Помоги проекту - поделись книгой:
Местное население назвало эту зону «Бермудский треугольник». Так что некоторое время транспорт мирного населения здесь вообще не проезжал. А если и находились незнающие про этот участок люди, то частенько знания приходили внезапно и уж что говорить — поздновато.
Бойцам пришлось немало потрудиться, чтобы расчистить участок от остатков стоявшего здесь бандитского поста и мусора. Глава администрации района выделил отряду одного барашка, несколько новеньких вагончиков и стройматериалы. Укреплялись добротно и долго.
Сами собой окопы не роются и мешки камнями с землей не набиваются. Каждодневной работы хватило на несколько смен отрядов. Даже по окончании строительства работы по укреплению не заканчивались, появлялись, согласно складывающейся обстановке, всё новые ходы сообщений, секреты, ограждения и подвалы. Поперёк дороги уложен «лабиринт» из железобетонных свай. По периметру возникли столбы с прожекторами.
В итоге, невзрачный поначалу блок превратился в чрезвычайно солидную крепость с двумя — двухэтажной и трёхэтажной — башнями. У шлагбаума — отдельный блочок с надписью поверху «САХАЮРТ». Если смотреть со стороны, вывод напрашивался сам собой — «Не влезай — убьёт!»
Мирная жизнь в посёлках стала налаживаться. В степи белыми облачками появились отары кудрявых барашков и строгие пчелиные пасеки. Баранов, впрочем, банды втихушку воровать не прекращали.
Стали возделываться рисовые чеки и арбузные бахчи. Заработали оросительные каналы-арыки. У дороги возле одного ногайского посёлка явился взору торговый киоск. И даже очумевшие от чувства свободы водители автоцистерн с левой соляркой пытались, иной раз в наглую, проехать через КМП.
Осмелевшее население и проезжие водители никак не могли взять в толк к какой национальности принадлежат эти, приехавшие неизвестно откуда, работящие люди, которых считали своими освободителями. Физиономии явно азиатские, глаза раскосые, между собой говорят на непонятном языке. Хотя есть среди них и европейские лица.
Завесу тайны приподнял один храбрый и общительный водитель битком набитого, запылённого автобуса. Вот как это происходило.
У шлагбаума, с незнакомым флагом небесного цвета с белым солнцем по центру и цветными полосами понизу, стоят четверо узкоглазых парней в натовском камуфляже, без знаков различия и опознавательных шевронов. Щебечут между собой о чём-то на никому непонятном языке. Изредка отшлёпывают на себе злых чеченских комаров: «Бу биляттарын!»
На штабеле, сложенном из мешков с песком, стоит мощная магнитола «SONY», из динамиков которой на всю степь звучат мелодичные песни, опять же на незнакомом слоге.
Приближается шумный автобус КАВЗ, из всех открытых окон которого льётся в бешеном ритме кавказская мелодия. Снаружи, на зеркале обзора, трепещется большой цветастый женский платок. Общительный щетинистый водитель, приветливо улыбаясь, протягивает бойцу бутылку водки и документы с вложенными заранее по строго существующим расценкам деньгами:
— Ассалям алейкюме!
— Алейкюм ассалям! Баркалла.
— Чё за праздник?
— Как что, не видищь? — Показывает на платок, — Свадьба!
И пока его данные записывают в журнал и перетряхивают безропотных пассажиров с вещами, с немыслимым кавказским акцентом спрашивает, — А ви сами то откуда будете, увижяемые?
Ему объясняют на чистом русском языке что, мол, так и так, достали вы всё мировое сообщество, российская армия уже не справляется, выдохлась. И вот по этой причине нас, китайских спецназовцев, отправили в эту дыру. И сокрушённо, с некоторой долей непритворной ностальгии, с умилением глядя на знамя своей Родины, добавляют:
— Будто у нас, в поднебесной, делать больше нечего.
В это время развязной натовской походочкой, в таком же камуфляже подплывают три долговязых и светловолосых человека. Все три лица европейской наружности жуют жвачку. Один из них обращается к щуплым «китайцам»:
— Хеллоу еври боди! Уйбаан, всё хокей? — Чавк-чавк.
Один из «китайцев» по имени Уй Бан возвращает документы с деньгами выпавшему в осадок водителю, машет ему рукой, езжай, мол, быстрее, не мешай работать:
— Йес, йес! Всё хокей! — Ладонью шлёпает себя по лбу, — Бу биляттарын!
Больше всего, судя по всему, всех сидящих в автобусе людей, поразил именно факт возврата нетронутых денег: «Вай?». Если уж всякие ООНы и ОБСЕ здесь бывают, так почему бы и не появиться войскам того же ООНа.
«Европейцы», чувствуя, что земляки прикалываются, только непонятно над кем, намётанным глазом отмечают крайнюю заинтригованность пассажиров, на физиономиях которых написано «так вот он какой, северный олень» и необычную серьёзность друзей. Внимательно, умными глазами, рассматривают отвисшую, небритую челюсть водителя автобуса:
— А чё это с ним? — Чавк-чавк, — В натуре?
— Ну, ты Макс и каба-ан, итить твою ити!.. — Шлёп! — Яп-пона мать!.. Всиё хок-кей, те-бье го-во-рьят!
Водитель увеличил громкость музыки, десятилетний мальчик под ритмичное хлопанье ладоней взрослых стал плясать в проходе салона лезгинку: «Асса!». Автобус, окутав бойцов серой знойной пылью, укатил дальше, раздавать по свадебной традиции водку на других блоках.
Некоторый период по окрестностям, на полном серьёзе, простое и наивное деревенское население смаковало на все лады необычную, рассекреченную новость о прибытии смешанного иностранного спецконтингента: «Люди, сразу видно, культурные, образованные, а по русски шпрехаю-ют — почище нас! Во там у них готовят то! А наши деньги ва-аще не признают!».
Но всё проходит. Люди быстро привыкли к неподкупным якутянам, бойцы уже по памяти записывали знакомых на лицо водителей в журнал учёта даже не заглядывая в водительские документы.
Со временем, неподалеку от дорожного шлагбаума стали появляться огороженные крашенной металлической изгородью памятники погибшим якутским милиционерам.
Хотаб
С наступлением тёмного времени суток гражданский автотранспорт по дорогам не ездил. В округе регулярно постреливали и повоевывали. Юркали только войсковые, милицейские и прочие спецы. Да и то, если знали пароль или кодовые световые сигналы. Пешком, ночью, по степной дороге вообще никто не ходил. Жить то, как говорится, хотца! Ходили только две группы отрядной разведки, да УАЗик, шлёпая по бортам накинутыми в оконные проёмы бронежилетами и постреливая, гонялся за левыми машинами. Либо шустро улепётывал.
За всё время произошел единственный случай, когда один местный житель задержался дотемна на близлежащей бахче и попросил бойцов подкинуть его на отрядной машине в посёлок, до дома:
— А я вам за это фунтика дам!
— Какого такого фунтика?
— Ну, поросёнка!
Здесь вполне уместно будет вставить маленький штришок. Как только темнело и если не было стрельбы, по окрестностям раздавались вопли и вой шакалов. Так этот припозднившийся владелец бахчи и спрашивает:
— А кто это тут плачет всё время?
— Да это шакалы воют.
— Ну надо же, сколько здесь живу не слышал такого. Думал дети плачут. — За время бардака человек просто забыл звуки родной ночи. Или сытые шакалы просто обнаглели за период войны.
Замкомандира по тылу, потомственный армеец майор Вихрь, где-то в Таджикистане подраненный в ногу, стремительно вникнув в дело, в доли секунды подсчитав затраты на бензин и нулевые расходы на содержание живности, даёт добро.
Туда-обратно — шестнадцать километров.
Действительно, не проходит и двадцати минут, как бойцы привозят шустрого и весёлого, крохотного розовенького поросёночка. Которого сразу же обозвали Хотабом.
На следующее утро отдыхающая после наряда смена начала трудиться. Недалеко от бани расчистили участок. Аккуратно, по военному, параллельно и перпендикулярно огородили свинскую местность дощатой изгородью. Понаставили необходимой посуды и заселили туда визгливого Хотаба.
Поросёнок, целенаправленно выращиваемый на убой, на казённых харчах рос не по дням, а по часам. В основном, ежедневную заботу о живой консэрве проявлял старшина отряда старый Сергеич, под личным и неусыпным контролем майора Вихря. Некоторое время им активно помогал «Шпиён Вася», о котором речь пойдёт несколько ниже.
И добродушный старший прапорщик Сергеич довольно часто будет мелькать в повествовании, считаю нужным и его обрисовать одной красной строкой. В своё время он получил на службе травму головы и в свои сорок лет он выглядел довольно старым, так его и называли иногда уважительно — «Старый». С юмором у него было неважно и поэтому шутки в свой адрес он просто не замечал и не понимал. Говор был какой-то мягкий, белорусский: «Надо бы светши зажетшь, а то не видно ни зги». Когда в его фразах много «ч» так его и не сразу поймёшь.
Довольно часто можно было наблюдать, как какой-нибудь свободный от службы милиционэр с умилением похрюкивая и почёсывая порося за ушами, скармливает скотине яблоки и арбузные корки. Хотаб, в ответном хрюкании которого явственно обозначались слова благодарности и радости от такой жизни, оптимистически, как пропеллером, крутил хвостиком и энергично чавкал.
Теперь можно посвятить несколько абзацев яркому образу — «Шпиёну Васе». Хотя он, несомненно, заслуживает и отдельной новеллы в этом повествовании.
В то время милиционерам при проверках не попадалось ни одного гражданского лица русской национальности. В основном, всё русское население давно уже покинуло Чеченскую республику и, приобретя статус беженцев, проживало в других регионах России.
Каково же было удивление бойцов, когда в одном из междугородных автобусов они обнаружили настоящего сорокалетнего, бледного лицом и худого телом русского мужичка. Да и тот оказался бомжем. Без денег и документов он ехал неведомо откуда и неизвестно куда. Естественно, срабатывает милицейский рефлекс и этого невзрачного дядю по имени Вася на машине отправляют в ближайший ПОМ. В маленьком здании ПОМа, обложенном мешками с песком, все единодушно от этого Васи всяко разно открещиваются. Колоритный старшина, дежурный по отделу, эмоционально жестикулируя, произносит целую речь:
— Слющяйте, господа, куда ж мы его денем? У нас и без него дел хватает. Не видите что ли? И так делать нечего! А тут вы ещё со своими проблемами снуётеся! — И нахмурив по государственному свой лоб, отчего соединённые на переносице брови несколько взлохматились, безаппеляционно добавляет, рубя воздух ладонью, — Так что забирайте своего щпиёна. Рапорта вы уже написали, так что почитаете — сами разберётесь! — Энергично колыхнув головным убором, ставит в разговоре точку и начинает теребить на столе пепельницу.
Якудза начинают неуверенно переминаться с ноги на ногу, всё-таки отвлекают от дел занятых людей, неудобно как-то.
— Дык ить…
— Вы ещё здесь? — С левого края стола на правый перекладывается одинокий листочек со сводкой за сутки и поправляется трубка на вертушке, — Ваща мащина уже подана, гаспада!
Примерно с месяц Щпиёну Васе пришлось жить и откармливаться в отрядной бане. Заодно он весьма активно принимал участие в хозяйственной работе, помогая старшине и дневальным. Видно, что молчаливый мужик истосковался по труду, и всем своим видом показывал, что зазря есть свой хлеб не собирается.
После того, как Вася несколько порозовел и увеличился в диаметре, он изъявил желание ехать не то во Владикавказ, не то в Кизляр, где непременно обещал добровольно сдаться в плен в первый же попавшийся на его большом жизненном пути отдел милиции.
Ему наскребли денег, замкомандира Вихрь распорядился выдать сухпай на три дня и, лично посадив в маршрутный автобус, наказал водителю высадить Васю в пункте назначения.
Затем, незаметно смахивая скупую мужскую слезу, накатившую от умиления собственным милосердием, помахал вслед ручкой.
Хороший мужик майор Вихрь. Во всех отношениях. Но не везёт в жизни. Но не унывает и песни поёт под гитару.
Жёны приходят и уходят, а он мотается по России и пули собирает. Был старлеем на границе — первую схлопотал, вторую в Якутии, будучи подполковником, от браконьера.
Можно сказать — человек с железным сердцем. Это не красивое словцо, это — железный факт. Рассказать? Пожалуйста.
Приехал из Москвы в Якутск профессор — светило медицинское. Отобрал, из среды желающих поправить своё здоровье, девять «тяжёлых» сердечников, для проведения уникальной операции по вживлению в сердце металлического клапана. Среди подопытных оказался и сердечный майор Вихрь.
Восемь человек профэссор вживую зарезал непосредственно на операционном столе. Только благодаря недюжинной жизненной закалке выжил только один.
Как кто? Майор Вихрь!
Наконец, можно вернуться к Хотабу, который оптимистичски крутил хвостиком и поедал казённые объедки примерно два с половиной месяца. Порось превратился в огромного и ласкового зверя.
Майор Вихрь, вогнав внутренние колебания в самые дальние подвалы своей души и исполнившись мужества, решает, что настала пора пускать его на мясо и сало.
Два воина, вытирая слёзы и хлюпая носами, претворяют это решение в жизнь. Мимо них, уже к концу разделки туши, проходят Болек и Владик Богомольцев. От нечего делать останавливаются и суют руки в карманы.
В этом месте опять следует сделать маленькое отступление, чтобы охарактеризовать старшего лейтенанта Богомольцева, добрейшей души человека, перенявшего фамилию и, соответственно, характер ещё от богомольных предков.
Однажды увидев тяжелейшую сцену, где две аварские женщины чуть не бьются о стену, оплакивая молодого парня с простреленной головой, отошёл подальше, чтоб никто не слышал, и, закуривая сигареточку, как бы невзначай, произнёс: «Да… Парень явно пораскинул мозгами».
У всех бойцов, которые это услыхали, кошки на душе стали как-то меньше скрести. Внешне всегда очень спокойный, своё обычное внутреннее состояние как то показал раздирающими жестами.
Когда всю ночь на блоке слышно бесконечное «Вжик-вжик, тьфу-тьфу, вжик-вжик!» — это значит, на посту находится Влад, который правит свой нож.
Итак, засунули они руки в карманы и Болек, посмотрев на результат кровавой резни, изрекает:
— Господа, а вы знаете, согласно науке об анатомии, организм свиньи очень напоминает человеческий. Ну, прям, один к одному.
Живодёры, от крайней степени заинтересованности, аж прекращают разделку, приподымаются с корточек и в тон Болеку:
— А вы, Болек, знаете сколько умников это уже сегодня сказало?
Болек, чтобы не терять лица образованного доктора, затирая своё смущение, но всё-таки в тему, сообщает:
— И вообще, человеческий организм на девяносто процентов состоит из воды!
Пока садисты размышляли, что бы такое-эдакое ответить, Владик, не раздумывая, делает резюме:
— А остальные десять процентов можно спустить в очко!
Й-о-жи-ик!
«47-Д» — это кодированное обозначение блокпоста, по периметру изрытого окопами и ходами сообщений, стоящего в голой степи у дороги, на административной границе Дагестана и Шелковского района Чечни, между аварско-чеченской станицей им. А. Невского и ногайским посёлком Иммунный. Буквально в часе езды от Кизляра. Этот пост уже в течение почти двух лет считается чисто якутским. Как сами построили, так сами и обслуживают. Отряды в срок меняют друг друга, постоянно остаются только прикомандированные к посту в количестве одного-двух штук местные милиционеры-водители.
На утреннем разводе в воскресный выходной день командир отряда майор Птицевский подаёт горячую информацию «на злобу дня»:
— Так, господа милиционэры! В Кизляре на рынке избили двух федералов, отобрали оружие, снаряжение. Так что увольнения в город всем запрещены. Кроме того, вчера в Ханкале чеченцы пригласили на свадьбу двух русских подполковников из РОВД. Сами знаете, у них гость — святой человек. Утром их тела нашли без голов. Сейчас там опергруппа разбирается… Да, на зама главы нашего района было покушение, бросали гранату, жертв нет. — Немного подумав об устройстве досуга отдыхающей смены, добавляет с подобревшими глазами на суровом лице:
— А не устроить ли нам соревнования по физкультуре? Например, по шахматам?
Все бодро и с энтузиазмом соглашаются — физкультура так физкультура, и начинают разбредаться кто куда по прилегающей территории.
Некоторые идут затапливать баню и париться, другие отсыпаться после суточного наряда. Кто-то смотрит телек и видео. Часть бойцов с пошарпанной гитарой идут в штабной вагончик культурно отдохнуть, пообщаться, послушать новости по рации.
Можно покормить выловленных в Бандитском озере черепах и устроить соревнование между двумя пойманными в степи ёжиками.
Один ёжик ушастый, у другого почему-то ушей не видно. Вероятно породы разные. Оба мальчики и поэтому весьма агрессивно настроены друг против друга. Отношения, впрочем, как и у всего многонационального кавказского народа.
Болельщики радостно комментируют забавную драчку ёжиков, в которой победитель, громко шипя, пытается прилюдно изнасиловать побеждённого.
Между делом все краем уха слушают радистанцию. Связист принимает и записывает информацию и ориентировки. Слушаются сводки федералов о потерях в личном составе и перехваты переговоров бандформирований: «Замочили трёх ментов, возвращаемся на базу, доложи!».
Частенько на связь выходят бандиты, которые пересыпая свою речь грубой нецензурной бранью (ну, дикий, некультурный народ!), обрушивают на головы якутян проклятия и угрозы. Образованные якуты на великом и могучем им отвечают, что, мол, так и так, нехорошие Вы люди, как Вам не совестно, приезжайте, мол, сюда, поговорим, перетрём и т. д.
Экстремисты с радостью приглашение принимают: «Щас, приедем, твою маму то-то и то-то, ждите! Ссукины вы дети!» — в динамике слышен скрип зубов. И мало того, обещают над всеми якудза надругаться. Дальше-больше, — идёт перечисление по всей родове, начиная от бабушек и заканчивая якутскими барашками.
На всех каналах, с интервалом в час или два, кто-то не то радостно, не то тоскливо, то ли вызывает, то ли просто так кричит на весь Северный Кавказ: «Й-о-о-жи-и-ик!». И создаётся такое впечатление, будто этот самый Ёжик не то в тумане, не то в дурмане. На попытку узнать у неизвестного, что за ёжика он вызывает, он строго и соблюдая секретность радиопереговоров, упорно молчит.
Поделиться книгой: