Вестерн. Эволюция жанра

Успеха не было, да и не могло быть, потому что в этих вестернах еще не появился тот главный герой, который бы затмил собой остальных и запомнился публике. Андерсон понял это не сразу, а когда понял, основал на паях с продюсером Джорджем Спуром собственную фирму — «Эссеней», у которой были студии в Калифорнии и Чикаго. Это произошло в 1908 году.

Сначала на обложке журнала «Сатердей ивнинг пост» появилась фотография Андерсона во весь рост. Он выглядел очень колоритно в тщательно продуманном наряде: сапогах со шпорами, широком кожаном поясе, на котором висели два револьвера, темной рубахе, в сомбреро и с белым шейным платком. А вскоре, в первом вестерне, выпущенном фирмой, эта фотография ожила, и изображенный на ней лихой ковбой немедленно сделался любимцем зрителей. Так родился Брончо Билли, основатель династии героев киновестерна.

Фильм назывался «Брончо Билли и беби» и был снят по рассказу Питера Каина, в котором бандит с хорошими задатками исправлялся благодаря любви. За семь лет вышло более пятисот короткометражек с Брончо Билли — Андерсоном. Сюжеты для них брались, как правило, из «пятицентовых романов». Чарльз Чаплин, работавший в «Эссенее», вспоминает в «Моей биографии»:

«Андерсон мне нравился. В нем было свое, присущее ему одному обаяние… Разговаривал он мало и всегда казался чем-то озабоченным. Но чувствовалось, что он человек проницательный и умный… У него было семь сюжетов, и, повторяя их без конца в различных вариантах, он сумел заработать на этом деле несколько миллионов долларов. Работал он рывками. Иногда мог снять семь одночастных вестернов за неделю, а потом на полтора месяца уезжал отдыхать… У Андерсона было двенадцать актеров, в основном ковбоев».

Андерсон работал в ту пору, когда каноны жанра еще не сформировались. Он, пожалуй, единственный из актеров — героев вестерна, которому удалось создать два образа-маски. Его Брончо Билли был и бандитом, правда, чаще всего благородным и, уж во всяком случае, в финале перековывающимся, но все-таки бандитом, или шерифом (иногда просто смелым ковбоем), то есть героем законченно идеальным. Поэтому одна часть фильмов с его участием пестрела такими названиями, как «Бородатый бандит», «Сердце бандита», «Жертва шерифа», а в другой преобладали названия вроде «Сердце ковбоя», «Граф и ковбой», «Приключения Брончо Билли».

Картины с Андерсоном выходили на экран каждую субботу. Об одной из них дает представление заметка, напечатанная в газете «Мир кино» 15 мая 1909 года и посвященная фильму «Благодарность мексиканца»:

«В этом фильме фирмы «Эссеней» есть несколько захватывающих сцен, и он, несомненно, понравится публике. Действие его обходится без кровопролития, мелодраматизм привлекателен, а не отталкивающ. Вот сюжет. Шериф (Дж. М. Андерсон) спасает мексиканца, которого должны повесить за конокрадство. Тот, написав на кусочке картона слово «благодарность», разрывает этот кусочек и отдает одну половину своему избавителю, а другую оставляет у себя. Проходят годы. Шериф влюбляется в девушку, но у него есть соперник — ковбой, которому удается ее обмануть, уверив в неверности героя. И она уезжает с ковбоем. Но шериф кидается вдогонку, настигает беглецов и заставляет обидчика сказать правду. Однако ковбой с помощью двух мексиканцев хватает примирившихся возлюбленных, приводит их в уединенный домик, где сначала издевается над шерифом, а потом увлекает девушку в другую комнату с явно бесчестными намерениями. Тем временем мексиканец, приставленный охранять героя, лезет к нему в карман за табаком и находит половину картонки. Тут же выясняется, что вторая половина — у него. Мексиканец немедленно развязывает шерифа, тот избивает ковбоя и уходит со своей девушкой.

Актеры играют хорошо, и фильм интересно поставлен. Ему аплодировали в двух синематографах, где он демонстрировался на прошлой неделе, а все, кто бывает в кино, знают, что зрители аплодируют крайне редко».

До 1915 года Андерсон был героем-монополистом вестерна. Однако, начав сниматься в полнометражных лентах, он натолкнулся на очень сильных конкурентов — Уильяма Харта и Тома Микса. Популярность его резко упала, и в первой половине двадцатых годов Брончо Билли покинул экран. Когда в 1958 году телевидение подготовило передачу о вестерне, об Андерсоне вспомнили. Его пригласили принять в ней участие вместе с Джоном Фордом, Гэри Купером, Джоном Уэйном. И первый киноковбой с печальной откровенностью заметил: «Уильям Харт и Том Микс делали лучше фильмы, чем я». Быть может, это и так, даже наверное так. Но стоит заметить, что путь тому и другому все-таки проложил Брончо Билли — Андерсон. И те две маски, которые он, подобно персонажу Марсо, попеременно надевал на себя, легко снимались, сменяя одна другую. Харт и Микс взяли именно их, но по одной на каждого. И маски эти уже нельзя было оторвать от лица.

Эпоха, которую составил в вестерне Дж. М. Андерсон, породила несколько афоризмов, возведенных в правило поставщиками массовой продукции и не утративших для них значения до сих пор. Например: «Сюжет не меняется — меняется лошадь». Или: «Легче ковбою стать актером, чем актеру — ковбоем». Правда, сам Брончо Билли, как мы знаем, в конце концов научился ездить верхом, стал киноковбоем, но это никак не способствовало росту его актерского мастерства. О. Генри был, вероятно, не так уж далек от истины, когда утверждал, что «ковбои не из тех, кто едят за столом, носят штиблеты и говорят на разные темы». Однако они все-таки не вконец одичавшие кентавры, следующие лишь самым примитивным инстинктам и способные совершать только предельно простые действия: скакать, стрелять, драться. Будь это так, вестерн не привлек бы крупных мастеров искусства и зачах бы довольно скоро.

Первым, кто доказал это на практике, был Уильям Харт, носивший маску благородного или раскаявшегося бандита. Детство и юность этого актера прошли на Западе. Его отец был владельцем передвижной мельницы, семья постоянно кочевала. Однажды судьба занесла ее даже в резервацию индейцев сиу в Дакоте, и Билл подружился со своими меднокожими сверстниками, выучил их язык, освоил их обычаи. Потом он был ковбоем в Канзасе, оказавшись как-то невольным свидетелем ожесточенной перестрелки между шерифом и двумя бандитами, перестрелки, которую ему часто доводилось впоследствии воспроизводить на экране.

После неудавшейся попытки поступить в Военную академию Вест Пойнт Харт уехал в Европу. Он перепробовал множество профессий: служил ночным портье в отеле, был тренером по боксу, работал почтальоном. Там же, за границей, посещал уроки драматического искусства и, возвратившись в Нью-Йорк, избрал актерскую карьеру. Двадцать лет выступал он на подмостках бродвейских театров, переиграв множество ролей — от Гамлета и Ромео до Армана Дюваля и Железной маски. В те времена театральные актеры соглашались сниматься в кино лишь с единственной целью: немного подработать. Для них это был своего рода отхожий промысел. Занимался таким промыслом и Харт. Известно, например, его участие в эпизодах фильмов «Бен Гур», «Муж индианки», «Виргинец».

В 1914 году труппа, в которой состоял Уильям Харт, гастролировала в Калифорнии. И здесь он неожиданно встретился со своим старинным знакомым Томасом Инсом. Опытный кинематографист с хорошо наметанным глазом, Инс, посмотрев Харта на сцене, сразу же оценил и его незаурядные внешние данные и его актерский талант. Ему нужны были новые герои для вестернов, тем более люди с ковбойским прошлым, то есть хорошие наездники, и он предложил своему давнему знакомому совсем оставить сцену и целиком посвятить себя экрану.

Сначала Харт изобразил злодеев в двух короткометражках, и на этом с ролями такого плана было для него покончено, ибо он слишком очеловечил своих персонажей и — согласно известной формуле — играя злых, искал, в чем они добрые. Стало ясным, что наиболее подходящим для Харта амплуа, наиболее близкой его способностям и возможностям маской будет «благородный бандит». Мы уже говорили о сути этой маски в предыдущей главе, в разделе, посвященном первым шагам вестерна. Повторим лишь одно: это — хороший человек, который по легкомыслию, свойственному молодости, под влиянием дурной компании или по роковому стечению обстоятельств становится на преступный путь, но никогда не превращается в закоренелого негодяя и обязательно возвращается к честной жизни. Именно такова сюжетная схема одного из лучших фильмов Харта — «Арийца». Не менее типична она и в другом известном фильме с его участием — в «Железнодорожных волках» (1918).

Благородный бандит — маска героическая, и поэтому тот, кто ее носит, не может быть рядовым участником событий. Если уж герой уходит в бандиты, то непременно — в главные. Так и Бак Андред — Уильям Харт в «Железнодорожных волках» — руководит шайкой. Мы знакомимся с ним в тот момент, когда после очередного ограбления поезда происходит дележ добычи. Один из налетчиков — Пабло — пытается припрятать бриллиантовый кулон. Бак возмущен. «Как ты посмел ограбить женщину?! — кричит он. — Я же запретил это!» Взбунтовавшийся Пабло бросается на главаря, вспыхивает драка, и, конечно же, нарушитель запрета терпит в ней поражение. Разумеется, после такой сцены симпатии зрителя полностью на стороне Андреда.

Бак получает известие, что его мать, не подозревающая о том, кем он стал, при смерти. Вот тут-то бесчестный Пабло и находит случай отомстить. Он убивает лошадь Бака и первым появляется в доме умирающей женщины. Он рассказывает, кто ее сын на самом деле. Бак все-таки успевает приехать, и в последние свои минуты мать берет с него клятву порвать с преступным прошлым. Мучимый раскаянием, Андред не только распускает банду, но и возвращает железнодорожной компании все награбленное. Этот момент духовного перерождения, который точнее всего назвать нравственной кульминацией фильма, обычно не совпадает в вестерне с кульминацией событийной. Ведь герой — мы уже говорили об этом — еще должен не просто замолить грехи, но и достичь положительного баланса. А для этого ему следует совершить нечто из ряда вон выходящее. Необходим феноменальный подвиг.

Скажем, в «Окраинах ада» (1916) нравственной кульминацией служит эпизод, в котором герой Харта — тоже, как и Бак, известный бандит — впервые знакомится с Библией. В одной руке он держит священную книгу, в другой — бутылку виски, и по выражению его глаз мы понимаем, что добро восторжествует над пороком. И действительно, в финале Харт расправляется с могущественной шайкой, терроризировавшей городок, расправляется в одиночку. Кстати сказать, предельно выразительный взгляд был одним из самых сильных средств в арсенале этого актера. Сейчас его игра глаз может показаться даже забавной, сейчас актеры вестерна гораздо сдержаннее, непроницаемее. Но в те годы это производило на зрителей безотказное впечатление.

Однако вернемся к подвигу, который предстоит совершить Баку Андреду в «Железнодорожных волках». Дело в том, что, полностью амнистированный зрителем, он тем не менее продолжает в глазах закона оставаться преступником. Поэтому ему приходится жить под чужим именем и до поры до времени таиться даже от любимой девушки. И вот однажды возрожденному "Баку поручают, абсолютно не подозревая о его былых похождениях, охранять тридцать тысяч долларов. Тем временем идущий по его следам сыщик пытается при помощи служащих компании, которой принадлежат деньги, ворваться в контору, где Бак сторожит доллары, считая, что тот хочет их украсть. В разгар этой баталии железнодорожную станцию атакуют бандиты во главе с Пабло. Телеграфист успевает вызвать солдат, но нападающие пускают навстречу поезду с подмогой локомотив. Угроза крушения становится как будто неотвратимой. Тут-то Бак и показывает себя во всем блеске. Он вскакивает на коня, кратчайшим путем догоняет взбесившийся паровоз, перепрыгивает на него и успевает затормозить. Солдаты пересаживаются к Баку, паровоз дает задний ход и прибывает на станцию в самую критическую минуту. Бандиты разгромлены, деньги спасены, и директор железнодорожной компании вручает Баку чек на пять тысяч долларов, обещанных в награду за ликвидацию шайки Пабло, и свою дочь — ту самую девушку, которую полюбил наш герой. На фоне заката молодая пара уезжает вдаль, к новой, лучезарной жизни.

Шли годы, маска благородного бандита надевалась все новыми и новыми исполнителями, усложнялись сюжеты, менялись приемы актерской игры. Сам же Уильям Харт, достигнув пятидесятилетия, в 1926 году оставил экран. Он поселился на своем ранчо «Лошадиная подкова», где написал интересные мемуары — «Моя жизнь на Востоке и Западе». Умер Харт в 1946 году. По завещанию все наследство — около миллиона долларов — перешло в распоряжение магистрата Лос-Анджелеса. Эти деньги, согласно его воле, были истрачены на превращение ранчо в парк, а дома — в музей. Торжественное открытие парка-музея Уильяма Харта состоялось в 1958 году, и он сейчас — одна из калифорнийских достопримечательностей.

Том Микс не оставил после себя музея. Он вообще рисковал ничего не оставить, потому что чуть не разорился на выступлениях с собственным ковбойским цирком. Но зато до этой неудавшейся затеи он был баснословно богат. Его особняк в Беверли Хиллз — самом фешенебельном районе Лос-Анджелеса — поражал роскошью, размерами бассейна и англичанином-дворецким, словно только что сошедшим со страниц Диккенса. Машины, в которых он ездил, делались на заказ и сверкали серебряными ручками. И никто из встречавшихся с ним не мог просмотреть самой главной детали его костюма — бриллиантовой пряжки на поясе с крупной надписью: «Том Микс — главный ковбой Америки».

И он действительно долгие годы был главным ковбоем, во всяком случае, на экране, где создал образ-маску безупречного героя вестерна, то есть выступил во второй ипостаси родоначальника всех кинорыцарей жанра Брончо Билли. Он играл в фильмах-легендах и сам был актером-легендой, персонажем-легендой и человеком-легендой. Из напечатанной им в 1924 году в журнале «Фотоплей» «Истории моей жизни» читатель узнал, что Микс родился в 1880 году в Техасе и местом его появления на свет был крытый фургон. Правда, позднейшие его биографы утверждают, что все было не столь романтично и на самом деле будущий главный ковбой явился в мир в давно обжитом штате Пенсильвания в уютной домашней обстановке. Но не в этом, в конце концов, дело, и даже не в том, что сведения о матери-индианке, сообщенные самим Миксом, не нашли достаточного подтверждения. Быть может, ему нужно было это только для того, чтобы бросить эффектную фразу о тяге к войне, возникшей благодаря полуиндейскому происхождению.

А повоевал он немало: на Кубе, на Филиппинах, в Китае, в Африке, где во время англо-бурской войны был объездчиком лошадей для британской кавалерии. Вернувшись в Америку, он сумел стать чемпионом родео, работая в цирке «Ранчо-101» и участвуя в «Зрелищах Дикого Запада». Жажда приключений, неуемные поиски острых ощущений привели его затем на должность шерифа. Он с упоением охотился на бандитов, даже не подозревая, что через несколько лет сложит на экране ту легенду о шерифских подвигах, которая принесет ему громкую и долгую славу.

К тридцати годам Том несколько остепенился, женился и приобрел ферму в Оклахоме. И нужно же было случиться так, чтобы как раз его владения выбрала фирма «Селиг» для натурных съемок фильма «Жизнь на юго-западном ранчо». Микса пригласили консультантом. И это решило его дальнейшую судьбу. Вместе с группой он уехал в Чикаго, где сначала ухаживал на студии за лошадьми и бизонами, потом был дублером и, наконец, получил первую роль.

Его сняли не в вестерне, а в комической ленте «Назад, к примитиву». Фильм имел успех, и с Миксом заключили контракт, по которому он получал тридцать пять долларов в неделю. Это произошло в 1911 году, а в 1925-м его гонорар составлял уже семнадцать тысяч в неделю. За шесть лет Микс снялся в ста семидесяти короткометражках. Это были или комедии, или вестерны, но чаще всего — и то и другое вместе, как, например, в фильме «Любовь ковбоя».

Микс был невысок, даже весьма невысок, и длиннополая мода той эпохи, которой он неукоснительно следовал, в сочетании с его коренастостью вызывает невольную улыбку у современного зрителя. Он и в самом деле забавен в клетчатом макси-пальто, из-под которого виднеются кожаные штаны, обшитые по бокам до самого низа круглыми металлическими бляшками. Но когда он, вскочив на коня, мчится по прерии, это уже зрелище захватывающее и вполне героичное. А в «Любви ковбоя», как, впрочем, и во всех остальных своих картинах, он именно это и делает.

Вместе с отцом девушки, в которую он влюблен, наш ковбой пускается в бешеную погоню за двумя бандитами, укравшими у его будущего тестя пять тысяч долларов. На полном скаку Микс перепрыгивает на повозку грабителей, обезоруживает их, связывает, отбирает деньги и передает их владельцу. Все это показывается очень серьезно, как и полагается в вестерне. Но затем вдруг следует комическая сценка, во время которой отец и жених, схватив девушку за руки, тянут каждый в свою сторону. Побеждает молодость, и герой с героиней, целомудренно поцеловавшись, убегают в голубую даль.

Впрочем, у Селига маска Тома Микса еще не была постоянной.

Законченной и уже не изменяющейся она стала лишь после того, как актер в 1917 году перешел в фирму «Фокс» на главные роли в полнометражных лентах, дававших, естественно, гораздо большие возможности для героя. Как раз там Микс выработал те киноковбойские заповеди, которым должны были следовать все его персонажи: «Будь здоров телом и душой, не ешь слишком много, спи на открытом воздухе, сохраняй физическую форму, уважай женщин и метко стреляй, будь лоялен, защищай слабых от злых».

Все эти заповеди, кроме, быть может, несколько бездумно-конформистского тезиса о лояльности, превосходны, благородны и страдают только одним недостатком, определение которого полностью исчерпывается уже цитированной нами фразой Шервуда Андерсона: «Я никогда не видел подобного геройства в жизни». Однако мы не настаиваем на определении «недостаток». Заменим его более нейтральным — «отличительный признак». Ведь следует в конце концов считаться и с условностью жанра, и с необходимостью идеальных примеров, и просто с тем, что герои вестерна нравятся зрителю, как нравятся Д’Артаньян или граф Монте-Кристо, хотя их характеры и деяния выходят за рамки реальности.

Маска идеального героя Микса, конечно, несколько простовата не только по сравнению со сменившими ее масками персонажей Гэри Купера или Джона Уэйна, но и с экранным образом его современника, Уильяма Харта. Ковбои Тома Микса никогда не пили, не курили, не употребляли крепких выражений. Они старались не только не убивать, но даже не ранить злодеев. Главной задачей было поймать их и передать в руки правосудия. Для этого больше всего подходило лассо, которое Микс кидал виртуозно. Но в этом простодушном конструировании идеала было свое очарование, подкрашенное неизменной улыбкой, с которой Микс проделывал самые сногсшибательные трюки. Он позволял себе, сам не становясь смешным — это разрушило бы образ, — прибегать в борьбе со свирепыми кинобандитами к приемам комической, заставляя зрителя и негодовать и смеяться вместе с ним над незадачливыми злодеями.

Фирма «Фокс» выпустила свыше шестидесяти фильмов с его участием. И в каждом из них он демонстрировал чудеса ловкости и незаурядную личную храбрость, что делало его героев еще более привлекательными. Мы уже не говорим о том, что этот блистательный наездник умел на полном скаку спрыгнуть с лошади или птицей взлететь в седло, что он прыгал в поезда, идущие с большой скоростью, и все это совершал сам, без дублеров. Но вот, например, в одной из картин Микс прыгнул с лошадью в озеро с тридцатифутовой (то есть почти десятиметровой) высоты. Правда, при этом он сломал себе два ребра и вышиб зуб (тело его вообще все было в шрамах, полученных и от прежних беспокойных профессий и на съемках), но трюк все-таки был выполнен. В другом фильме он, спасаясь от бандитов, ускользал по телеграфному проводу и прыгал — чуть не с неба — прямо в седло. А еще в одной ленте Микс садился в вагонетку для перевозки руды, двигавшуюся по тросу, и, когда она проносилась над домиком, в котором затаились бандиты, соскакивал на крышу.

В «Истории моей жизни» актер очень точно охарактеризовал созданного им героя и тот круг событий, в котором он постоянно вращался: «Я приезжаю в городок на своей лошади. Не я затеваю ссору, но я принимаю в ней участие, добиваясь справедливости для другого. Когда все кончается, я не получаю денежной награды. Меня могут лишь сделать старшим объездчиком на ранчо. Зато девушка — моя, хотя пылких любовных объятий в моих фильмах никогда не бывает». Эта авторецензия может быть без всяких натяжек распространена вообще на традиционный ковбойский вестерн, когда бы фильм ни был снят — полвека назад или сегодня. Что же касается фразы о лошади, то она имела для Тома Микса особое значение.

Его красавец жеребец по кличке Тони был не менее популярен, чем сам главный ковбой. Он обладал удивительными талантами, был прирожденным циркачом и не только бесстрашно прыгал с любой высоты, легко избегал по самой крутой лестнице и развивал немыслимую скорость, но и умел притвориться мертвым или, как говаривали зрители, прочитать молитву, то есть опуститься на колени и благоговейно склонить голову.

Выдающиеся актерские способности Тони признавала даже серьезная критика. Скажем, оценивая фильм «Кентавр», обозреватель французской газеты «Синеа-оине» писал: «Том Микс дополняет Тони. Всадник и лошадь — это как бы единый сгусток энергии, доблести и эмоциональной мощи. Оживленный этими двумя актерами, столь тесно связанными друг с другом, приключенческий фильм потерял свой анекдотический и вульгарный характер. Он поднялся до высот эпической поэзии».

Они снимались восемнадцать лет — с 1914 по 1932 год. Вместе с верным Тони Микс в конце двадцатых годов, на время оставив кино, ушел работать в цирк. Вместе с ним он вернулся на экран, но возвращение это было грустным. Тони уже не мог работать по-прежнему, а его хозяин, хотя и снялся в нескольких звуковых вестернах, так и не прижился в говорящем кино. Да и силы уже были не те, и в последней картине Микса — «Чудесном всаднике» (1935) — большинство трюков пришлось исполнять дублерам. Жизнь главного ковбоя оборвалась неожиданно и нелепо: убийцей стал его собственный чемодан, который от резкого торможения машины слетел с места и переломил ему шею. Смерть наступила мгновенно. Это было в 1940 году. Тони пережил своего друга на четыре года. В том месте, где погиб актер, стоит памятник: печальная лошадь, потерявшая всадника. А на главном здании фирмы «XX век — Фокс», которая своим финансовым процветанием во многом была обязана главному ковбою, прибита мемориальная доска: «Здесь работали Том Микс и Тони».

Этот человек из легенды, который стал одним из главных творцов мифологии вестерна, оказал сильное влияние и на дальнейшую судьбу жанра и на формирование зрительского вкуса. В 1933 году журнал «Пикчер Шоу» провел анкету под девизом «Выберите своих звезд». Первый герой вестерна Дж. М. Андерсон, уже почти позабытый, получил всего 247 голосов, знаменитый Дуглас Фэрбенкс — 1337, Уильям Харт — 14 779, а Том Микс — больше всех: 18 967.

Образ-маска безупречного ковбоя, утвержденный им, стал символом легендарной Америки времен первых пионеров и похода на Запад. Не удивительно, что Мик-су подражали многие. Но никому из его имитаторов, подвизавшихся в массовом вестерне в конце двадцатых годов, будь то Кен Мейнард, Фред Томпсон или Хут Гибсон, не удалось затмить главного ковбоя и достичь хотя бы десятой доли той — поистине общенациональной — популярности, которая у него была. Все они быстро сходили на нет.

Имя Микса было настолько притягательным, что оно позволило десять лет продержаться на экране даже такой слабой актрисе, как его дочь Рут, которую в рекламных проспектах и рецензиях называли несколько забавно — «осколком старой скалы». Она, конечно, снималась преимущественно в вестернах. Рут умела неплохо ездить верхом и исполнять довольно сложные трюки, но отцовские виртуозность и обаяние по наследству к ней все же не перешли.

Дело доходило и до прямого жульничества. Некие самозванцы, объявив себя братьями Тома Микса Артом и Биллом, тут же привлекли внимание продюсеров и были приглашены в несколько вестернов. Лишь решение суда смогло оборвать их бурно начавшуюся карьеру.

Итак, Уильям Харт и Том Микс, эти корифеи жанра, утвердили в вестерне два основных образа-маски героя. А в тридцатые годы произошла их окончательная канонизация. Были твердо закреплены те традиции, которые в «большом» вестерне оставались незыблемыми до пятидесятых годов, а для продукции класса Б имеют силу закона и сегодня. Ненарушимость этих традиций привела, в частности, к тому типу легенды, в которой даже с реально существовавшими людьми совершались все процедуры, необходимые для превращения их в обусловленных правилами игры персонажей-масок. Речь идет о метаморфозе, которую претерпели, попав в вестерн, самые доподлинные бандиты, терроризировавшие Дальний Запад.

В гриме Робина Гуда

В одном из романов Жоржа Сименона знаменитый комиссар Мегрэ разыскивает в Париже двух американских гангстеров, совершивших убийство. И — как странно! — каждый раз, когда ему по ходу следствия приходится сталкиваться со свидетелями, жившими в свое время в США, он слышит стереотипный совет: «Оставьте это дело, оно вам не по зубам». У нас в Америке работают настоящие профессионалы, не чета жалким европейским дилетантам, говорили они. «Можно подумать, — размышляет комиссар, — что они гордятся своими соотечественниками».

И так действительно можно подумать, особенно если посмотреть вестерны о таких бандитах Дальнего Запада, как Билли Кид, Джесси Джеймс, Хоакин Му-риетта, Буч Кэссиди и Сэнданс Кид. Мы далеки от мысли подозревать авторов этих фильмов в намеренном воспевании бандитизма для подрыва духовного здоровья нации. Проблема намного сложнее. И первым звеном длинной цепи причин и следствий служит погоня за финансовым успехом.

Тиражи прессы немедленно повышаются, как только на первые полосы газет и журнальные обложки попадает очередное сенсационное преступление. Чтобы привлечь именно к себе наибольшее внимание, каждый орган печати старается выискать такие подробности, такие детали в биографии гангстера, до которых не докапывались конкуренты. Преступник становится знаменитостью, и журналисты спешат описать и его привычки (не курит, любит кошек), и его взгляды на современный мир (нужно запретить атомную бомбу, покончить с безработицей), и его детские годы (аккуратно посещал церковь, не давал в обиду младшего брата). За всем этим ужас и мерзость совершенного им как-то отступают на задний план, затушевываются в умах читателей множеством посторонних фактов и фактиков. А тут уже один шаг до вывода о том, что такой размах (украдено пять миллионов долларов, перестреляно двенадцать полицейских) возможен только в Америке. А кроме того, массовому читателю импонирует, что знаменитость — такой же простой парень, как и любой из них, с теми же вкусами и взглядами. Возникает если и не гордость за него, то нечто очень на нее похожее.

Бандитский вестерн строится с точным расчетом на это чувство, воспитанное прессой. Чем более оно будет удовлетворено, тем прочнее кассовый успех. Зрители много слышали и читали о бандитах Дальнего Запада периода его освоения. Так почему бы их не показать с экрана? При этом показе вступают в действие не только обычные неписаные правила повествования о знаменитостях, но и законы жанра.

Традиционный вестерн, как уже говорилось не раз, не допускает, чтобы его героем был дурной человек. Поэтому любую бандитскую биографию он сводит к главной концепции авантюрного романа, по которой лишь роковое стечение обстоятельств заставляет центральное действующее лицо стать по ту сторону закона, но и там он остается благородным рыцарем. Маска, созданная Уильямом Хартом, обладала привлекательностью романтического вымысла. Но совсем иное дело, когда вестерн надевает эту маску на реально существовавшего убийцу. Такая романтизация подлинного бандитизма — пусть даже и невольная — вредоносна. Об этом, кстати, писали и продолжают писать многие крупные американские социологи, психологи и искусствоведы.

Есть еще одно обстоятельство, способствующее популярности романтического бандитского вестерна. Память многих народов издавна хранит в себе предания о благородных разбойниках, «лесных братьях», грозе богачей и защитниках бедняков. У англосаксов это прославленный Робин Гуд, которого в балладах называют не иначе как «добрый Робин». Он — любимец многих поколений, этот неистовый смельчак и неукротимый борец за справедливость. Всякая аналогия с ним немедленно вызывает симпатию. И бандитский вестерн не упускает такой возможности.

Особенно это заметно на примере фильма о Хоакине Муриетте, который у нас известен под названием «Мститель из Эльдорадо», а в оригинале он — «Робин Гуд из Эльдорадо». «Его биография, — пишет историк Роберт Ригель в уже цитированной книге «Америка движется на Запад», — настолько обросла легендами, что трудно отделить правду от вымысла». Тем не менее, констатирует он далее, «не вызывает сомнений тот факт, что с 1850 по 1853 год возглавляемая им банда терроризировала большую часть Калифорнии: В ней было около ста человек. Они грабили на дорогах, не останавливаясь перед убийством». В шайке Муриетты, свидетельствует другой исследователь Дальнего Запада, Б. Боткин, «наибольшее уважение вызывали те, на счету которых числилось больше всего убийств. Сам Хоа-кин был жестоким убийцей. Количество убийств, совершенных им и бандой, огромно. Особенно жестоки они были по отношению к китайцам. Они просто устилали дороги их трупами».

Фильм «Робин Гуд из Эльдорадо» режиссера Уильяма Уэллмана (1936) не только умалчивает о жестокости Муриетты, но и заставляет его возмущаться бывшим главарем банды Джеком, уничтожавшим китайцев. «Добрый Робин» — по преданию — был изгнан со своей земли, дом его сожгли, и тогда он «с ватагой доблестных стрелков ушел в Шервудский лес». Так же начинается и легенда о Хоакине Муриетте, которая положена в основу картины.

Он жил в Мексике, был мил, тих, скромен и любил прелестную девушку Розиту. Но родители хотели выдать ее за богатого старика, и тогда молодые влюбленные бежали в Калифорнию. Как раз в то время был разгар золотого бума, и Хоакин застолбил себе участок и стал мирно жить с юной женой. Но счастье продолжалось недолго. Однажды в его хижину явилось полдюжины головорезов. Они надругались над Розитой, и нежное ее сердце разорвалось от отчаяния, а Хоакина избили до полусмерти и выгнали с участка. Он попытался найти защиту у шерифа, но ничего не добился. Эта последняя несправедливость ожесточила его окончательно. Он дал клятву отомстить всем, кто разбил его жизнь. Так все симпатии зрителя оказались на стороне привлекательного героя, гонимого злой судьбой, и миссия мстителя, которую он избрал, могла вызвать лишь горячее сочувствие. Он ушел в горы — пока еще без сотни молодцов — и поодиночке расправился с негодяями. Но тут его подстерегла новая беда. Приехав как-то с братом в город за продовольствием, Хоакин был предательски обвинен в краже мула, которого на самом деле купил. Толпа решила их линчевать. Брата повесили, а героя спасли от петли налетевшие на городок мексиканские бандиты. И вскоре он сделался их предводителем.

Подобно Робину Гуду — так повествует фильм — он отнимал деньги только у богатых и строго следил за тем, чтобы не пролилась кровь невинного человека. Это прямая ложь, ибо достоверно известно, что подлинный Хоакин Муриетта не оставлял в живых не только жертв, но и свидетелей нападения, чтобы никто не мог его опознать. Однако надетая на него маска благородного бандита могла бы разрушиться от правды такого сорта, и правдой пренебрегли.

Но Муриетта все-таки был убит в возрасте двадцати трех лет во время атаки ренджеров на бандитский лагерь. Следовало показать смерть героя, что в вестерне, как мы знаем, случается достаточно редко. И тогда авторы фильма прибегли к тому спасительному закону «нравственной компенсации», о котором уже знает читатель. Во время нападения на дилижанс бандитами была опасно ранена невеста брата одного весьма положительного американца, который, зная историю Хоакина, сострадал ему и оправдывал его действия. И несправедливость, учиненная людьми Муриетты, по фильму — чуть не единственная, была воспринята американцем настолько болезненно, что он указал властям местонахождение разбойничьего лагеря. Теперь уже мстителем стал он сам. Именно его пуля оказалась роковой. Так восстанавливается нравственное равновесие.

Но вестерну этого мало, ибо герой все-таки должен остаться героем. У трупа Хоакина, рассказывает Боткин, отрубили голову, заспиртовали ее и выставили для публичного обозрения. Каждый желающий поглядеть на нее должен был заплатить доллар. Это никак не годилось для финала. И в заключительных кадрах растроганному зрителю показывают, как смертельно раненный Муриетта уходит в горы и, теряя последние силы, держа в руке букетик цветов, добирается до могилы жены. Там он и умирает.

Картина «Робин Гуд из Эльдорадо» весьма показательна для бандитского романтического вестерна. Почти в каждой из лент этого вида жанра, как и здесь, присутствует облагораживающий героя мотив мести, в любой из них этот герой предстает образцовым семьянином — любящим мужем, сыном или братом, везде он совершает не более одной несправедливости, за которой следует возмездие такого рода, которое не лишает его ореола мужества и благородства.

Перелистаем еще несколько страниц книги Роберта Ригеля. «Ни один из западных бандитов, — читаем мы у него, — не был так романтизирован, как Джесси Джеймс. Возникла легенда об американском Робине Гуде, в которой этот грабитель и убийца представал современным рыцарем. Он грабил богатых и оделял бедных. Был хорошим семьянином и отличался всеми человеческими добродетелями» (подчеркнуто нами. — Е. К.). Опять, как видим, та же самая история: кровавый преступник превращен в народного героя. И опять немалую лепту в это внес вестерн.

Истинная жизнь Джесси Джеймса, которую мы рассказываем по книге Шарля Форда «История вестерна», такова: он родился в семье пастора, однако религиозное воспитание никак не сказалось на его характере. Уже в шестнадцать лет Джесси Джеймс ушел из дома, чтобы принять участие — на стороне южан — в Гражданской войне. Но он сражался не в регулярных частях, а в полубандитском отряде некоего Кровавого Билла. За год, как было потом установлено, этот будущий «Робин Гуд прерий» (так именуется он в одной из посвященных ему баллад) убил девять человек. После окончания войны вместе с братом Фрэнком, который неизменно появлялся рядом с Джесси во множестве посвященных ему фильмов («Приключения Фрэнка и Джесси Джеймс», «Братья Джеймс из Миссури» и других), он организовал банду, существовавшую с 1866 по 1876 год. За это время они ограбили одиннадцать банков, семь поездов, три дилижанса и убили шестнадцать человек. Джесси вел двойную жизнь: женившись тайно от банды, он столь же тайно купил для семьи (у него было двое детей) солидный особняк. Респектабельные соседи до самого конца не подозревали, что этот милый, обаятельный молодой человек — один из самых жестоких убийц. Власти несколько раз объявляли награду за его голову, и ставка в конце концов дошла до десяти тысяч долларов. Эти деньги получил один из членов шайки, Роберт Форд, застреливший Джесси Джеймра в его собственном доме. Этого Форда величали потом в песнях не иначе как «грязным Иудой».

Последние шесть лет (1876–1882), после неудачного нападения на банк, во время которого была перебита почти вся шайка, Джесси Джеймс, скрываясь под чужим именем, не занимался обычным своим ремеслом и являл собой пример добропорядочного гражданина и образцового семьянина. Это немало способствовало упрочению легенды о его рыцарстве, всячески поддерживаемой матерью, женой и братом. Любопытно, что, отбирая наиболее характерные газетные сообщения начала века для «Новостей дня» в романе «42-я параллель», Дос Пассос ввел в этот документальный монтаж такой заголовок: «Брат Джесси Джеймса заявил, что пьеса, выводящая его брата как бандита, налетчика и человека вне закона, действует развращающе».

Однако в обширнейшей «джеймсиане» произведения, подобные этой пьесе или разоблачительной анонимной книге «Хроника жизни и преступлений Джесси Джеймса», вышедшей через четыре года после его смерти, были редкостью. В сознании американцев прочно укоренилась красивая легенда о благородном разбойнике, которая пронизывает и романы, и мемуары (еще сравнительно недавно, в 1949 году, появились апологетические воспоминания Гомера Кроя «Джесси Джеймс был моим соседом»), и фильмы. Даже такой серьезный режиссер, как Николас Рей, поставивший в 1956 году вестерн «Правдивая история Джесси Джеймса», по словам автора книги о нем Франсуа Трюшо, «обволакивает Джесси Джеймса романтической дымкой». Знаменитый разбойник, пишет далее автор, «остается в нашей памяти рыцарем, скачущим в ночи. Реальность приукрашивается, чтобы дать пищу легенде». Самое интересное, что картина сделана на основе переработанного сценария Наннели Джонсона, по которому за восемнадцать лет до того снят фильм Генри Кинга «Джесси Джеймс», возведший этого бандита на пьедестал национального героя.

Этот вестерн, в котором об отряде Кровавого Билла даже не упоминается, предлагает такую мотивировку причин, толкнувших братьев Джеймс на преступный путь, что только очень черствый человек может отнестись к ним без симпатии и сочувствия. Как и в легенде о Хоакине Муриетте, все начинается с того, что их — мирных фермеров — сгоняют с земли. Только на этот раз виноваты не головорезы-золотоискатели, а железнодорожная компания.

Мы видим Джесси и Фрэнка — почтительных и любящих сыновей, всячески старающихся облегчить жизнь своей матушке. Джесси сосредоточенно работает в саду в тот момент, когда появляется агент компании, пытающийся угрозами заставить семью за бесценок продать дом и усадьбу. Вспыльчивый Фрэнк, возмущенный такой вопиющей несправедливостью, не в силах себя сдержать и избивает агента. Дальше события развиваются стремительно, и каждый их поворот характеризует братьев с самой лучшей стороны. Именно они, например, пытаются подвигнуть фермеров на борьбу с компанией. Но тут приходит известие, что негодяю-агенту удалось получить у шерифа ордер на их арест. Больная мать настаивает, чтобы они скрылись. И пока их нет, агент с подручными осаждает дом. Во время этой гнусной осады мать умирает.

Джесси решает мстить. Другого решения — к этому зритель уже подготовлен — просто не может быть. И он при полном одобрении зала, видевшего, как страдал этот добрый и мужественный юноша, узнав о смерти матери (его играет актер Тайрон Пауэр, знакомый нам по фильму «В старом Чикаго»), убивает агента в салуне, где тот праздновал свою победу. Теперь уже все пути назад отрезаны. Остается только продолжать мстить железнодорожной компании. Братья, собрав единомышленников, начинают грабить поезда, разумеется, отнимая деньги только у богатых пассажиров. При этом они советуют — во избежание повторных осложнений — перестать пользоваться услугами компании.

Итак, Джесси Джеймс разбойничает исключительно из принципиальных соображений. Причем он понимает, что это все-таки не выход и, вняв словам невесты («Убивая людей, ты убиваешь свои лучшие чувства»), добровольно сдается шерифу, хорошему человеку, втайне сочувствующему братьям. Шериф обещает, что дело ограничится всего пятью годами тюрьмы. Однако главный злодей — директор компании — добивается, чтобы Джесси повесили. Угроза этого становится настолько реальной, что ему приходится совершить побег из тюрьмы. Заметьте: он хотел искупить свои преступления. Сам привыкший держать слово (а как же иначе!), он доверился слову других. Но его коварно обманули. Так в чем же, собственно, его вина?

Легенда, по существу, выворачивает ситуацию наизнанку: она превращает, пользуясь испытанными мелодраматическими приемами, врага общества в жертву несправедливости, она заставляет нас считать убийства, совершенные Джесси Джеймсом, чуть не актом доблести. Мы уже показали несколько способов, с помощью которых в таких случаях совершается подобная метаморфоза. Вот еще один. После побега из тюрьмы экранный Джесси Джеймс, лишенный возможности открыто и часто видеться с любимой женой, даже приехать к ней в тот день, когда у них рождается сын (его невозможно не пожалеть и невозможно не восхититься сделанным им благородным заявлением о том, чтобы ребенок ничего не знал о несчастном отце и чтобы жена постаралась его забыть), вынужден — просто вынужден — вновь приняться за старое, хотя душа его по-прежнему стремится к жизни чистой и честной. И вот он со своей шайкой нападает на банк.

Можно ли обернуть и этот налет в его пользу? Оказывается, можно. Достаточно лишь ввести фигуру предателя, доносящего властям о предполагаемом ограблении. Вся ненависть наша обращается на него, ибо доносчики — одна из самых отвратительных категорий человеческого отребья. А Джесси Джеймс в этой ситуации снова предстает жертвой, и мы как-то забываем, что шел-то он в общем на грабеж, на грязное дело, особенно после того, как героя ранят и он чуть не тонет в реке.

Доносчиком, естественно, оказывается тот самый негодяй, который в финальном кадре стреляет благородному Джесси в спину, получив от него решительный отказ участвовать в дальнейших налетах. Нравственная компенсация достигнута полностью. И нас уже не удивляют слова диктора, произносимые над убитым: «Да, Джесси был разбойником. Но нам не стыдно за него, никому в Америке не стыдно за него, потому что он был таким смелым и у него было такое доброе сердце. Он не по своей воле стал преступником и боролся с властями пяти штатов».

И, наконец, последний штрих. Нам дают прочесть надпись на могиле легендарного героя: «В память о моем горячо любимом муже Джесси Джеймсе, умершем 3 апреля 1882 года в возрасте 34 лет, 6 месяцев, 28 дней, убитом предателем и трусом, имя которого недостойно здесь фигурировать».

Мы не располагаем достоверными сведениями о том, действительно ли всему виной оказалась железнодорожная компания. Да суть и не в этом. Даже если все рассказанное — правда, то на любой трезвый взгляд она никак не может стать индульгенцией жестокому бандиту. Но правда ли это? Точно известно, например, что реального Джесси Джеймса хоронила мать, которая отнюдь не умерла от горя и болезней, а намного пережила сына. Таким образом, мотив мести в фильме становится достаточно сомнительным. Кроме того, сомнительна и попытка представить его мирным фермером, ибо привычку к насилию и пролитию крови он приобрел еще подростком, о чем фильм умалчивает. Жестокая реальность как можно более смягчена в нем мелодраматическими эффектами. Романтизация бандитизма достигла здесь вершин. Чтобы показать, что это явление не случайное, нам придется обратиться к еще одной зловещей фигуре Дальнего Запада — Уильяму Бонни по прозвищу Билли Кид и к тому, каким изобразил его вестерн тридцатых годов.

Он прожил на свете всего двадцать один год, но успел совершить столько преступлений, что вполне мог бы стать, если бы дело происходило в Англии, чемпионом знаменитого Ньюгетского справочника. Это был своего рода вундеркинд, ибо первое убийство появилось на его счету в двенадцатилетнем возрасте. После этого Билли бежал на Запад и довольно быстро сделался там предводителем шайки скотокрадов, в которую входили люди много старше его. В конце концов он попался, но почти сразу же бежал из заключения, прикончив двух тюремных служителей. Способный молодой человек продолжал заниматься тем же, с чего начал, пока в 1881 году его не пристрелил шериф Пэт Гаррет, до того состоявший с ним в дружбе. По свидетельствам того времени, Кид отправил в иной мир двадцать одного человека. Во всяком случае, именно столько засечек было на рукоятке его кольта.

При жизни Билли Кида о нем писали по-разному. Утверждалось, например, что за его приятной мальчишеской внешностью пряталась крайняя жестокость, граничившая с садизмом, что он смеялся над агонией своих жертв. Была в ходу фраза о том, что сердце у Билли Кида существует лишь для анатомических целей. Однако уже тогда же дала буйные ростки легенда, представлявшая его отважным и добрым юношей, борющимся с социальной несправедливостью. Его тоже — как Хоакина Муриетту и Джесси Джеймса — называли американским Робином Гудом. И версия эта, пишет в книге «Западный герой в истории и легенде» Кент Стек-мессер, полностью овладела умами его соотечественников. Она даже пересекла океан. Романтизированному Билли Киду, напоминает в «Истории вестерна» француз Шарль Форд, посвящена одна из опер Пуччини и одна из пьес Шоу.

Уже через год после его смерти журналист Эш Апсон выпустил (под псевдонимом Пэт Гаррет) биографию К яда, превращающую бандита в героя. Для этого был применен уже не раз оправдывавший себя метод: дело представлялось так, что каждое убийство, совершенное Билли, оказывалось не просто вынужденным, а совершенно неизбежным в силу сложившихся обстоятельств, что оно было актом справедливого возмездия.

Апсон идиллически повествует о трогательной сыновней привязанности Билли к матери. И поэтому, когда ее — бедную женщину — оскорбил некий богач, почтительный сын не смог стерпеть и в великом гневе всадил в обидчика нож. Не должен читатель жалеть и тюремщика Оллингера, убитого Кидом во время побега, потому что он изображен закоренелым негодяем, всячески издевавшимся над благородным юношей. Зато сам Билли предстает в книге не только отчаянным храбрецом, никогда не терявшим присутствия духа, не только безукоризненным джентльменом, галантным даже по отношению к своим врагам, но и романтиком, идеалистом, не думавшим о деньгах, всегда готовым прийти на помощь беднякам.

Ему посвящено много книг — от «Техасского ковбоя» Чарлза Сиринго (1885) до «Настоящего Билли Кида» Мигуэля Отеро (1936), и в каждой из них повторена концепция, созданная Эшем Апсоном. Одна из книг — «Сага о Билли Киде» чикагского журналиста Уолтера Бернса, изданная в 1926 году, — стала основой фильма Кинга Видора «Билли Кид» (1930). Он начинается с титра, в котором зрителям сообщают, что губернатор штата Нью-Мексико удостоверяет подлинность тех событий, которые будут показаны. Думается, губернатор мог это сделать, ничем не рискуя, ибо авторов картины интересуют не факты, которые более или менее соответствуют действительности, а интерпретация фактов и образа героя в духе традиционного вестерна.

Это ощущается во всем, начиная с приглашения на роль Кида, который, как свидетельствуют все, знавшие его, был человеком невысокого роста и не слишком мощного сложения, статного красавца великана Джонни Мак Брауна, выступавшего за национальную сборную по футболу, и кончая сказочным финалом, в котором Пэт Гаррет не только не убивает Билли, но и дает ему возможность уехать вместе с любимой девушкой. Собственно, здесь рассказывается не вся его биография, а лишь несколько эпизодов, рисующих похождения этого бандита в героическом ключе.

Вряд ли возможно сейчас по-настоящему глубоко разобраться в той истории, которая произошла в Техасе сто лет назад и закончилась многими смертями. Вот оценка случившегося, данная самим Кингом Видором: «Этот мальчишка двадцати одного года от роду был гораздо более темпераментен, чем дюжина экранных героев… Не было еще в художественных фильмах перестрелок более впечатляющих, чем знаменитая осада дома Мак Суэйна. Она длилась три дня, с пятнадцатого по восемнадцатое июля 1878 года, и достигла уровня крайнего ужаса. Она — предел беспорядка и беззакония, царивших в этих отдаленных районах. Когда Билли открыл дверь горящего дома, чтобы дать серию пистолетных выстрелов по своим противникам, это был последний акт трагедии, разыгранной дикими людьми, неподвластными никаким законам».

Из этой оценки нельзя сделать вывода о чьей-либо правоте. Она позволяет прояснить лишь общую картину нравов. Исходя из нее, фильм должен был бы констатировать взаимную жестокость, при которой уже нет правых и нет виноватых. Но тогда это был бы не вестерн, тогда пришлось бы отказаться от маски героя. И жанр заставил так организовать материал, чтобы симпатии зрителя, несмотря ни на что, все-таки оставались с героем. Конфликт освещен так, что действия Билли Кида и тех, кто шел вместе с ним, оказывались в той обстановке единственно возможными и полностью соответствующими джентльменскому кодексу.

Для этого усиленный акцент сделан все на той же теме мести за несправедливость, которая проходит через весь бандитский вестерн. Шериф (не Пэт Гаррет, другой) со своей командой всячески притесняет переселенцев. Славный парень Билли, всеобщий любимец, смельчак и душа общества (как лихо он откалывает чечетку и как приятно играет на рояле!), пытается защищать их мирными средствами. И только после убийства подручными шерифа безупречного ковбоя Тансто-на, друга и наставника героя, Билли, пролив скупую слезу над его трупом, клянется рассчитаться с негодяями. Это встречает всеобщую поддержку. «Вы самый милый человек, которого я когда-либо встречала», — говорит ему невеста Танстона.

Билли быстро восстанавливает справедливость, застрелив убийц, и идет отдать последний долг Танстону, тело которого перенесли в дом Мак Суэйна. Вот тут-то и начинается осада, которую организует шериф. Длится она, как уже сказано, три дня, до той поры, пока на дом не скатывают с горы бочку с горящей нефтью. Дом загорается. Люди Билли Кида вынуждены уходить. Сам он покидает дом последним. Спокойно прикурив сигару от пылающих стропил, он неторопливо надевает перед зеркалом шляпу и, паля из двух револьверов сразу, под ливнем выстрелов осаждающих перелезает через забор, вскакивает на лошадь и скрывается. Не восхититься этим невозможно.

Но так он оказывается вне закона, ибо — пусть и из самых благородных побуждений — Билли все-таки застрелил нескольких человек. Клер, бывшая невеста Танстона, теперь влюбленная в Кида, уговаривает его добровольно сдаться властям, чтобы потом она могла начать с нашим героем счастливую и спокойную жизнь. Это же советует Билли и губернатор Уоллес. И он является в тюрьму. Выясняется, во-первых, что власти его обманули и готовят крутую расправу, то есть возникает та же оправдательная мотивировка для предстоящего побега, которая была использована и в легенде о Джесси Джеймсе. Во-вторых, он сталкивается здесь с одним из убийц Танстона, который к тому же всячески над ним издевается. Ясно, что зритель только и ждет, когда же Билли покончит с этим гнусным злодеем и вновь окажется на свободе. Такие ожидания жанр обманывать не позволяет. Злодей уничтожен, Кид вновь на коне, и позади него сидит любимая девушка.

Мы позволим себе еще раз сослаться на книгу Кента Стекмессера. Согласно легенде, пишет автор, Билли Кид «умел выбираться из самых невозможных ситуаций. Он был прекрасным стрелком, но оружие использовал, только когда защищал правое дело… Правды во всем этом мало. Он бросал вызов законам общества, был опасным убийцей и скотокрадом. Его никто не предавал, ибо никто ему ничего не обещал».

Однако, что бы ни писали историки, маска благородного героя прочно приросла к лицу Билли Кида. О нем поставлено около двадцати пяти фильмов, в каждом из которых творится одна и та же легенда. На рубеже сороковых и пятидесятых годов появился, например, серийный телевизионный вестерн «Высокий человек», где о Билли Киде рассказывается совсем уже в умиротворенных тонах и упор делается на его успехах у женщин. Даже Артур Пенн, не раз заявлявший интервьюерам, что главной своей задачей он считает развенчание всех и всяческих мифов, не смог полностью противостоять традиции, и в вестерне «Оружие левши» (1959), фильме, который явился его режиссерским дебютом, показал Билли Кида в романтическом ореоле, хотя в этой картине и есть несколько прорывов к жестокой, нелицеприятной правде.

Да, Артур Пенн менее, чем кто-либо из его предшественников, занят подысканием оправдательных или смягчающих аргументов, система которых была направлена на подмену понятий, то есть на превращение преступления в подвиг. Насилие порождает насилие, утверждает он своим фильмом, и убийство всегда остается убийством, чем бы оно ни мотивировалось — необходимостью мести, стремлением восстановить справедливость или правилами кодекса чести. Оно не выход из положения, а — тупик. Смерть врага не искупает смерти друга, и пуля, направленная в его сердце, не исчерпывает проблему, а лишь порождает множество новых, несущих гибель невинным и — в конечном счете — тебе самому. Пенн тоже показывает осаду дома Мак Суэйна после того, как Билли Кид свел счеты с убийцей Танстона. Однако это уже не ослепительный каскад героических деяний, а апофеоз всеобщей озлобленности и жестокости, жертвой которой становится случайно попавший во всю эту историю хозяин дома. Чудом спасается сильно обожженный герой, здесь ему уже не до того, чтобы прикуривать сигару от горящих стропил и поправлять у зеркала шляпу. Мак Суэйн сгорает на глазах у жены. Озверевшая толпа грабит его хозяйство. Потом мы видим пепелище с трупом — именно трупом — полуобгоревшего пианино, и ветер жалобно гудит в его струнах.

Тема ужаса убийства, ужаса от той легкости, с которой люди лишают друг друга жизни, станет потом постоянной в творчестве режиссера. Она составляет основу «Погони», охватывает все ключевые эпизоды фильма «Бонни и Клайд» и в полную мощь звучит в «Маленьком Большом человеке». Причем не только в эпизодах, связанных с истреблением индейцев. Герой неожиданно обнаруживает в себе талант меткого стрелка. Это так его воодушевляет, что он решает избрать карьеру «человека с револьвером». Одевшись соответственно бандитской моде, он отправляется в салун, как на сцену, чтобы сыграть новую роль. Но там на его глазах настоящий бандит всаживает всю обойму в не понравившегося ему чем-то совершенно незнакомого человека. Труп плавает на полу в луже крови. Салун превращается в дом смерти. И ужас этого внезапного превращения столь велик, а бандитская романтика, взлелеянная героем, оборачивается к нему столь страшной стороной, что он уже никогда не сможет избавиться от отвращения к убийству.

Однако в «Оружии левши» Артур Пенн еще не так категоричен. Бескомпромиссность к самому факту убийства, особенно во второй половине картины, когда Билли Кид, пользуясь формальным поводом, а на самом деле нарушая слово, укладывает наповал шерифа, странным образом сочетается в этом фильме с явной симпатией к тому, кто его совершает. Легенда о Билли Киде как о человеке героического склада, человеке обаятельном оказала все же на режиссера заметное воздействие, и отсюда — двойственность его первого вестерна. Голубоглазый Пол Ньюмен, играющий Билли, десятками мелочей экранного поведения, не говоря уж о выигрышности самой его актерской фактуры, создает при помощи Пенна притягательный, несмотря ни на что, образ.

Отчасти это объясняется тем, что в фильме Пенна слышатся отголоски античной трагедии. Поступки героя как бы предопределены роком, и, стремясь уйти от своей судьбы, начать новую жизнь, он ничего не может сделать и вынужден, повинуясь непреодолимым обстоятельствам, совершать убийство за убийством. Несомненно также, что мастерство режиссера в создании глубоко убедительного реалистического фона жизни и искусное погружение в него героя, который, оставаясь, конечно, центральной фигурой повествования, в житейско-бытовом смысле уравнивается со средой, со всеми, кто его окружает, существенно влияет на наше отношение к нему.

В сознании зрителя невольно происходит накопление положительных эмоций. Ему импонирует, например, что Билли, несмотря на свою мужскую неотразимость, не нахал, а парень застенчивый. И зритель доброжелательно улыбается, видя, как герой, оробев перед бойкой девушкой во время танца, не знает, куда деться от смущения, и приходит в себя, лишь бросив якорь возле спасительной стойки салуна. Билли — не белоручка, он все умеет делать сам, даже стирать. Посмотрите, с какой сосредоточенностью этот легендарный человек моет собственные штаны, старательно окуная их в ведро, а затем отбивая палкой, чтобы не задубели. Это забавно, но и — трогательно. А как искренне он дурачится, обрадованный визитом приятелей, приехавших навестить его после пожара в доме Мак Суэйна. Такие штришки незаметно, один к одному создают стойкое чувство симпатии. И даже, когда мы вместе с режиссером негодуем по поводу совершаемого на экране насилия, эта симпатия толкает нас на то, чтобы в каждом случае подыскать оправдание герою. Он нам нравится, и потому линию его поступков мы склонны рассматривать как несчастье. Такова сила искусства, сила в этом случае опасная, ибо Билли Кид — не стоит забывать — все-таки не жертва жизни, а убийца.

Подобными же средствами в милых, веселых, привлекательных людей обращены еще два западных бандита в талантливом фильме Джорджа Хилла «Буч Кэссиди и Сэнданс Кид» (1969). Они совершают ограбления поездов и банков с таким высоким артистизмом, вкладывают в это столько остроумной изобретательности, что не захочешь, а почувствуешь тягу к их романтической профессии. Они в любых ситуациях не обходятся без шутки, всегда смешной, их юмор искрометен и заразителен. Иными словами, герои неотразимы. Просто язык не поворачивается назвать их бандитами, хотя они при нас подрывают сейфы и орудуют в почтовых вагонах. Тем более что они никогда никого не убивают. Правда, один раз Буч Кэссиди (все тот же Пол Ньюмен) вынужден застрелить несколько человек. Но, во-первых, это происходит в парадоксальной ситуации, состоящей в том, что, скрываясь в Боливии, наши герои подрядились охранять казенные деньги, а на них напали бандиты и, во-вторых, Буч, поймавший на мушку местных грабителей, очень сильно переживает это обстоятельство. Словом, винить его здесь не за что.

Что же касается частной, «внепрофессиональной» жизни Кэссиди и Кида, то она показана режиссером с необычайным лиризмом, лишенным всякого привкуса сентиментальности благодаря незаурядному комедийному дарованию и сценариста Уильяма Голдинга и самого Джорджа Хилла. Очень характерен для их стиля, например, эпизод с велосипедом. Он начинается с забавного разговора коммивояжера с ковбоями, во время которого тот убеждает их сменить устаревших лошадей последней технической новинкой. Буч Кэссиди шутки ради покупает велосипед. И вот уже под нежные звуки одного из самых элегических штраусовских вальсов он едет на нем по живописной тропинке, бегущей по цветущему лугу, ныряющей в пронизанные солнцем рощицы. Увидев девушку на сеновале, он начинает выделывать на своем двухколесном коне совершенно невероятные фигуры. Это почти балет, и балет превосходный. А завершается все в неожиданном цирковом ключе. Кэссиди налетает на забор, падает, а когда поднимается, видит рядом с собой свирепого быка, в ярости роющего землю копытом. И он вовсю улепетывает, забавно, чуть не по-клоунски вскидывая ноги.

Все это прекрасно. И нам очень нравится картина. Но когда после финального стоп-кадра, на котором застыли в последнем рывке смертельно раненные боливийскими солдатами Буч Кэссиди и Сэнданс Кид, задумываешься о смысле показанного, то не дают покоя все те же мысли о соотнесении реального и вымышленного миров.

Существует точка зрения, согласно которой выбор в главные герои вестерна легендарных бандитов есть выражение протеста против социальной несправедливости. Это своего рода «бунтовщики с причиной», как попытался, например, доказать своим фильмом о Джесси Джеймсе Николас Рей. При этом совершенно не учитывается нравственная сторона проблемы. При всех условиях морально недопустимо превращать конкретных убийц и грабителей в мифологических героев, то есть, другими словами, в героев нормативных. Тем более в вестерне, одном из самых массовых видов киноискусства. Время Робин Гудов давно прошло. Гримировать под них, пусть и с самыми благими намерениями, жестоких и деловитых гангстеров Дикого Запада — значит способствовать созданию ложного идеала.

Иное дело — традиционный авантюрный герой, за плечами которого нет и не может быть страшной биографии профессионального убийцы. Показывая его, не нужно ни о чем умалчивать и ничего переиначивать. Его подлинное лицо и есть та самая героическая маска безупречного рыцаря прерий, без которой жанр просто не мог бы существовать. Это Ринго Кид, это Шейн, это десятки других персонажей, действовавших и продолжающих действовать в классическом ковбойском вестерне.

Ковбой и десять заповедей

В фильме «Дестри снова в седле» сразу берут быка за рога: он начинается с обязательной драки у порога салуна. Ее затевают между собой несколько пьяных хулиганов. Внимания на них никто не обращает: очевидно, здесь, в забытом богом западном городке Баттлнеке, что означает «Бутылочное горло», это в порядке вещей. А внутри салуна, в густом сигарном дыму, не выпуская из рук стопок с виски, мужское население городка, обираемое шулерами, ведет отчаянную карточную игру. То и дело гремят выстрелы, но никто даже не оборачивается на их звук. А уж когда любимица публики Фрэнчи (Марлен Дитрих) исполняет лихую песенку о маленьком Джо, способном на большие дела, раздается могучий револьверный залп, заменяющий бурные аплодисменты.

Баттлнек терроризируют бандиты, во главе которых стоит хозяин салуна Кент. Здесь не знают, что такое-закон. Шерифа, пытающегося навести хоть какой-то порядок, убивают без промедления. На его место, поскольку никто из жителей не хочет рисковать жизнью, выбирают пожилого пьяницу, над которым все смеются. Словом, для героя подготовлено обширнейшее поле деятельности.

И вот он уже спрыгивает с подножки почтового дилижанса, галантно предлагая руку приехавшей в той же карете строгой и скромной девушке. Его прибытие ознаменовывается скандальным происшествием. Из того же дилижанса вылезает невесть какими ветрами занесенный на Дальний Запад типичный русский разночинец, носящий звучное имя Борис Ставрогин (Миша Ауэр). В дороге он проиграл брюки, и свирепая жена, понося на все корки этого робкого человека за неудачливость и ежесекундно поминая первого своего супруга, настоящего мужчину, конвоирует его к дому.

Молодой приезжий тих и застенчив. Он одет по-джентльменски: мягкая светлая шляпа, элегантные перчатки, строгая тесьма галстука. Он — принципиальный противник оружия и никогда не носит с собой револьвера. Пьет этот парень только молоко. Словом, он — прекрасная мишень для насмешек закосневших в грехе жителей Баттлнека. С большим удивлением они узнают, что Вашингтон Димсдейл — так его зовут — сын знаменитого шерифа по прозвищу Дестри, который всегда был грозой бандитов.

Может быть, поэтому, а скорее всего, в издевку Дестри-сыну предлагают занять пост помощника шерифа. Неожиданно для всех он соглашается. И вот тут-то начинает выясняться, что при всей благовоспитанности и мягкости молодого джентльмена бандитам и шулерам приходится туже и туже. Ум, храбрость и железная воля Дестри-второго позволяют ему, например, не прибегая к оружию, пресечь опасную перестрелку на главной улице городка.

Однако шайка Кента не собирается сдавать позиции. Во время нападения на одну из отдаленных ферм она убивает шерифа-пьяницу. Только тогда герой, понимая, что иного выхода нет, прицепляет к поясу кольт. Он собирается прихлопнуть бандитское гнездо в салуне. Его поддерживают многие жители, а особенно жительницы городка. С их участием и происходит финальное сражение, которое завершается полным разгромом шайки. Дестри не стреляет до последнего. И лишь когда Кент убивает Фрэнчи, пытавшуюся прикрыть героя, которого она успела полюбить, он посылает ему пулю в сердце. Это единственный его выстрел. Но зато какой!

Порядок восстановлен. Теперь весь городок боготворит нового шерифа. Мальчишки играют в Дестри, и матери шьют им такие же костюмы, как у него. Борис Ставрогин, вдохновленный мужеством героя, снимает со стены своего дома портрет бравого предшественника и вешает собственный, на котором он красуется в полном ковбойском облачении. А сам Вашингтон Димсдейл нежно улыбается девушке, с которой вместе ехал в дилижансе. Судя по всему, его ждет безоблачное семейное счастье.

Таким героем-джентльменом предстает перед зрителями Джеймс Стюарт в этой картине Джорджа Маршалла конца тридцатых годов. Конечно, Ринго Кид традиционнее Вашингтона Димсдейла. Однако внешние различия между ними ничуть не мешают их сходству по существу. Дестри может не пить виски, носить галстук и перчатки, оставлять оружие дома и вообще оригинальничать, как ему угодно, ибо это не имеет никакого значения для главной линии его поведения, определяемой и для него и для Ринго Кида одними и теми же обязательными для героя вестерна правилами ковбойско-рыцарского кодекса. Не так уж важно, как он накажет Зло, но он его накажет. И при этом он не позволит себе неблагородно отнестись не только к женщинам, даже женщинам сомнительного поведения, не только к слабым, но и к врагам. Читатель помнит, очевидно, «Заповеди ковбоя», составленные Томом Миксом. В тридцатые годы, когда маска идеального героя вестерна окончательно определилась, на их основе был выработан новый, более детализированный и расширенный свод заповедей экранного ковбоя. Его автором стал известный певец и исполнитель главных ролей во многих вестернах («поющий ковбой», как его называли) Джин Отри. Итак:

1. Ковбой не может совершить нечестного поступка.