Гнев Тиамат

Хотя протомолекула могла общаться на скорости, превышающей световую, коммуникации начинались не сразу. Пространство не имело для протомолекулы большого значения, но скорость света тем не менее играла свою роль, Элви подозревала, что сначала происходил обмен сигналами на скорости ниже световой, во время которого звенья протомолекулы договаривались о том, какой протокол использовать. Это было нечто среднее между предположением и метафорой, но помогало Элви в размышлениях над вопросом.

Ее образец появился в загонах лаборатории Кортасара и до недавнего времени не существовал. А то, с чем они намеревались взаимодействовать, ожидало их с тех пор, как человечество было не более чем извращенной идеей, придуманной парой амёб. И потому, когда её звено впервые появилось неподалёку — в смысле, в пределах той же солнечной системы — им пришлось создавать некую связь друг с другом прямо на ходу. Это потрясающе и в то же время странно. И совсем не так, как работает квантовое сплетение, но в то же время и так.

За время работы с протомолекулой и создавшей ее цивилизацией Элви не раз порадовалась, что она не физик. То, что творила протомолекула в биологическом плане, пусть и не было полностью объяснено, но хотя бы оставляло надежду, что когда-нибудь это случится. Механизм захвата жизни и приспособления ее под свои цели был чрезвычайно продвинутым, но тем не менее не слишком отличался от вирусов и паразитирующих грибов. Элви пока не поняла все правила, но чувствовала, что смогла бы при наличии времени на исследования.

На физическом уровне это больше походило не на изменение и улучшение стандартных моделей, а на опрокидывание шахматной доски со всеми фигурами. Элви задумалась, не пытается ли Джен Ливли своими вечными шуточками защититься от подступающего безумия, когда привычная картина мира ежедневно рвется в мелкие клочки.

— Есть реакция, — сказал Тревон.

— Да, — подтвердила Джен, — в объекте что-то происходит.

— Какая задержка? — спросила Элви.

— Восемнадцать минут.

Они находились в девяти световых минутах от объекта, и это означало, что проверка связи произошла почти на световой скорости. Ей в самом деле нужно записать эту гипотезу и обсудить с наноинформатиками.

На мониторах Элви запестрили данные с сенсоров катализатора. Слишком много, чтобы анализировать в реальном времени, и Элви просто позволила этой волне графиков и цифр катиться сквозь нее. Еще будет возможность разобраться, что все они означают.

— Пока выглядит стабильно, — сказал Тревон.

— Всегда радуюсь, когда что-нибудь не взрывается прямо на глазах, — буркнула Элви, но никто не засмеялся.

— Знаете, из-за чего алмаз зеленый? — спросила Джен всех вместе и никого в отдельности. — Я это выяснила.

— Радиация, — отозвался Фаиз. Конечно, он знал. Он тоже был на Илосе в качестве геолога. Если открытие врат подарило Элви тринадцать сотен биосфер, то Фаиз получил в десять раз больше объектов исследования. Некоторые столь экзотические, как огромный кусок углеродного кристалла приятного оттенка.

— Алмазы, формирующиеся под воздействием радиации, могут приобретать зеленый цвет. Иногда их даже принимают за изумруды, но это совершенно иной минерал. Изумруды — это берилл, а не углерод.

— Испортил мне весь эффект, дружище, — сказала Джен. — Но спорим, это значит, что здешняя звезда была намного активнее, когда сформировался объект. По моим прикидкам, основанным на угасании звезды, объекту почти пять миллиардов лет. Он висит тут треть времени существования вселенной.

— Значит, это один из старейших среди найденных нами артефактов, — заметил внезапно заинтересовавшийся Тревон. — Может, создан на самой заре их цивилизации.

— Очень интересно, — сказал Сагале. Его сдержанный тон выдавал нетерпение. — Что он делает?

Он имел в виду «Что он делает такого, что поможет нам в борьбе с упырями из другого времени и пространства?» Несмотря на выделенный Элви бездонный бюджет, команду лучших из лучших ученых и специально построенный великолепный корабль, Первого консула и Директорат по науке интересовал лишь один результат. Как остановить то, что съедает проходящие сквозь врата корабли.

— Не знаю, — ответила Элви. — Дайте взглянуть.

***

Через восемнадцать часов сбора данных Элви скрылась в своей каюте. Она быстро поняла, что военная дисциплина Лаконии не предполагает принуждение людей к работе без отдыха. Дуарте требовалась максимальная эффективность. Это значило, что большинство людей проводят треть дня во сне. Когда Элви выбралась из кресла со словами, что ей нужно поспать, прежде чем начать анализ, Сагале и глазом не моргнул.

Этой уловкой Элви покупала себе рабочее время. Еще с аспирантуры она могла работать двадцать четыре часа подряд. Немного кофеина в таблетках и горячего чая, и она продержится сорок восемь, если необходимо. Отсутствие сна покупало ей восемь-девять часов без вопросов Сагале о результатах и расписании.

Но трюк работал, только если все притворялись, что она спит, поэтому то, что Фаиз прервал ее якобы «сон», означало, что он обнаружил нечто важное.

— Он сделал копию.

Прежде чем Элви успела спросить, кто сделал копию чего, он подплыл к обеденному столу в центре ее каюты и плюхнул на него свой терминал. Электромагнит, встроенный в стол, удержал терминал, а Фаиза отнесло к стене. Он родился и вырос на Земле, и сколько бы ни прожил в космосе, никак не мог распроститься с подсознательным ожиданием гравитации. Отплывая, он кричал столу: «Покажи ей! Покажи ей... эту штуку! Покажи последний файл, объемное изображение».

Над столом появилось голографическое изображение чего-то, похожего на человеческий мозг, светившийся синаптической активностью, вероятно, снимок фМРТ или БИК-спектроскопии. Элви видела этот мозг достаточно часто, чтобы определить, что он принадлежит катализатору. Что некогда это была женщина. Фаиз оттолкнулся ногой от переборки и присоединился к ней у стола.

— Высокая активность, — сказала Элви. — Но, возможно, это стресс из-за того, что ее вытащили из камеры, или физический дискомфорт. Ничего необычного.

— Да, это ее нормальное состояние, — сказал Фаиз, тряхнув головой и что-то набирая на терминале. — Но ты посмотри на это.

Появилось второе изображение. Элви не сразу поняла, что это копия мозговой активности катализатора, только без физической структуры мозга.

— Я не понимаю. Откуда это второе изображение?

— Оно передается с объекта, — ухмыльнулся Фаиз.

— В смысле, он весь копирует ее мозговую активность?

— Нет, — ответил Фаиз и поколдовал над монитором. Второе изображение стало уменьшаться, пока не появился весь объект целиком с крохотной белой точкой на его поверхности. — Точка не в масштабе, конечно. С такого расстояния она была бы размером с Гренландию. Но это примерное месторасположение.

Он повозился еще, и изображение сменилось длинными строками данных сенсоров.

— Джен начала улавливать электромагнитные колебания на поверхности объекта. Я хочу сказать, они слабенькие, но объект совершенно инертный, а сенсоры нашего корабля чувствительны настолько, насколько можно купить за деньги галактического тирана.

— Ладно. И что это такое, по ее мнению?

— Сначала было похоже просто на скачущие туда-сюда фотоны, пока Джен не сделала эту карту. Никто не понимал, что это, пока Тревон не сказал: «Похоже на МРТ». Я включил мониторинг катализатора, и до нас дошло.

Элви в целом неплохо жилось в космосе, но сейчас ей очень не хватало возможности рухнуть в кресло. Она чувствовала, как от выброса адреналина покалывает ладони и немеют ноги.

— Значит, они отражают друг друга?

— Как в зеркале.

— Ага. Ясно. Вот это да.

— Всё еще круче, — сказал Фаиз. — По всему объекту мы наблюдаем вспышки радиации, — он приблизил одну, и на экране появился поток данных, — типа вот этой.

Он нетерпеливо смотрел на Элви, ожидая, пока она свяжет одно с другим. Она вроде бы не чувствовала сильной усталости, но озарение никак не приходило.

— Я сдаюсь.

— Нам тоже понадобилась пара минут, — успокоил Фаиз. Он вывел третье изображение. — Это тот же вид излучения, который исходит из врат во время прохода.

Еще до появления данных на экране Элви все поняла:

— Оно коррелирует с катализатором.

— Да. Мозг катализатора, копия зеленого алмаза и необычное излучение врат, всё по одному шаблону.

Элви уменьшила изображение огромного зеленого алмаза, чтобы видеть его целиком. Казалось, он поблескивает крошечными звездочками, появляющимися и исчезающими в тех местах, где компьютер отмечал вспышки излучения.

— Эта штука наполнена... вратами? Как бы, в самой физической структуре объекта?

— У нас есть теория, — Фаиз сиял, как в тот день, когда она впервые согласилась на секс с ним. Все-таки он чудак, но Элви нравилось то, что делало его счастливым: знание и она.

— Слишком рано для теорий, — возразила она.

— Знаю, но все-таки она у нас есть. В первую очередь у Тревона, но мы все внесли вклад. Объект вступает в контакт с зараженным протомолекулой разумом, делает его копию, и по всему объекту появляются эти излучения врат. Тревон начал говорить о том, как работают защищенные хранилища данных. Берутся зашифрованные данные и разбрасываются по разным местам хранения с тэгами и встроенным кодом. Так, чтобы при утрате любой части остальные знали, как ее восстановить из рассыпанных фрагментов.

Элви, разбиравшаяся в компьютерах намного лучше Фаиза, начала говорить:

— Это не совсем...

— А Джен вдруг говорит: «Алмаз — это невероятно плотная и упорядоченная масса атомов углерода. Если уметь перемещать их, не повреждая общую структуру, получилось бы шикарное хранилище данных.»

Элви помолчала, перебирая в уме возможные выводы.

— Например, с помощью крошечных кротовых нор, — сказала она.

— Так ведь? Мы знаем, что, по всей видимости, у строителей протомолекулы был коллективный разум. Или единый мозг, называй это как хочешь. Мгновенные коммуникации между любыми звеньями из любого уголка галактики. Но форс-мажор случается даже у них. Астероиды, землетрясения, вулканы и тому подобное. Всё, что хранится в разрушенном звене, утрачивается навсегда. Что, если мы смотрим на резервную копию всей их цивилизации? Все их знания, сжатые в углеродную решетку размером с Юпитер?

— Да это же гигантский логический скачок.

— Ага, — кивнул он, все так же сияя улыбкой. — Абсолютно безосновательно, одни догадки. Нам потребуются поколения научных исследований, чтобы подтвердить, что это за штука, и еще поколения, чтобы вскрыть код и добыть данные, если они существуют. Но, Эл, — продолжил он, задыхаясь от волнения. — А что, если это правда?

***

Адмирал Сагале парил у стола, просматривая навигационные карты на большом стенном экране. Элви видела курс, проложенный из их текущей позиции, через врата Калмы в медленную зону и снова через врата Текомы в следующую мертвую систему.

— Только не говорите мне, что это самое важное научное открытие всех времен и народов, — не глядя на нее сказал Сагале, когда Элви вплыла в его кабинет.

— Вполне может быть...— начала Элви.

— Но большой хрустальный цветок в системе Нарака уже был самым важным открытием.

— То был потрясающий артефакт. Но в сравнении с...

— А до того это были тройная звездная система в Хароне и планета, где с неба сыплются стеклянные осколки.

— Это было очень круто. Вы должны признать, что зрелище было потрясающее.

Адмирал повернулся к ней.

— Я слышу — опять — как вы говорите, что в этой системе имеются артефакты, критически важные для будущих исследований, — сказал Сагале, казавшийся усталым и слегка разочарованным. — В точности как тот большой хрустальный цветок.

Элви ввела его в курс дела, и по мере рассказа теория Фаиза казалась ей все более правдоподобной. Сагале наблюдал за ней из-под полуприкрытых век. Когда она сообщила, что в алмазе может храниться вся информация, имевшаяся у строителей врат, у него дернулась щека, но больше ничто не выдало удивления.

— Интересно. Пожалуйста, запишите эту теорию и включите в блок данных, которые мы отошлем на Лаконию во время перехода. Прошу прощения, что припомнил цветы и стеклянный дождь. Это действительно впечатляет.

Его неохотное признание слегка задевало, но Элви не стала углубляться.

— Сэр. Возможно, это именно то, за чем посылал нас Первый консул.

— Нет, — ответил Сагале.

Но она продолжила:

— Я настоятельно прошу отправить в адмиралтейство запрос дать нам еще время. Мы можем провести еще тысячи тестов в ожидании дополнительного персонала и кораблей. Если бросим всё сейчас, это ничего не даст.

— И вы считаете, что сможете получить доступ к этим данным, если я предоставлю вам время?

Элви едва не солгала из желания остаться еще ненадолго, узнать еще немного, но...

— Нет, я не могу этого обещать. Почти наверняка это работа на десятилетия, если не на века. Если вообще это возможно. Но это наша лучшая находка. Мы не обнаружим в Текоме ничего более важного. Я совершенно уверена.

— Значит, будем действовать по плану и посмотрим, правы ли вы, — сказал Сагале, отворачиваясь от нее. — Займите свое место, мы отправляемся к Текоме через восемьдесят минут.

***

Через семьдесят восемь минут Элви лежала в кресле-амортизаторе, ожидая, когда начнет тонуть.

С самого начала главной проблемой космических полетов была хрупкость человеческого тела. Но несмотря на эти ограничения, человечество многого достигло еще до Лаконии, а теперь прогрессировало огромными скачками. По сравнению с обычными научными и гражданскими кораблями переход «Сокола» от одной системы к другой длился совсем недолго. Путь длиной в недели занимал несколько дней. «Сокол» мог потягаться даже с большинством военных кораблей Дуарте. Но ценой такого ускорения стало кресло-амортизатор с полным погружением. Дьявольское изобретение, в котором тело полностью окружает амортизирующий гель, а легкие заполняются жидкостью с высоким содержанием кислорода, чтобы оградить грудную полость от сдавливания. На несколько дней.

— Я не понимаю, чего он хочет, — сказала Элви.

— Он сложный человек, — отозвался Фаиз из соседнего кресла.

— Он будто не желает, чтобы мы нашли что-нибудь интересное. Каждый раз дуется.

— Ты приняла предполётные лекарства?

— Да, — ответила она, хотя точно не помнила. Это не критично. — Такое чувство, что у него есть другие задачи, о которых он нам не сообщает.

— Наверняка именно потому, что у него другие задачи, он нам о них и не сообщает, — ответил Фаиз. — Не стоит удивляться, Эл.

— Они не могут быть важнее этого. Что может быть важнее?

— Для него? Понятия не имею. Может, он ненавидит знания. Получил травму на научной ярмарке в детстве. Десять секунд. Люблю тебя, Эл.