требуют правила, попросил у "старших" разрешения уйти, и после всех церемоний, уже на пороге, вспомнив о чем-то остановился, коснулся ладонью лба и посмотрел на Константина.

— Господин картограф, можно вас на пару минут?

— Я допью кофе?

— Конечно. Только не затягивайте, сами знаете: время дорого: счет на секунды. Я буду у себя. Еще раз, приятных сновидений господа.

— И вам месье Женьо!

— Капитан Женьо, пусть вам приснится пристань!

— И пусть на пристани ждут вас верные ваши слуги!

Капитан улыбнулся на прощание, шагнул в коридор, но там увидел кого-то и…