Оружие Возмездия

– Как там с водой? – вспомнил я.

– Хоть залейся. Там цистерна. Котелки помыть вряд ли разрешат, но чаек мы забабахаем что надо. Сейчас порубаем, возьму бачок и схожу за водой.

– Давай я схожу.

– Не надо, я сам.

– Почему?

– Потому что мне так нравится!

– Тебе нравится носить воду по пересеченной местности? – уточнил я. – В бачке без крышки?

Косяк заржал.

– А я в чайнике буду носить!

– Ты смотри, ведь меня как припашут – и останешься сам на хозяйстве, – настаивал я.

– Да и хрен с ним. – сказал Косяк. – Все равно заняться нечем!

Котелки мы рискнули помыть дизельной водичкой из канистры. Понюхали их и решили, что вроде пронесло. Майора с капитаном не было ни слуху, ни духу. Косяк взял чайник и ушел. Я закурил и уселся на подвесной лесенке кунга переваривать еду. День пока что складывался – лучше не придумаешь.

Перспективы тоже выглядели неплохо. У нас была паяльная лампа и специальная тренога с соплом. Лампа разжигалась, утыкалась выхлопом в сопло. На треногу ставился бачок. В бачке готовилось что угодно. Еще у нас была сковородка. Так что картошка с тушенкой на ужин – обеспечена. И чайник мы взяли. Счастье-то какое.

В армии очень трудно, почти невозможно плотно и вкусно поужинать. Солдат кормят на ночь скудно и невыразительно. Дабы им кошмары не снились, наверное. Самая обстоятельная еда – обед. Но к вечеру этот обед прогорает в организме. А ужин обычно настолько плохо запоминается, что приходишь из столовой с устойчивым ощущением недокормленности. В общем, именно к ночи личный состав особенно голоден. Поэтому во всех каптерках, канцеляриях, штабах и даже на контрольно-пропускных пунктах вечером журчат кипятильники, а из «нычек» извлекается заблаговременно припасенная еда, желательно повкуснее. Вкусы разные (я видел, как сгущенное молоко, намазанное на хлеб, посыпали сверху растворимым кофе), но тенденция везде одна: пожрать бы.

Честно говоря, вопросы питания себя, любимого, волновали меня сейчас в последнюю очередь. Я отдыхал от казармы. Впитывал запахи леса. Представлял, каково будет забраться на крышу машины, когда стемнеет – и глядеть в бездонное украинское звездное небо.

Но чтобы окружающие не мешали мне этим заниматься, у них с едой все должно было сложиться удачно.

А то сожрут ведь.

* * *

Майор Афанасьев и капитан Дима Пикулин вернулись к нам озабоченные, при охапке карт и в сопровождении невысокого подполковника с красной повязкой на рукаве шинели.

На повязке было написано: «ПОСРЕДНИК».

– Понял, где вы, – сказал посредник и убыл в лес.

Офицеры забрались в кунг, высыпали карты на стол, сняли куртки и удивились:

– А почему тут холодно?

– А вы сказали?.. – спросили мы.

Афанасьев почесал в затылке и распорядился:

– Включить отопитель. И регулярно проверять. Каждые тридцать минут.

Я разогрел лампу накаливания, подал топливо – отопитель тихонько загудел, – и поинтересовался:

– Что проверять – не угорели ли вы?

– Смотреть, не заглохла ли эта адская машина, – сказал Афанасьев. – А теперь брысь отсюда, ты пока не нужен.

– Чаю хотите, товарищ майор? – спросил Косяк.

– Очень хотим, – ответил капитан Дима Пикулин.

– Сейчас вскипятим.

– Только осторожно, – напутствовал нас Афанасьев. – Не спалите лес. Пожарной тревоги в плане КШУ нет.

– Есть.

– Соблюдайте технику безопасности.

– Ага.

– Расчистите площадку под треногой и вокруг нее от горючих материалов.

– Угу.

– И тщательно окопайте!

– А то!

– Вы поняли, что вам приказано, товарищи сержанты?

– Да все будет нормально, товарищ майор!

– Надеюсь! – сурово сказал Афанасьев.

Взял лопату, стоявшую в углу кунга, вручил ее мне и захлопнул дверь.

– Вы поняли, что вам приказано, товарищ сержант? – спросил Косяк. – Гы-гы-гы!

Пока Косяк раскочегаривал паяльную лампу, я довольно легко «расчистил площадку от горючих материалов», попросту срыв то, что поддавалось лопате. Изобразил вокруг невысокий бруствер. Если не приглядываться, то импровизированный очаг выглядел неплохо. Косяк установил треногу, воткнул лампу в сопло и пристроил сверху чайник.

Офицеры в кунге возились с картами, негромко переговариваясь и сдержанно ругаясь. Работа шла у них споро. Когда чай подоспел, на столе уже лежала здоровенная бумажная простыня, и Афанасьев грозно нависал над ней, целясь в поле боя остро отточенным карандашом.

У Косяка был маленький приемник на батарейках, мы с ним засели в кабине. Каждые полчаса я заглядывал в кунг и проверял, не заглох ли отопитель. Майор Афанасьев встречал мои визиты одобрительным бурчанием.

– Узнай у них, вечерять тут будем, или как, – попросил Косяк. – А то картошку чистить давно пора… Афониным ножом, гы-гы-гы!

Афанасьев, лежа животом на карте, сказал, что сегодня не до разносолов с развлечениями, дел по горло, и кстати, мне не стоит особо расслабляться, поскольку завтра я вступаю в игру.

– Да и хрен с ним, – согласился Косяк. – Просто скучно.

Смеркалось. В кунге зажглась тусклая лампочка. Потом офицеры сбегали поужинать, а Косяк принес с кухни наши «пайки» и горку тощих жареных рыбок. Офицеры, вернувшись, заказали еще чаю да побольше – и снова упали животами на стол.

Я взял у Косяка приемник и осторожно, стараясь не топать, залез на крышу кунга. «Кто там?» – глухо поинтересовался Афанасьев изнутри. «Дежурный по штабу. Веду наблюдение, вдруг генерал придет». Афанасьев хохотнул и не стал возражать. Я раскатал по крыше маскировочную сеть, сложенную в несколько слоев, и лег навзничь.

Небо, какое там было небо. Звезды, какие там были звезды. Лес гудел автомобильными моторами, перекрикивался человеческими голосами, но все равно это был лес. А сам я пусть и не освободился от Вооруженных Сил, но зато вырвался из-за забора части. Почти год уже денно и нощно вокруг меня стоял этот забор. В какую сторону ни погляди – бетонный забор, вся разница что грязно-белый или светло-серый. На летнем полигоне я слишком занят был элементарным выживанием, чтобы почувствовать, каково это: жить без забора.

Теперь почувствовал.

Приемник удивительно легко поймал «Русскую службу Би-Би-Си». В Москве ее глушили, а тут, похоже, вовсе нет. Можно было надеяться в пятницу услышать Севу Новгородцева. «Мы встретимся с вами в полночь на короткой волне, когда начнут бить кремлевские курсанты… э-э, куранты!». Хорошо. Как мало надо для счастья.

Ладно, пора сунуть нос в кунг. Афанасьев сам педант и уважает это в других. А мне с ними обоими еще служить и служить – и с майором, и с отопителем.

* * *

Полночи я дежурил, следя, чтобы три храпящих тела не отравились угарным газом, потом мне дали выспаться, и перед обедом – началось. Армия структура бюрократическая. Ты можешь разбить врага наголову, но грош тебе цена, если победа достигнута без заранее подготовленного плана, оформленного уставным образом. А уж на КШУ без правильно составленной бумажки ты… Даже не букашка. Какашка ты, вот кто. Поэтому я достал из шкафа пишущую машинку и принялся клепать документы. Карточки на ватмане, которые потом надо было разграфить, склеить между собой в «раскладушки» и придать им деловой вид. Какие-то схемы и графики – не помню уже, забылось за давностью лет. А дальше бумага: приказы в ассортименте. Машинка вроде бы держалась молодцом. Офицеры ушли – и я начал лупить по клавишам в нормальном ритме. При Афанасьеве это было неразумно.

Косяк бродил вокруг кунга, потому что спать больше не мог. Если я выглядывал в окно, он приветственно махал рукой, но внутрь не совался. Только чаю мне принес по собственной инициативе – и тут же вышел. Старался не мешать. Косяк уважал в людях мастерство, и на него произвело впечатление то, как я печатаю. Когда на большой тяжелой «механике» разгоняешься до ста пятидесяти-ста восьмидесяти ударов в минуту (нормальный темп умелого непрофессионала), это довольно шумно, и только. Но вот когда ты уверенно держишь такой темп хотя бы полчаса, тут-то окружающие и задумываются. А я мог держать темп четыре часа и больше. К счастью, в ББМ об этом пока не знали, разве что писари догадывались.

Позже узнают многие. Но никто не донесет офицерам. И когда Афанасьев попросит (именно попросит) готовить документы на новый учебный период, я буду неделю бить баклуши, отпечатав все за сутки. Афанасьев потом догадается, что его водят за нос, но у майора просто не найдется рычагов воздействия на ситуацию. Только жалобный вопль, который мне передадут: «Этот негодяй берет работы на неделю, делает ее за день, а остальное время где-то спит!».

Будут обвинения и покруче. Уже от замполита: «Он окружил себя единомышленниками и принялся в их компании разлагаться!». Но это позже, позже.

А пока я оглашал черниговский лес металлическим лязгом разболтанной машинки.

Косяк обеспечивал снабжение провиантом и, кажется, завидовал мне. Я ведь был занят плотно и серьезно, а Косяк – только периодически. В промежутках он страдал от безделья.

Вечером майор Афанасьев оценил проделанную работу, похвалил меня за качество и вдруг задал неожиданный вопрос:

– В каком состоянии машинка?

– Сильно разбита, но еще поживет, – заверил я.

– В ближайшие дни сложностей не предвидится?

– Ну… Ленты хватит. По механической части гарантий дать не могу, но при разумном обращении машинка продержится верных полгода. До конца следующего периода.

– М-да? – Афанасьев приподнял бровь. – Ее ведь заедало. Четвертый дивизион нам ее одолжил потому что она и так еле жива.

– Если не вдаваться в подробности, товарищ майор – печатать надо уметь, тогда не будет заедать.

Именно. У каждой старой машинки по-своему выработаны детали, и значит, выработался свой «характер». Главное его понять. Эта машинка сбоила, когда клавиши пробивались с чрезмерной силой. Писарь четвертого дивизиона не умел дозировать удар, опыта не хватало, да и не любил он печатать – и у него часто клинило каретку. У меня только два раза, пока не понял, в чем проблема.

– Хорошо, – сказал Афанасьев. – Завтра бумажной работы будет немного. Но… Надо бы помочь товарищам. Ты не против слегка постучать на сторону, хе-хе?..

– Нам это выгодно? – нагло полюбопытствовал я.

– А ты как думаешь? – Афанасьев ухмыльнулся.

Я никак не думал. Я просто слышал, что однажды комиссия из штаба округа повысила оценку моему учебному артполку с «четырех» до «пяти» за две коробки клея ПВА. Хотя, по идее, в штабе Московского округа этого клея хоть задом ешь. Пока не склеится.

Может, это был всего лишь слух – про оценку. Но то, что они две коробки клея с собой уперли в столицу, видели многие. Зачем?!

Любят ли Слонопотамы поливинилацетатный клей?

И как они его любят?..

– Мне придется куда-то идти?

– Так я и отдам своего писаря! Все сюда принесут. И бумага у них есть, и копирка. Значит, договорились.

– Бедный Косяк, – сказал я искренне.

– Я его нагружу, и он не будет скучать без тебя, – пообещал Афанасьев.

* * *

Завтрак оказался вполне съедобным. Мы заварили чаю и стали решать, слопать еще по баночке из сухого пайка, или не надо. Пришли к выводу, что пока обойдемся, а там видно будет. Если удастся консервы сэкономить – по возвращении в бригаду честно поделим.

После завтрака в дверь кунга деликатно постучали. Я выглянул. Там стоял давешний подполковник-посредник.

– Доброе утро! – сказал он. – А не найдется ли у вас газеты «Красная Звезда»?

– Э-э… – вопрос меня несколько ошарашил, потом я сообразил, в чем дело. – Вам почитать – или как?..

– Ну да, как говорится – сколько оторвем, столько и читаем!

– Момент… Вот, прошу вас.

– Благодарю вас!

Вскоре появился Афанасьев в сопровождении незнакомого солдата. Косяк от нечего делать рванул к майору строевым шагом, козырнул и заорал на весь лес:

– Товарищ майор! За время вашего отсутствия происшествий не случилось! Дежурный по штабу Бригады Большой Мощности младший сержант Косяк!

– Вольно. Значит, ты. Познакомься с моим машинистом. Отдашь бумаги ему, объяснишь, чего надо, потом заберешь. Всё, я на КП…. – Афанасьев вдруг прищурился. – Уверены, что происшествий не случилось?!

Косяк на всякий случай огляделся.

Я эту манеру Афанасьева хорошо знал и ответил без тени сомнения:

– Уверены. Только посредник заходил.

– Чего хотел?

– Попросил газету «Красная Звезда» и убыл с ней в направлении… Вон туда убыл.

– Понял. Несите службу! – строго приказал Афанасьев и отправился на КП. Косяк откозырял ему вслед так старательно, что едва не сбил с головы шапку.