От нашествия варваров до эпохи Возрождения. Жизнь и труд в средневековой Европе

Однако у крепостной зависимости были разные уровни, и существовала целая иерархия крепостных. В самом низу этой иерархической лестницы находились домашние крепостные (vernaculi) или ремесленники (operarii), которых в Англии называли просто вилланами. Они мало отличались от прежних рабов – не имели собственного дома, а вырастали и потом жили в доме своего господина и выполнялинаименее почетные работы в доме. Постоянно находясь в господской усадьбе, они все время терпели оскорбления и незаслуженные обиды. Эти домашние слуги, с которыми жестоко обращались и избивали за малейшую провинность, были чем-то вроде пролетариата среди крепостных – эксплуатируемые озлобленные люди, которые, как античные рабы, надеялись только на побег из ненавистной тюрьмы, где их держали в неволе. Но на вершине той же лестницы были привилегированные крепостные крестьяне, например colliberts в восточных провинциях Франции, в Иль-де-Франс и Ниверне. Их семьи нельзя было разлучать, и к ним, вероятно, не применялись formariage[3] и право мертвой руки (mainmorte). Самыми счастливыми были королевские и церковные крепостные, которые жили в имениях правителей либо на землях обычного или монашествующего духовенства и имели все юридические права. Их труднее было отдать другому господину, продать или обменять, и они были обеспечены в материальном отношении. Им было гарантировано благополучие, которого не было у обычных крепостных.

Основная масса крестьянства – обычные крепостные – находилась посередине между бесправными людьми внизу и привилегированными наверху. Они несли те же повинности и находились в одинаковом положении.

Единственным отличием такого крепостного от раба было то, что обычай или закон признавал крепостного юридическим лицом. Кроме того, поселившись на выделенном ему наделе, крепостной мог иметь дом, семью и даже движимое имущество, и как раз таким было положение большинства крепостных. Но они ни в коем случае не могли свободно распоряжаться собой. Они считались необходимой частью сельскохозяйственного капитала – его экономическим обеспечением. Утрата семьи крепостных была для господина таким же убытком, как утрата части его скота, – возможно, большим убытком. Поэтому крепостным людям-скотам было запрещено покидать землю, которую они возделывали, под страхом наказания. Куда бы они ни бежали, их могли схватить и вернуть на прежнее место проживания; это право господина называлось suite или parée. Крепостного можно было завещать, продать или обменять вместе с землей, на которой он жил. Он не имел права являться в суд или давать показания в суде, в особенности по делам, касавшимся свободных людей. Крепостным был закрыт доступ в духовное сословие. В Англии их не допускали в присяжные. Лишь в редких случаях крепостному удавалось получить разрешение покинуть имение при условии, что он по-прежнему будет платить налоги и сборы, взимаемые лично с него, или же уйти со своего надела и взять с собой часть имущества, которое он смог накопить.

Еще одним, не менее суровым, ограничением свободы крепостных был запрет на вступление в брак с кем-либо не из поместья его господина, порожденный опасением, что дети от таких браков не будут принадлежать господину. Для такого брака крепостному крестьянину или крепостной крестьянке нужно было получить разрешение господина и, под страхом наказания и конфискации имущества, уплатить сбор, называвшийся formariage. Существовали определенные правила, по которым господин мужа и господин жены делили между собой крепостную семью. И наконец, ни один крепостной не имел права собственности. Аренда надела крепостным в корне отличалась от аренды надела свободным вилланом. Во втором из этих случаев земля предоставлялась на основе нерасторжимого договора, а в первом – на основании одного лишь желания господина и по соглашению, которое всегда могло быть расторгнуто. Для свободного крестьянина условия аренды и взимаемые с него платежи были фиксированы, для крепостного господин мог их изменять по своему желанию, то есть ухудшать условия и увеличивать платежи, когда хотел. Арендованный надел свободного виллана становился наследуемым и отчуждаемым, как настоящая собственность, но надел крепостного никогда не считался его собственностью даже в смысле пользования. В принципе такой надел не наследовался и не отчуждался, то есть крепостной не мог распорядиться им – обменять, продать или завещать. Ради того, чтобы земля была хорошо возделана, господа все же разрешали крепостному передавать по наследству надел, который он обрабатывал, поскольку такой крестьянин лучше трудился. Но крепостной мог передать надел только своему прямому наследнику, а тот должен был заплатить налог – выкуп за право мертвой руки (mainmorte), которым была обременена эта земля. Этот налог был словно нестираемый знак принадлежности человека к крепостному сословию, и потому крепостного называли mainmortable – «подлежащий праву мертвой руки».

И наконец, на крепостном крестьянине лежало еще одно бремя, от которого закон избавлял свободного виллана: крепостной раз в год платил подушную подать (capitalis census) – налог, взимавшийся с него лично. Этот налог был мал (во Франции он был равен всего 4 английским пенсам), но он был видимым внешним знаком принадлежности к самому подневольному слою общества, как раньше оброк в России. Крепостной платил еще один знак подчиненности – взимавшийся также с него лично сбор, называвшийся taille. Этот сбор назывался также queste, tolte, налог по требованию, вынужденный заем, и размер его зависел от воли господина, который таким путем мог по своему капризу распоряжаться всем движимым имуществом крепостного – единственной собственностью, которую крепостной мог иметь. Первоначально то, что этот налог уплачен, отмечалось примитивным способом – надрезом на деревянной табличке-бирке, разделенной на две половины. Одну половину брал себе сборщик, другую – плательщик налога. (Вероятно, отсюда и возникло название taille: это слово по-французски может значить и «резание», и «бирка». – Пер.). И наконец, господин мог в любое время и при любых обстоятельствах вызвать к себе крепостного для работы на себя. Крепостной был обязан во время таких барщинных работ – по-французски они назывались corvées (corporis angariae, operae), – которые делились на обычные и сверхурочные (perangariae), обрабатывать господскую часть земли, перевозить на телеге продукцию господского хозяйства, участвовать во всех полевых и строительных работах, которые проводил его господин. Крепостного могли направить на работы по ремонту замка, заставить конвоировать преступников, чинить дороги и мосты или участвовать в обороне крепости. Теоретически он сам, его труд и плоды его труда целиком принадлежали господину. Таковы были повинности, лежавшие только на крепостном крестьянине.

Но существовали и многие другие повинности, по которым с него требовали больше, чем с других подлежавших этим же повинностям вилланов. Эти платежи, которые иногда выплачивались деньгами, но в большинстве случаев натурой, назывались champ arts, complants или пошлинами, состояли из зерна, вина, скота, домашней птицы, воска, подарков в определенные дни года (salutes) и сборов за пользование неразделенными землями господского владения. Крепостной так же, как виллан, должен был признавать баналитеты (то есть монопольные права) господина на печь, мельницу и пресс для выжимания сока из винограда. Часто он был вынужден признавать исключительное право господина охотиться и иметь голубятню, а также исключительное право господина продавать свои виноград и вино раньше всех (оно называлось banvin). Вилланы и крепостные были обязаны служить своему господину, словно главе независимого государства, военную службу или платить вместо нее налоги. Они должны были вносить дополнительные налоги, называвшиеся «помощь», по случаю посвящения в рыцари или свадьбы детей господина, для его выкупа из плена или для возмещения расходов, которые он понес во время Крестового похода. Точно так же они были должны обеспечивать его жилищем, едой и другими нужными вещами (prise) и содержать его и его спутников (procuration). Еще крепостные платили господину за право пользоваться дорогами и за право бывать на рынках, на ярмарках и в портах. Если у феодального сеньора были свои полиция и суды, они также находили предлоги для штрафов и конфискаций. Имущие слои общества, за исключением духовенства и правителей, не знали здоровых методов управления экономикой и не понимали, что для них лучший способ повысить доход со своих земель – защитить крестьянина, который создает этот доход. Для них и еще больше для их грубых и алчных служащих – мэров, провостов, бейлифов, амманов, из которых многие получили свои должности по наследству, – масса сельских жителей, которых можно было эксплуатировать как угодно, была только стадом двуногих скотов. На этих скотах, по мнению служащих, можно было пахать, пока они не надорвутся, только ради сиюминутных интересов.

Не делалось никаких попыток усовершенствовать производственные процессы в крестьянском хозяйстве. Феодалы не были знакомы с научным ведением сельского хозяйства и презирали земледельческий труд. Им не приходило на ум поощрять крестьянина за лучший результат или помочь ему получить с земли больший урожай. Вилланы, предоставленные самим себе, без руководства, совета и поддержки, без капитала, имевшие слишком мало скота и несовершенные орудия труда (иногда только лопату, заступ и деревянный плуг), продолжали обрабатывать свои наделы затратными методами экстенсивного земледелия. Они не понимали, что такое севооборот, не знали, что можно восстановить плодородие земли, засеяв ее корнеплодами или травами, слишком экономно расходовали на удобрение навоз. Они слишком усердно следовали обычаю оставлять землю под паром и сжигать сорняки. В первые два столетия этого феодального периода освоение новых сельскохозяйственных земель шло медленно. Большая часть земель Запада по-прежнему была занята вересковыми пустошами, болотами и лесами. Зерновые культуры, виноградники и технические культуры занимали лишь ее малую часть. В хлевах по-прежнему стоял главным образом мелкий скот, и пастбищ по-прежнему было больше, чем лугов (которые выкашивали, заготавливая сено). Вилланы, запертые в тесных границах поместья, где для них не было достаточно сильных побудительных причин, чтобы повышать продуктивность своего хозяйства, производили лишь самое нужное для своего господина и самое необходимое для выживания своей семьи.

Надел виллана был, как правило, достаточно большим, хотя его размер зависел от плодородия почвы. В Эльзасе этот размер в среднем был равен 30 акрам, в Германии составлял от 20 до 180 акров, в Англии от 15 до 30 акров и лишь в исключительных случаях достигал 50 акров – среднего размера наделов во Франции и на остальном Западе. К этому нужно добавить, что крестьянин участвовал в пользовании пустошами, пастбищами и лесами, принадлежавшими деревенской общине или господину. Но в некоторых странах, например в Англии, в Германии и на востоке Франции, пахотные земли были разделены на узкие полосы, которые обрабатывались одинаковыми для всех способами. Это правило, а также сильное дробление (morcellement) имений и наделов в других местностях, вызванное новым принципом равных долей, очень затрудняло работу земледельца и препятствовало улучшениям в сельском хозяйстве. К тому же ничто не побуждало виллана увеличивать стоимость его земли, поскольку он не был ее хозяином, и ему было непросто передать или продать ее кому-либо, отдать ее в чужие руки по своему желанию или хотя бы спокойно собирать с нее плоды своих же трудов. Ничто не побуждало его осваивать приемы интенсивного земледелия, поскольку он не имел никакой возможности распорядиться дополнительным урожаем, который получил бы благодаря этому. При феодальном строе землевладелец был вовсе не партнером крестьянина, а паразитом, всегда грубым и капризным, для которого любое улучшение почвы надела было предлогом, чтобы потребовать новый налог. Отбирая у вилланов так много плодов их труда, что половина их стараний пропадала напрасно, феодал лишал их охоты проявлять инициативу и этим еще в зародыше уничтожал в них всякую жажду деятельности. Поистине, главной изначальной ошибкой феодалов было то, что они эксплуатировали крестьян вместо того, чтобы помогать им эксплуатировать землю.

Но и при такой неразумной экономической организации сельское хозяйство в первый период западного феодализма все же обеспечивало крестьянам некоторые из элементарных жизненных потребностей. В обществе, где жизнь человека почти всецело зависела от плодов земли, миллионы людей могли жить лишь благодаря тому, что пользовались участками этой земли, монопольными владельцами которой были сословия феодалов. Виллан, прикрепленный к земле, дававшей ему жизнь, уже не был, как всегда были рабы, существом без дома и корней, которое перебрасывают из одного имения в другое, у него был свой домашний очаг – хижина и семья. Он был свободен от тревог, которые выпадают на долю наемного труженика, – не мучился от безработицы, не искал себе работу. Земли было много, и каждый земледелец мог быть уверен, что получит часть ее в аренду как свободный человек или как крепостной. Виллан не мог быть собственником своего земельного капитала, но по крайней мере был уверен, что за свой труд получит часть доходов с этого капитала. С другой стороны, господину тоже было выгодно предоставить земледельцу право хотя и не собственности, но неограниченного пользования землей: тут интересы господина совпадали с интересами крестьянина. Землевладелец, ревниво оберегавший то, что имел, оставлял себе право собственности на землю и значительную часть доходов, которые она приносила, но виллан – единственный, кто своим трудом обеспечивал непрерывное поступление этих доходов, – получал по формальному договору или по молчаливому соглашению право бессрочного пользования, не менее ценное, чем полная собственность. Он мог передать свой надел наследникам, хотя для этого и было много препятствий. Ему даже удавалось получить разрешение продать или обменять свой надел. Эта разновидность пользования была шагом на пути к произошедшему позже возникновению крестьянской собственности. А пока она не сформировалась, виллан-пользователь был до некоторой степени независимым на своем наделе и мог обрабатывать его как желал. От него требовалось лишь одно – точное исполнение своих обязанностей. И наконец, при экономике, в которой преобладало натуральное хозяйство, земледелец напрямую получал пользу от продуктов своего труда, поскольку сам потреблял или оставлял себе все, что оставалось у него после уплаты всех сборов и платежей.

Хотя положение вилланов не было определено в законодательстве, эти люди, по крайней мере, жили под охраной договора с господином или обычая, который фиксировал или почти фиксировал их обязанности и признавал их права. Это прочное положение было достигнуто не без труда, и существовали ограничения на действие таких законов и обычаев. Но по мере того как необходимость осваивать новые земли становилась все острее, жизнь почти насильно заставила всех феодалов пойти на эти уступки – ради их же собственных интересов, связанных с улучшением принадлежавших им земель. Таким образом, вилланы добивались все более строгой фиксации размера взимаемых с них платежей; в конце концов это заметно улучшило их положение, но к началу XI в. лишь немногие из них смогли добиться таких условий.

Они по-прежнему не имели прямого доступа к земельному капиталу, но уже могли благодаря бережливости и изобретательности приобрести движимый капитал – деньги, скот и остаток урожая с земли. С тех пор как это стало возможно, даже среди крепостных появились слои тружеников, которые жили в относительном достатке. Несмотря на все обычаи и предрассудки, вилланы не были полностью лишены возможности изменить свое положение. Иногда за какой-либо подвиг виллана производили в дворяне. Чаще бывало, что виллан благодаря своему уму становился служителем церкви. Свободный виллан мог улучшить свое положение, сменив господина, и даже крепостного, несмотря на все правила обработки господской земли, трудно было удержать на наделе против его воли. Потребность в рабочих руках была так велика, что с этого времени феодалы начали делать попытки привлечь самых трудолюбивых и энергичных тружеников особыми преимуществами и лучшим обращением. Некоторым вилланам освобождение позволило подняться на одну ступень выше в иерархии низших классов. Самые хитрые и находчивые люди из низов пробрались даже в ряды чиновной знати.

Виллан мог не иметь защиты от произвола своего господина, но обычно был защищен от нападения жестоких и деспотичных соседей. В этом случае власть господина была для крестьянина в некоторой степени защитой. Это не было похоже на ту постоянную безопасность, которую труд обеспечивает людям в современном обществе, но все же и при феодализме минимум безопасности был обеспечен. Феодальный строй, по сути дела, был порожден общественной необходимостью, договором о безопасности, по которому воин защищал крестьянина, а тот за это оказывал ему полезные услуги. Господин в своих владениях брал на себя защиту своих арендаторов от военного нападения, борьбу с преступностью и административные функции. Могло случиться, что он часто оказывался грубым и капризным защитником, но хотя бы ради своей выгоды старался выполнять свои обязанности так, чтобы не уменьшить количество и ценность своего человеческого капитала. Верно то, что феодал не делился с подданными своими политическими правами и старательно следил за тем, чтобы их зависимость от него в этом отношении не уменьшалась. Но возникли и утвердились обычаи, которые по-немецки не зря назывались проявлением мудрости, опыта или традиции (weisthümer); они требовали уважения к крестьянам, и это гарантировало земледельцу минимум привилегий, которые не осмеливался отнять у него даже господин. Например, в Англии крестьянин, терпевший притеснения от своего господина, мог подать на него жалобу в королевский суд. В Германии крестьянину было разрешено уходить с полевых работ, чтобы помочь рожающей жене. Во многих местностях крестьян кормили, когда они работали на господской земле имения, а иногда даже давали им за этот труд небольшую плату. На всем Западе крестьянам было разрешено объединяться в союзы для совместной обработки земли и борьбы с преступниками. Крестьянина звали на собрания жителей его деревни, когда надо было установить правила выпаса скота, использования лесов и вод; наконец, его могли выбрать членом поместного суда, который решал дела равных ему крестьян. Жизнь под властью феодального сеньора не была адом, в котором виллан должен был оставить всякую надежду. Хотя она была тяжела для крестьян, для них было открыто несколько дверей в лучшее будущее.

И все же в первые два столетия своего господства феодальный строй был весьма суровым. Среди феодалов встречались добрые и милосердные господа вроде графа Жерара д'Орильяка, который был канонизирован церковью, и умные правители, например герцоги Нормандские и графы Фландрские и Анжуйские, но большинство феодальных землевладельцев были требовательными и капризными хозяевами, неспособными сдерживать свои буйные страсти. Они любили хвастливо заявлять, что за свои отношения с подданными они обязаны давать отчет только Богу, а совесть феодала была для них слабой защитой; к тому же ими не всегда руководили соображения разумного эгоизма. Феодалы не понимали, что более либеральный общественный порядок, чем тот, который обычно существовал в их имениях, мог быть для них выгоден. Всеми возможными способами феодал сдерживал хозяйственную деятельность своих подданных. Он никогда не понижал взимаемые с них сборы, он обременял земледельцев бесчисленным множеством налогов, что мешало лучшему использованию земли. Крестьяне не могли распоряжаться ни своим временем, ни продукцией, которую они производили на своих наделах, и даже пользоваться общинными землями они могли, только подчинившись жестоким и оскорбительным ограничениям. Господин навязывал крестьянам тяжелые для них монополии в обмен на услуги и не советовался с крестьянами, когда определял размер этого вознаграждения. На каждом шагу крестьянин сталкивался с распоряжениями (bans) своего сеньора, которые ограничивали крестьянскую инициативу. Он должен был покорно смотреть на то, как его посевы уничтожали кролики из господских кроличьих садков и голуби из господской голубятни или дикие звери, которых берегли для господской охоты. В любой момент он мог по требованию господина отдать ему свои телеги, свой скот или свое продовольствие согласно «праву взятия» (droit de prise) или разориться, обеспечивая жильем и едой господина и его чиновников согласно законам гостеприимства (gîte) и обеспечения (procuration). Он не мог свободно купить или продать что-либо. Постоянная опека господина лишала крестьянина охоты трудиться.

Именно поэтому существование крестьян и в материальном, и в духовном отношении было до XII в. весьма непрочным, даже несчастным. Были, конечно, местности, где их жизнь была сносной, например Рейнланд, Аквитания, Фландрия, часть Северной Франции и средиземноморский юг, но, как правило, в первые 150 лет эпохи феодализма на Западе она была мрачной. Вилланы, жившие отдельными семьями на своих фермах или же, что бывало чаще, объединенные в тысячи деревень, которые возникли на поделенных на куски землях античных вилл, либо, как часто бывало на юге, собравшиеся в маленьких укрепленных поселках, существовали день за днем в условиях, которые были очень близки к неуюту и нищете. Основная масса земледельцев состояла из бедняков, которые гнулись под бременем поборов и повинностей и не имели никакой возможности улучшить свою повседневную жизнь. Их жилищем были лачуги с соломенными крышами и полом из утоптанной земли, в которых почти не было мебели. И такими крестьянские дома оставались в течение многих столетий. Шерстяная или льняная одежда крестьян была грубой, еда недостаточной. Один моралист, живший в начале XII в., писал, что виллан никогда не пьет вино из своего винограда и не съедает ни кусочка хорошей пищи; ему еще очень везет, если он может оставить себе свой черный хлеб и часть сливочного масла и сыра.

S'il a grasse oie ou la géline,Un gastel de blanche farine,À son seigneur tot le destine[4].

Крестьянин мог оставить себе лишь самое необходимое. Согласно социальным законам того времени, как говорил епископ Адальберт, крестьянин был обязан прежде всего снабжать имущие слои общества «деньгами, едой и одеждой», а другой благочестивый публицист, Этьен де Фужер, был согласен с ним в том, что дело виллана – пахать землю и растить скот ради пользы его господ.

Car chevalier et clerk, sans faille,Vivent de ce qui travaille[5].

Плохие методы обработки земли, грабительские поборы господ, разбой и войны между феодалами, природные бедствия – ящур у скота, наводнения, засухи, неурожай – все беды словно сговорились между собой, чтобы сделать тяжелее жизнь тружеников на Западе. Поскольку крестьяне не умели разумно расходовать свои запасы и поскольку каждый из них был замкнут в границах того поместья, где жил, голод был для Запада едва ли не характерным бедствием. Этот зловещий слуга смерти двигался быстро и опустошал земли, через которые проходил. Во Франции между 970 и 1100 гг. было не меньше шестидесяти голодных лет. В Англии еще сохранились предания об ужасном голоде в 1086 и 1125 гг. Все страны Западной Европы по очереди страдали от этого ужасного бедствия, которое почти поголовно уничтожало население целых округов и возрождало в людях навыки первобытной животной жизни. Кроме того, лишения и отсутствие гигиены увеличивали число эпидемий чумы и проказы. Однако возможность для крестьян жить семьями и благоприятные условия для поселения семей на земле позволяли быстро восполнить урон, и, несмотря на нищету и нужду, население росло, причем так, что его прирост нарушал равновесие между производством и потреблением жизненно необходимой продукции. Но такая плодовитость стала новой бедой для тех стран, где у несчастных жителей не было возможности освоения новых земель и тем самым улучшения своего материального положения.

Нравственное состояние сельских жителей было, возможно, еще хуже. Большинство из них смотрели на свою жизнь с мрачной покорностью. Виллан, вынужденный опираться только на свои силы, в своем одиночестве находил утешение только в своей семье, в деревенской общине и в обрядах и преданиях христианской веры, с которыми крестьяне знакомились в тысячах приходов, созданных по всему Западу. Но в нем так же, как и в его господах, продолжал жить дух прошлого, который не угас от просвещения и наделял западного крестьянина всеми характерными чертами предков – невежеством, суеверием, грубостью в поступках и манерах, жестокостью и склонностью к насилию. Подавляющее большинство вилланов и крепостных имело склонность к низкому обману. Это было печальное наследие предыдущих веков угнетения, к которому феодальный строй только прибавил свое (такое же) наследство. Никто не старался воспитывать низшие слои общества или внушить им чувство человеческого достоинства. Аристократическое общество, презиравшее вилланов, не было настолько мудрым, чтобы обращаться с ними как с людьми и этим сделать их лучше. Несмотря на то что проповедники в своих проповедях и богословы в своих сочинениях иногда цитировали евангельские изречения о том, что все христиане равны перед Богом, сословия, владевшие землей, полагали, что Бог дал им священное право господства над вилланами и крепостными, а потому считали виллана ниже вьючного скота. В XI в. во Франции крепостной стоил 88 су, а лошадь 100. Даже церковь только советовала господину быть милосердным к крепостным, а крепостному – повиноваться приказам господина и уважать его. Но в душах феодальных сеньоров не было доброты и справедливости, за которые крестьяне могли бы их любить. Господин, живший за счет виллана, отвечал ему на это только грубостью и презрением. По словам одного служителя церкви, жившего в то время, для господина было удовольствием топать ногами на крестьянина, кричать на него, издеваться над ним, и этот господин, незнакомый с чувствами беспристрастия и жалости, правил с помощью насилия и устрашения.

Землевладельческие сословия, эти неумелые организаторы труда, распространяли вокруг себя ненависть. Они породили в крестьянах бунтарский дух, который то скрыто, то явно угрожал мощной социально-экономической системе, на которой был основан феодальный строй. Так же, как во времена Каролингов, и по тем же причинам, которые теперь действовали еще сильнее, сельские жители в X и XI вв. не всегда были согласны покорно терпеть навязанную им тяжелую жизнь. Они пытались изменить свое слишком часто невыносимое существование путем бегства или переселения в другое место, о чем явно свидетельствует суровость законов, в которых идет речь о поимке беглых крестьян. Иногда вилланы уходили от господина, чтобы предложить свой труд в качестве поселенцев на невозделанных землях более добрым или более здравомыслящим господам. Иногда им удавалось, скрыв свое общественное положение, устроиться на жительство в поместье другого феодала, и, если им удавалось прожить на новом месте год и один день, их уже нельзя было вернуть назад. Иногда они присоединялись к группам богомольцев, шедших поклониться какой-нибудь святыне, и под этим предлогом искали лучшей жизни в другом месте. Иногда они пополняли собой шайки бродяг, которыми были переполнены дороги, – людей без дома и господина, стоявших вне закона, которые обитали в лесах или в ущельях гор, оберегая свою свободу, скрываясь после грабежей. Порой виллан тайно обдумывал какую-нибудь коварную месть и часто за много лет жестокого обращения мстил одним жестоким поступком – убийством, нападением из засады или отравлением. В литературе, предназначенной для высших сословий, общим местом стал совет остерегаться крепостных. Считалось, что крепостной способен на что угодно. Иногда положение крестьян становилось таким бедственным, что они решались на открытое восстание, и тогда внезапно вспыхивали бунты, похожие на восстания рабов в античную эпоху. Эти жакерии – буйные мятежи людей, потерявших надежду, – чаще всего возникали, видимо, из-за злоупотребления правом мертвой руки, ограничением права пользования общинными землями и произвольным требованием платежей с вилланов. Летописцы той эпохи редко считали эти мятежи достойными упоминания в своих хрониках и отметили только самые крупные – мятежи в Саксонии, Фризии и Голландии, восстания 1095 г. в Нидерландах и Франции и 1008 г. в Бретани и восстание в Нормандии в начале XI в. Именно его через 100 лет обессмертил в своих стихах Вас, который, используя литературный вымысел, вложил в уста восставших крестьян нечто вроде сельской «Марсельезы» – песню, очень энергичную по тону и содержавшую очень смелые требования равенства. На самом же деле крестьянские восстания сопровождались пожарами и резней, восставшие действовали наугад, не имея никакой программы и не объединившись в союз, и это кончалось всегда одинаково – высшие сословия, придя в себя, сразу же со зверской жестокостью и безжалостно подавляли мятеж. Так, в частности, закончилась нормандская жакерия, подавленная зловещим палачом, аристократом Раулем де Фужером. Но сила не могла остановить эти крестьянские волнения, которые, по свидетельству самых проницательных тогдашних наблюдателей, продолжались и в начале XII в. Они были предвестниками великого социально-экономического переворота, который через 200 лет перевернул всю систему труда.

ГЛАВА 3

Роль церкви и государства в преобразовании производственных отношений

Для стимуляции трудовой активности и прогресса в области труда первым необходимым условием было, чтобы в обществе сформировалась сила, которая имела бы власть, стала опекуном трудящихся масс и могла обеспечить им необходимые защиту и порядок.

Уже в течение 200 лет было видно, что феодальная государственная система не имеет сил, чтобы выполнить это условие. Она была создана под влиянием обстоятельств, для отражения ближайших угроз и давала слишком много воли силе и алчности тысяч мелких местных правителей, у которых не было ни веры в Бога, ни почтения к закону. Несомненно, эта феодальная система внедрила в средневековое общество некоторые прогрессивные принципы. Феодальная цивилизация заменила – в первую очередь во Франции, откуда она распространилась на весь Запад, – прежнее греко-римское понятие всемогущего государства, имеющего абсолютную власть над людьми, новым понятием – принципом политического союза, основанного на свободе и взаимных обязательствах друг перед другом людей, добровольно объединившихся согласно договору. Это возрождало в людях чувство человеческого достоинства и пробуждало энергию каждой отдельной личности, учило их преданности и добровольной дисциплине, укрепляло веру и верность сюзеренов и вассалов друг другу. Под влиянием церкви военное понятие «рыцарь» было преобразовано; церковь стала для верхов общества учительницей нравственности и просветительницей, пыталась заставить силу служить праву, гарантировать общественное спокойствие и защитить трудящиеся массы от насилия и анархии. В верхних слоях общества возникли рыцарские добродетели – человечность, галантность, порожденные смягчением нравов. Но это преобразование феодального общества дало лишь незначительный результат. Оно мало повлияло на положение подчиненной части общества, и первые 200 лет существования феодального общества свобода, по сути дела, была только у дворян. Понятия «свободный» (liber) и «барон» или «рыцарь» (miles) долгое время были синонимами. Чувство равенства, существовавшее в феодальном обществе, все представители которого, вплоть до самых низших, считали друг друга равными, всегда распространялось только на высшие сословия. Низшие сословия, огромная масса тружеников, по-прежнему были презираемы, и даже возникновение понятия «рыцарское благородство» почти ничего не изменило в отношениях между феодалами и их вилланами.

По сути дела, феодальному государству вообще никогда не удавалось эффективно выполнять опекунскую функцию официальной власти, то есть быть постоянным и просвещенным защитником труда. Это государство, порожденное страхом перед вторжениями врагов и необходимостью в защите от анархии, делало для своих подданных чуть больше, чем многолетняя военная диктатура, то есть имело все неудобства, которые бывают у деспотического режима, основанного на грубой силе. Вместо порядка она имела только плохо упорядоченную иерархию, которая создавала лишь путаницу, а свободный характер феодального договора не позволял положить конец этому отсутствию дисциплины. Несколько сот тысяч мелких местных правителей, в равной степени буйных и грубых, которым прислуживали их алчные поверенные, одновременно невежественные и неразборчивые в средствах, угнетали и раздражали низшие классы своей тиранией, которая часто была всего лишь узаконенной разновидностью разбоя. Недостаточно подробное и непоследовательное налоговое законодательство позволяло феодалам превратить произвол и вымогательство в систему. Один живший в ту эпоху служитель церкви заявил: «Господа стараются остричь со своих подданных шерсть, а потом пожрать их самих». Даже суд оказался в руках феодалов и стал не учреждением, гарантирующим общественное спокойствие и беспристрастие, а средством для вымогательства, которое имело целью эксплуатацию человека, находившегося под юрисдикцией феодала, то есть должно было до предела нагрузить подданного сборами и конфискациями. Хуже всего было, что вилланам негде было искать защиты от этих злоупотреблений власти, которые к тому же отягчались отсутствием организованной полиции и множеством войн между феодалами.

Поскольку настоящей, правильной системы государственного управления странами не было, у феодала был только один способ заставить кого-либо уважать его власть или его права – взяться за оружие. Поэтому война шла непрерывно – угасала в одном месте, но сразу же вспыхивала в другом. Она обычно приходила в тысячи феодальных владений этих маленьких государств вместе с весной и летом и приносила с собой все ужасы разорения, пожара и убийства. Хижины превращались в пепел; урожай сжигали, скот убивали или угоняли, виноградники и фруктовые деревья срубали или вырывали с корнем, мельницы разрушали; оскверняли даже церкви. Если крестьяне не могли укрыться в глубине лесов, их хватали, обирали, пытали, калечили, вешали. Иногда им отрубали руки и ноги или подвешивали над огнем. Пленным выкалывали глаза, женщин насиловали, а потом отрезали им груди. После таких «подвигов» пустели целые провинции. Нередко за долгой феодальной войной следовал голод, завершавший ее разрушительный и смертоносный труд. Именно эта неспокойная обстановка – постоянные войны и грабежи – в течение 200 лет была главной причиной застоя в земледелии и бедности народных масс. В сущности, феодал-воин легко становился разбойником и опускался до грабежа. Один трубадур в начале XII в. сказал: «Честь (дворянина) в том, чтобы красть и грабить».

Поэтому, пока феодальный строй сохранял всю свою силу, в западном обществе не было порядка – элементарной потребности любого общества и стимула для прогресса в земледелии. Феодалы, не имевшие никакого представления о настоящем управлении экономикой, отняли у труда всякую возможность совершенствоваться или долгое время быть свободным. Лишь после того, как наряду с возрождавшимися монархиями возникли крупные централизованные феодальные государства, средневековое общество стало двигаться к более счастливому будущему. С XI в. в Нормандии, Аквитании, Анжу и Фландрии, затем в Барселонском графстве, Австрийской и Бранденбургской марках само феодальное общество произвело на свет правителей, которые в согласии с монархиями Франции, Германии, Англии, Наварры, Кастилии, Арагона и Королевства обеих Сицилии возродили традиции верховной власти государства – вершителя правосудия, защитника порядка и интересов общества. Великие политики и администраторы, среди которых были Вильгельм Завоеватель, Генрих II Плантагенет, Филипп II Август, Людовик IX Святой, германские императоры Генрих II и Генрих III, Фридрих Барбаросса, Фридрих II Швабский, Рожер II Сицилийский, испанские короли Альфонс VII и Хайме I, снова построили каркас сильной гражданской и военной администрации и начали работу по ослаблению власти феодалов, чтобы поставить интересы нации выше индивидуальных и местных интересов. Повсюду они в первую очередь стремились восстановить порядок, объявив перемирие, которое в некоторых краях, например в Нормандии, называлось герцогским, в других, например во Фландрии и Каталонии, графским, а еще в некоторых, например во Франции, Германии, Кастилии и Королевстве обеих Сицилии, – королевским. Они много раз принимали меры, чтобы ограничить, а затем запретить феодальные войны и запретить ношение оружия, пытаясь превратить анархическое воинственное общество своего времени в мирное и упорядоченное. Таким образом, они заложили фундамент национальной экономики и, преодолевая много препятствий, начали устанавливать новый государственный строй, область действия которого была шире, чем у прежнего государства, основанного на феодальной экономике, а потому неспособного подняться над местными интересами.

С этого времени государства, которые возглавлял верховный правитель или монарх, имели более или менее определенную экономическую политику, целью которой были защита труда в его многочисленных разновидностях, создание для него благоприятных условий, поощрение производства и товарообмен. Короли и крупные феодалы были в числе самых страстных вдохновителей и организаторов освоения новых сельскохозяйственных земель. Часто эти государи защищали сельское население от злоупотреблений, характерных для власти феодальных сеньоров. Они даже способствовали смягчению или отмене крепостного права – иногда в своих собственных имениях, но чаще за их пределами. Повсюду власти начали издавать законы, которые защищали сельское хозяйство, препятствовали захвату скота и орудий крестьянского труда, поощряли освоение земель для сельского хозяйства и запрещали уничтожение лесов, чтобы это освоение не зашло слишком далеко и не стало злом. Некоторые правители – например, графы Фландрские, герцоги Нормандские и короли обеих Сицилии – создавали образцовые фермы и конные заводы, внедряли в сельское хозяйство своей страны новые культуры или, как делали короли Кастилии, издавали законы о развитии скотоводства и предупредительных мерах против ящура. Они были просвещенными защитниками всех проявлений возрождения промышленности, производства и торговли в городах и корпораций ремесленников, а также поощряли разработку рудников. Иногда, как в Королевстве обеих Сицилии, правители даже предвосхищали экономический строй позднейших монархий, создавая настоящие государственные мануфактуры. Масштаб их политики был шире, чем у феодальных правительств, и они направляли все свои усилия на развитие оборота и обмена товаров. Купцам не только была обеспечена безопасность, им давалось множество льгот и привилегий, были защищены интересы внешней торговли. В своих странах эти правители создавали ярмарки и рынки, имевшие особые привилегии, улучшали пути сообщения на море и на суше, ограничивали количество применявшихся единиц мер и весов, которых было очень много, а иногда, например в Англии и Франции, даже пытались ввести единую систему таких единиц. Они пытались развить кредитование и в то же время карали тех, кто им злоупотреблял. Они давали иностранным банкирам разрешение основать банкирские дома, регулировали размер процентных ставок и курсы валют. Правители ограничивали оборот денег, выпущенных феодалами, и способствовали движению финансовой системы к единообразию, добиваясь преобладания в обороте денег, выпущенных верховной властью, а иногда оставляя право чеканить деньги только за собой. Впервые за много сотен лет Англия, Королевство обеих Сицилии, Фландрия, Геннегау (графство, ныне провинция, на территории нынешней Бельгии, по-французски Эно. – Пер.), Франция (во времена Людовика IX Святого) имели монеты строго определенного веса, отчеканенные из чистого металла. Но все же было больше случаев, когда правитель не мог отказаться от привычной практики времен владычества феодалов и уничтожал результаты своей более просвещенной экономической политики налоговой политикой, которая изобиловала злоупотреблениями и представляла собой нагромождение мешающих ограничений и непоследовательных указов о таможенных пошлинах. Экономика национального масштаба, интересы которой представляли эти властители, с трудом искала свой путь в хаосе феодализма, из которого еще не полностью выделилась.

В этот период на первом плане была деятельность церкви, которая по непрерывности, мощи и масштабу превосходила то, что делали светские правительства. Имея у себя перед глазами весь христианский Запад в целом, церковь создала на его территории первую международную экономику и попыталась защитить труд системой постановлений, направленных на повышение его эффективности. Папский престол и французские монашеские ордены возглавили эту восстановительную работу. Вдохновленные идеалистическими представлениями о религии, которые проповедовали монахи, великие средневековые папы от Григория VII до Иннокентия III сумели отчасти освободить церковь от надетых на нее феодалами пут, в которых она задыхалась, и отважно направили ее на путь прогресса. В сотрудничестве с монахами клюнийского и цистерцианского орденов они возродили понятие власти и идею общности интересов всех христиан Запада и попытались установить в феодальной Европе порядок и общественное спокойствие. Церковь помогала монархиям снова укрепиться, выступая в этом случае в роли опекуна монархической власти, что было полезно в те времена. Ее ученые возродили традиционное христианское и римское представление о государстве, оберегающем трудовую часть населения и защитнике коллективных интересов. Церковь насаждала на всем Западе одни и те же основы христианской цивилизации, провозглашала труд необходимым и достойным и была единственным обществом, которое было открыто для низших сословий, в ней сын виллана или ремесленника мог возвыситься и быть увенчанным епископской митрой и даже папской тиарой: ведь бывший свинопас Николас Брейкспир стал папой (под именем Адриан IV). В этот период Средних веков церковь, имевшая прочную духовную и земную власть, которую осуществляли люди из верхов общества, занявшие свои должности в результате выборов, обладавшая централизованной системой управления и имевшая на своей службе массу монахов, которых со временем становилось все больше, по праву заслуживала честь называться ведущей силой общественного и экономического прогресса и материальной цивилизации. Здесь она вела всех за собой так же, как в области интеллектуальной и моральной цивилизации.

Папы и советники, монахи и прочие служители церкви пытались отрегулировать феодальную систему – смягчить феодальные нравы и внушить феодалам более высокие идеалы с помощью понятия «рыцарство». Они пытались очистить феодальную систему управления от злоупотреблений и делали попытки прекратить эксплуатацию феодалами подданных. Латеранский собор 1179 г. имел смелость осудить произвольное взимание налогов, а в XIII в. некоторые францисканцы поощряли движение против уплаты налогов, назначенных сеньорами, и поддерживали освобождение крестьян и жителей малых городов. Священники и монахи, сами страдавшие от жестокости феодалов, часто объединялись с народом против них. Для церкви идеалом было хорошо организованное общество, где люди могут трудиться в безопасности, и она желала охранять это общество. Кроме того, с XI в. она начала миссионерское движение, которое имело лишь частичный успех, но которым она все же поистине могла гордиться, – борьбу за ограничение, регулирование и даже запрет военных действий. При поддержке пап и верховных правителей стран французская церковь, пропагандистка стольких великодушных идей, распространила на весь Запад Божий Мир и Божье перемирие. Эти два установления полностью запрещали военные действия феодалов в течение части года – в Рождественский пост, Великий пост и религиозные праздники, а также каждую неделю со среды до утра понедельника. Гражданское население – священнослужители, купцы, крестьяне, а также их имущество теперь находились под охраной религии, и это должно было защитить их от жестокости и алчности солдат. Для надзора за соблюдением этих полезных правил были основаны вооруженные отряды (они назывались paixades, что значит «братства миротворцев» или «братства рясы»), члены которых принимали присягу. Тех, кто нарушал общественный порядок или мешал людям трудиться, ожидало осуждение церкви, лишение Святого причастия или даже отлучение. У церкви не хватило власти для того, чтобы подкрепить эти благородные идеи реальной силой, но она заслуживает похвалы за то, что, по крайней мере, указала путь монархической государственной власти, которая позже выполнила этот великий общественный труд, осуществив замысел духовенства.

Помимо этого, церковь давала народным массам мощную моральную и духовную защиту – доспехи Веры. Она создавала все новые и новые школы и университеты как для народа, так и для малого числа избранных и распространяла в других странах свое учение, на которое имела исключительное право. Именно церковь создала высшее образование. На профессорских кафедрах в умах докторов ее наук родилась политическая экономия. Там обсуждались вопросы, касавшиеся организации труда, происхождения и границ собственности, индивидуального или общинного владения имуществом, заработной платы и справедливой цены, роли торговли и денег. При изучении этих важных проблем была проявлена величайшая научная смелость, и отвлеченная мысль богословов и каноников не признавала никаких границ в рассуждениях. Но практичный ум усмирял дерзость теоретика-разума, в чем убедились в конце XIII в. монахи нищенствующих орденов, когда возымели намерение стать сторонниками коммунизма и уравнительного анархизма.

Своей общественной деятельностью церковь старалась облегчить существование тружеников, бедняков, больных и пленных, создавая с помощью мирян все новые дома призрения, больницы (которые по-французски могли называться maisons Dieu – «дома Бога»), лепрозории и общества для выкупа пленных. Благотворительность – христианская форма общественной солидарности – была объявлена обязанностью христианина и стала поправкой к праву собственности. В области экономики церковь в то время играла важнейшую роль, поскольку в ней способность к организаторской деятельности соединилась с широтой ума и идеализмом содружества самых талантливых людей того времени. Ее поместья привлекали к себе людей отовсюду из-за того, что в них применялись более совершенные, чем где-либо еще, технологии сельского хозяйства и положение крестьян было лучше. «Жить у подножия креста» было хорошо, если только человек подавлял в себе всякое стремление к независимости. Именно в церковной среде появились первые признаки жалости к труженикам: богословы и проповедники, в том числе Ив Шартрский (знаменитый епископ города Бове и позже города Шартра, жил в конце XI – начале XII в., знаток канонического законодательства, объявлен святым. – Пер.), Жоффрей де Труа, Рауль Ардан (известный ученый, богослов-мирянин этой же эпохи. – Пер.), Морис де Сюлли (знаменитый епископ Парижа, жил в XII в. По его инициативе построен собор Парижской Богоматери. – Пер.), заговорили о том, как ценен для общества труд смиренных бедняков, и провозгласили, что крепостной и свободный человек изначально равны перед Богом и Его таинствами, хотя в своих проповедях и учили вилланов послушанию. Они осуждали тех, кто притеснял бедняков, а некоторые даже высказывались против крепостного права.

Духовенство, сословие любителей традиций и охранителей феодального строя, не имело охоты предоставлять крестьянам политическую и социальную свободу, но подало пример к улучшению жизни крестьян в экономическом отношении. Служители церкви с невероятной энергией продвигали вперед освоение сельскохозяйственных земель на Западе, и французские монастыри заслужили вечную благодарность потомков за то, что были впереди всех в этом труде. Церковные поместья были центрами, где развивалась наука о сельском хозяйстве, совершенствовались лесоводство и скотоводство, создавались образцовые фермы, делались попытки выращивания новых культур, возрождалось и получало стимул к дальнейшему развитию сельскохозяйственное производство. Именно на землях церкви и в тех городах, которые находились под властью епископов, возникло профессиональное разделение труда, появились первые достаточно совершенные промышленные технологии, первые школы искусства и ремесел. И здесь же впервые рабочие начали объединяться в организации. В течение трех столетий именно монастыри в первую очередь учили одно поколение за другим разнообразным высшим формам промышленного производства – изготовлению предметов роскоши, ковроткачеству, вышиванию, работе с эмалью, ювелирному делу, изготовлению изделий из фарфора и стекла, архитектуре, скульптуре, живописи. Из школ Муассака, Сен-Савена, Сен-Дени, Фоссановы, Кьяравалле, Сен-Галля (Сент-Галлена) и многих других монастырей вышли ремесленники, которые научили своих современников сложным приемам прикладных искусств. И наконец, церковь рано стала способствовать развитию новой разновидности богатства, основанной на движимом имуществе. Она создавала благоприятные условия для того, чтобы купцы собирались и объединялись вокруг центров ее владений – как городских, так и сельских. Церковь старалась сделать перевозку товаров безопасной и предоставить для них транспортные средства, организуя под своим покровительством первые союзы для починки дорог и мостов и создавая первые службы для перевозки грузов на дальние расстояния по дорогам и рекам. Она поощряла организацию рынков и ярмарок и пыталась карать или уничтожать варварские обычаи, которые мешали развитию морской торговли, – например, пиратство, ограбление разбитых судов и устройство кораблекрушений ради такого грабежа. Хотя церковь имела склонность считать торговую деятельность бесплодной, а торговлю деньгами оценивать как ростовщичество, она первая создала резервный капитал, ввела систему депозитов, кредитования и банковских операций, провозгласила мудрый принцип стабильности монетной системы и стала участвовать в крупных коммерческих предприятиях. Говоря коротко, церковь соединила государства христианского Запада узами подлинной международной солидарности и этим подготовила почву для возрождения и развития денежной экономики, которая должна была дать труду такую широкую область действия и такую свободу, каких у него еще никогда не было.

ГЛАВА 4

Возникновение денежной экономики и развитие торговли на Западе с середины X до середины XIV в.

С тех пор как кратковременное экономическое возрождение в эпоху Каролингов закончилось неудачей, натуральная или поместная экономика становилась все прочнее. В первые два столетия феодальной эпохи экономика движимого имущества, или денежная экономика, для которой источником является торговля, имела лишь очень малое значение. Роль денег была очень мала, а богатством были земля и получаемая с нее продукция. В этом чисто сельскохозяйственном обществе, на которое земельная аристократия надела жесткий каркас своей власти, экономическая жизнь переживала застой. Феодальное государство было устроено так, что препятствовало коммерческой деятельности, а не помогало ей. Более того, все слои общества неверно представляли себе роль торговли и для общественного мнения торговец по-прежнему был паразитом, спекулянтом, ростовщиком, а движимое богатство – результатом обмана и грабежа, а не труда. При этом в экономике крупного поместья у торговли было лишь узкое поле деятельности. Каждая группа населения сама производила все необходимое для ее существования, и торговля имела дело лишь с небольшим числом природных продуктов или изделий – излишками производства, торговля которыми происходила там же, где их произвели. Товар обычно продавали за наличные деньги, а часто примитивно меняли на другой товар. Кто-нибудь обменивал лошадь на мешок зерна, отрез сукна на меру соли, фунт перца на пару башмаков. Существовали только местные рынки, которые располагались у ворот замка или монастыря или в окрестностях соседнего города. Отсутствие безопасности, анархия, многочисленные сеньориальные монополии и пошлины, малое количество транспортных средств и трудности перевозки товара, беспорядочное множество разнообразных единиц мер и весов, а также денег, несовершенство кредитных инструментов – все это препятствовало обороту товаров.

Потребление иностранных товаров было таким малым, а способы их приобретения столь неудобными, что на Западе, за исключением нескольких регионов – Италии, Южной и Северной Франции, Фландрии, Рейнланда и нескольких областей на Дунае, – еще не было особого сословия местных купцов (mercatores) – посредников между производителем и потребителем. Это сословие состояло почти исключительно из иностранцев и даже не христиан – евреев, которые существовали на периферии феодального общества и торговали в первую очередь предметами роскоши и драгоценными металлами или отдавали деньги в рост, удовлетворяя потребности аристократии. Как правило, они не торговали на одном месте, а ходили и ездили по дорогам, как нынешние разносчики, но на более дальние расстояния, или ездили с караванами из страны в страну на ярмарки, которые феодалы организовывали при хорошей погоде по случаю какого-нибудь религиозного праздника. Но, несмотря на привилегии, предоставленные этим выездным собраниям торговцев, купца, как любого иностранца, считали непрошеным гостем-чужаком, «иноземцем». Его товары и корабли могли быть арестованы или конфискованы, и он сам мог оказаться под арестом согласно законам о праве правителя на выморочное имущество, бесхозное имущество и имущество, уцелевшее при кораблекрушении. Согласно праву репрессалий, торговцу угрожали все виды мести и возмездия, которые феодал, на чьей земле он находился, считал себя вправе применить к феодалу, своему врагу, чьим подданным был купец. Ни на море, ни на суше не было безопасности для людей этого рода занятий, так что торговцы по необходимости были авантюристами, и только жажда прибыли давала им смелость для того, чтобы продолжать столь опасную жизнь.

В конце XI в. сочетание нескольких благоприятных обстоятельств избавило торговлю от враждебного отношения окружающих. Великое движение жителей Запада в чужие страны, организованное церковью для распространения христианской веры среди язычников и защиты христианского мира от мусульман, на два с половиной столетия вырвало западные страны из их первоначальной изоляции. На севере и востоке Европы благодаря действиям римских пап возникли и стали доступны для торговли новые провинции мировой империи христианства – Скандинавия, Венгрия, Богемия (Чехия), Польша и области на побережье Балтики. На юге и юго-востоке, на земле, отвоеванной у мусульман, возникли христианские государства в Испании, Португалии, Сицилии и Сирии (а также в Палестине. – Ред.), и во время Крестовых походов торговцы шли следом за крестоносцами. Великие святыни Франции, Испании, Италии и Востока привлекали толпы верующих, и торговцы шли вместе с паломниками. Новым полем для торговой деятельности в странах Запада стали не только берега северных морей, но и Средиземное море, которое снова стало великим торговым путем между молодыми государствами Западной Европы и древними богатыми и цивилизованными землями, которые в то время находились под властью либо Арабской, либо Византийской империи (после битвы при Манцикерте (Маназкерте) (1071) и взятия Антиохии (1084) в Малой Азии и в Леванте укрепились турки-сельджуки. – Ред.). Как молодое растение, полное горячим как огонь юным соком, протягивает во все стороны новые побеги, так молодой феодальный мир посылал своих людей вперед, во все стороны на поиск новых мест для поселений, где все эти люди – дворяне, служители церкви, крестьяне и купцы – надеялись добыть себе богатство и счастье. Теперь торговля получила сильнейший стимул для развития, так как все обстоятельства были благоприятны для нее – защита, которую давали ей феодальные и монархические государства, заинтересованные в увеличении своих ресурсов, возникновение городов-республик, чье процветание было связано с прогрессом торговли, развитие сельскохозяйственного и промышленного производства, которое все больше расширяло область и увеличивало число видов ее деятельности, создание новых рынков и больших ярмарок и даже преобразования в жизни общества, вызывавшие потребность в новых удобствах или предметах роскоши. Коммерция расцвела так пышно, как никогда раньше, такой мощной коммерческой деятельности не было даже в лучшие периоды античной эпохи, когда поле деятельности у торговли было гораздо шире.

Теперь у новой экономики были свои общественные учреждения, подходящие именно для нее. На ее основе возникли четко отделенные одно от другого сословия и различные формы общественной организации. Над уровнем мелких производителей-крестьян и местных ремесленников, по-прежнему продававших свои товары напрямую потребителю, возник более высокий уровень, на котором вел свои дела торговец-профессионал (negotiator, mercator) – посредник, чьим главным занятием была покупка и перепродажа товаров. Первоначально в этом торговом сословии были смешаны, с одной стороны, крупные купцы и организаторы перевозок, а с другой – разносчики и мелкие розничные торговцы. Оно было разнородным по составу, и те, кто входил в него, часто не знали покоя, поскольку торговцы жили главным образом в окрестностях городов и на перекрестках дорог или рек, где их защищало особое «право торговца (jus mercatorum). Прошло не так уж много времени, и ряды торгового сословия пополнили городские капиталисты и менялы.

Внутри этого сословия, возникшего из неравенства в богатстве или из разделения труда, началось деление на группы. Большинство торговцев перестали странствовать с места на место. Возникла городская мелкая торговля, отличавшаяся и от крупной торговли национального или международного масштаба, которую осуществляла элита сословия, и от разъездной торговли, которой занимались кочевники. Центром этой городской торговли были, кроме городов, пригороды и городские округа, а происходила она на рынке каждый день или раз в неделю. На нем торговец предлагал на продажу – либо под открытым небом на площади, либо в рыночном зале, либо, чаще всего, в своей лавке или на своем лотке – те местные товары, которые были необходимы для удовлетворения основных жизненных потребностей, а иногда также привозные товары, в первую очередь зерно, вино, рыбу, скот и мясо, дрова, шерсть, лен, воск и товары, изготовленные здесь же на месте. Так возникали и быстро развивались различные виды торговли местного уровня, особенно торговля продовольствием и одеждой. Такая торговля развивалась рядом с ремеслами, продукция которых продавалась напрямую потребителю, и конкурировала с торговлей через посредников. Выше этого уровня оседлых розничных торговцев – на еще более высоком уровне – находилось меньшинство из должностных лиц и богатых торговцев (meliores, divites), которые монополизировали оптовую торговлю. Эти две группы едва терпели странствующих торговцев, разносчиков и «иноземцев», а также «перекупщиков», то есть розничных торговцев, и подчиняли их строгим ограничениям. Но городская коммерция, при ее ограниченном масштабе, малых ресурсах, не слишком больших запасах и к тому же скованная суровыми правилами, не занималась крупными операциями.

Именно по этой причине крупные торговцы – те, кто торговал пряностями, галантереей, шкурами и мехами, организаторы перевозок, судовладельцы и банкиры – организовали торговлю нового рода, с более широкой областью охвата, то есть в масштабе всей страны и в международном масштабе. Такие купцы специализировались на торговле предметами роскоши, пряностями, тонкими тканями, мехами и сырьем для мануфактур, а также занимались кредитными операциями и организацией таких торговых предприятий, которые требовали использования больших капиталов, но и приносили большие прибыли. Поэтому купцы, бравшиеся за коммерческие дела этого рода, часто объединяли свои ресурсы и делили между собой риски прибыли. Христиане начали вытеснять евреев из этой крупномасштабной коммерции, и ведущее положение в ней скоро заняли итальянцы. Они организовывали коммерческие общества с ограниченной ответственностью, в которых объединялись вместе капиталисты, купцы и их агенты. С середины XII в. они служили посредниками между народами христианского Запада и народами Востока. Предприимчивые, изобретательные, хитрые, порой неразборчивые в средствах, эти уроженцы Ломбардии, Генуи, Лукки, Сиены и Флоренции посылали свои купеческие караваны на ярмарки, создавали одну коммерческую компанию за другой и один склад за другим и были чем-то вроде королей коммерции в Центральной Италии, Франции, Испании, Англии и на юге Германии. В 1292 г. в Париже было шестнадцать итальянских торговых фирм. Процветающие колонии итальянских купцов существовали в Неаполе, Барлетте, Ниме, Монпелье, Лондоне и многих других городах. Итальянские купцы – ломбардцы, как их называли, – 200 лет были истинными хозяевами международной торговли.

Вскоре купцы Каталонии, Прованса и Лангедока тоже объединились для участия в этой торговле, а торговцы из Северной Франции, из области вокруг Парижа, Нормандии и Пикардии, а также из Фландрии и Рейнланда с конца XI в. объединились в гильдии, то есть общества для взаимной защиты, похожие на Сент-Омерскую гильдию (1072–1083). Вскоре они начали создавать мощные союзы федеративного типа, которые назывались ганзы, а в XII и XIII вв. эти купеческие федерации приобрели огромное могущество. Одна такая Ганза, целью которой было облегчить ведение торговых дел на ярмарках Шампани, вначале состояла из семнадцати городов, а в конце своего существования охватывала шестьдесят городов Шампани, Пикардии, Геннегау (Эно), Фландрии, Франции, Нормандии и Брабанта. Существовала также Лондонская ганза, столицей которой был Брюгге. Она включала в себя тоже семнадцать городов, в числе которых были Ипр и Лилль, а ее задачей было регулирование торговли, в первую очередь торговли шерстью, с Британскими островами. По этому же образцу был создан знаменитый немецкий Ганзейский союз, задачей которого было монополизировать торговлю северных стран с Западом. В Англии тогда же возникла Компания торговцев главным товаром (Merchants of the Staple, 1267), объединившая английских торговцев – экспортеров сливочного масла, сыра, соленого мяса, шерсти и металлов на главные оптовые рынки (которые тоже назывались staples) в Кале, Брюгге, Антверпене и Дордрехте.

Достойны похвалы работы по восстановлению дорог, речных путей и транспортных средств, предпринятые в некоторых случаях по инициативе крупных феодалов, но в основном по инициативе городских правительств, купеческих компаний, церкви и центральных правительств. Во Франции появились первые королевские шоссе, а в Королевстве обеих Сицилии, Германии и Нидерландах были проложены военные или национальные дороги (heerstraten). Церковь организовывала религиозные братства мостостроителей, которые назывались Братья-понтифики (по-французски Frères Pontifs); самое знаменитое из них было основано французским пастухом из горной области Виваре – святым Бенезе, у которого позже появились подражатели в Италии. Благотворный дух соревнования в течение трех столетий увеличивал число деревянных и каменных мостов, и как раз в этот период были построены мосты Авиньона, Пон-Сент-Эспри, Лиона, Парижа, Тура, Лондона, Стратфорда, Флоренции и испанской Валенсии. Шла война против разбойников, и была сделана попытка расчистить непроходимую чащу пошлин и платежей. Главные дороги континентальной Европы, которые соединяли Италию, Францию и Центральную Европу и шли через Женеву, перевалы Мон-Сени, Сен-Бернар, Сен-Готард, Шплюген и Бреннер, наполнились купеческими караванами, и то же произошло с дорогами в долинах Роны, Рейна, Мааса, Шельды, Сены, Луары и Гаронны, которые вели в западную часть Европы или же через перевал Ронсеваль через Западные Пиренеи либо через котловину Сердань через Восточные Пиренеи – в Испанию. Речной транспорт был развит еще больше, чем сухопутный, из-за его более высокой скорости и большой грузоподъемности: одно речное судно могло перевезти столько груза, сколько 500 вьючных животных. Судоходные реки были улучшены с помощью плотин, наклонных плоскостей и шлюзов-ворот: шлюзы с камерой тогда еще не были изобретены. С помощью очень разных по типу речных судов, в том числе малого размера, многочисленные транспортные компании-ганзы, например Союзы водных торговцев Парижа, нижнего течения Сены и Руана, созданные в 1315 г., перевозили все виды продукции и товаров. Вся речная система Запада, от Гвадалквивира, Эбро и По до рек Северной Германии, стала, особенно с XII в., сетью торговых путей с очень интенсивным движением. «Ярмарочные» города, то есть речные порты, например Кремона, Арль, Ньор, Дуэ, Мехелен (Малин), Дуйсбург, Кельн, Франкфурт, Регенсбург, развивались благодаря этой активной навигации. Стараниями церковных или городских торговых объединений или даже государства были созданы первые более или менее регулярно работавшие транспортные службы, перевозившие пассажиров в каретах, письма с помощью курьеров и товары на возах. Почтовая служба появилась в Италии в XII в., а в Германии – около 1237 г. На горных перевалах выросли гостиницы и убежища – такие, как те, которые основал в Альпах святой Бернар из Ментоны. Путешествия становились все легче и быстрее. Теперь грузовые возы могли перевезти груз из Парижа в Геную за тридцать пять дней. Курьеры банков доезжали от Флоренции до Неаполя за пять или шесть дней, а купеческие обозы с охраной – за десять или двенадцать.

Коммерция нашла неизвестное ей раньше средство освоения новых территорий – увеличение количества денег – и выпускаемых, и находящихся в обороте, а также новое учреждение – кредит. Именно благодаря этому денежная экономика развивалась, вытесняя варварскую экономику бартера и натурального обмена. Она возникла в Италии и Нидерландах и оттуда распространилась на другие страны Запада. Запасы металлов постепенно увеличивались благодаря торговым связям с Востоком и разработке месторождений драгоценных металлов. Некоторые просвещенные правительства, например в купеческих республиках Италии, в Королевстве обоих Сицилии и королевстве Англия, в графстве Фландрия и, на короткое время, в правление Людовика IX Святого во Франции, проводили мудрую политику стабильной денежной системы, которая очень благоприятна для развития торговли и является полной противоположностью губительной привычке менять денежную единицу и иметь много разновидностей одной и той же единицы, которая сохранялась в большинстве государств. Норманнские (происходившие из Нормандии) короли Южной Италии и купеческие республики Флоренция и Венеция, усвоившие опыт Византии, а также графы Фландрии, короли Англии, Франции и Кастилии и Гогенштауфены в Германии, учившиеся у итальянцев, – все они выпускали либо золотые монеты – тары, цехины, дукаты, су, марабутины, мараведи, либо серебряные монеты – денье, динары, турнуа, паризи, имевшие постоянную стоимость и всегда одинаковое соотношение составных частей в сплаве, из которого сделаны. В особенности золотые монеты, в перечень которых надо еще добавить византийский безант (номизма), очень способствовали прогрессу международной торговли, дав Западу почти неизвестный до этого способ платежа.

До XI в. существовали только примитивные виды кредита – единственные, которые подходили для натуральной экономики, в которой не было ни активного производства для рынка, ни широкого распространения торговли. Тогда были известны только займы для использования или потребления, которые люди брали для удовлетворения простейших жизненных потребностей, – то есть займы натурой и займы под залог. Церковь считала, что брать любые проценты за такой кредит – ростовщичество. Но нужды торговли и промышленности привели к появлению займов для производства, когда данный взаймы капитал служил заемщику для расширения его предприятия и увеличения прибылей. С этих пор стало трудно соблюдать старые строгие правила, и было придумано много различных способов, чтобы обойти их. Например, требование процента в договоре скрывали, указав, будто капитал больше, чем в действительности, или делали это с помощью всевозможных компенсационных платежей, начислявшихся главным образом за любую задержку в возвращении займа.

Даже знатоки канонических церковных правил, продолжая запрещать как ростовщичество взимание процентов с займов, предназначенных для потребления или использования (которые, впрочем, становилось трудно отличить от остальных видов займа), вслед за святым Бонавентурой и Иннокентием IV, признали законной плату за капитал, вложенный в коммерческие или промышленные предприятия, если предприятие связано с риском (damnum emergens) или заимодавец временно лишался возможности пользоваться своим капиталом (lucrum cessans). Нам известно, что в XIII в. папы, преследуя ростовщиков, в то же время брали под свое покровительство итальянских банкиров – предоставляли им защиту в церковных судах и угрозой религиозного осуждения заставляли должников возвращать им займы. Позже светские юристы XIV в. вслед за Бальдусом провозгласили законность договоров, предусматривающих взимание процента, а затем и всех займов под проценты.

Тем временем, чтобы избежать громогласных угроз церкви или процесса в медлительном церковном суде, кредит стали предоставлять на новых условиях, и так возникли формы кредита, лучше приспособленные к потребностям коммерции, – например, продажа с правом выкупа или с гарантией, ссуды под ценные бумаги с правом их выкупа или под пожизненную ренту, займы под залог недвижимости и, в первую очередь, ссуды на условиях товарищества на вере, под обеспечение в виде металлических денег либо золотых или серебряных слитков, а также займы под залог судна или судна вместе с грузом – последний вид ссуды применялся в крупных морских коммерческих предприятиях. С XIII в. процентная ставка в ведущих коммерческих странах, например в Италии и Южной Германии, упала до 10, 12 или 17 процентов для коммерческих предприятий, а в других странах, например в Англии и иногда во Франции, поднялась до 15, 20, 25, 43, 50 и даже 80 процентов.

Бумажные деньги, которые уже были в обращении у византийцев и арабов, появились и на Западе через посредство итальянцев, южнофранцузских торговцев, каталонцев и фламандцев в виде кредитных и платежных писем – предшественников современных чеков, а также в форме переводных векселей и «ярмарочных» векселей, позволявших торговцу не платить наличными. На крупных ярмарках была введена система расчетов путем оплаты или зачета долгов, в которой платежи могли быть отсрочены и существовало комиссионное вознаграждение за них. С помощью этих средств торговлю можно было вести на гораздо более обширной территории.

Обменом денег и банковскими операциями стал заниматься особый слой людей – менялы и банкиры. Первые должны были определять соотношение между бесчисленными монетами того времени, и их роль стала уменьшаться по мере увеличения оборота бумажной валюты. А вот значение вторых все возрастало. Предоставив евреям обслуживать простой народ и играть главную роль в предоставлении займов под обеспечение или залог, что было рискованно и оттого невозможно без получения процентных платежей (сумма которых иногда доходила до 80 процентов), а потому считалось ростовщичеством, навлекало на заимодавцев ненависть народа и обращало против них алчность правителей; христианские заимодатели повсюду объединялись и внедряли новые формы кредитования. Рядовые менялы-евреи становились жертвами высылки, конфискации или резни, а христианские банкиры-аристократы процветали в аббатствах, в тысячах торговых домов рыцарей-храмовников и, главным образом, в бесчисленных конторах ломбардцев и кагорцев.

Орден храмовников (тамплиеры), имевший деловые связи по всему Востоку и по всему Западу, осваивал крупные операции с международным капиталом в то же время, что и итальянские банкиры, но итальянцы вступили в состязание с рыцарями, одолели их и в 1307 г. завладели большей частью коммерции ордена. Торговые города Италии, которые с XII в. стали активно выполнять функцию посредников между левантийской торговлей и торговлей стран Запада, объединились, чтобы поставить все разнообразные формы кредита на службу коммерции. Во всех городах центральной и северной частей полуострова – в Венеции, Кремоне, Болонье, Пьяченце, Парме, Асти, Кьяри, Генуе, Лукке, Сиене, Пистойе, Риме, Пизе, Флоренции – возникали одна за другой компании купцов-банкиров. Первоначально они состояли из членов одной семьи или из граждан одного и того же города и скоро стали объединяться в союзы и картели для борьбы между собой за рынки или для господства на рынках. В их распоряжении была мощь объединенного капитала, которую обеспечивало заключение союза, и сильная гибкая организационная система, и потому они раскинули сеть своих агентств от Сирии и Кипра до Северной Африки и Западной Европы. Почти 300 лет христианский мир был обязан считаться с этими могущественными капиталистами из Ломбардии, Тосканы или Кагора (Каора), поскольку без этих семей – Риккарди, Барди, Перуцци, Скали и других им подобных – стало невозможно вести крупномасштабные торговые операции. С середины XIII в. первое место среди них занимали флорентийцы, затмевавшие своих конкурентов из Сиены и Лукки.

Этих людей было огромное множество и в Леванте, и в странах Запада, а их экономическая деятельность была такой же непрерывной, как разнообразной. Они имели отделения своих компаний в Акре и Фамагусте, в Южной Италии, а также во Франции, где они полностью господствовали на ярмарках Шампани и Парижа, в котором имели шестнадцать торговых домов. Они были хозяевами фламандского рынка в Брюгге и английского рынка в Лондоне, а также проникали в Центральную и Северную Европу. Они занимались и собственной оптовой торговлей, и транспортным делом, и торговали как товарами широкого потребления, так и предметами роскоши. Они покупали и продавали зерно, вино, растительное масло, пряности, сахар, сырье, например дерево, шерсть, шелк, хлопок, лен, коноплю, металлы, краски, а также лекарства, промышленные товары, например шерстяные изделия, льняные и хлопчатобумажные ткани, обработанные металлы и кожу, стеклянные изделия, произведения искусства и картины. Они организовывали перевозку грузов по суше и по морю. Они занимались территориальным и морским страхованием. Они возглавляли или организовывали крупные промышленные и коммерческие предприятия. Они получали деньги по переводным векселям и погашали долги. Они открывали текущие счета и решали торговые дела с помощью трансферта или клиринга. Они выставляли и акцептовали переводные векселя. Они, вместе с рыцарями-храмовниками, первыми создали депозитные и учетные банки и организовали государственный и частный кредит. Они принимали в депозит деньги и ценные предметы с условием возвратить их по требованию вкладчика и выдавали квитанции. Они выдавали заем не только под векселя, но и под закладные на недвижимость и под товары, по ставкам от 4 до 175 процентов. Их клиентурой были все богатые или хотя бы обеспеченные слои общества, а также корпорации. Среди их должников были муниципальные республики, например Флоренция и Генуя, коммуны, например Руан, а также епископы и аббаты. В XIII в. архиепископ Кельнский был должен итальянским банкирам больше 40 тысяч фунтов стерлингов, а каждый французский и английский епископ был должен им много сотен фунтов. Самые могущественные правители того времени – графы Фландрии и Шампани и герцоги Бургундские – занимали у них крупные для того времени суммы денег. Папы, императоры, короли Неаполя, Франции и Англии были у них в долгу. Всего за один год они ссудили королю Франции Карлу IV около 2 миллионов франков. Они дали взаймы 240 тысяч фунтов стерлингов Эдуарду I и более 400 тысяч Эдуарду III, который в 1340 г. был должен им уже около 1 миллиона 400 тысяч фунтов стерлингов, «стоимость целого королевства», и был вынужден объявить себя банкротом, поскольку другого выхода не было.

Эти защищенные властью римских пап банкиры, чье положение было прочным благодаря их христианской вере и мощной организации, получали от правителей привилегии и льготы и даже влияли на политическую жизнь с помощью растущего могущества денег. Они предлагали папам и королям все ресурсы своей организации для формирования налоговой системы, поставляли им администраторов и финансовых агентов. Ловкие, находчивые и совершенно неразборчивые в средствах, они оказывали ценные услуги в дипломатических делах. Богатство обеспечивало им высокое, а по сути дела даже господствующее положение в обществе, особенно в итальянских коммунах и в высших слоях европейского общества. Этому обществу они привили привычку к щедрости и даже роскоши и интерес к наукам и искусству, а по отношению к простому народу вели себя со всем высокомерием, характерным для нуворишей. Они дали среднему классу стран Запада первые уроки коммерции и кредита, дерзко проложили новые пути для торговли и открыли новое широкое поле для экономической деятельности. Народ, с которого они, по французской поговорке, «стригли шерсть и сдирали шкуру», их ненавидел, правители то преследовали, то обирали, то использовали в своих целях, и все же они заняли свое место, став одной из необходимых составных частей нового общества.

Торговля шла не только на ежедневных и еженедельных рынках городских и сельских округов, где происходил обмен местных продуктов на рыночных площадях или в специальных зданиях, хотя таких рынков с каждым годом становилось все больше и всюду для них строили здания. Коммерческая деятельность происходила также на ярмарках, высокая активность которых стала характерной особенностью этого периода Средних веков. К этим ярмаркам много дней шли по дорогам длинные караваны, в которых объединялись купцы всех национальностей. Тяжело нагруженные возы сопровождала вооруженная охрана, вместе с которой ехал и сам хозяин с копьем и щитом. Правители государств так обогащались благодаря ярмаркам, что государственная власть спешила предоставить им особое покровительство, различные виды защиты и привилегии – например, полную свободу торговать и освобождение от самых обременительных налогов. Церковь благословляла ярмарки, брала их под свою защиту и открывала их религиозными церемониями. Существовали особые суды для поддержания порядка на ярмарках и обеспечения справедливости сделок, похожие на те, что были прикреплены к знаменитым ярмаркам Шампани, и дела в этих судах рассматривали канцлеры или хранители ярмарок. В дипломатических соглашениях предусматривались охранные грамоты для купцов, чтобы купцам было легче приходить на заседания такого суда. Находясь в помещении суда, они пользовались таким же правом убежища, как в святом месте, и были ограждены от права государства забирать в казну выморочное имущество и преследовать граждан враждебной страны, а также от всех других видов преследования. Ради купцов власти однажды отменили сборы, которыми облагались продовольственные продукты и жилые помещения. На самых знаменитых из этих ярмарок встречались коммерсанты из всех стран Востока и Запада. Каждая страна старалась организовать свои собственные ярмарки. В Англии ярмарочным городом стал Стаурбридж, в Германии Ахен, Франкфурт и Констанц, в Нидерландах Лилль, Месен, Ипр и Брюгге, в Кастилии Севилья и Медина-дель-Кампо, в Италии Бари, Лукка и Венеция.

Но главным образом они процветали в Франции, на перекрестке дорог, которые вели во все крупные области Запада, особенно в Ниме, Бокере и Бордо, Шалон-сюр-Сон, Кане, Руане, Корби и Амьене. В этом отношении были знамениты по всему миру две французские провинции – Иль-де-Франс и Шампань. Каждый год с 11 по 24 июня (это время называлось Ленди) толпы торговцев съезжались на равнину Сен-Дени. Еще больше купцов приезжало на крупнейшие ярмарки Шампани, которые проводились раз в год, одна вслед за другой, с января по октябрь, и каждая длилась от шестнадцати до пятидесяти дней. Эти ярмарки происходили в Ланьи, Бар-сюр-Об и, в первую очередь, в Провене и Труа.

Шампанские ярмарки имели огромное значение со второй половины XII в. до середины XIV в. Встречи коммерсантов на этих равнинах верхней Сены и Марны, где пересекались великие европейские пути, соединявшие средиземноморские страны с землями, расположенными вдоль побережий Ла-Манша и Северного моря или на берегах Рейна и Роны, привлекали оптовых торговцев и мелких странствующих продавцов из всех народов Европы – от левантинцев, итальянцев и испанцев до фламандцев, немцев, англичан и шотландцев, не говоря уже о самих французах. На этих ярмарках, обладавших драгоценными привилегиями и находившихся под особой защитой церкви и графов Шампанских, купцам были гарантированы и безопасность передвижения по стране, и безопасность сделок. Караванам предоставляли проводников и охрану, любого, кто попытался бы помешать движению направлявшихся туда путников, ожидало церковное наказание, нечто вроде коммерческого отлучения. Пользование привилегиями и порядок обеспечивала официальная организация под управлением канцлера или стража ярмарок (garde des foires), которым помогали шерифы, нотариусы, маклеры, оценщики, зазывалы, носильщики и стражники-сержанты». Ярмарки были священными местами международной торговли, где товары продавались и покупались выгоднее благодаря более низким тарифам и где всем разновидностям коммерции была предоставлена полная свобода. Купцы любой национальности и даже любой веры были здесь недоступны для оскорбительных и жестоких прав на выморочное имущество и на преследование купцов из враждебной страны, на казнь за долги и на физическое принуждение. Здесь они свободно могли заключать сделки любого рода, даже денежные. Печать стража ярмарок гарантировала подлинность заключенных ими контрактов, и тексты этих контрактов составляли нотариусы, подчиненные канцлеру. Правосудие здесь тоже было особое – быстро бравшееся за дело и скоро его решавшее, приспособленное к их нуждам.

По этим причинам в города Шампани приходили многочисленные купеческие караваны. Среди приезжавших купцов преобладали итальянцы и фламандцы, объединявшиеся под властью своих консулов или под властью старшин, которых называли капитанами. Здесь они находили множество огромных многоэтажных погребов (настоящие подземные города!) и галереи, похожие на восточный крытый рынок сук, крыши которых опирались на мощные столбы – так что им было где разместить огромные груды своих товаров. Товары распаковывали в течение восьми дней после открытия ярмарки. Затем начиналась торговля, причем согласно установленному расписанию, которое называлось деления, в первые двенадцать дней продавались и обменивались всевозможные ткани, шерстяные изделия, шелка, муслины, хлопчатобумажные ткани, ковры, сукна с Востока и Запада. Затем сержанты кричали «Наге! Наге!» («Кончай торговлю!»). После этого начиналась ярмарка кож, шкур и мехов. Она продолжалась восемь дней и закрывалась таким же образом. За эти два отрезка времени совершалось бесчисленное множество сделок в торговле лошадьми, скотом, винами, зерном, сельдями, солью, жиром, салом и прочими товарами, продаваемыми на вес (avoir du poids), а также сырьем – шерстью, льном, коноплей, шелком-сырцом и прежде всего красящими веществами, лекарствами, пряностями и сахаром. На эти ярмарки приходили закупать нужные товары толпы клиентов – оптовые и розничные торговцы, разносчики и обычные покупатели от феодалов и жителей поселков до крестьян.

Самой необычной и характерной особенностью этих больших собраний было то, что на них можно было не только открыто вести крупную международную торговлю товарами, но и торговать самими деньгами. Кредитные операции здесь можно было осуществлять совершенно свободно. На двенадцатый день даже начиналась ярмарка менял и банкиров. В течение четырех недель они держали на ярмарке свои прилавки или столики, мешочки с деньгами и весы, чтобы взвешивать слитки и монеты, а в течение еще пятнадцати дней они занимались погашением долгов и проверкой счетов, накопившихся с начала ярмарки.

Существовали специальные курьеры (coureurs de hare), разносившие адресатам указания банкиров и банковских домов, сообщения об обменных курсах и курсах валют, тратты (чеки) и распоряжения о платежах. В последние две недели появлялись «курьеры по платежам», которые сообщали представителям банков, какая сумма должна быть собрана или выплачена. Выдавалось огромное количество займов, поскольку в эти дни их было разрешено предоставлять, а процентная ставка по ним колебалась от 6 до 30 процентов, и принималось много платежей не только от купцов, но и от дворян-должников, живших по всему Западу. Законы разрешали заимодателю подать жалобу в суд на непослушного должника и взыскание долгов.

Переводные векселя, которые назывались «ярмарочные письма», выдавались и оплачивались и при необходимости скреплялись официальной печатью. Практиковались переуступка долгов, клиринг и отсрочка платежа до другой ярмарки. Именно здесь возникла первая крупная международная биржа и был открыт первый международный рынок продуктов. В продолжение всего времени ярмарок на них толпились люди со всех концов мира. Они толкали друг друга на улицах городов Шампани, останавливались у лотков, проталкивались один мимо другого, чтобы попасть на представления шутов и жонглеров, теснились в кабачках, которые были полны женщин легкого поведения. Следует отметить необычную терпимость: на ярмарках были разрешены азартные игры, и за незаконные удовольствия не полагалось никакого наказания тому, кто не занимался ими профессионально.

Во всех отношениях ярмарки обладали невероятной притягательной силой, и их расцвет был одним из важнейших шагов на пути прогресса западной торговли. Они соединяли разные сословия и народы и способствовали установлению мира в христианской Европе. Они открыли путь для идей коммерческого законодательства, которые были шире, чем концепции гражданского права. Они выводили торговлю на уровень целой страны и международный уровень и этим порождали в людях дух предприимчивости. Они во многом способствовали прекращению экономической изоляции, в которой Запад жил во время раннего Средневековья, на них начался неудержимый процесс формирования денежной экономики.

Морская торговля, которая была очень слабой в первые пять столетий Средневековья, стала развиваться со времени Крестовых походов и переживала прогресс, подобный тому, который происходил в сухопутной торговле благодаря ярмаркам. Плавание по морям стало легче, поскольку Запад стал чем-то вроде единой христианской республики и потому, что западные народы проникли в страны Севера и Леванта. Судоходство стало более активным и менее опасным. Ненавистное торговцам право на разбитые суда, позволявшее отобрать у владельца принадлежащий ему груз, если тот находился на потерпевшем крушение корабле, было отменено в Италии, Каталонии, Франции и Англии. Было ограничено и упорядочено применение патентов, которые разрешали нападать на суда жителей какой-нибудь страны, делая судовладельцев ответственными за провинности их соотечественника или группы соотечественников. Были составлены сборники морских законов – например, кодекс города Трани и Марсельский кодекс, сборники обычаев Тортосы и Барселоны, Олеронские свитки (свод законов, который стал основой морского права многих европейских стран, в том числе Англии и Франции. Составлен в XII в. на французском острове Олерон в Бискайском заливе. – Пер.) и Законы Висбю (сборник морских законов, составленный в конце XIV в. под влиянием Олеронских свитков в городе Висбю на острове Готланд. Также стал одной из основ европейского морского права. – Пер.), которые регулировали вооружение кораблей, работу лоцманов, морские риски и портовые сборы. Для защиты торговли и для разрешения возникающих в связи с ней судебных споров были созданы особые суды – морские консульства на кораблях, обычные консульства, морские суды, mercanzie, и адмиралтейские суды в приморских городах. Появились морские страховые полисы, по которым в страховом случае выплачивалась стоимость кораблей и груза, а правительства западных стран объявили войну пиратам, однако эта война шла неравномерно – то сильнее, то слабее, а потому власти не всегда имели успех, хотя временами действовали очень энергично.

В это же время началось строительство маяков и были приняты меры для поддержания в хорошем состоянии портов. Шло строительство верфей, главным образом в Венеции, Генуе, Марселе и Барселоне. Наряду с малотоннажными судами кораблестроители спускали на воду транспортные корабли грузоподъемностью от 500 до 600 тонн (ussiers), которые могли перевозить от 1 тысячи до 1500 пассажиров. Для защиты торговли государства Запада создавали свои первые флоты. Самыми сильными флотами обладали Венеция, Пиза, а также Генуя, которая в 1293 г. имела 200 кораблей с 25 тысячами моряков. Каталонцы создавали свой флот в XIII веке, французские короли из династии Капетингов делали это тогда же, и в результате Франция имела сначала 118, а позже 200 кораблей и на них 20 тысяч моряков. Быстро развивалось морское судовождение благодаря использованию компаса. Он был заимствован у арабов (точнее, у моряков с подвластных арабам земель, у сирийских мореплавателей. – Ред.) и усовершенствован сицилийскими моряками, которые первыми догадались закрепить магнитную стрелку на вращающемся стержне. Итальянцы и каталонцы составили первые карты морей. Хотя навигация продолжалась только шесть месяцев в году, весну и лето, она приобрела огромные размеры, несмотря на высокую цену фрахта, на непоследовательность и постоянные изменения налоговых законов и обычаев.

Интересы коммерции заставляли государства заключать друг с другом первые торговые соглашения и даже вынуждали христиан первыми начинать переговоры о заключении соглашений с мусульманами. Власти приморских стран добивались, чтобы их подданным предоставляли в иностранных городах отдельные кварталы для проживания и склады, а иногда, как в Леванте, и судебные привилегии, за соблюдением которых должны были следить консулы и старшины, а также охранные грамоты и гарантии безопасности. Государства, где была развита коммерция, уже вели между собой жестокую экономическую борьбу, которая часто определяла основное направление их политики. Торговля стала теперь одним из великих источников богатства, и потому в нее шли самые энергичные и сообразительные представители народов Запада. Средиземное море, которое тысячу лет было колыбелью цивилизации, снова стало центром самой активной коммерческой деятельности, оттеснив с первого места путь по Дунаю, который связывал жителей Запада с византийским Востоком в Средние века. Крестовые походы превратили это море в «латинское озеро», где могли без всяких ограничений соперничать между собой итальянские республики и города Прованса, Лангедока и Каталонии. Республики разместили конторы своих торговых домов во всех городах Леванта, в Египте, в Киликии (Малой Армении), на Кипре, в Константинополе, Барселоне, Нарбоне, Монпелье, Арле, Сен-Жиле, Марселе. Больше всех обогатились Генуя, Пиза и Венеция, которые наживались на перевозке по морю крестоносцев и паломников или на торговле восточными товарами. Их жители отправлялись в Александрию, Тир, Фамагусту, Трапезунд и Константинополь за пряностями, сахарными сладостями и сладкими винами, лекарствами и красителями, жемчугом и драгоценными камнями, духами и изделиями из фарфора, шелками и тканями с золотыми и серебряными нитями, муслинами и хлопчатобумажными материями, коврами, стеклянными изделиями, оружием из дамасской стали и ювелирными украшениями, поступавшими с Востока. На Черном и Каспийском морях они скупали зерно, рыбу, шкуры и, несмотря на запреты, даже рабов, которыми тоже торговали. Они привозили в Левант продукцию Запада – зерно, шерстяные изделия, льняные ткани и необработанные металлы.

Венеция своим величием была обязана торговле. Этот город на островах в лагуне возник еще в V в., но возвысился, когда подчинил своей власти Адриатику (1002) и добился в 1082 г. хартии о привилегиях, которая дала его гражданам право в течение 100 лет беспошлинно торговать в землях, подвластных Восточной Римской империи. В 1204 г. (когда горе-крестоносцы 4-го Крестового похода захватили по наущению Венеции Константинополь. – Ред.) Венеция создала обширную колониальную империю на островах Эгейского моря, овладела ключами от Дарданелл и Босфора и попыталась забрать в свои руки не только торговлю с Левантом, но и торговлю на Черном и Азовском морях, где она основала контору своих купцов в городе Тана (в устье реки Дон близ совр. города Азов), и попыталась начать плодотворную торговлю с Дальним Востоком, послав туда для разведки торговых путей своих путешественников, из которых самым знаменитым стал Марко Поло.

Генуя также основала фактории от Корсики до города Кафы (совр. Феодосия (Феодосией была и с VI в. до н. э. (основание) до XIII в.), где генуэзцы и евреи, а с 1475 г. турки занимались работорговлей – скупали оптом захваченных татарами на русских землях пленников, а затем перепродавали в страны Средиземноморья и Ближнего и Среднего Востока. Всего в период с середины XIII в. до 1770 – начала 1780-х гг. (ликвидация последнего осколка Золотой Орды – Крымского ханства) через Крым, в основном через Кафу, было вывезено на продажу от 4 до 7 миллионов рабов (в основном русских, в том числе украинцев). Именно прекращение притока рабов отсюда после утверждения господства на Черном море Османской империи (1453–1475) привело западноевропейцев к необходимости поиска рабов в Африке, что сильно стимулировало Великие географические открытия. – Ред.) на краю Великой Русской равнины, обосновалась на Хиосе, а в 1261 г. стала господствовать в торговле с Византией, где ее союзники, семья Палеолог, сумели восстановить Византийскую империю (изгнав крестоносцев из Константинополя). Она спорила с Венецией за рынки Леванта, а за рынки Северной Африки и Испании с жителями Пизы и в конце концов победила пизанцев. Генуя построила себе флот на Каспийском море, пыталась монополизировать торговлю с Россией и выжать в свой карман доходы от значительной части торговли со Средней Азией. Венецианцы и генуэзцы приобрели на этой торговле огромные богатства, но во второй половине XII в. были вынуждены очень неуклюже отказаться от своей доли в этой торговле и уступить ее купцам из Прованса, Лангедока и Каталонии.

На востоке и в центре христианской Европы Испания, Западная Франция, Нидерланды и Германия упорно расчищали себе места в ряду коммерческих государств, и каждое из этих мест становилось все больше. Во всех этих краях и сухопутная, и морская торговля приобрела невиданный прежде размах. Купцы непрерывным потоком двигались по двум великим международным торговым путям. Один из этих путей – по реке По, затем через Альпы и по Дунаю – связывал Геную и Венецию с Веной, Аугсбургом, Нюрнбергом и Констанцем, другой – по Роне и Соне – соединял средиземноморскую и левантийскую (то есть государства крестоносцев в Леванте. – Ред.) Европу с Западной Европой через коммерческие центры Шампани, Иль-де-Франс и Фландрии, а по рекам Маас и Мозель даже с рейнскими землями. Морские пути Атлантики, на которых в раннем Средневековье было так мало народу, теперь оживились и наполнили радостной жизнью порты Галисии и Бискайи, через которые в страны Запада отправляли соль, вино, растительное масло, свинец, олово и железо. Но главным было то, что стали активно работать французские порты. В XII в. ожил Бордо, одновременно с ним развивалась Байонна и была основана Ла-Рошель. Нант, Руан, Онфлёр и Дьеп тоже обогатились благодаря торговле с Британскими островами и Нидерландами. Соль, зерно, вино, мед, фрукты, шерсть, конопля, воск и французские льняные ткани активно обменивались на шерсть, шкуры, необработанные кожи, жир, соленое мясо, медь, свинец и олово из Англии и изделия фландрских мануфактур. Вскоре преимущества такой торговли привлекли внимание итальянцев, и те в начале XIV в. тоже установили торговые связи с Нидерландами с помощью венецианских галер, которые раз в год отправлялись в Слёйс, порт города Брюгге.

Англия, которой было достаточно богатства, имевшегося у нее как у привилегированной сельскохозяйственной страны, еще не предчувствовала свою будущую судьбу торгового государства. А вот Германия пыталась стать сильной на море. Торговые города севера страны, из которых самым активным был Любек, объединились в великий союз, известный под названием Ганза, в XIII в. (1241 г.). Они желали стать монополистами на двух морях, которые христианские народы Запада лишь недавно открыли для себя, – Северном и Балтийском. По этим морям купцы доставляли в страны Запада рыбу и, что было важнее всего, сырье – лес, жир, деготь, шкуры, кожу и меха, приобретенные в обмен на продукцию, произведенную в Леванте, и на товары из Южной и Западной Европы.

За 250 лет торговля вышла далеко за те пределы, которых достигла в античную эпоху, преобразовала христианскую Европу и произвела настоящий переворот в истории труда.

Создав множество новых рынков, она способствовала развитию промышленного и сельскохозяйственного производства. Прежняя экономика, где хозяйственная жизнь была ограничена пределами поместья, была вынуждена изменяться и становиться открытой для прогресса. Рост потребления, возникновение связей с другими странами, рост объемов и усложнение структуры движимого имущества – все это заставляло владельцев земельного капитала приспосабливаться к новым условиям экономической жизни, распахивать новые поля и стараться увеличить доход со своих земельных владений путем освоения остававшихся нетронутыми земель, чтобы спастись от разорения, которое постоянно угрожало беспечным или недостаточно предприимчивым землевладельцам. Промышленные мастерские стали действовать активнее: теперь они работали не только на местный рынок, но также на рынки регионального и национального уровня, а иногда даже для международного рынка. Торговля толкала промышленность вперед, снабжая ее капиталом, сырьем, заказами и путями сбыта продукции, и этим развивала одновременно предприимчивость и разделение труда.

Возникла и становилась все мощнее новая сила – движимый капитал. Она изменила природу торговли и оборота товаров, заменила натуральную экономику денежной, придала экономическим отношениям величайшую гибкость, огромное разнообразие и необычайную широту и, путем накопления коммерческих прибылей, способствовала возникновению, возрождению и постоянному росту мобильных и высокодоходных разновидностей богатства. Эта сила открыла путь формам экономической деятельности, которые были намного выше всех форм феодальной экономики, и в то же время усиливала торговые и промышленные слои общества, которые становились соперниками феодалов, а иногда и равными феодалам. Именно благодаря этому плодотворному движению рабочие и крестьяне, которые теперь были необходимыми орудиями экономического прогресса, смогли осознать, как велика их сила, и добиться для себя свободы. Это преобразование экономики и общества христианского Запада в значительной мере было результатом коммерческой революции, которая началась в конце XI в. потом шла все быстрее.

ГЛАВА 5

Возрождение промышленности на христианском Западе в период расцвета Средневековья

В период раннего феодализма (X и XI в.) промышленная деятельность находилась еще в зачаточном состоянии. При господствовавшем в то время натуральном поместном укладе экономики редко проводилось различие между трудом ремесленника и трудом крестьянина, и промышленный труд был ограничен пределами семьи или поместья. Существовали только две разновидности промышленного производства – домашнее (семейное) и поместное (в крупных имениях).

В первом случае каждая семейная группа старалась изготовить необходимые вещи для себя и не закупать ничего на стороне. Вторым способом правящие слои общества – землевладельцы и духовенство – получали для себя товары, изготовленные многочисленными группами крепостных работников разных профессий, для которых их занятие было наследственным в семье, – это были мельники, пекари, пивовары, ткачи, портные, кожевники, сапожники, каменщики, плотники, кузнецы, гончары, оружейники и даже золотых дел мастера. Например, пекари из имений, принадлежавших капитулу (то есть братии. – Пер.) собора Святого Павла в Лондоне, должны были поставлять для его каноников (то есть соборных священников. – Пер.) 40 тысяч буханок хлеба в год, а пивовары этих же имений поставляли соборному священству 67 800 галлонов пива. Как крепостной земледелец должен был платить господину за аренду земли натурой и услугами, так и крепостной ремесленник был обязан выполнять для господина работу по своему ремеслу или платить ему налог готовыми изделиями. При таком порядке промышленное производство было вынуждено выпускать мало продукции и оставалось чуждым прогрессу, поскольку не существовало индивидуальной выгоды, способной его стимулировать. Существовали также, отдельно от господствующего промышленного производства в мастерских поместий, остатки сословия городских ремесленников, особенно в Италии и Франции. Они работали в пригородах или в черте города. Но здесь так же, как и в сельской местности, ремесленник был подневольным человеком и находился под властью феодала; у него было мало клиентов и узкое поле деятельности.

С XI в. началось, под влиянием многих факторов, коренное прогрессивное преобразование структуры промышленного производства. Самое сильное влияние оказал подъем денежной экономики и торговли: он дал и посредникам, и ремесленникам то, чего у них раньше не было, – капитал, достаточное количество сырья и широкие рынки. Поэтому вначале купцов и ремесленников часто объединяли в одну категорию «торговцев» (mercatores). Именно в тех областях Запада, где снова возникла торговля, промышленность также получила первый импульс к возрождению, и города, ставшие колыбелью для коммерции, также стали питательной средой и для промышленного производства, которое вырвалось из сонных феодальных имений. В течение многих веков промышленность развивалась в форме городского производства, которое с этих пор затмевало собой и домашнее, и поместное производство, привлекало в свои мастерские сельских тружеников и привело к огромному увеличению числа ремесленников.

В это же время расширялся круг потребителей товаров и поле деятельности для обмена, а это стимулировало рост производства в мастерских. И в мирное, и в военное время Запад через коммерцию, через путешествия, через Крестовые походы знакомился с методами промышленного производства и с более совершенными византийскими и мусульманскими формами организации промышленности. Он прошел эту школу и вскоре сравнялся со своими учителями, а в некоторых случаях превзошел их. Италия и Франция, в свою очередь, стали великими инициаторами и движителями прогресса и промышленной революции. Этой революции способствовали также умные действия монахов (в особенности из французских орденов), правителей и городских правительств.

Изменились даже орудия производства. Все шире использовалась сила ветра и воды, и в некоторых отраслях промышленности наряду с ручным трудом стала применяться механизация. Ручной труд достиг высокого уровня мастерства в текстильном производстве и в художественных ремеслах, которые часто достигали ни с чем не сравнимого совершенства благодаря старательному обучению работников и высокому уровню исполнения.

Самыми активными отраслями промышленного производства в этой городской среде были те, которые можно объединить под названием мелкое ремесленное производство. Стал формироваться особый класс людей, не зависевших от какого-либо имения, отличавшийся от класса земледельцев. Эти люди обладали техническими знаниями и жили за счет своего ремесла, которое в Средние века называли их искусством. При таком экономическом укладе ремесленник (который на английском и французском языках назывался artisan от слова art – искусство) иногда работал один, а иногда вместе с несколькими помощниками в своей мастерской. Он был главой своего предприятия и выбирал себе профессию свободно, в зависимости от своих способностей. Но главным было то, что он работал на рынок – для жителей всего города или всего края, а не только господина и господского поместья. Выплачивая определенные денежные сборы своим бывшим господам, такие ремесленники покупали этим право распоряжаться трудом своих рук. Ремесленник был собственником своих инструментов и изготовленной им продукции.

Они занимались своим ремеслом в разных условиях. Иногда ремесленник работал дома один или вместе с членами своей семьи над заказами, выполнение которых не требовало узкой специализации. Эта приспособленная к условиям города разновидность домашней промышленности справлялась с удовлетворением потребностей узкого круга потребителей. Но рядом с домашней промышленностью развивался наемный труд, и феодалы позволяли увеличиваться числу наемных работников, чтобы получать с них налоги. Этот труд был организован более независимо. Ремесленник работал по заказу сдельно или поденно в своем помещении или в чужом доме, материалы ему присылали заказчики, но инструменты были его собственные. Ему не были нужны ни капиталы, ни посредники: заказчик сам платил ему деньгами или натурой. У него не всегда была работа, но, по крайней мере, он был совершенно свободен и брал всю плату за работу себе. Однако ни домашние, ни наемные рабочие не занимались тем активным производством товаров для рынка, а эволюция средневековой экономики шла так, что именно такое производство становилось необходимым. Поэтому значение и домашнего, и наемного труда уменьшилось: они отступили перед новой разновидностью производства, где работники трудились в мастерских. Название этой новой индустрии – craft – позже стало обозначать в английском языке любую мелкую городскую промышленность и теперь переводится как «ремесло».

В этой индустрии мастерских ремесленник становился мелким предпринимателем. Центром его деятельности была принадлежавшая ему мастерская, в которой он работал вместе с помощниками – членами своей семьи или небольшим числом учеников или спутников (compagnons). Он владел всеми средствами производства: во-первых, у него был капитал – сырье и инструменты, которые он получал или приобретал у других, а во-вторых, был труд, который он предоставлял себе сам при поддержке небольшого числа помощников. Из-за своего скромного размера такое предприятие обходилось без заемного капитала, и поэтому ремесленник мог сам пользоваться всей продукцией, которую создавал его труд. Иногда ремесленник работал по договорной цене для клиентов, которые давали ему заказы, иногда работал на местный или региональный рынок, а изготовленный товар либо выставлял на прилавке перед мастерской, либо сам нес на рыночную площадь, либо продавал напрямую купцу. Он никогда не производил больше, чем обычно мог продать, и потому его прибыль была невелика. Но зато она была стабильной, и он не делил ее ни с кем. По этой причине именно такая разновидность ремесла оказалась наиболее привлекательной для основной массы ремесленников, когда они освободились от феодалов. Благодаря ей ремесленники, как говорит красочная немецкая поговорка, «создали себе золотое поле» и смогли дать выход энергии, которую породили в их душах личная выгода и свобода.

В форме свободного ремесла труд в Средние века стал производительным и разнообразным. Он легко расширялся, когда этого требовало развитие специализации или нужды рынка. Он мог разделиться на столько отдельных профессий, сколько требовали технология производства и спрос. Например, в XIII в. только в шерстяной промышленности было двадцать пять профессий. Но разделение и специализация труда вовсе не вели, как в наше время, к концентрации производства. В Средние века оно лишь увеличивало число мелких городских мастерских, не изменяя их природу и не представляя угрозы для структуры маленьких мастерских. Таким образом, прогресс промышленности осуществляло множество индивидуальных предприятий, которые возникали повсюду и непрерывно увеличивали производство. Они обеспечивали потребителей хорошо изготовленными товарами по ценам, по-прежнему высоким, но все же доступным для них. Мелкой промышленности и сословию городских ремесленников в тот период Средних веков выпала честь осуществить великолепное промышленное развитие и проложить путь крупной промышленности нового времени.

Однако с XIII в. стала возникать и сама крупная промышленность – в малом числе специализированных отраслей промышленного производства, в местах, где была развита крупная международная торговля, – в Нидерландах, Италии и Северной Франции. Именно там появились первые предприятия – работавшие на международный рынок суконные мануфактуры в Генте, Ипре, Лилле, Дуэ, Амьене и Флоренции, шелкоткацкие мастерские в Венеции и мастерские по изготовлению медных изделий в Динане (город в Бельгии на реке Маас. – Пер.). Богатые предприниматели и даже могущественные корпорации стали действовать в том же направлении. Так, например, поступила в Тоскане гильдия Arte di Calimala, которая в XII и XIII вв. была монополистами в приобретении английской шерсти и поступавших из Фландрии и Северной Франции сукон-полуфабрикатов. Члены этой гильдии доделывали, окрашивали и подготавливали эти ткани, а затем отправляли их на все рынки Средиземного моря. Так же делал и флорентийский союз купцов и производителей, известный под названием Arte délia Lana (Гильдия шерсти. – Пер.), который соперничал с Калималой и организовал на берегах реки Арно все разнообразные виды производства шерстяных изделий.

В других странах крупнейшие купцы – во Фландрии и Брабанте они назывались poorters или coomannen – обеспечивали условия для работы мастерских ремесленникам-одиночкам. В Ипре 140 торговцев тканями обеспечивали работой целый промышленный округ. Иногда – как это было в Амьене и в рейнских городах – в торговле тканями существовали, наряду с крупными коммерсантами, более мелкие посредники (gewandschneiders). Во Флоренции шерстяное дело приобрело такую сложную структуру, что кроме торговцев тканями, которые вели коммерческие дела с мануфактурами, существовали особые продавцы шерсти (lanivendoli), которые покупали шерсть оптом, промывали ее и продавали в розницу, и продавцы камвольной пряжи (stamauiolï), продававшие шерсть, которую они перед этим пряли, били и чесали.

Зарождавшаяся таким образом крупная промышленность, была ли она сложной или простой по структуре, во всех случаях отличалась от мелкой промышленности несколькими характерными признаками. Ее предприятия еще не были фабриками и заводами. Купцам-предпринимателям для ведения дел было достаточно иметь контору в своем доме, где было несколько счетоводов, слуг и посыльных, и один склад для сырья и готовых товаров. Однако в этой простейшей форме крупной промышленности капитал уже отделился от труда. Купец-предприниматель был единственным владельцем материалов, иногда предоставлял инструменты и всегда распоряжался заказами. Только он покупал и продавал изготовленный товар. Рабочие – прядильщицы и прядильщики, чесальщики, ворсильщики, ткачихи и ткачи, красильщики – были всего лишь орудиями производства в руках этого капиталиста, который платил им, руководил ими и по своей воле ускорял, замедлял или останавливал работу. С этого времени рождавшаяся на свет крупная индустрия оказывала на общество далеко не самое полезное влияние, однако она обеспечила сильный и быстрый рост тех видов производства, в которых возникла.

Происходивший в эти три столетия подъем в промышленности, которая шла по следам поднимавшейся торговли, распространился на все отрасли производства от добычи и переработки полезных ископаемых к мануфактурам и от предметов первой необходимости к предметам роскоши. Чтобы иметь в обращении достаточно денег для новой денежной экономики, люди опять начали разрабатывать золотые и серебряные рудники, возрождая старые методы добычи или опытным путем открывая новые. Золотоискатели добывали отполированные водой крупицы золота из речного песка в Альпах, Севеннах (невысокие горы на юге Франции. – Пер.) и Пиренеях.

Особенно много золотого песка они добывали в Роне, Рейне и По. Они брались за разработку шахт с серебряными, свинцовыми и содержащими серебро медными рудами в Верхней Италии, Тоскане, Сардинии, Калабрии, Верхнем Арагоне, Дофине, Савойе, Оверни, Вивере, Эльзасе, Дербишире, но наибольшее значение имели шахты в горах Фихтельгебирге, Эрцгебирге (Рудные горы) и Гарце. Наступили счастливые дни для немецких рудничных городов – Фрайберга, Аннаберга и Гослара, жители которых в совершенстве знали горное дело. Горняки искали и разрабатывали пласты пород, содержавшие металлические руды. Железорудные рудники работали в немецких Гарце, Вестфалии и Штирии, в английском Суссексе, нидерландском Намюре, французских Нормандии, Верхней Шампани, Дофине, Берри, Верхнем Пуату и Перигоре, испанской Бискайе, в итальянских Бергамо и Калабрии, на острове Сицилия и в первую очередь на острове Эльба, где возникли первые горнодобывающие компании.

Свинец поступал на Запад из Дербишира, а Корнуолл был почти монопольным поставщиком олова, хотя примерно с 1240 г. с ним соперничала Чехия. Англия и Германия выгодно использовали свои медные рудники, Испания – шахты с ртутными рудами возле города Альмаден, заново открытые в XIII в., а Италия – слои серы и квасцов возле городов Вольтерра и Поццуоли и на острове Искья. Гранильщики и шлифовальщики посылали людей за редкими прекрасными камнями в Пиренеи, Овернь и Астурию. В Италии, в Пиренеях, в Турне, Геннегау, Брабанте, Верхней Бургундии, Иль-де-Франс, окрестностях города Кан и в Вестфалии были каменоломни, из которых архитекторы получали камень для сооружавшихся везде огромных зданий. Жители Запада начали осознавать, какую ценность представляют для них каменноугольные шахты, хотя еще продолжали использовать растительное топливо. В Ньюкасле и Дареме, в Геннегау, но в первую очередь в Льежском бассейне, Нижнем Лангедоке и Сентонже добыча каменного угля оказалась рентабельной. Эксплуатация мелких соляных озер, соляных источников и солончаков достигла невероятно высокого уровня. За 600 лет в окрестностях Зальцбурга было добыто 10 миллионов тонн соли. Продукция соляных озер в Лимбурге, Швабии, Лотарингии и Франш-Конте удовлетворяла значительную часть потребности Европы в соли. Но в первую очередь соль для европейских потребителей добывали из солончаков в окрестностях Нанта, Нижнем Пуату и Сентонже, и с конца XIII в. все больше торговых флотов из Северной и Западной Европы стало приходить в эти края. На юге Португалия, Испания, область нижнего течения реки По и Королевство обеих Сицилии снабжали солью средиземноморский рынок.

Хотя металлургия мало продвинулась вперед в использовании руд и выплавке и обработке металлов, поскольку имела в своем распоряжении только растительное топливо (древесный уголь), примитивную плавильную печь, молот и руки кузнеца, под действием необходимости металлургическое производство шло вперед огромными шагами. Маленьких кузниц становилось все больше, и они возникали во всех местностях, где были условия, необходимые для их работы, – лес, руда и быстрая река. Иногда эти мастерские даже работали на экспорт. Изготовители шлемов, доспехов, щитов, мечей и другого оружия процветали в Италии – в Милане, Павии, Венеции, Лукке, Флоренции и Неаполе; в Испании – в Толедо, Валенсии и Сарагосе; во Франции – в Гиени (Гюйене), Перигоре, Пуату, Дофине, Лангедоке и в Лионе и его окрестностях; в Германии – во Франконии, Саксонии, Штирии и Каринтии. Много металлургических заводов было в Барселоне, Вике (город в испанской провинции Каталония. – Пер.), Лериде, Жероне (город в Каталонии. – Пер.), но прежде всего в Бискайе. Также обстояли дела в альпийских областях Италии, Франции и Германии, в восточных и центральных французских провинциях, на землях возле Мааса и в Центральной Германии. Все больше приобретали известность литейные мастерские Лотарингии. Испанская Валенсия была известна умелыми мастерами-медниками, а мастера из Динана и Юи (город в Бельгии на реке Маас недалеко от Льежа. – Пер.) выпускали в своих мастерских прекрасные изделия из желтой меди, которые расходились по всей Европе и в честь Динана получили название динандри. Область вокруг города Шатору, Овернь, Бре и Верхняя Шампань начали производить ножи, Париж – изделия из железа и меди. В Германии, Франции и Италии изготавливали кованые изделия из железа, скобяные и слесарные изделия. В XIII в. великий французский художник Виллар де Оннекур (это был знаменитый архитектор, который стал известен потомству своим альбомом рисунков. – Пер.) изобрел часы с гирями и спуском и этим подготовил будущий прогресс часового дела.

Огромный шаг в своем развитии сделали пищевые отрасли промышленности и большинство обрабатывающих отраслей, а также отрасли, производившие предметы роскоши и произведения прикладных искусств. Это показывает, каким мощным было движение богатства на тогдашнем Западе и какой сильной была там коммерческая активность. Городские изготовители продовольственных изделий – их предприятия относились к разряду мелких мастерских – стали многочисленными и довели разделение труда до высочайшей степени. В сельских местностях было изобилие мельниц, поскольку всюду умели использовать силу воды, а с XII в. появились и ветряки. В 1086 г. Книга Судного дня отметила 5 тысяч водяных мельниц только в одной Англии, а в XIII в. в одном лишь пригороде Ипра существовало 120 ветряных мельниц. В более крупных городах корпорации мясников, пекарей, изготовителей выпечки, владельцев харчевен и множества им подобных стали многочисленными и сильными союзами. Итальянцы уже производили на экспорт сухари для моряков и пироги. Каталония, Галисия, Англия и Нидерланды экспортировали соленую еду, а Фландрия и Англия пиво. Были основаны первые мануфактуры по изготовлению сахара, варенья и сиропов в подражание таким же производствам у арабов, в Провансе, в Андалусии и Восточной Испании.

В изготовлении тканей, мебели, украшений и произведений искусства Запад стал соперником, а вскоре и удачливым покорителем Востока. Завоевание огромного рынка промышленных товаров начали суконные мануфактуры. В этой области ведущее положение заняла Италия, которая отняла у Византийской империи монополию на производство тонких тканей. Существуют данные, что с XII в. в Милане было 60 тысяч рабочих этой отрасли; там действовала знаменитая гильдия Umiliati («Смиренные». – Пер.), и эта деятельность распространилась на Венецию, Болонью, Мо-дену и Верону. В Вероне к 1300 г. производилось 30 тысяч штук сукна в год, не считая чулок и шапок. Лукка, Сиена, Пиза, Палермо и Неаполь, в свою очередь, тоже организовали мастерские, но их вскоре превзошли мануфактуры Флоренции, где в XII в. Arte di Calimala начала обработку сукон, импортированных с Запада, и где в XIII в. могущественная Шерстяная гильдия (Arte délia Lana) организовала крупнейшую мануфактуру по производству тонких сукон и стала экспортировать ее продукцию во все страны христианского мира. К 1306 г. город на реке Арно производил в год в своих 300 мастерских больше 100 тысяч штук шерстяного сукна общей стоимостью миллион золотых флоринов. В 1336 году треть населения Флоренции (30 тысяч работников) жила за счет этой промышленности, ежегодный доход от которой оценивали в 1 миллион 200 тысяч золотых флоринов.

С XII в. с Италией начали соперничать Нидерланды. Фландрия и Брабант стали крупными промышленными центрами, где ткали шерстяные сукна, и слово «фламандец» приобрело значение «ткач». Сент-Омер, Дуэ, Лилль, Брюгге, Камбре, Валансьен, Лувен (Лёвен), Сен-Трон (Синт-Трёйден), Юи, Маастрихт, Ипр и Гент отправляли на крупнейшие рынки Востока и Запада свои тонкие ткани, саржи, «брюнетки», полосатые, однотонные или смешанные ткани, окрашенные в яркие тона – зеленые, красные, синие и фиолетовые, которые всюду пользовались огромным спросом. В Ипре в 1313 г. мануфактуры увеличили объем своего производства до 92 500 штук ткани. В Генте за станками для изготовления сукон работали 2300 ткачей. В этой промышленности видное место занимала также Франция, и производство сукон стало самым важным видом ее промышленной деятельности. Оно процветало в Пикардии в Амьене и Сен-Кантене, в Иль-де-Франс – в Бове, Шартре, Санлисе, Сен-Дени и Париже; в Шампани – в Провене (где в XIII в. работало 3200 ткацких станков), Реймсе, Шалоне и Труа; в Нормандии – в Руане, Эльбёфе, Павийи, Монтивилье, Дарнетале, Берне, Онфлёре, Верноне, Омале, Лез-Андели и Кане; в Центральной Франции – в Бурже, в Лангедоке – в Тулузе, Каркасоне, Нарбоне, Безье и Монпелье, которые начинали экспортировать свои изделия в Левант. Ткани из Руссильона и Каталонии, Нижнего Арагона и Валенсии стали соперничать с такими же изделиями Южной Франции. В германских странах прославились шерстяные мануфактуры Базеля, Страсбурга, Кельна, Аугсбурга и Магдебурга, а также алые сукна из Регенсбурга и Пассау. Фламандцы и французские цистерцианцы принесли это искусство в Северную Германию. Оно стало распространяться даже в Англии, которая в XIII в. экспортировала саржи из Стамфорда.

На основе маленьких семейных мастерских стали возникать мануфактуры, работавшие со льном и коноплей. Они работали очень активно, поскольку все шире распространялось ношение льняного белья, и торговле было нужно все больше льняного полотна. Жители Южной Италии и Каталонии научились у арабов (здесь: собирательное название подданных мусульманских стран, образовавшихся после распада халифата. – Ред.) и византийцев изготавливать тонкие льняные ткани. Эта отрасль процветала во Франции – в Шампани, Нормандии, Мэне, Иль-де-Франс и Бургундии, и льняные ткани из этих земель экспортировались во все страны христианского мира.

В Нидерландах мануфактурное производство стало переселяться из сельских округов в города Фландрии. В Германии Кельн, Сент-Галлен, Швабия, Франкония и Тюрингия соперничали с французскими городами и провинциями. Наварра, Гипускоа и, в первую очередь, Бретань производили отличную парусину. Появились даже первые хлопчатобумажные ткани, которые назывались муслины или фустианы. Это были подражания изделиям византийцев и арабов, а изготавливали их в Италии, в испанской Валенсии, в лангедокском Каркасоне и в провансальском Арле. Народы Запада похитили у жителей Востока и тайны изготовления шелковых тканей. Уже в XI в. их стали производить в Лукке, в XII, благодаря Рожеру II, – в Палермо. Примеру этих городов в XIII в. последовали Лучера, Реджо, Неаполь, Венеция и Флоренция, а в начале XIV Цюрих. Христианская Испания унаследовала арабские шелковые мануфактуры в Альмерии, Валенсии, Картахене, Хаэне (город в Андалусии. – Пер.) и Севилье. Западные красильщики – итальянцы, французы и фламандцы – стали успешно соперничать с восточными. Изготовление ковров перестало быть монополией арабов и византийцев. Испанские города Куэнка и Чинчилья стали продолжателями сарацинских традиций этого ремесла. Во Флоренции началось изготовление многоцветных ковров и ковриков. Ковры с низкой основой впервые были сотканы в мастерских Пуатье и Лиможа, а потом сделали богатыми мастерские Парижа, Реймса, Амьена, Арраса и Лилля. Наряду с ковриками местного типа появились «турецкие» ковры с бархатным ворсом, а позже – в начале XIV в. – ковры с высокой основой. Вышивание стало по-настояшему художественным ремеслом. Византия, законодательница мод, в XIII в. была свергнута с этого престола (после разгрома крестоносцами 4-го Крестового похода в 1204 г. – Ред.). Ее место заняли Италия и Франция, но главным законодателем в моде стал Париж.

Изготовлением изделий из мехов, шкур и кожи занимались во многих местностях, где процветали дубление и выделка кож, особенно в Италии, Франции и Германии, Развитие этого ремесла привело к открытию бесчисленного множества мастерских. Самые прославленные изготовители меховых изделий на продажу работали в Париже, седел, сбруи и обуви – в Париже, Флоренции, Неаполе, Валенсии, Кордове, Сарагосе и Барселоне, а изделий из позолоченной кожи – в Кордове и Венеции, а также в Королевстве обеих Сицилии и во Франции.

На Западе постепенно возникало промышленное кораблестроение. Французские, итальянские и фламандские столяры унаследовали от византийцев искусство изготовления мебели, и точно так же в XIII в. итальянские и испанские мастера мозаичных и керамических работ сменили греческих (византийских) в Палермо, Пезаро, Лучере, Валенсии, Толедо, Севилье, Калатаюде (город в Испании к юго-западу от Сарагосы. – Пер.) и на острове Мальорка. Во Франции возникли стекольные мастерские, где изготавливали обычное стекло; жители Венеции уже в XI в. похитили у византийцев секрет изготовления зеркал и художественного стекла, а в 1292 г. основали знаменитые мастерские в Мурано. В этот же период парижские и итальянские резчики по слоновой кости превзошли своих византийских предшественников.

И наконец, в художественных ремеслах Запад тоже обогнал Восток и стал лидером как по оригинальности замыслов, так и по объему производства. В этой области, по общему признанию, всех превзошла Франция. Она наполнила христианский мир восхитительными зданиями в романском и готическом стилях, скульптурами, настенными росписями и изделиями из цветного стекла. Ее мастера ремесел, обученные в сотнях мастерских не только в аббатствах и городах, но и в сельских округах, приезжали во все страны, а за ними следовали тысячи обычных ремесленников, и своей работой они доказывали превосходство французской индустрии (opus francigenum). Именно Франция дала христианскому миру шедевры ювелирного искусства, изделия с выемчатой (champlevées) и перегородчатой (cloisonnées) эмалью (непревзойденными мастерами изделий с перегородчатой эмалью и других были ювелиры Руси – до разгрома страны монголо-татарами Батыя в 1237–1241 гг. – Ред.) и богато украшенные миниатюрами рукописи. Эта страна была госпожой не только искусств, но и наук. В ней было бесчисленное множество мастерских, где изготавливали пергамент и переписывали рукописи, пока эти дорогостоящие средства передачи мысли от одного человека к другому не были вытеснены новым дешевым веществом, облегчившим распространение трудов человеческого разума, – то есть были созданы мануфактуры, производившие бумагу. Они возникли, вместе с мануфактурами по производству тканей из хлопка, как подражание арабам в XIII в. в Палермо, Хативе (город в Испании к югу от Валенсии. – Пер.) и Валенсии, а позже в различных французских провинциях.

Деятельность преобразовала западный мир. Многочисленные художники и ремесленники создавали, возрождали или развивали разнообразные виды промышленных работ, отняли первенство в промышленной области у пришедших в упадок стран – Византии и мусульманских государств Востока и дали Западу новые источники богатства. Так торговые и промышленные слои западного общества вышли на арену истории. Теперь они были готовы завоевать себе место в обществе, соответствующее их новой, все более важной роли в нем.

ГЛАВА 6

Освобождение торговых и промышленных сословий. – Их роль в возрождении городов на Западе с XI по XIV в.

Первым последствием того, что торговля и промышленность воскресли и стали развиваться, было возрождение городской жизни. С середины X до XIV в. это движение распространилось очень широко, и именно в этот период были созданы или родились заново почти все города христианской Европы. Множество старых римских городов поднялось из развалин, так как они обычно стояли на крупных торговых путях. Под защитой монастырей и мощно укрепленных замков почти каждый день возникали новые поселки; так появились на свет примерно 420 из 500 французских городов. Многие из них были просто центрами имений (villae), удостоенными звания «город», когда вокруг них были построены стены. Другие возникли при освоении новых земель как поселки колонистов и назывались villes neuves (новые города), villes franches (свободные города), bourgs neufs (новые поселки. – Пер.), sauvetés (безопасные места. – Пер.) или bastides (укрепленные городки. – Пер.). Этот процесс возрождения был таким мощным, что не только те страны, где все время продолжала существовать городская жизнь, – например, Италия и Южная Франции, но и весь Запад покрылся городами. В Германии их было целых 3 тысячи – правда, большинство оставались всего лишь укрепленными деревнями – burgs. В Англии было 275 городов. Возрождение и распространение на новые территории городской жизни, которая получила такой тяжелый удар в годы раннего Средневековья, было тесно связано с формированием и прогрессом промышленных и коммерческих классов общества.

Первоначально купцы и ремесленники жили на положении зависимых людей в маленьких городках феодальной эпохи, где часто едва можно было насчитать тысячу жителей; причем обычно этому городку приходилось склоняться перед властью нескольких соперничающих хозяев – епископа, аббата, графа, наместника или местного феодала. Эти горожане были объединены в службы (familiae), обязанные выполнять работу для феодала-владельца этих мест и для его служащих. Они жили рядом с церковью или около дворца своего графа или местного феодала, рядом с мелкими служащими, домашними крепостными слугами; даже земледельцы и садовники могли быть их соседями. Но торговцы были более легки на подъем, поскольку этого требовало их занятие, более склонны к риску по своему характеру, а иногда даже были иностранцами или имели подозрительное происхождение. Поэтому они предпочитали жить в пригороде, который располагался вдоль дороги или реки. У обочины или на берегу они ставили свои лавки и дома и окружали их частоколом или забором, который примыкал к ограде замка. Именно эти купцы были тем прогрессивным слоем общества, который добыл городам свободу. Уже в XI в. они иногда обогащали города своей активной торговлей – так было, например, в Верхней Италии, на Дунае, Рейне, Маасе, Шельде и на берегах Средиземного моря. Так выросли Венеция, Милан, Пиза, Амальфи, Генуя, Нарбон, Монпелье, Арль, Амьен, Сен-Кантен, Валансьен, Камбре, Гент, Брюгге, Кельн, Вормс, Шпайер, Страсбург, Аугсбург и Регенсбург. Эти купцы часто организовывали водные перевозки, отчего и получили в Нидерландах название poorters, и занимались, наряду с торговлей, банковскими операциями. Богатейшие из них образовали торговую аристократию и назывались «именитые граждане» (meliores). Иногда этот высший слой купечества был многочисленным – например, в Кельне было 600 именитых граждан. Некоторые из них выдавали дочерей за рыцарей. В Италии они настолько приблизились по своему положению к дворянскому сословию, что иногда их принимали в ряды дворянства. В Венеции из крупнейших торговцев было образовано сословие патрициев, и в их числе был сам дож. Повсюду торговцы старались завоевать себе то положение в обществе, на которое им позволяло надеяться их богатство. Как во время всех подобных кризисов в истории труда, коммерческая и промышленная деятельность по мере того, как создавала богатство, порождала и необходимость в свободе.

Более того, требования экономики, которые побуждали купца или ремесленника расширять его дело, вскоре стали несовместимы с его крепостным состоянием. Феодальная система, не позволявшая торговцу и производителю ни иметь собственность, ни обладать гражданскими свободами и свободой торговли, так туго связывала труд своими ограничениями, что он не мог проявить свою жизненную силу. Своими налоговыми законами, тиранией и анархией феодальный строй препятствовал развитию торговли и деятельности мастерских. Он даже не обеспечивал порядок и безопасность, необходимые для прогресса экономики. Именно по этой причине купцы, которых в период между 1004 и 1080 гг. стали называть буржуа (burgenses), поскольку обычно они жили в пригородах и новых кварталах укрепленных городов (burgs), стали добровольно объединяться в союзы, чтобы обеспечить себе защиту, которой не могла им дать феодальная власть. Эти союзы носили разные названия – гильдии, ганзы, братства, благотворительные общества, общества для устроения праздников, но всегда имели своего главу, секретарей и чиновников, собрания, взносы и казну. Они не были политическими организациями. В них объединялись, давая при вступлении торжественную клятву, крупные и мелкие торговцы, чтобы пользоваться выгодами взаимопомощи в делах религии и благотворительности и при защите общих экономических интересов. У такого союза был общинный дом, иначе называвшийся ратуша, в котором собирались его члены. Союз вел дела, касавшиеся рынков, доков, портов и кораблей, организовывал караваны и вооруженное сопровождение для них, гарантировал возмещение ущерба в случае кражи, повреждения или утраты, иногда даже заключал коммерческие соглашения с феодальным правительством. Купцы-члены гильдий были в то время гораздо смелее, чем ремесленники, чьи братства тогда имели еще только религиозные задачи, и намного смелее, чем зарождавшиеся профессиональные союзы, которые робко создавались в небольшом числе профессий с разрешения местного феодала и под контролем его чиновников. Ремесленники и рабочие еще не имели ни богатства, ни сплоченности, ни широты кругозора, которые были у купцов. Именно купцы разработали замысел общей для них программы освобождения и с успехом осуществили ее, добившись триумфа благодаря слаженности, обдуманности и энергичности своих действий. Именно купеческие гильдии начали бой, руководили им и одержали победу.

Это движение началось в XI в. в тех западных странах, где возрождение коммерции дало торговому сословию возможность применить власть, которая у него была, и силу духа, чтобы разбить оковы. Купцы-патриции и поддерживавшая их масса мелких торговцев и ремесленников, опираясь то на папу и духовенство, то на мелкое дворянство, пользовались разногласиями, которые существовали внутри сословия феодалов, и сталкивали разные группы этого сословия одну с другой. В Венеции купцы в 976 г. свергли монархическую власть дожа, в Милане (в результате четырех восстаний с 987 по 1067 г.) – власть архиепископа, в Пьяченце (1090), в Лоди (1095), в Кремоне (1095), Виченце, Болонье, Павии, Лукке, Генуе – власть феодальной аристократии. В Провансе и Лангедоке рыцари и купцы совместно вели наступление на власть сеньоров. В Марселе купеческое братство Святого Духа подняло мятеж в квартале моряков и провозгласило в своем городе консульскую власть и муниципальную автономию. Во Франции в городах Ле-Мане (1069), Нуане (1027), Корби, Амьене (1030) произошли восстания горожан, добивавшихся права свободно торговать. В Бове (1074–1099) войну против епископа вели красильщики. В Камбре (1057–1076) и Кельне богатые купцы вели отчаянную борьбу против архиепископа. На этом начальном этапе большинство таких синдикалистских революций (так мы можем их назвать) потерпели поражение, но было и несколько случаев успеха. Иногла – например, в Сен-Кантене, Дуэ, Аррасе и Сент-Омере – гильдии удавалось завоевать свои первые свободы мирным путем. С XI в. в Италии, Южной Франции и Беарне купеческое сословие некоторых городов добилось права участвовать в политической жизни через выборы местного дожа, консула или епископа или принимать участие, с правом совещательного голоса, в работе городских властей и управлении финансовыми делами города. В большинстве западных стран купцы по-прежнему не имели гражданских и политических прав, но добились освобождения от налогов, экономических привилегий и, прежде всего, особого законодательства (jus merc a forum) (на латыни это значит «купеческое право». – Пер.) для решения дел, связанных с торговлей, что избавляло купцов от капризов местного правосудия и особого перемирия – «городского мира», который все торжественно клялись соблюдать и который обеспечивал безопасность самим купцам и их имуществу.

Но этих уступок было недостаточно. Поэтому в XII и XIII вв. купцы и рабочие объединились в большие союзы федеративного типа, среди которых были и действовавшие открыто, и тайные. Эти союзы назывались paix, communes, communia, conjurationes. Напрасно церковь устами своих знатоков канонического права и святых Ива Шартрского и Бернара из Клерво пыталась преградить путь этим союзам рабочих, имевшим, по словам историка Гвиберта (Губерта) Ножанского, «отвратительное новое название». Напрасно феодалы-бароны, а иногда даже монархи пытались остановить эту революцию суровыми, а часто даже жесточайшими репрессиями. Движение за свободу повсюду одержало более или менее полную победу – иногда мирными, иногда насильственными средствами. Торговые и промышленные слои общества, используя разногласия между своими противниками, в одном городе объединялись с мелкопоместными феодалами против крупных феодалов, в другом выступали вместе с церковью или королевскими властями против феодальных порядков, в третьем шли вместе со сторонниками феодальных порядков против церкви. Пользуясь характерной для феодальных властей жаждой денег, купцы покупали у власти хартии свободы. Иногда наиболее умные люди из тех, кто стоял у власти, даже уступали своим подданным часть своих прав в надежде, что освобождение увеличит производительность их труда.