От нашествия варваров до эпохи Возрождения. Жизнь и труд в средневековой Европе

Но во многих городах насилие сыграло роль повивальной бабки при рождении свободы и нового общества, объединенного в коммуны. В Ломбардии и Тоскане буржуазия и народ под предводительством отважных миланских купцов завоевали себе независимость лишь в результате кровопролитной борьбы против аристократов и императорской власти. Трудовое население Лангедока и Прованса, а также городов Арля, Марселя, Нима, Каркасона, Авиньона, Безье, Монпелье и Тулузы сумело сбросить феодальное иго только в результате нескольких восстаний. По инициативе французских и итальянских купцов в некоторых местностях Испании, в частности в городах Сантьяго-де-Компостеле, Луго, Саагуне; в итальянском Орвието народ восстал против церковных властей. В XII в. ветер революции пронесся почти по всем городам Запада. В 1134 г. город Пуатье, где тогда были развиты и торговля, и промышленность, попытался объединиться с другими городами провинции Пуату в федерацию итальянского образца. Многие города пытались защитить свое экономическое будущее, восставая против произвола своего господина – феодала или монарха. Так случилось в Камбре в 1127 г., Компьене в 1128 г., Амьене в 1113 и 1177 гг., в Орлеане и Мант-ла-Жоли в 1137 г., в Везле и Сансе в 1146 г., в Реймсе в 1144 г., а на севере и востоке во фламандских и рейнских городах – Генте, Турне, Льеже, Шпейере, Вормсе, Кельне, Майнце, Трире. Даже Лондон попытался объявить себя коммуной в 1141 г. Иногда эта революция принимала форму беспощадной и трагической классовой войны. В Лане буржуа и крестьяне убили своего кровожадного и развратного епископа. В Везле и Сансе богатые бургундские купцы избавились от алчных угнетателей-аббатов путем убийства. Упорство и энергия этих торговцев и ремесленников в борьбе за свободу не имели себе равных. В Лане эти люди брались за оружие три раза, в Везле пять, а в Туре двенадцать. Победа коммун, завоевавших себе свободу, показала, насколько сильными могут теперь быть союзы горожан, если они объединяются, как в этих случаях, твердо решив доказать свое право на работу и независимую жизнь.

Движение за свободу городов было вызвано такими настоятельными потребностями общества и экономики, что одержало победу на всем Западе. Но это вовсе не значит, что оно принимало везде одну и ту же форму и что оно сделало всех жителей городов в одинаковой степени независимыми. В тех странах, где монархические и феодальные правительства сохранили или приобрели достаточно большую власть, коммерческим и промышленным сословиям пришлось довольствоваться гражданскими и экономическими свободами и малым количеством административных свобод. Такие права предоставляли, например, Лоррисская, Бретейльская и Бомонская хартии, по которым жили 380 городов Франции, Англии и Нидерландов. Относительно больше свободы было предоставлено поселкам с большим буржуазным населением. Они получили хартии типа руанской Établissements, но не получили политической автономии. В Германии при Гогенштауфенах, во Франции при Капетингах, в Англии при Плантагенетах и в Королевстве обеих Сицилии под властью англо-нормандских монархов городское население смогло отвоевать себе лишь минимум свободы. В Италии, Южной и Северной Франции и Нидерландах лишь немногие города – те, где коммерческая деятельность достигла наибольшего развития, – добились полной независимости и образовали настоящие государства, равные старым феодальным государствам, – буржуазные республики. Но все же основные результаты этой борьбы коммун за независимость, которую, быть может, можно назвать первой синдикалистской революцией, все же принесли большую пользу той массе горожан, которая зарабатывала себе на жизнь своим трудом, торговлей или промышленным предпринимательством. Впервые в истории тысячи людей – возможно, десятая часть всего населения Запада – завоевали себе равноправие и гражданскую свободу – преимущества, которыми в античную эпоху и в Темные века пользовалось лишь ничтожное меньшинство. Впервые массы городских тружеников, от крупнейшего коммерсанта до наемного рабочего, стали членами свободного объединения – союза горожан, имевшего записанные в законе права и четко определенные привилегии.

В этот период города из бледных теней стали полнокровными живыми организмами. Молодые и сильные, они жадно стремились напитаться новыми силами, причем в первую очередь такими, которые бы работали на экономику. Городское сообщество, то есть община жителей-буржуа, горячо желавших добыть себе человеческий капитал, то есть рабочие руки, предоставляла свои права и привилегии крепостным и вилланам, ремесленникам и торговцам, которые укрывались за стенами города. Она могла иметь на это законное право, которое называлось «право приема» (droit d'accueil). Чтобы получить все без исключения привилегии, которыми пользовались жители города, человеку было достаточно прожить в этом городе год и один день, вступить в брак в этом городе или же иметь там имущество, способное служить гарантией в суде. Гарантией мог быть свободный, то есть только ему принадлежащий, а не арендованный у феодала, участок земли, который мог стоить дешево, или взимаемая с кого-то арендная плата. Сообщество не отвергало даже тех приезжих, которые не имели денег и привозили с собой только свои сильные руки. В южных странах оно принимало в свои ряды также рыцарей, которые не презирали буржуазию так, как это делали высшие слои воинского сословия. По сути дела, городское сообщество относилось с подозрением, причем обоснованным, лишь к малому числу людей – к представителям тех сословий, чьи интересы были противоположны его собственным, то есть феодалам и представителям духовенства, которых оно официально лишало прав горожанина. Это был союз, созданный для самозащиты. Поэтому городское сообщество требовало от тех, кто в него входил, абсолютной верности, которая подтверждалась торжественной клятвой – в обмен на драгоценные права, которые оно им предоставляло прежде всего в области практических интересов, и на независимость, которую оно давало их труду.

Согласно самому первому закону каждого города, все его граждане в принципе были равноправны. Из этого плодородного семени в большей степени, чем из равноправия феодалов, которое они провозглашали внутри своего сословия, развилась средневековая демократия, мать всех современных демократий. В союзе горожан никому не разрешалось иметь особые привилегии. Более того, городской ремесленник или торговец был лично свободным человеком. «Городской воздух делает человека свободным», – говорилось в немецкой пословице. В городах еще оставались крепостные или вилланы – так было, например, в Шартре, но они жили не на собственно городской земле, где обитали члены сообщества, а в той части города, которая оставалась под властью сеньора. Но город настолько был территорией свободы, что и эта его часть называлась franchise (это значило «привилегированное или свободное место». – Пер.), а потому ее житель был, по сути дела, свободным человеком. Следовательно, он обладал всеми правами, которые дает гражданская свобода. Он мог жениться сам и женить или выдавать замуж своих детей по своему желанию, мог свободно ходить и ездить по миру, уходить и возвращаться, когда пожелает, распоряжаться своим имуществом и самим собой, приобретать движимое и недвижимое имущество, владеть им, отчуждать его, обменивать, продавать, завещать и оставлять в наследство без всякого контроля со стороны сеньора. Его земли можно было передать другому владельцу, отдать в аренду или заложить – одним словом, их легко было реализовать, что облегчало коммерческие операции. Вот почему имущество горожан часто ценилось выше, чем имущество феодалов, на которое было наложено множество ограничений, усложнявших любой договор, где речь шла об отчуждении или закладе. Горожане имели право свободно торговать и стали хозяевами на городских рынках. Здесь им уже не мешали монополии, сборы, право на продажу вина (banvin), право гостеприимства и содержания, пошлины, службы, барщины и привилегия сеньора покупать товары в кредит – все помехи, которые раньше так сильно задерживали развитие торговли и производства. Сила денег помогала горожанину опрокинуть преграды, которые феодальная власть поставила на пути свободной торговли. Он добивался привилегий, которые позволяли ему быстро получать деньги с должников, и гарантии, которые положили конец самоуправству феодальных судов, которые прежде принимали решения и назначали наказания как им было угодно. Иногда горожанин покупал себе свободу от этого суда и переходил под юрисдикцию суда городской коммуны. Почти повсюду горожане добились от властей освобождения от части налогов и уменьшения другой их части. Кроме того, они заставили власти реформировать и упростить порядок слушания дел в суде, а также гражданское и уголовное законодательство. Они добились принятия простых и логичных законов о долгах, залогах, закладных и коммерческих операциях, а также создания средств для быстрого выполнения судебных решений по таким делам, что было необходимо для их коммерческих предприятий. И наконец, горожане внушили всем, и особенно феодалам, в случае необходимости применяя для этого силу, уважение к городскому миру, необходимому для безопасности экономических отношений. Они объявили, что в пределах города запрещены сражения между феодальными семействами, ввели строгие правила, охранявшие покой на рынках, ярмарках и больших дорогах. Они добились торжества крайне необходимых для купеческих и промышленных обществ принципов равенства, свободы и порядка и защитили эти принципы священным символом – каменным крестом, который стоял в каждой деревне и был видимым знаком новых прав буржуазии.

Городские сообщества на Западе имели разную степень политической свободы. Большинство из городов – те, в которых было много жителей-буржуа, и те, которые были центрами освоения земедь, главным образом во Франции, Южной Италии, Англии, Испании и Германии, были обязаны признавать верховную власть сюзерена, который предоставлял им привилегии, оформленные хартиями, которые и были законным основанием для существования городского сообщества. По такому правилу жили Париж, Лондон, Руан, Бордо, Палермо, Мессина и тысячи маленьких городов. Находясь под контролем чиновников, назначенных властью, которая предоставила городу свободы, – эти чиновники носили разные названия: бейлифы, провосты, судьи, шерифы, ecutetes, corregidors – городская община во главе со своими представителями, которые назывались pairs, jurats или олдермены, что значит «старшины», все же имела много независимости в делах управления городом, в выборе должностных лиц, в финансовых делах и, прежде всего, в экономических вопросах, что удовлетворяло ее основные потребности.

В других краях – в Северной и Центральной Италии, на юге и севере Франции, в Нидерландах уже в XII в., а в рейнских и дунайских землях Германии с XIII в. – появились города-республики, почти суверенные государства, которые назывались коммуны, villes de consulat или вольные города, которые приобрели большую силу. Эти городские сообщества управляли собой сами через генеральные ассамблеи, собрания представителей, сенаты, большие и малые советы или суды старшин и с помощью выборных должностных лиц, которые назывались мэры jurats, консулы или старшины. Коллективные органы власти этих городов были так же независимы, а их члены так же горды, как феодальные государи, и так же ревниво оберегали свою свободу, как они.

Но как в укрепленных поселках и центрах освоения земель, так и в консульских городах и коммунах коммерческие и промышленные сословия сумели добиться своей основной цели – признания своих прав на объединение в добровольный союз равноправных людей. Такой союз объединял всех купцов, ремесленников и домохозяев, как богатых, так и бедных, и имел коллективно полный или частичный суверенитет, который предоставила ему феодальная власть. Все жители города поручали осуществление этой власти своим представителям и в случае, если олигархия пыталась править от их имени, и в случае, если они непосредственно участвовали во всех делах города. Управление городом осуществлялось от имени всего сообщества – universitas – горожан. Все сообщество купцов и торговцев вносило, в качестве прямых и косвенных налогов, свою долю в городскую казну и удовлетворяло требования администрации и должностных лиц и потребности обороны. К нему же принадлежали руководство и рядовой состав городской милиции. Торговцы и купцы были основой политического могущества города, а их экономическая деятельность была гарантией завоеванных ими свобод.

Таким образом, под романтической позолотой, которой покрыта история средневековых коммун, сквозь шум жизни, бурлившей внутри городских стен, на площадях, вокруг колоколен и ратуш, и среди всей яростной борьбы партий, оспаривавших одна у другой власть, становится ясно видна единая, непрерывная и реалистичная политика городских государств. Эту политику почти всегда понимали неверно, поскольку структура этих государств была недостаточно изучена. Кто бы ни управлял сообществом горожан – буржуа-патриции, демократическая власть или собрания, в которые входили представители разных слоев городского населения, все эти сообщества имели одни и те же цели, ради которых и вели борьбу за свободу. Горожане с неутомимой энергией и жесткой логикой оберегали и расширяли свои экономические привилегии, обогащали свое сообщество с помощью организованного труда, чтобы обеспечить силу и величие своего муниципального государства. Именно для достижения этих практических целей они и боролись против официальных властей того времени – королей и крупных светских и духовных феодалов. Чтобы лучше оберегать эти завоевания, горожане даже отказывались от своей исключительности и объединялись в братства и лиги с другими городами. Так поступили города Ломбардии и Тосканы, 62 города в Рейнланде, 67 фламандских городов, 32 города в Леоне и Галисии и приморские Кантабрии. Своими действиями они оберегали свободы и экономическое процветание обширных областей. Как правило, эти правительства были ревностными патриотами своего города и отличались эгоистичным партикуляризмом. Такая страсть к максимальной автономии была порождена неизменной верностью коммерческим и промышленным интересам своего городского сообщества, на соблюдении которых было основано могущество муниципального государства. Они были выразителями идей и тенденций производящих классов общества, которые были теперь суверенными или по меньшей мере имели частичный суверенитет.

Однако наибольшей властью эти городские сообщества, поселки, центры освоения земель и коммуны обладали в экономических делах. И размер этой власти поражает историка. Было сделано все, чтобы торговая и промышленная буржуазия получили набор привилегий, монополий и законов, который увеличил бы мощь труда, расширил территорию торговли и способствовал росту богатства. Причем это касалось всех слоев буржуазии, от беднейших до богатейших. Буржуазное государство заботилось о том, чтобы привлечь иммигрантов, которые помогали ему своим трудом, своими изобретениями и своим драгоценным капиталом, и стимулировало сельскохозяйственное освоение новых земель вокруг городов, чтобы те обеспечивали города продовольствием. Оно работало только ради выгоды составлявших его людей и совершенно не считалось с правами соседних или враждебных ему сообществ. По этой причине оно само безжалостно уничтожало власть сеньора, чтобы заменить ее собственной властью. Оно подчиняло себе крестьян соседних с городом округов, препятствовало занятию торговлей и ремеслами вне стен города и устанавливало жесткие ограничения для конкуренции со стороны иностранцев («иноземцев»), подозревая, что те хитростью отнимают у горожан часть вознаграждения за их труд. Этим иностранцам было запрещено торговать в розницу. Они находились под строгим надзором, были обязаны находить себе поручителей. Для них действовали многочисленные регулирующие постановления, запреты и дифференциальные платежи. Каждый город создавал себе нечто вроде сферы влияния на суше и на море и не допускал в ее пределы никаких соперников. При необходимости дорогу конкуренту преграждали с помощью военной силы. Так поступали венецианцы, пизанцы, генуэзцы, флорентийцы и фламандцы. Если муниципальное государство пропускало кого-то через свои ограничения или вообще снимало их, оно получало за это договоры или соглашения о дружбе и сотрудничестве на таких условиях, при которых не отчуждалось ни одно из его основных прав.

Развитие торговли и производства было постоянной целью городской политики. Для этого коммуна прилагала большие усилия, чтобы привлечь предпринимателей и тружеников привилегиями, а после этого самым ревнивым образом хранить секреты их дела. Она присвоила себе «право на основной продукт», то есть считала себя вправе задерживать продовольствие и сырье, которые провозили через ее территорию, или покупать их на выгодных для себя условиях. Она добивалась для себя монополий в области транспорта, закупок и торговли. Правительство города получало право покупать и продавать от имени членов городского сообщества и предоставляло служащим и ремесленникам как привилегию право заниматься ремеслами и объединяться в корпорации. Для торговцев и промышленников оно создавало порты, торговые ряды, рынки, дороги, иногда каналы, а также службы пассажирских и транспортных перевозок. Оно поощряло организацию банков и стабилизировало выпуск денег. Оно защищало членов городского сообщества, их интересы и товары за пределами своей территории.

Городские власти считали, что коммерческая и промышленная деятельность должна осуществляться только для блага всего сообщества горожан. Поэтому правительство с помощью свода особых правил фиксировало размеры заработных плат и цен, порядок приобретения сырья, определяло, какие технологии должны быть стандартами для мануфактурного производства, и устанавливало порядок продажи товаров на открытом рынке. Так оно старалось помешать созданию монополий и вредной для общества спекуляции, мошенничеству, боролось с анархией в производстве и торговле. Этими мерами оно поддерживало в городе своего рода экономическое равенство и увеличивало эффективность своих действий, направленных на благо городского общества. Эти власти не забывали и об интересах потребителей. Правительство, регулировавшее рынок, могло дать кому-либо из них преимущественное право на покупку какого-либо товара; кроме того, оно старалось гарантировать, что все сделки заключаются честно и открыто, и старалось бесперебойно обеспечивать городские массы дешевой едой.

Эти меры были главнейшей частью политики городских властей, у которых экономические интересы всегда были на первом месте, и давали великолепные результаты. Именно забота правительств об экономической политике делала средневековые города полными жизни центрами прогрессивной деловой активности. Большинству из них она принесла богатство благодаря росту производительности труда, который теперь получил свободу, почет и защиту. Она привлекала народ в города, увеличивая их население. Города, обогащенные коммерцией и промышленностью, вновь наполнились жизнью и движением, как в прошедшие времена, – так, например, произошло в Королевстве обеих Сицилии, в Центральной и Северной Италии, в Восточной Испании, на юге и севере Франции, в Рейнланде и в Нидерландах. Снова появились города с большим населением. В XII в. в Палермо насчитывалось около полумиллиона жителей, в XIII во Флоренции их было 100 тысяч, в Венеции и Милане более 100 тысяч, в Асти 60–80 тысяч. Париж насчитывал 100 тысяч жителей в конце XII в., а в конце XIII их было примерно 240 тысяч. В Дуэ, Лилле, Ипре, Генте, Брюгге жило примерно по 80 тысяч человек, в Лондоне 40–45 тысяч. С этих пор примерно десятая часть жителей Запада обитала в городах, где ярко расцвела новая жизнь. Промышленные и коммерческие слои населения, создавшие эту жизнь, были великими мастерами в искусстве управления и как правители оказались гораздо талантливее, чем феодальное сословие. Именно здесь проходил школу жизни тот слой администраторов, который давал монархическим правительствам самых полезных чиновников. В первую очередь они ясно осознавали те экономические интересы, на которых основаны богатство и счастье государств. Но эти купцы и ремесленники также признавали величие своей маленькой муниципальной родины, где они сумели добыть себе свободу и могущество, и заботились о том, чтобы она оставалась великой. Благодаря им появилась на свет новая городская цивилизация, которая ярко проявила себя во всех областях – общественной, интеллектуальной и художественной. На ее почве вырос богатый урожай – многочисленные благотворительные учреждения и центры учености и даже литература, вдохновленная, по сути дела, буржуазным взглядом на мир. В городах распространялся благородный дух соревнования, которому мы обязаны очень многими полезными для общества достижениями и произведениями искусства. Благодаря ему возникли рыночные площади и торговые ряды, порты, мосты, набережные, фонтаны, ратуши, колокольни, соборы и церкви, которыми каждый город старался украсить себя и на которых был склонен ставить свою метку.

Освобождение миллионов представителей коммерческих и промышленных сословий – творцов этого чудесного подъема городской жизни – было одним из важнейших событий истории человечества. Городские коммуны, созданные купцами и ремесленниками, заняли место в общественной и политической иерархии рядом с феодальными владениями. С этих пор коммуна была для Запада и для всего человечества одним из самых активных орудий прогресса и свободы. А для коммерческих и промышленных слоев населения она стала структурой, в которую они могли объединиться, чтобы создать свою сильную организацию. Кроме того, благодаря коммуне они могли улучшить условия своей жизни и впервые добиться признания своей ценности и ценности своего труда.

ГЛАВА 7

Структура и условия жизни коммерческого и промышленного сословия на Западе с XI по XIV в.

Коммерческие и промышленные слои населения объединились, чтобы завоевать себе свободу. После победы они начали уточнять очертания нового порядка и создавать каждый свои организационные структуры. Теперь их союзы стали законными, но те, кто туда входил, разделились на резко отличавшиеся одна от другой группы согласно своим естественным склонностям. Богатейшие члены союза образовывали патрициат, то есть самую настоящую аристократию, а городские массы одновременно с ними создавали широкую демократию из ремесленных союзов и корпораций, где для вступления требовалась торжественная клятва.

Примерно полтора столетия, а в некоторых случаях и дольше патрициат занимал главное место. Он был разным по составу в разных странах. В Италии и на юге Франции представители низшей знати, то есть рыцари (milites), взяли на себя руководство работой по освобождению городов и, пользуясь этим, захватили контроль над муниципальными правительствами в большинстве из них. Эти рыцари имели и сельские поместья, и дворцы крепости на территории города. Такой дворец строился из огромных каменных блоков и был увенчан высокими квадратными башнями. Его украшали площадки и стены с бойницами, пройти через которые можно было только через узкие двери (ворота), запертые железными засовами и цепями. Во Флоренции, Болонье, Милане, Авиньоне и многих других южных городах их гордые башни поднимались до самого неба, символизируя господство патрициев. Таких аристократов было 1500 во Флоренции, 800 в Милане, а Пиза, по преданию, могла гордиться тем, что в ней их было не менее 10 тысяч. Эти знатнейшие горожане, объединенные в военные союзы (société d'armi), интересовались только своими интересами землевладельцев и своей враждой с другими такими же семьями. Они нарушали жизнь коммуны уличными боями, а для трудовых слоев населения были жестокими тиранами. Но в некоторых коммерческих городах, например в Венеции и Генуе, патриции, составившие себе состояние на торговле, правили мудро и проявляли при этом умеренность.

В других городах, по большей части в Кастилии, мелкопоместное дворянство вступало в союз с буржуазией и делило с ней общественное и политическое влияние. В Германии патриции из дворян слились в одно сословие с верхами буржуазии. В Северной Франции и Нидерландах сословие городских патрициев было поглощено другими сословиями или, что случалось чаще, уничтожено, иногда путем межсословных браков, иногда посредством суровых мер против феодалов. Но на большей части Запада понятие «сословие патрициев» означало то же, что «крупная буржуазия», то есть союз крупных предпринимателей, организаторов перевозок, крупнейших промышленных капиталистов, судовладельцев, менял и банкиров, а также богатых городских землевладельцев и рантье. Этот союз, в котором господствовала купеческая и промышленная аристократия, существовал официально, на законных основаниях. Обычно он назывался гильдия или ганза, иногда братство. Уже в начале своего существования такие союзы стали олигархическими. В некоторых английских городах союз знатных горожан едва насчитывал 200 членов, а в Генте в XIII в. объединял глав всего 39 семей. Члены сословия буржуазных патрициев или гильдии знатнейших горожан называли себя большими людьми города (majores, principes, optimates, proceres) или достойными людьми (bons hommes, prud'hommes, honorés). С течением времени они образовали настоящие династии, которые назывались lignaiges в Северной Франции и Нидерландах, paraiges в Меце, geschlechter в Германии, honrats в Каталонии. Новичок мог попасть в их число только по праву рождения или если обладал большим состоянием, при условии что не занимался ручным трудом; кроме того, он должен был заплатить несколько крупных вступительных взносов. Гильдии, ганзы и братства не допускали в свои ряды мелких торговцев и никого из ремесленников. Сообщество патрициев было закрытой корпорацией, члены которой были объединены торжественной присягой и общностью интересов. Они строго соблюдали дисциплину под властью выборных администраторов союза, которые назывались «консулами», «купеческими капитанами», провостами, смотрителями или эшевенами. Эти начальники – например, провост продавцов воды в Париже, граф ганзы в Брюгге или shildrag и Ипре – имели помощников – совет старшин, или prud’hommes, которых было двадцать четыре в Париже и от двадцати до двадцати четырех в английских гильдиях. У гильдии был свой штат секретарей и казначеев, писцов, стражников и служащих; свое здание для собраний – ратуша или зал собраний горожан, финансовые ресурсы, состоявшие из пожертвований их членов или из других налогов, казна, бюджет, который позволял ей вносить платежи, гарантируя их общими доходами, собрания, на которых обсуждались ее дела и составлялись ее правила, празднества и банкеты, которые помогали укрепить солидарность ее членов. Она обеспечивала признание своих льгот и экономических и юридических привилегий. Она имела свои суды, а иногда свой герб. Так сообщество патрициев сделало гильдию орудием своей власти.

Буржуа, образовавшие патрициат, так сильно выделявшийся из общей массы горожан, воспользовались своей властью, тесной сплоченностью, природной одаренностью, которую уже проявили, руководя движением за свободу городов, и приобретенным богатством, чтобы присвоить себе исключительное право на управление городской коммуной и экономическое господство в ней. Во многих городах они лишили генеральную ассамблею или парламент, орган власти коммуны, всякой возможности активно действовать и часто устраняли оттуда мелких буржуа и ремесленников. Они захватили контроль над советами, магистратами и судами и всегда имели склонность превращать муниципальные должности в наследственные посты, словно это были феодальные владения. Патриции гордо называли себя «властителями города» и желали превратить эту власть над городским государством в свою собственность, во владение только своей касты. Иногда, как было в Венеции, им удавалось связать судьбу остальных классов с судьбой патрициев. В большинстве городов они плохо приспосабливались к изменяющейся обстановке, но по крайней мере они почти всюду обладали истинным чувством величия и общих интересов муниципального государства. Они энергично отстаивали независимость городов от правителей, феодалов и церкви. Их воодушевлял горячий патриотизм, и они завоевали коммунам высокое место в феодальном мире. Во внешней политике ими руководила твердая решимость обеспечить городу, который они представляли, экономическое превосходство. Часто именно они закладывали основы могущества своего города. Эти патриции обладали глубоким пониманием бесчисленного множества сторон и явлений жизни. Они освободили города от феодальных оков и организовали замечательную систему административных, налоговых и военных учреждений и выборных должностей.

Они умели управлять. Деспотическими мерами они увеличивали количество коммунальных хозяйственных служб, коммерческих и промышленных предприятий, дорог, каналов, доков, торговых рядов, портов, объем работ по обороне и украшению города, число школ, больниц и сиротских приютов. Повсюду они способствовали развитию наук и искусств в городах. Они помогали городским коммунам обогатиться и подготавливали победу светского мировоззрения над церковным. Эти патриции-буржуа были выше феодалов в искусстве управления, но равны им в высокомерии и тирании. Они чувствовали себя замкнутой кастой и так же верили в свою исключительность, были так же горды, так же ревниво оберегали свои ряды от чужаков, как дворянство. Они угнетали трудовые слои населения и втягивали города в рискованные военные предприятия. Слишком часто их политика требовала разорительной роскоши, и тогда они расточали запасы коммуны, давили народ тяжелыми налогами, доводили города до банкротства и своим деспотизмом вызывали революции.

В экономике и в общественной жизни их тирания была еще более невыносимой. За услуги, которые патриции оказывали городу, развивая производство и обмен товаров, они требовали дорогую плату в виде монополий и привилегий, которые они себе присваивали. Гильдии и ганзы захватили контроль над внешней торговлей и над самыми прибыльными видами коммерции и допускали туда только своих членов или тех, кому желали разрешить ведение такого дела. В Англии гильдии даже захватили розничную торговлю некоторыми товарами – например, сукнами и шкурами. Во Флоренции только гильдия Калимала имела право ввозить и продавать иностранные сукна. Каждая ганза имела монополию на какие-либо средства транспорта или на какой-либо вид торговли. В одном случае это был речной транспорт, в другом торговля шерстью или сукнами. Часто гильдия владела мерами веса и длины и сдавала их в аренду, проводила аукционы, взимала пошлины и брокерское вознаграждение, предоставляла судам лоцманов и рекламировала товары. Она строила конторы, набережные и доки и взимала денежные сборы для своих надобностей. Патриции редко бывали настолько благоразумны, чтобы предоставить народным массам долю в прибылях своих предприятий. Напротив, они сознательно жертвовали интересами мелких торговцев и ремесленников ради собственной выгоды.

Они не только старались отстранить этих простых горожан от участия в общественной жизни города, но и пользовались своей захваченной властью для того, чтобы привести трудовые слои населения к покорности. Они запрещали цеховые братства ремесленников и отказывали им в праве на объединение в союз и на забастовку, угрожая нарушителям запретов изгнанием или смертью. Они провозгласили, что труд обязателен для всех. Известны случаи, когда патрицианские олигархии заключали соглашения о взаимной выдаче неблагонадежных ремесленников. Будучи хозяевами городских советов и магистратур, могли по своей воле устанавливать длину рабочего дня, уровень заработной платы, цены на продовольствие, подчинять суровой дисциплине торговлю и ремесла и обнародовать или пересматривать уставы корпораций.

В некоторых городах, в первую очередь в тех, где появилась крупная промышленность, богатейшие купцы и предприниматели, пользуясь своей властью, регулировали условия труда и административное управление производством так произвольно, что, по сути дела, превратили рабочих в рабов.

Олигархи-патриции высокомерием и выставлением напоказ своего богатства в конце концов и вывели из терпения народные массы. В северных городах богатейшие буржуа охотно называли себя эсквайрами и damoiseaux (так на французском языке назывался молодой дворянин, еще не посвященный в рыцари. – Пер.); повсюду они присваивали себе почетные звания, а иногда превосходили в роскоши старинную аристократию. «Сейчас именно торговля приносит богатство», – сказал богатейший коммерсант-кожевник из Базеля своему гостю, императору Рудольфу Габсбургу. При торжественных въездах правителей стран в города они обращали на себя внимание роскошными нарядами, что было отмечено в 1236 г. в Кельне, когда 1800 виднейших представителей буржуазного сословия города приветствовали невесту Фридриха II. Буржуа давали своим дочерям большее приданое, чем обычно давали дворяне, и строили себе большие каменные дома, иногда с башнями и бойницами наверху. Брунетто Латини (итальянский и французский писатель, видный общественный деятель Флорентийской республики. Жил в XIII в., был другом Данте. – Пер.) восхищается домами французской буржуазии: «Их прекрасные покои, в которых они радуются и наслаждаются, велики, просторны и украшены росписями», а вокруг покоев раскинулись сады из плодовых деревьев. Один сатирик из Шампани написал: «Они живут по-дворянски. Они носят одежды достойные королей и держат ястребов-тетеревятников и перепелятников и соколов». Их жены в своих великолепных нарядах были похожи на королев, как не без досады сказала королева Франции Жанна Наваррская, супруга короля Филиппа IV Красивого, увидев 600 именитых гражданок города Брюгге из торгового сословия. За их столами огромное количество пищи запивалось самыми дорогими винами, причем на стол выставлялась напоказ во всем своем великолепии серебряная посуда. Они подражали дворянам и охотно выставляли себя напоказ на турнирах так же, как делали это во время праздников и процессий. Зрелище этой роскошной жизни дразнило и выводило из себя народ, которому приходилось тяжело от деспотической власти патрициев; их наглое презрение к народу и их нападки на честь и достоинство простых людей еще больше ухудшали это положение. Так патриции навлекали на себя ненависть мощных объединений, а именно свободных ремесленных союзов и корпораций, образованию и развитию которых они не могли помешать.

Мелкие торговцы, мелкие мастера и ремесленники уже образовали, с разрешения церкви, объединения для богоугодных дел и взаимопомощи, которые назывались братства или благотворительные общества. Наряду с ними существовали, прежде всего в тех отраслях, которые производили товары первой необходимости, объединения работников по профессии, созданные с согласия властей феодального сеньора. Так происходило в Париже, Шартре, Этампе, Понтуазе, Дуэ, Сен-Троне (Синт-Трёйдене), Базеле, Страсбурге и Кобленце с XI и первой половины XII в. Были и редкие случаи, когда в городах уцелели старые римские или византийские корпорации; такими были scholae в Риме и Равенне. Но эти примитивные союзы, находившиеся под непрерывным наблюдением и имевшие очень мало привилегий и монополий, были не слишком сильны. В коммунальной революции они играли лишь роль дополнительной гири на чаше весов.

Общее освобождение, благодаря которому народные массы в городах получили гражданскую и экономическую свободу, способствовало распространению среди трудовых слоев городского населения движения за объединение в союзы. Это движение развивалось так быстро, что вскоре союз работников стал нормальной формой их организации для выполнения работы. Существовали две разновидности таких объединений – свободный союз и клятвенная корпорация. Первая преобладала в большинстве городов Запада: их старые и новые власти смирились с существованием этих организаций, которые представляли меньшую опасность для их господства, чем корпорации. Свободный союз пользовался монополией на продажу и производство и гарантировал выполнение профессиональных обязанностей в той мере, в которой они были совместимы с общими интересами. В такие союзы объединялась основная масса мелких торговцев и ремесленников. Эта организация развивала у своих членов любовь к честному и независимому труду и обеспечивала им личную свободу и достоинство, но не была привилегированной ассоциацией и потому не могла играть роль оппозиции по отношению к правящим сословиям. Эти сословия сохраняли права на охрану порядка и на правосудие и имели полную политическую власть над свободными рабочими союзами.

Понемногу, несмотря на подозрительность и сопротивление государственной власти (короля, церкви, феодала или буржуазного патрициата), народные массы начали организовывать другие объединения – клятвенные корпорации, в которые вступали самые сильные или активные меньшинства. Политически, экономически и социально эти корпорации были гораздо активнее свободных союзов. Их число увеличивалось по мере того, как труд народных масс становился основой процветания городов. Иногда на основе решения, принятого в интересах города или правящей верхушки его населения, иногда в результате настойчивых требований группы рабочих, свободные и даже зависимые рабочие союзы стали преобразовываться в клятвенные объединения. Такие корпорации носили разные названия – fraternités, confréiries, frairies, métiers jurés, scuole, paratica, arti, mestieri, gremios, zunfte, ремесленные гильдии. Некоторые из них состояли из одного объединения, другие (arti, zunfte) были федерациями союзов – такой, например, была гильдия Arte délia Lana di Calimala. С середины XII до середины XIV в. их становилось все больше. В начале XIV в. в Венеции было 58 таких корпораций, в Мантуе – 21, в Генуе – 33, в Болонье – 20, в Бергамо – 18, в Парме – 24, в Падуе – 36, в Павии – 25, во Флоренции – 21. В Париже, где около 1180 г. их было всего 12, во времена Людовика IX Святого их было уже 100. В начале XIV в. в Амьене их было 26, в Пуатье – 18, в Кельне – 26, в Трире – 20, в Магдебурге – 12, во Франкфурте-на-Майне – 14, в Страсбурге – 15. В большинстве немецких городов среднее количество корпораций было от 12 до 15. Там, где господствовали патриции, например в Нидерландах, клятвенные корпорации возникли сравнительно поздно. Профессиональные союзы легче всего добились положения привилегированных организаций в пищевой, строительной и текстильной промышленности, то есть в производстве товаров первой необходимости.

Часто и представители аристократических профессий, где умственный труд преобладал над ручным, например нотариусы, врачи, аптекари и золотых дел мастера, объединялись в корпорации, причем делали это рано, и их корпорации даже входили в число самых уважаемых. Такими были arti maggiori во Флоренции. В других случаях такими привилегированными союзами становились те профессиональные объединения, члены которых сумели внушить обществу уважение к себе тем, что быстро богатели, и теперь использовали свой плутократический престиж, – например, гильдии банкиров, менял и владельцев крупных мануфактур. И наконец, когда некоторые профессии, например выпекание хлеба, переставали быть семейными или домашними, объединениям их представителей тоже удавалось вступить в ряды корпораций.

Свободные ремесленные союзы и клятвенные корпорации, союзы на общих законодательных основаниях и привилегированные союзы, в которые объединялись коммерческие и промышленные слои населения, в значительной степени способствовали организации трудящихся масс. В них городские труженики учились солидарности и дисциплине под руководством свободно избранных начальников и под властью уставов и законов, которые составили они сами, а все городское население дополнило поправками. Эти объединения выстраивали их в мощную иерархическую структуру, основанную на профессиональном мастерстве, и обеспечивали им независимость и достоинство труда. Именно союзы и корпорации давали работнику возможность пользоваться плодами его труда тем, что добивались отмены или ограничения старинных прав феодальных сеньоров и гарантировали своим членам экономическое равенство. И в свободном ремесленном союзе, и в корпорации доступ к званию мастера и праву заниматься торговлей был открыт для любого, кто мог дать гарантии соблюдения норм нравственности и технического мастерства. В эту золотую пору Средних веков для того, чтобы стать мастером, было достаточно отслужить положенное время в качестве ученика, пройти испытание (на соответствие), которое в те дни было простым и практичным, или даже просто предъявить свидетельство о том, что, по общему мнению, ты считаешься умельцем в своем деле, затем внести несколько не очень больших вступительных взносов и устроить за свой счет не очень дорого стоивший обед или праздник; часто соискатель даже не должен был платить взносы и не нес никаких расходов.

Между рядовым ремесленником, которого называли «странствующий подмастерье», и мастером была лишь та разница, которую создает небольшое и часто временное различие в имущественном или общественном положении. И тот и другой проходили одно и то же профессиональное обучение. Подмастерье мог стать мастером в день, когда женился на дочери одного из мастеров, или в любое время, когда ему удавалось накопить небольшую сумму, необходимую для того, чтобы начать собственное дело. Странствующий подмастерье был волен работать как хотел; он был связан лишь соглашением, заключенным на определенный срок, содержавшим определенные гарантии и устанавливавшим взаимные обязательства. Мастер и подмастерье в повседневной жизни были товарищами. У подмастерья было свое место в его ремесле, он участвовал в выборе должностных лиц и мог воспользоваться моральной и материальной помощью ремесленного братства. Свободное или клятвенное объединение, в которое он входил, признавало и защищало его индивидуальность. Там подмастерье находил поддержку, а не помехи, и благодаря членству в объединении его личность становилась более свободной и уважаемой. Ремесленный союз оказывал будущему мастеру и будущему подмастерью одинаковые благодеяния – давал и тому и другому профессиональное образование, то есть место ученика. Срок ученичества мог быть разным (от двух до восьми лет) в зависимости от того, насколько трудной была профессия, но обучение всегда было серьезным и эффективным. Ученик находил в мастере сурового и строгого наставника, который обучал его тщательно и по-мужски. Качество этого обучения было таким, что трудовое население городов никогда, ни в какую эпоху не было лучше подготовлено технически для выполнения своей работы.

Каждая из этих трех групп – мастера, подмастерья и ученики – была автономна, свободно управляла своими делами и по собственной воле подчинялась требованиям экономической и общественной дисциплины, необходимой для ее мощи и престижа. Практика самоуправления выработала у них привычку к свободе, чувство ответственности и гражданские добродетели. Клятвенные корпорации, а иногда даже свободные союзы ремесленников имели ассамблеи, парламенты или палаты, в заседаниях которых участвовали мастера, а иногда и подмастерья, права которых, однако, были в большей или меньшей степени ограничены. Они составляли законы, касавшиеся их общих дел, выбирали администраторов и контролировали их деятельность. Эти администраторы, которые в разных местах назывались по-разному – jurés, prud'hommes, baillis, смотрители, rewards, gardes, esgardeurs, veedores, majorats, консулы, ректоры, podestats, викарии, дожи, иногда имели главу, который мог носить разные титулы – приор, проконсул, магистр, mayeur de banni'ere, capmeister. Они принимали полицейские меры и управляли финансами и судом своего союза при помощи советников, синдиков, казначеев, счетоводов, агентов, писцов или секретарей, судебных приставов или эсквайров, сержантов и посыльных. Они посещали мастерские и рынки, назначали наказания и штрафы, приводили мастеров к присяге и председательствовали на церемониях и празднествах. Их выбирали раз в год, и они осуществляли свою власть в интересах всего сообщества, от которого получили полномочия.

Союз был юридическим лицом, то есть мог подать иск в суд, владеть движимым и недвижимым имуществом, рентами, местами собраний (которые назывались ратушами, особняками, steuben, scuole, parloirs), а иногда даже иметь лавки и промышленные предприятия. Он имел законное и всеми признанное место в городской коммуне. Что касалось религии, он строил собственную часовню и с любовью украшал ее. На витражах этой часовни могла быть изображена эмблема ремесла ее прихожан; так сделали в Шартре и Бурже. У союза были документы, подтверждавшие его права и хранившиеся в его архивах, была печать, были эмблема и герб с ее изображением – точно так же, как у господина-феодала и у коммуны. Когда союз поднимал свой штандарт или знамя, на полотнище можно было увидеть изображение святого – покровителя союза и атрибутов ремесла, которым занимались. У плотников это был топор, у сапожников шило, у золотых дел мастеров золотая чаша, крест или корона, а у изготовителей сукна – агнец Божий, окруженный красно-желтым сиянием, на синем фоне. Так труженики, используя как средство свою солидарность, провозгласили и завоевали себе право на благородство.

Городские рабочие так же, как другие классы общества, завоевали себе привилегии. Как купец был государем в своей гильдии, а феодал в своем феоде, так же мастер и ремесленник были правителями в своем ремесле. Они имели монополию на него. В эпоху, когда свободный труд только создавал свою организационную структуру, было полезно, чтобы область деятельности представителей каждой профессии была точно определена: это предотвращало напрасную трату производительных сил и обеспечивало спокойное существование производителям. К тому же такие монополии были совсем не строгими. Они гарантировали мелким торговцам и ремесленникам привилегии на местном рынке, но в нее вносило изменения совместное существование свободных и клятвенных цеховых союзов, существование домашней промышленности, которая все же выжила, разрешение иностранцам конкурировать в определенные дни и, наконец, признание за верховной властью – королем, сеньором или правителями города – права провозглашать свободу труда. Этой властью время от времени без колебаний пользовались короли, например Филипп IV Красивый, и коммуны, в том числе французские и итальянские.

Монополия порождала бесконечные судебные процессы по искам одной корпорации к другой: было трудно определить границы области деятельности для каждой из них. Сапожники спорили с башмачниками, изготовители сбруи с изготовителями седел, кузнецы-мастера ковки лезвий с изготовителями рукоятей, торговцы текстильными товарами с торговцами, продававшими дорогие ткани, и еще многие со многими другими. Более того, монополия в этот период не останавливала соревнование, поскольку корпорации еще не приобрели ту косность взглядов и консервативность, которые были характерны для них позже. Соперничество между городами заставляло ремесленные союзы в каждом из них совершенствовать свою работу и внимательно следить за тем, как она выполняется. По техническому мастерству и совершенству отделки работа средневековых ремесленников во многих отношениях выигрывает при сравнении с изделиями их современных собратьев по профессии.

Каждый союз ремесленников в пределах, установленных властью сеньора или города, занимался примирением интересов производителей и потребителей. Правила корпорации были подсказаны их создателям не только эгоистическими интересами ее членов, но и большой заботой о чести своей профессии, а также о равенстве и солидарности в обществе. Правила или уставы ремесленных корпораций безжалостно карали всех виновных в плохой работе, мошенничестве, небрежности или нечестности в работе. С помощью сложной системы проверок, контроля и товарных знаков они гарантировали публичность производства и продажи товара и честность сторон при заключении сделок. Они, правда, не искоренили мошенничество и не полностью уничтожили злоупотребления, но все же уменьшили их. Корпорации также старались оберегать нравственность своих членов, не допуская в свои ряды сомнительных личностей и нежелательные элементы и требуя от городских тружеников соблюдения правил нравственности, религии и человечности. Они ставили себе задачу поддерживать среди мастеров нечто вроде равенства и для этого запрещали им заниматься более чем одним ремеслом, переманивать друг у друга подмастерьев или заказчиков или путем различных уловок, которых существовало много, добиваться для себя монополии или заниматься спекуляцией. Каждый должен был получать за свой труд справедливое и выгодное вознаграждение. Такие правила замедляли образование крупных состояний, зато делали возможным честное распределение прибылей. Даже права подмастерьев были признаны: мастер были обязан давать своему подмастерью работу, причем оказывать ему в этом предпочтение перед иноземцами или другими мастерами города, и не допускать, чтобы ему приходилось конкурировать с дешевым женским трудом. Впервые профессиональные союзы своими действиями создали добровольную дисциплину, установили справедливую иерархию, определили права и обязанности трудовых слоев общества и, дав им свободу, научили их также достоинству и чувству ответственности. Новая общественная сила, несравнимая по мощи ни с одной другой, обогатила своим появлением мир.

Все такие объединения – свободные и клятвенные, союзы и корпорации – с течением времени становились все более грозными крепостями, из которых народные массы выступали в поход, чтобы завоевать политическую власть. Городские демократии достаточно быстро поняли, что их гражданские свободы и экономические привилегии полностью зависят от милости эгоистичных и капризных верховных правителей города – короля, феодального сеньора или патрициата. Широкие привилегии, которые когда-то были даны этим правителям, позволяли им отменить или ограничить автономию ремесленных союзов и действовать во вред их материальным интересам. А городские труженики страдали еще и от угнетательских, рискованных и необдуманных действий группы привилегированных лиц, управлявших городом. Именно народные массы несли на себе основное бремя общих обязанностей, из их среды набирали людей в полицию, стражу и дозор, а также в те отряды, которые тогда соответствовали нынешним пожарным бригадам. Это массы платили самые большие налоги и служили в военном ополчении. Своим трудом, своими деньгами и своей кровью массы укрепляли могущество и жизнеспособность городских государств, а имели право лишь на очень малое участие в управлении ими.

Поэтому с XIII в. в ремесленных союзах началось и стало усиливаться движение за демократию, которое часто принимало форму революционной борьбы. Целью этого движения было лишить сословие патрициев – выходцев из дворянства или из гильдий – монополии на политическую власть, а программа была завоевать часть власти или монопольно всю власть над городом. Средствами этой борьбы были забастовки (takehans), союзы работников и, в конце концов, вооруженные восстания. Это движение распространилось по всем странам Запада. Во Франции со второй половины XIII в. забастовки, подготовленные корпорациями или братствами, вспыхивали повсюду, особенно в промышленных округах. В Бове в 1233 г. мэр этого города и местные менялы подверглись оскорблениям и жестокому обращению, и король должен был отправить в тюрьмы 1500 мятежников. В Провене и Руане (1280–1281) ремесленники подняли восстание против торговцев текстильными товарами, и мэр столицы Нормандии был при этом убит. В Париже в 1295 и 1307 гг. союзы рабочих вели себя так угрожающе, что король Филипп IV Красивый был вынужден их распустить. В Кастилии, Арагоне и Каталонии, прежде всего в Кордове и Убеде (1312–1332), городские патриции-дворяне (caballeros) должны были выслушивать шумные требования народа. Во Франции, так же как в Испании и Англии, королевская власть оказалась достаточно сильной для того, чтобы положить конец злоупотреблениям олигархов, удовлетворить часть демократических требований народа и восстановить порядок под своим управлением. Она дала народу гарантии, льстила честолюбию городских тружеников, развивая клятвенные корпорации, и (как было в Амьене) открыла простым горожанам доступ в советы и муниципальные магистратуры.

В тех странах, где у центральной власти не было возможности для таких действий, демократическая революция была гораздо мощнее. В рейнских и дунайских областях Германии, в Ульме, Франкфурте, Нюрнберге, Майнце, Кельне, Страсбурге и Базеле произошла яростная борьба, в результате которой патриции были в конце концов вынуждены уступить управление городами корпорациям. В Нидерландах это движение было особенно сильным. Сторонники демократии из ремесленных союзов, бедняки ремесленники – их называли povre peuple или klauwaerts – применили все возможные способы борьбы – коалиции, забастовки, называвшиеся takehans, восстания, союзы с крупной феодальной знатью, графом Фландрским и графом Геннегау, чтобы свергнуть деспотическую власть гильдий, которые назывались Leliaerts и опирались на поддержку короля Франции. В Льеже (1253) союзы ремесленников восстали против власти провостов и епископа. В Динане (1255) медники, а в Юи (1299) ткачи выступили против гильдий купцов-предпринимателей. В Турне (1281) и повсюду в Геннегау (1292) ткачи и другие ремесленники боролись против патрициев. С 1275 г. во Фландрии открыто шла революция. В Генте, Брюгге и Дуэ граф помогал ремесленникам подорвать авторитет патрициата. Повсюду эта борьба сопровождалась беспощадным насилием с обеих сторон. И представители крупной буржуазии (majores), которые любили называть себя «достойными людьми» (goden), и ремесленники, которых они называли «жалким сбродом» (minores, gwaden), казнили и изгоняли своих противников. В течение примерно 30 лет, с 1297 по 1328 год, по Фландрии прокатилась волна страшных революций. Фламандские союзы ремесленников, воодушевленные стремлением к демократии и городским патриотизмом, подняли восстания в Ипре, Дуэ, Генте, Лилле, Брюгге и Ауденарде. Они устроили резню французов, получившую название Брюггская заутреня, в мае 1302 г., и одержали блестящую победу над французским рыцарским вйоском в битве при Куртре 11 июля 1302 г. Ткач Конинк (П. Конинк – предводитель только что упомянутого восстания-«заутрени» в Брюгге. – Пер.) бросил вызов самому могущественному государю христианской Европы – Филиппу IV Красивому, и этот король, несмотря на свой реванш при Мон-ан-Певеле (18 августа 1304 г.), был вынужден вступить в переговоры с демократической властью Фландрии (1305). Эта революция была успешной, и народ завоевал то, чего законно требовал. В Нидерландах монополия патрициата была отменена, и союзы ремесленников добились допуска своих делегатов и руководителей в советы и магистратуры. Эти союзы отменили ставшие злоупотреблениями чрезмерные привилегии гильдий, провозгласили свободу торговли и добились всей полноты власти в управлении экономикой. Они добились права судить своих членов, и наемный труд стал свободным. Они заменили штрафами крайне суровые наказания – смертную казнь, изгнание и другие, которыми патриции раньше карали ремесленников за профессиональные ошибки. Они дали ремесленникам право свободно покупать сырье и продавать изготовленную продукцию напрямую покупателям. Для рабочих крупных промышленных предприятий Фландрии завоевание политической свободы стало средством экономического освобождения.

Кроме Нидерландов, эта революция больше нигде не добилась таких больших результатов. На юге Франции и в Италии это движение даже имело больше успеха в разрушении анархической тирании патрициев-дворян, чем в установлении демократической власти трудящихся.

В этих странах простой народ (minutus populus, médiocres, minores) заключал союз с богатыми буржуа из ведущих корпораций, а иногда, как было в Провансе, даже с духовенством против власти высокомерных и заносчивых феодальных сеньоров, владевших городами. Союзы (arti) и братства ремесленников испробовали все возможные средства для борьбы – тайные соглашения, забастовки в отдельных ремеслах и даже общую забастовку (например, в Болонье), заговоры, уличные бои – чтобы захватить политическую власть. Повсюду popolani создавали свои ополчения во главе с «народными капитанами» и объединялись под руководством вождей – приоров и старшин ремесленных союзов (arti), чтобы прогнать дворян из правительства, советов и магистратур. Главными аренами этой драматичной борьбы были Милан и Брешиа (1200–1286), Реджо (Реджонель-Эмилия. – Ред.), Пистойя, Пиза (1254), Генуя (1257–1270), Сиена и Ареццо (1283) и, главным образом, Болонья (1257–1271) и Флоренция (1250–1293). Сословие патрициев-дворян вышло из нее побежденным, значительно поредевшим после репрессий и погромов и разоренным конфискациями. Победившая коалиция буржуазии и демократии закрыла им доступ в советы и на государственные должности и сделала занятие ремеслом обязательным условием для получения политических прав. Она вручила широкие властные полномочия «народным капитанам» или гонфалоньерам – начальникам народного ополчения, а советы отдала приорам и ректорам ремесленных союзов. Правительство и ассамблеи оказались под влиянием народных масс, но, как правило, уступленные политические права получали только arti minori. Простые люди, работавшие по найму, остались вне гражданского общества.

На юге Франции революция была такой же по характеру и принесла столько же пользы низшим слоям демократического общества. В Марселе (1213), Авиньоне (1225), Арле (1225), Ниме (1272), Каркасоне (1226) и Монпелье (1246) союзы ремесленников сумели, в некоторых случаях путем восстания, пробиться в советы и парламенты, а иногда даже в магистратуры. Нигде, кроме Нидерландов, простой народ, который в то время был совершенно не способен исполнять общественные обязанности, не получил пользы от захвата или раздела муниципальной власти энергичными демократическими слоями городского населения. Но для основной массы трудящихся эта победа была естественным и законным дополнением к усилиям, которые они приложили для своей организации, и к роли, которую они играли в обеспечении процветания экономики городов.

Освобождение торговых и промышленных сословий и увеличение их роли в жизни общества привели к значительному улучшению их положения. Став хозяином себя самого и своего труда, городской труженик – мастер или подмастерье – мог направить по любому пути свою готовность к новым начинаниям и свои силы. Под опекой и защитой свободного союза ремесленников или клятвенной корпорации и под охраной муниципальных законов он и его труд были одновременно свободными и надежными. Только меньшинство трудящихся, состоявшее из наемных рабочих зарождавшейся крупной промышленности, было лишено преимуществ такой организации. Во Фландрии, в Тоскане, на севере Франции и повсюду, где крупные предприниматели брали в свои руки распределение работы и управление процессом труда, они суровыми мерами превратили находившихся у них на службе подмастерьев и мелких мастеров в наемных рабов. Они раздавали заказы и сырье кому и как хотели, они были единственными покупателями и продавцами произведенной продукции и навязывали одинаково мастерам и подмастерьям произвольные условия и тиранические правила. С помощью умело разработанной системы авансов они превращали этих рабочих в своих должников, чтобы держать их в зависимости, платили им лишь столько, чтобы рабочие не умерли от голода, а иногда даже выдавали зарплату натурой согласно произвольно установленным ценам, что позже стали называть «зарплата товарами».

К счастью, этот пролетариат на тогдашнем Западе был не слишком многочисленным. Основная масса трудящихся горожан работала в «мелкой» промышленности, входила в союзы ремесленников, и эти организации были для них опорой их независимости и гарантией материального благополучия. Добровольное объединение в подчиненный дисциплине союз делало их настолько сильными, что они были недосягаемы для капризов и деспотизма старых феодальных властей. Союз охранял их от излишней конкуренции, безработицы и перепроизводства, от паразитирующих на чужом труде посредников, от махинаций спекулянтов и эксплуататоров. Мастера и подмастерья могли трудиться, не тревожась о завтрашнем дне. Они были уверены, что найдут в своей маленькой мастерской применение для своего хорошо налаженного труда, а на городском рынке покупателей для своей продукции. Уставы ремесленных союзов позволяли любому претендовать на звание мастера и устанавливали удачное равновесие между правами и обязанностями каждого человека. Они до определенной степени поддерживали равенство в производстве и распределении благ, не позволяли мастерам накапливать большие состояния и обеспечивали стандартный для того времени уровень жизненных благ широким слоям населения. Подмастерье, который шел на рыночную площадь наниматься, был уверен, что найдет себе работу либо на день, либо на неделю, либо на более долгий срок. Ему не надо было бояться, что конкуренты – чужеземцы и женщины, которые занимаются тем же ремеслом, – переполнят рынок своими услугами. Правда, работа была тяжелой, и рабочий день – например, в Париже – продолжался в некоторых ремеслах от 8,5 до 16 часов, а в других от 11 до 14 часов. Но если вычесть из этого срока время, отведенное на еду, работа обычно продолжалась от 8 до 13 часов. Работа по ночам была, как правило, запрещена, а если разрешалась, то оплачивалась в большем размере. Многочисленные праздники, занимавшие минимум четверть года, обеспечивали ремесленнику отдых.

Размеры зарплат нельзя было изменять внезапно, и они очень точно соответствовали расходам на жизнь. У подмастерьев заработки были ненамного меньше, чем у их мастеров. Например, в Лондоне в XIV в. мастер по укладке черепицы, в зависимости от времени года, зарабатывал в день от 4,5 до 5,5 денье, а его подмастерье от 3 до 3,5. Во Франции в конце XIII в. мастер-каменщик и мастер-кровельщик получали за один день работы столько же, сколько наследники их ремесла в начале XIV в., то есть 2 франка, а помощник мастера в этих ремеслах – 50 солей. В Страсбурге мастер-плотник летом зарабатывал 2 франка 60 солей без питания. Зарплата учеников и женщин была, как правило, на две трети меньше, чем у мастеров. Этих денег хватало на покупку товаров первой необходимости. Было подсчитано, что в городах Северной Франции на реальную годовую зарплату наемного ремесленника можно было купить от 19 до 30 гектолитров зерна, а на его дневную зарплату 1,9 килограмма говядины, 1,7 килограмма бекона или от 2,8 до 6 литров вина. В XIII в. ремесленник мог купить 1 гектолитр гороха по цене от 4,5 до 11,42 франка, овцу по цене от 3 до 4,5 франка, свинью по цене от 6 до 12 франков, цыпленка по цене от 32 до 50 солей, дюжину яиц по цене от 11 до 12 солей, килограмм масла по цене от 43 до 65 солей, а гектолитр вина по цене от 5 до 15 франков. К тому же неженатые подмастерья и ученики обычно жили в доме мастера и питались за его столом.

Похоже, что трудящиеся слои населения в этот период Средних веков жили в достатке. Их жизнь была простой и обычно не давала им возможности соблазняться роскошью. Как правило, они довольствовались простой едой – овощами, бобами, выпечкой из теста, хлебом, супом и разумным количеством мяса. Большие кутежи с изобилием вина и пива они устраивали только в дни праздников и собраний. В отношении жилья они не были привередливы. Во Франции они теснились в деревянных или глинобитных домах с росписью на фронтонах и покрытым изразцами фасадом, верхние этажи которых выступали над нижними так далеко, что нависали над улицей и почти смыкались с такими же этажами противоположных домов. На первом этаже у мастеров была мастерская, которая одновременно была и рабочим помещением, и лавкой. Обычно все мастера одного и того же ремесла жили рядом в одном и том же квартале и каждая улица называлась в честь живущей на ней ремесленной корпорации. В те часы, когда в мастерских шла работа и продавалась продукция, покупатели шли по темным узким улицам среди прилавков, укрытых навесами, над которыми висели скрипучие вывески. Пешеходы, лошади и кареты толкали и давили домашних животных, особенно свиней, которые бегали здесь же среди куч грязи. Кричали со всем жаром, на который были способны, ремесленники и торговцы всех родов – от хозяина кабачка и повара, продававшего соусы, до плетельщика, чинившего корзины, и старьевщика, скупавшего изношенную одежду.

Семьи, обитавшие в таком квартале, часто жили в примитивной простоте: их комнаты, которых было мало, были очень скудно обставлены – несколько сундуков и столов и различная утварь. Одежда подмастерьев и мелких мастеров была сделана из прочных шерстяных или льняных тканей и стоила дешево. Однако по мере того, как жизнь становилась легче, у народа развивалась любовь к удобствам и уюту. Описи и реестры, относящиеся к XIII и первой половине XIV в., и сохранившиеся до наших дней налоговые документы той эпохи свидетельствуют о том, что некоторые горожане этого разряда накопили небольшие состояния и что городские труженики прилагали некоторое старание, чтобы купить более сытную еду и более изящные предметы обстановки, в том числе оловянную посуду, льняные скатерти и одежду из менее грубых тканей, причем и выбор тканей стал разнообразнее. Все стали носить нижнее белье. Гигиена сделала большой шаг вперед, о чем можно судить по большому количеству общественных парных бань и по наличию ванн в частных домах.

Нравственность трудовых слоев населения тоже значительно улучшилась. Конечно, городские труженики были грубыми и внешне, и в душе, и их поступками руководили животные чувственные желания. Эти люди любили кабаки, азартные игры и пьяные застолья. Их упрекали в склонности на все ворчать, а иногда в наглости, лени или нечестности. Часто они были развратными, и в отношениях между полами нравственность была низкой. Но в целом нравственность трудовых сословий сделала огромный шаг вперед. Мастера и подмастерья приобрели добродетели, которые дает свобода. Они горячо любили независимость, в их душах жило чувство равенства и справедливости. Общее для них всех членство в ремесленных союзах сближало этих людей не меньше, чем общая простота условий жизни. Короче говоря, среди них не было ни капиталистов, ни пролетариев. В те дни в мире труда царила гармония, и единственными врагами этого мира были феодальные власти и патрициат. Ремесленник чувствовал себя индивидуальностью и знал, насколько велика его ценность как работника. У ремесленников развилось новое чувство – понимание достоинства труда. Ни в одну эпоху не было такого количества умных и высокотехничных мастеров, среди которых многие даже были настоящими художниками. Целая армия мастеров-ремесленников, ваятелей, как тогда называли скульпторов, живописцев, художников-мнииатюристов, резчиков по слоновой кости, гончаров, вышивальщиков, резчиков по дереву, мастеров по эмали, золотых дел мастеров и оружейников подняла ремесла на уровень искусства. Уставы корпораций внесли свой вклад в создание и поддержание традиций честности и верности.

У этих невежественных народных масс возникло желание больше знать о мире. Ремесленники охотно посылали своих детей в школы и университеты, и уже зазвучали вечные жалобы верхов общества о том, что опасно давать народу образование и позволять людям покинуть сословие, в котором они родились. Чтобы удовлетворить эти интеллектуальные потребности горожан, было создано целое литературное направление – эпические и романтические сказания, которые декламировали на улицах сказители, называвшиеся по-французски жонглерами, и просто уличные певцы; религиозные представления и веселые комедии, называвшиеся soties сатирические куплеты, которые по-французски назывались фаблио (fabliaux), баллады и лирические или насмешливые песни. Горожане любили праздники, торжественные выходы знатных особ, процессии, маскарады и еще один вид великолепных зрелищ – состязания рыцарей и турниры. Союзы и корпорации ремесленников участвовали в пышных государственных церемониях; перед их рядами несли знамена союзов и знаки их ремесла; высшие должностные лица этих союзов при этом были одеты в блестящие форменные одежды. У городских тружеников были очень развиты братские чувства друг к другу и благотворительность. Воплощением этого были их братства, которые по-французски могли называться amitie's (содружества. – Пер.), больницы и организация помощи больным, вдовам и сиротам. Такую же солидарность они проявляли, когда объединялись, чтобы защищать свои интересы и требовать свои права. Их вера в Бога, наивная и иногда мистическая, учила их считать церковь домом народа. Поэтому они украшали их часовнями, красивыми окнами, живописью и скульптурами. В этих церквях у них были святые-покровители, в них они отмечали свои праздники, а иногда в них же представляли свои пьесы. Бывало религиозное чувство так воодушевляло горожан, что рождало у них дерзкие еретические мечты. Тогда возникали секты – вальденсы (секта внутри католической церкви, существовала в конце XII–XVI вв. на юге Франции и севере Италии, а также в Германии, Чехии и Швейцарии, названа в честь своего основателя Пьера Вальде, богатого купца из Лиона. – Пер.), fraticelli (тоже секта внутри католицизма, существовала в XIII–XV вв., отделилась от францисканцев. – Пер.) и лолларды (подобное этим двум религиозное движение в Англии в конце XIV – начале XV в. – Пер.), которые, под видом религиозной реформы, стояли за коренное преобразование всего общественного строя.

Немногих столетий свободы и процветания оказалось достаточно, чтобы в городах Запада родился новый мир. Впервые труд занял ведущее место в обществе и добился признания своей власти. Реабилитированные торговцы и ремесленники вырвались из крепостной неволи и стали свободными людьми. И более того, они стали равны землевладельцам, рыцарям и духовным лицам. Гордая богатая буржуазия и независимый народ, объединенный в союзы, были новой силой, соперничавшей с феодальным сословием и церковью. Их мощь была основана на высокой общественной и экономической ценности тружеников – тех, кого раньше по большей части презирали и в античном аристократическом обществе, и в военном и аграрном обществе Темных веков и начального периода феодализма. Трудящиеся массы не только сумели завоевать себе гражданские и политические свободы, но и смогли, добровольно подчинив дисциплине себя и свои союзы, сделать честность и достоинство труда своей традицией. Эти массы дали не имеющий себе равных импульс развитию всех производительных сил и завоевали для большинства своих представителей стабильность, безопасность, независимость и комфорт. Их действия превратили прежде угнетаемого и презираемого крепостного в свободного, пользующегося почетом и уважением ремесленника нового мира.

ГЛАВА 8

Прогресс в освоении новых земель и в сельскохозяйственном производстве и прогрессивное развитие сельского населения Запада с XI по XIV в.

С XI в. до середины XIV в. земледельческое население Запада выполнило поистине величественный труд, который доказал, что освобождение земледельцев было оправданно. Великое дело освоения новых земель, попытки которого были сделаны в эпоху Каролингов, через полтора столетия было начато снова и завершено этими тружениками. Производство развилось в огромной степени, и Запад снова был заселен. Ни в один период истории не было примера, чтобы такое великое предприятие было задумано и осуществлено с такой полнотой и таким успехом, – разве что в наши дни, когда европейская цивилизация начала завоевывать новые миры. (Это было во времена, когда жил и писал автор, умерший в 1935 г.) В настоящее время «новые миры», бывшие колонии, осуществляют демографическую экспансию в старую Европу, которая на глазах одного поколения меняет свое лицо (а что последует за этим, можно видеть на примерах волнений в Париже, того, что произошло в Косове, и др. – Ред.). Это было одно из важнейших событий истории, хотя историки умолчали о нем.

В конце Темных веков из-за недавних вторжений, постоянного безвластия и войн, недостаточного количества труда и его инертности и из-за преобладания примитивных форм экономики большая часть земель Запада была занята лесами, пустошами и болотами. В Италии, за исключением Королевства обеих Сицилии, и в христианской Испании была возделана только очень малая часть земель. Половина или больше территории Франции, две трети Нидерландов и Германии и четыре пятых Англии были невозделанными землями. Чтобы разбудить дремлющий сельский мир Запада, был нужен социально-экономический переворот, вызванный подъемом торговли и промышленности. Нужды потребления и торговли стали толчком, побудившим к освоению новых земель и все землевладельческие сословия, которые желали сохранить свои доходы, и земледельцев, которых побуждала к этому надежда улучшить свою жизнь трудом. Вся элита тогдашнего общества возглавила это движение. В частности, церковь объявила освоение новых земель богоугодным делом, чем увеличила и свое влияние, и свое богатство. Она благословляла эти работы, запрещала мешать их осуществлению и часто сама становилась их инициатором. Французские монашеские ордены заслужили благодарность цивилизованного человечества за тот успех, с которым они вели этот мирный крестовый поход. В те дни 2 тысячи клюнийских монастырей, 3200 цистерцианских аббатств и бесчисленные монастыри картезианцев, премонстрантов (норбертинов) и траппистов стали местами сбора для тысяч первопроходцев, которые расчищали, распахивали и осушали землю Запада. Правители феодальных и монархических государств – например, короли Англии, Кастилии, Арагона и Королевства обеих Сицилии, германские императоры Швабской династии, французские короли из династии Капетингов, графы Фландрии и немецкие маркграфы – часто поощряли эти работы по освоению земель. Городские коммуны также создавали благоприятные условия для этой работы, а иногда даже делали ее обязательной, а богатые буржуа, особенно нидерландские, вкладывали в нее свои капиталы. И деревенские массы – тысячи первопроходцев (hôtes, advenae, sartores), без которых было бы невозможным это дело, давшее богатство и счастье средневековой Европе, – наконец завершили этот необходимый труд.

Так без лишней шумихи осуществлялась огромная программа по защите земли от набегов свирепой воды, освоению побережий, приречных земель и болот и расчистке земли от пустошей и лесов. В Англии началось осушение болот на берегах Северного моря. В Нидерландах море похитило у людей пятую или шестую часть земли. С XI по XIII в. оно не менее тридцати пяти раз вело наступление на сушу, создавая заливы Зёйдер-Зе, Долларт и Хонт (Западная Шельда). За одно вторжение оно затопило 3 тысяч квадратных километров суши и за 100 лет погубило более 100 тысяч людей. Теперь аббатства, правители, буржуа и крестьяне объединились в союзы для постройки плотин и осушения земли (wateringues) под руководством плотинных старшин (djik и moergrafen). Истратив сумму равную семи с половиной миллиардам франков, за пять столетий они построили из прочных каменных глыб, привезенных из Скандинавии и Центральной Германии, мощную «золотую стену», которая выдерживала яростный натиск моря на расстоянии от приморской Фландрии до Фризии, и под ее защитой были снова возделаны плодородные польдеры. Только к северу от реки Маас так было отвоевано у воды 19 тысяч гектаров суши. Инженеры (zandgrafen) остановили продвижение дюн с помощью посадок ивняка. Дренажные каналы и насосы, находившиеся под присмотром wateringues, изгнали воды моря и рек из целых округов, и на месте этих вод стали процветать богатые фермы (shorren), где одинаково хороши были пастбища и урожаи, крупный рогатый скот и овцы. Рядом с ними существовала и масса засеянных зерном земель (granges), разделенных на прямоугольные поля, границы которых были отмечены крестами. Половина Нидерландов и треть Бельгии поднялись таким образом из глубины вод и болот.

В Нижней Германии фризы вместе с фламандцами и саксонцами построили похожее укрепление из плотин против разливов Северного моря, которое словно резцом выкроило бухту Ядебузен и затопило более 6 тысяч квадратных километров побережья между островом Тексель (Турсхеллинг) и полуостровом Ютландия. Они превратили в плодородные сельскохозяйственные земли (koge, marschen) так называемые тоогеп – заболоченные и затопляемые земли Шлезвига, Голштинии и окрестностей Бремена. Между Эльбой и Одером они преобразовали далекие от моря болотистые земли в большие поместья (kônigshufen), расположенные в виде параллельных полос вдоль границ Бранденбургской марки. В XIII в. с помощью немецких поселенцев (осуществляя здесь, как и между Эльбой и Одером, геноцид и онемечивание славянского населения, а в Восточной Пруссии местных пруссов ликвидировали поголовно. – Ред.) они создали на затопляемых паводками землях нижнего течения Вислы и Пруссии те великолепные аллювиальные пашни, которые теперь являются гордостью этих мест, werder Мариенбурга, Эльбинга и Данцига. Во Франции похожую работу выполняли монашеские ордены, в том числе тамплиеры и цистерцианцы, а также союзы крестьян. Так были осушены и завоеваны низинные и болотистые земли Сент-Омера и окрестностях Кале, molières (влажные земли) в Башане и в Макентерре в Пикардии, болотные топи района Ко, устья рек Сены, Див (река в Нормандии. – Пер.), Нижнего Котантена, района Доль, части побережья Бретани и низовьев Луары, Нижнего Пуату, Нижнего Лангедока и Нижнего Прованса, а во внутренних областях страны такие же земли в Нижней Оверни, Лимани, «мокрой» Шампани и в Аргонне. В низовьях Роны союзы levadiers построили дамбы, а в болотах провинции Пуату были построены длинные ряды дамб, называвшихся bots, и при них устроена сеть шлюзов и каналов. В Нижнем Руссильоне в XIII в. была осушена значительная часть болотных топей.

В Верхней Италии коммуны, правители, цистерцианские аббатства и крестьяне объединились для строительства плотин и регулировки течения По, Ламбро, Минчо и Бренты, для осушения болот вокруг Мантуи, Феррары, Кремоны, Лоди, Милана, Касале-Монферрато, Болоньи, а также земель в окрестностях Равенны. Народы Испании и полуостровной Италии, снова взяв на вооружение римские методы научной гидравлики и подражая арабским технологиям, получили просто сказочные результаты в Сердани, Руссильоне (области Сердань и Руссильон сейчас являются частью Франции, но по своей истории и культуре имеют больше общего с испанской провинцией Каталония, потому упомянуты в этом перечне. – Пер.), Каталонии, Арагоне, Кастилии, на Балеарских островах, в окрестностях Валенсии, в королевстве Мурсии и Андалусии, а также на Ломбардской равнине, в Тоскане и на Сицилии. Самыми выдающимися из этих работ были дамбы и водохранилища в Восточной Испании и знаменитый Навильо-Гранде (по-итальянски это значит «Большой канал». – Пер.) в Ломбардии, построенный между 1179 и 1257 гг. Этот канал, орошавший водами озера Лаго-Маджоре территорию площадью более 35 тысяч гектаров, сделал плодородными земли по берегам рек Ольо, Адды и По.

Еще большими оказались результаты величественного и целеустремленного труда по расчистке земли от кустарника и леса, которая шла на всем Западе в продолжение трех с половиной столетий. Ни в одну эпоху освоение земель для нужд сельского хозяйства не происходило так дисциплинированно и не велось с таким воодушевлением. Тысячи первопроходцев, которых манили обещания дать им свободу и собственность, собирались по призыву монахов, прелатов, правителей, феодалов и коммун, чтобы проложить путь плугу и мотыге. Они сжигали кустарники, подлесок, лесные заросли, прорубали в лесах просеки топорами, выкорчевывали пни. Вся эта процедура в целом называлась assarting. В результате изменился облик всего Запада, и особенно Германии. В ее бескрайних лесах, среди которых были такие, где миссионер в XI в. мог ехать верхом пять дней подряд, ни встретив ни одного человека, первопроходцы вырубали поляны (roden) и просеки (schwenden), создавали крупные крестьянские хозяйства вдоль всех дорог или, как в Австрии, Силезии и Моравии, фермы на опушках лесов (waldhufen); а на северных равнинах и южных плато основывали города и поселки. От берегов Балтийского и Северного морей до Центральных Альп, от Вислы до Рейна и Вогезов они прошли через леса и пустоши Северной, Центральной и Западной Германии, Австрии, Швейцарии и Эльзаса, создав огромное множество новых сельскохозяйственных имений. Географические названия, в которых есть компоненты reut, rode, wald, heim, loh, holz, hagen, brand, schwend, красноречиво свидетельствуют о том, как велико было их значение и на какой обширной территории они возникли. По сути дела, сельское хозяйство в Германии начинается с этой прекрасной эпохи.

То же можно сказать и об Англии, где с XII по XIV в. освоение новых земель монастырями, правителями и крестьянами дало такой результат, который можно было бы назвать шедевром. Наступление на леса было таким мощным, особенно на юге, юго-востоке и в центре страны, что от древнего леса, когда-то покрывавшего всю Британию, осталось лишь несколько разрозненных клочков. Великобритания, прежде одна из наиболее густо покрытых лесами стран Запада, стала так же, как Нидерланды, одной из самых безлесных в результате труда первопроходцев. Весьма многочисленные названия городов и деревень, кончающиеся суффиксами den, holt, word, fait, hurst, свидетельствуют о том, каким мощным было это движение. Наиболее эффективным этот труд был в Нидерландах. Пустоши, называвшиеся wastines, заросли, называвшиеся velden, огромные леса, еще покрывавшие более трех четвертей этого края, исчезли в Голландии, Брабанте, Геннегау и, прежде всего, во Фландрии. Их место заняли пашни и луга, окруженные дренажными рвами, живыми изгородями и рядами деревьев. 95 процентов фламандских деревень возникло в это время. Суффиксы sart, rode, kerche в их названиях везде напоминают о проделанной в давние времена работе, благодаря которой равнина, покрытая заболоченными лесами и зарослями кустарника, стала самой красивой сельскохозяйственной страной Запада.

Во Франции цистерцианцы, премонстраты, картезианцы и тамплиеры вместе с самыми мудрыми из феодалов и при поддержке огромного множества крестьян превратили покрытые до этого огромными лесами провинции – Артуа, Пикардию, Понтье, Иль-де-Франс, Нормандию, «мокрую» Шампань, Морван, Верхнюю Бургундию, области возле Мааса и Вогезы, Бретань, Пуату, земли вдоль Луары, Аквитанию и юго-восток – в поля, луга и пашни. Огромная работа по расчистке земель продолжалась в течение трех веков и создала нынешний облик сельской Франции. В христианской Испании, которая была очень отсталой по сравнению с Испанией мусульманской, интенсивное освоение новых земель, которое вели монахи и правители при помощи целой толпы иммигрантов французского происхождения и людей, избавленных от мусульманского ига (их называли мозарабы), привело к исчезновению значительной части лесов и кустарников, пустошей (hermes, yermos) и заброшенных земель (despoblados) в Руссильоне, Сердани, Каталонии, Нижнем Арагоне, Галисии, Старой и Новой Кастилии, Наварре и Бискайе, она же Васконгадес. Особенно отличались упорством в борьбе с неплодородной почвой каталонские крестьяне, которые, как говорилось в пословице, «делали хлеб из камней». И наконец в Италии не только в обеих Сицилиях, но также и в северных и центральных землях лес рухнул под ударами топора первопроходцев. Невозделанные земли были распаханы или орошены, и в конце XIII в. никто не смог бы узнать в этой стране ферм, виноградников и посаженных деревьев наполовину необитаемый лесной край конца X в.

Страны Запада обязаны своим экономическим господством, а также великолепным развитием и высокой эффективностью своего сельскохозяйственного производства именно этой великолепной работе – освоению новых земель. Оно прославило христианский Запад, и ведущую роль в нем играла Франция – ее монашеские ордены, правящие династии и эмигранты. Запад возобновил и продолжил труд Римской империи.

Гигантский по силе трудовой порыв имел место, по сути дела, во всех отраслях сельскохозяйственного производства. Жители Запада стремились извлечь всю возможную пользу из всех источников природного богатства, чтобы удовлетворить все более возраставшие нужды потребления.

Наряду с примитивными рыбными промыслами на морских побережьях и берегах рек монахи и крупные феодалы разводили рыбу в далеких от воды местностях, используя для этого водохранилища и пруды-садки. Возникли и стали быстро развиваться глубоководные морские рыбные промыслы, очень выгодные для нидерландских моряков, фламандцев и англичан. На Балтике и в северных морях они ловили тресковых рыб, макрель и, что было важнее всего, сельдь – основную пищу низов общества. В Ла-Манше и Атлантике нормандские, бретонские, баскские и галисийские рыбаки добывали кита, лосося, сардину, миногу и дельфина. На побережьях Пикардии, Нижнего Пуату и Ониса (область близ Ла-Рошели (ист.). – Ред.) было организовано разведение устриц на отмелях и выращивание мидий. Жители западной части Средиземноморья ловили тунца и добывали кораллы и губки.

Несмотря на все вырубки, в большинстве стран Запада сохранилось столько лесов, что дичь, добытая на охоте, которая была привилегией верхов общества, по-прежнему составляла значительную долю пищи. Были приняты постановления, заботливо оберегавшие эту дичь от истребления, законы об уходе за лесами и рощами, о посадке деревьев и их вырубке через большие промежутки, а также постановления, которые ограничивали злоупотребления правом на выпас скота в лесах и на пастбищах. Диким зверям была объявлена беспощадная война, и в некоторых странах, в том числе в Англии, были полностью уничтожены волки. Среди областей и стран Запада лучше всего сохранили свое лесное богатство Германия, Франция, восточные области Нидерландов и Южная Италия. На севере леса использовали как источник золы, поташа, воска, меда диких пчел, звериных шкур и мехов; и повсюду в лесах добывали топливо для домашних очагов, кузниц и стекольных мастерских, а также дерево для построек. Бревна стали сплавлять по рекам, особенно в Нидерландах и Франции. Их связывали в плоты и отправляли вниз по рекам на деревенские лесопилки и городские лесные склады, необходимые для постройки судов лесоматериалы поступали на верфи тоже по рекам или по морю. На юге выращивали пробковый дуб.

Большой импульс получило скотоводство. Один англо-нормандский автор сочинений по сельскому хозяйству, живший в XIII в., писал: «Если на вашей земле пасется достаточное количество скота, она принесет вам доход в три раза больше, чем если вы будете возделывать ее». Фермеров уже не удовлетворяли обычные пастбища из-за существовавших ограничений на право пасти там скот; поэтому они стали улучшать луга путем орошения, и многие из этих лугов стали давать второй укос сена, что раньше было редкостью. В Нидерландах появились первые посевы кормовых трав. На основе приобретенных опытным путем знаний возникла ветеринария, однако она была бессильна остановить ящур, и эта болезнь скота в те времена распространилась так, что наводила ужас. В эту же эпоху были проведены первые опыты по скрещиванию и акклиматизации пород. Были организованы образцовые фермы. Монашеские ордены и богатые буржуа начали вкладывать капиталы в скотоводство, заключать договоры на откорм скота и на превращение земель в луга. Однако в силу традиции и из-за нехватки денег у подавляющего большинства населения мелкий скот по-прежнему был на первом месте в сельском хозяйстве. В некоторых нормандских поместьях в 1307 г. было от 900 до 1500 овец и от 180 до 200 свиней, но лишь от 100 до 140 голов крупного рогатого скота и меньше 100 лошадей.

Свиней разводили все, а многие держали и коз. Обычной домашней птицы было очень много, а в XIII в. к ней добавились акклиматизированные цесарки, которых называли гвинейскими или индийскими курами. Часто можно было увидеть также павлинов и фазанов, причем фазанов называли «лиможскими петухами». Везде разводили пчел, и пчеловодство оказывало людям огромные услуги: мед был заменой сахара, а воск использовали для освещения.

Из всех пород мелкого скота самыми ценными считались овцы. На западе Франции уже была широко известна порода овец с особенно нежным мясом, которая называлась пресале (présalé) (от французских слов pré salé – «соленый луг». – Пер.) (оттого, что эти овцы паслись на соленых болотах). Овцеводческие фермы были построены во всех областях Нидерландов, в Германии и Франции были миллионы овец, шерсть которых пользовалась большим спросом как сырье для обычных или менее тонких сортов сукна, а мясо было любимой пищей народа. Жители Испании и Южной Италии имели огромные стада овец, которых пастухи перегоняли с горных пастбищ на равнинные, и эти овцы тоже высоко ценились за шерсть и мясо. Англия тогда была, как сейчас Австралия, огромной овцефермой, которая производила лучшую в мире тонкую шерсть. Не меньше половины тех доходов, которые эта страна имела со своей земли, она получала благодаря овечьи стадам, а пошлины на шерсть составляли пятую часть ее национального дохода. В Артуа были сделаны попытки акклиматизировать кашмирских тонкорунных овец, в Испании – магрибских (из Северной Африки) мериносов, в Южной Италии – овцематок и баранов из Берберии (Северной Арфики).

Крупный скот играл более важную роль, чем раньше, особенно в больших имениях. Для нужд торговли и войны были созданы конные заводы, где скрещивали местные породы лошадей с иностранными. В Германии, Нидерландах, в районе Булони, в Нормандии и Ломбардии разводили боевых коней (destriers), а в Англии, Гаскони, Испании и Южной Италии – верховых лошадей под седло. Пуату, Прованс и Испания специализировались на разведении мулов. Ослов можно было увидеть повсюду, это было главное вьючное животное народа. Жители альпийских областей повысили качество своего прекрасного местного скота. Нижняя Германия, Нидерланды и Фландрия обогатились, улучшив качества своих фризских и фламандских коров. Англия и Ирландия, как сейчас Аргентина и Соединенные Штаты, получали большой доход от экспорта бекона, ветчины, сала и жира, на которые они перерабатывали часть своих многочисленных стад; так же поступали жители Руссильона и Северной Испании. Франция и Верхняя Италия имели прекрасные породы тяглового и мясного скота; их сорта сыра и масла уже пользовались большим спросом.

Все шире применялись более сложные формы земледелия, особенно в области выращивания зерновых, поскольку эта отрасль должна была удовлетворить потребности растущего населения, и зерновые выращивали везде, чтобы справиться с угрозой голода, который всегда мог случиться в масштабах одной местности из-за трудности передвижения по дорогам и из-за малого размера урожаев, которые в Средние века были где в четыре раза, а где и в семь раз меньше нынешних. Элита земледельческого сообщества – это в основном были члены монашеских орденов и итальянские, фламандские и англо-нормандские специалисты по сельскому хозяйству – старалась возродить методы древнеримской сельскохозяйственной науки. На ней и на собственном опыте они основали новую сельскохозяйственную науку, которая уже умела достигать заметных результатов. К растительным удобрениям они с течением времени добавляли все больше навоза, особенно в Нидерландах. В Англии придумали способ удобрять землю, строя на ней загон и держа в нем овец в течение двух недель. Были, главным образом во Франции, попытки улучшить почву дополняющими удобрениями – мелом, мергелем, золой, торфом и известковым песком. Правда, на большей части Запада по-прежнему применялся экстенсивный метод земледелия с принудительным чередованием культур (трехлетняя ротация и пары). Но в некоторых местностях – в Нидерландах, на севере Франции и на юге Италии – возникло интенсивное земледелие, при котором не было ни года под паром, ни насильственного чередования, а происходило чередование культур, то есть земля использовалась непрерывно, а ее плодородие поддерживалось с помощью удобрений или бобовых культур, которые культивировались каждый третий год. Наряду с мотыгой и лопатой применялся плуг с железным лемехом, который позволял глубоко вспахивать землю и делать это иногда семь или восемь раз подряд. Такой плуг тянула мощная упряжка лошадей или быков. Так крестьяне Запада, которых направляли просвещенные специалисты сельского хозяйства, начинали свою упорную и плодотворную борьбу за обогащение почвы.

Главной областью их деятельности было выращивание зерновых культур, которые растили все и везде. Ко ржи, ячменю, овсу и просу добавилась «сарацинская пшеница», то есть гречиха. Пшеницу выращивали на экспорт на богатых глинистых почвах Рейнланда, Нидерландов и Западной Франции, а также на полях (сатроз) Кастилии, Ломбардии, Кампании, Апулии и Сицилии. Центральные и юго-восточные графства Англии в 1314 г. произвели два с половиной миллиона четвертей зерна. В XII и XIII вв. в Нижнем Арагоне, Нижней Ломбардии и Сицилии научились выращивать рис. Под влиянием французских монашеских орденов, итальянцев и испанцев большой шаг вперед сделало рыночное садоводство и плодоводство. Помимо обычных овощей выращивали завезенные с Востока – шалот, артишок, шпинат, эстрагон и баклажаны. Страны Средиземноморья, где плодородие садов поддерживалось с помощью орошения, снабжали и обучали остальной Запад. Италия, Восточная Испания и юг Франции, полные пышно цветущих плодовых садов, обеспечивали остальной христианский мир апельсинами, абрикосами, фигами (инжиром), гранатами, лимонами и миндалем. Выращивание оливковых деревьев получило широкое распространение на Сицилии и в Тоскане, Кастилии, Нижнем Арагоне и Нижней Каталонии, а также на всем востоке Испании; из этих местностей оливковое масло отправляли на экспорт по всему миру.

Повсюду продавались орехи и каштаны, растительные масла, миндаль и сливы из Южной Италии и с низменностей Апеннинского полуострова, Прованса и Нижнего Лангедока, Оверни, Ангумуа, Ажена, Турена и Дофине, а Нормандия и Пикардия экспортировали яблоки, которые в то время еще не использовались в таком количестве для изготовления сидра. Восточная Испания и Лангедок торговали изюмом, который успешно соперничал с греческим. Виноградники стали, наряду с зерном и скотом, одним из крупных источников богатства для Запада. Монашеские ордены выращивали виноград, крестьяне и землевладельцы также объединялись для его посадки. Виноградники появились даже в таких местностях, где природные условия совершенно не были благоприятными для них, например в Нидерландах, Англии, Германии, на севере Франции, где с них можно было получать лишь непостоянный и неполноценный урожай. Они были созданы или успешно восстановлены в областях по Рейну и Мозелю и на склонах низких гор во Французской Швейцарии и в графстве Бургундия. Во Франции они росли прекрасно и стали для нее одним из двух главных источников дохода в земледелии, а вторым было зерно. Виноградники Верхней Бургундии, района Суасона, в Лимани, долине Луары, в Онисе, Лангедоке, у Авиньона и на холмах вдоль берегов Роны стали известны во всей Европе. В 1330 г. только из одного порта Бордо были вывезены произведенные в Гюйене (Гиени) вина на сумму 50 тысяч фунтов стерлингов, а Ла-Рошель экспортировала от 30 до 35 тысяч больших бочек вина. В виноделии с Францией могли соперничать только Испания, Португалия и Италия. В этих странах расширение виноградников шло в огромных масштабах с XII в., и вскоре их вина вытеснили из употребления самые знаменитые греческие и кипрские сорта.

И наконец, возрождение промышленности привело к значительному развитию промышленного растениеводства. На Сицилии, в Испании и в Провансе делались попытки выращивать сахарный тростник, в Арагоне, Каталонии и в районе Альби (на юге Франции. – Пер.) небезуспешно выращивали анис и тмин. Начали приобретать свою славу плантации хмеля в Рейнланде и Баварии. В Нормандии, Нидерландах и Северной Франции началось выращивание маеличных растений для освещения и употребления в пищу. Повсюду на Западе на самых лучших почвах стали выращивать лен и коноплю; этим занимались в Германии и Англии, в Нидерландах, Франции, Испании, а также в Верхней и Нижней Италии. На Сицилии, в Калабрии и в Базиликате (область на юге Италии. – Пер.) делались попытки акклиматизировать хлопчатник из Леванта и индиго. Южная Италия и Восточная Испания в трудной борьбе отняли у Востока монополию на выращивание шелковиц (тутовых деревьев) и разведение шелковичных червей. В Бургундии, Нормандии и Испании выращивали ворсянку (трава, шишки которой применялись для наведения ворса при окончательной отделке шерстяных тканей. – Ред.), а в Верхней Италии, Южной и Северной Франции, Нидерландах и Германии возделывали красильные растения – вайду, марену и шафран, обогативший в первую очередь аквитанские земли – районы Альби и Лораге, которые именно поэтому были изображены в сказках и шуточных рассказах как царство изобилия и лени под названием Кокейн или Кокань.

Таким образом, великолепный труд умных руководителей и масс сельского населения Запада принес плоды. Результатом освоения новых земель, которое стало одним из наиболее достойных славы достижений Средневековья, стала возделанная земля христианских стран Запада. Это освоение способствовало переходу к западным странам того экономического доминирования, которым раньше обладал Восток, и обеспечило им такое процветание, подобного которому не было раньше, большее, чем даже в Римскую эпоху. Основная часть Италии и Испания стали теперь очень богатыми благодаря сельскохозяйственному производству. Но Франция затмила обе этих страны. Она стала, как писал Фруассар (французский летописец и поэт XIV в., сын небогатого горожанина, вероятно ремесленника. – Пер.) раньше 1345 г., «прекраснейшим царством в мире после Царства Небесного, богатым и смелым, которое изобилует богатыми и могущественными людьми, имеющими большое имущество». Англия, которую цивилизовали нормандцы, в XIII в. считалась счастливым плодородным островом, где растут все плоды земли (terra ferax, insula praedives). Но самой великой победой первопроходцев при освоении земель было превращение Нидерландов и Германии из диких полуварварских областей, которыми они были в X в., в богатые страны, способные соперничать с ведущими сельскохозяйственными центрами христианского мира. Благодаря переселению на новые места французов, фламандцев, фризов и многодетности крестьян-первопроходцев Запад, обезлюдевший в результате вторжений различных завоевателей, был снова заселен людьми в необычайно короткий срок – 300 лет. Если обо всем Западе можно судить по Англии, то население западных государств за это время удвоилось. В 1086 г. число ее жителей достигало 1 миллиона 200 тысяч, а к 1340 г. в английских графствах (не считая Уэльс и западные земли) насчитывалось 2 миллиона 355 тысяч жителей. В Нидерландах, которые были почти безлюдными в X в., теперь жило еще больше народу, и среднее количество жителей в одной нидерландской деревне равнялось 1500 – в три раза больше, чем в большинстве деревень и поселков остального Запада. Часть Германии между Рейном и Одером в Темные века была чем-то вроде Дальнего Востока в Европе, теперь же ее заселили смелые и стойкие первопроходцы. Плотность населения в рейнских и дунайских землях постоянно росла; население области между Рейном и Мозелем с X по XIII в. увеличилось в три раза. Испания залечивала раны, полученные в непрерывной войне против иноверцев. Еще счастливее оказалась Италия: она шагнула вперед так далеко, что в XIV в. насчитывала около 10 миллионов жителей, а в Королевстве обеих Сицилии по переписи населения 1275 г. числилось 1 миллион 200 тысяч жителей – в два раза больше, чем в Новейшее время. И наконец, Франция, обогнавшая все остальные страны Запада, достигла рубежа в 20–22 миллиона жителей (от 38 до 41 человека на квадратный километр), а это почти столько же, сколько было в XVIII в. Перед эпидемией Черной смерти (чумы) эти шесть государств Запада вместе насчитывали около 60 миллионов жителей – вдвое больше, чем на рубеже IV–V вв.

Итак, великий труд по освоению новых земель не просто увеличил материальное богатство, но и значительно увеличил людские ресурсы. Более того, этот труд привел к коренным переменам в распределении и стоимости земельной собственности, а также в положении сельских масс.

ГЛАВА 9

Изменения в стоимости и распределении земельной собственности и освобождение сельского населения стран Запада с XI по XIV в.

Влияние движения за освоение земель вместе с возникновением и развитием денежной экономики привело к настоящему перевороту в прежней феодальной сельскохозяйственной экономике.

Первым результатом этих процессов был значительный рост стоимости земли и доходов с нее. Цены на заново освоенные земли за несколько столетий сделали огромный скачок вверх и обогатили тех хозяев, которым хватило мудрости, чтобы возделать эти земли и при этом оставить их в своей собственности. Было доказано, что, например, в долинах Рейна и Мозеля земля с конца Темных веков стала дороже в среднем в семь раз, часто в десять, а иногда в шестнадцать и даже в двадцать раз. В Руссильоне одно поместье в XI в. стоило 100 су, а в XIII – 3 тысячи су. Во Франции стоимость гектара пахотной земли значительно повысилась уже к XII в., а в XIII в. увеличилась еще в два раза, и то же самое произошло с лугами, виноградниками и лесами. Для пахотной земли эта цифра достигала 222 франков, а для других земель 616, 636 и 104 франка соответственно. Одновременно росли, вместе с повышением стоимости сельскохозяйственной продукции, и арендные платы. Во Франции за время с 1200 по 1335 г. цена гектолитра зерна поднялась с 3,80 до 8,56 франка, а цена гектолитра вина с 5,12 до 25,66 франка. Бык, которого в первом упомянутом здесь году продавали за 21 франк, во втором стоил 52 франка; овца в начале этого же периода стоила 3 фанка, в конце стала стоить 4,50 франка, свинья стала стоить 12 франков, а вначале стоила 6 франков, сливочное масло стало стоить 0,65 франка за килограмм, а стоило 0,45 франка, курица – 0,5 франка, а стоила 0,32 франка. Расчеты, которые выглядят достоверными, показали, что рента за землю во Франции в первой трети XIV в. составляла от 5 до 8,5 процента.

Значительная часть этого прироста капитала и дохода досталась крупным землевладельцам, но мелкие землевладельцы и земледельцы тоже имели в нем свою долю пропорционально размеру их хозяйств. В целом можно сказать, что движение за освоение новых земель было полезно в основном для частной собственности и для крупных королевских или церковных имений, а не для феодальных поместий, которые постепенно дробились на части, к выгоде буржуазии и крестьян.

Таким образом, коллективная собственность и собственность феодалов-сеньоров стали главными жертвами этой мирной аграрной революции. Первая из них уменьшилась во всех государствах Запада, кроме тех областей Британских островов, которые были населены кельтами и где ее частично сохранили для пользы кланов, и произошло это в результате освоения новых земель, поскольку оно плохо совмещалось с неделимостью и периодическими переделами, неблагоприятными для возделывания земли. Иногда феодалы-землевладельцы незаконно присваивали все общие земли или строили на них ограды, которые ограничивали людям доступ туда. Иногда восстановленная королевская власть объявляла, что имеет на эти земли неотъемлемое право как высшая власть в государстве. А иногда ими завладевали крестьяне, которые сумели разделить ее между собой и взять в частную собственность или заново начали обрабатывать ее. В коренных германских странах, Нидерландах, Англии и Германии, прекратился периодический передел пахотных земель. Деревенские общины часто отчуждали неразделенные земли. От прежнего коллективизма в деревне сохранились лишь разрозненные остатки в виде общих земель или пустошей, marches или devéses, состоявшие в основном из земель непригодных для обработки. К этим землям крестьяне могли, с согласия государства и феодалов-землевладельцев, по-прежнему применять те права, которые давал им обычай.

Однако и собственность феодалов-сеньоров тоже оказалась под ударом. В то самое время, когда военное сословие пыталось стать закрытой наследственной кастой военных, его земельная собственность, главная основа его общественного влияния, уменьшалась. Во многих западных странах это сословие вместе с политическими привилегиями потеряло некоторые связанные с этими привилегиями источники дохода, например право вершить правосудие. Но главными причинами печального перелома в судьбе феодальной собственности были все же общественные и экономические процессы. В большинстве государств «благородные» земли, которые вначале были неотчуждаемыми и неделимыми, стали и отчуждаться, и делиться, даже на очень мелкие части. В Италии феодальные поместья разрезали на куски для семи, десяти, а иногда ста наследников. В Лангедоке на одном феоде иногда жили пятьдесят дворян. Бедность вынуждала многих владельцев таких земель постепенно избавляться от них. К тому же расточительность и безумное мотовство представителей феодального сословия, их любовь к роскоши и рискованным военным предприятиям, их ссоры и судебные процессы уже давно вынуждали их применять разорительные средства получения денег, например займы под залог имений или под арендную плату за земли, что быстро привело к окончательному отчуждению их поместий.

С другой стороны, феодалы, обычно неопытные в коммерции, не знали, как получить выгоду от повторного освоения заброшенных земель, которое происходило у них на глазах, или от роста цены на землю и получаемую с нее продукцию. В большинстве случаев они ограничивались тем, что расчищали свою землю от леса и освобождали своих арендаторов в обмен на арендную плату или фиксированный налог. Часто они даже ставили условие, чтобы часть этого налога, называвшегося cens, выплачивалась деньгами, деньги же обесценивались. Чтобы не заниматься самим таким беспокойным и трудным делом, как обработка земли, феодалы охотно сдавали свои поместья в аренду и в результате ради удовлетворения сегодняшних нужд приносили в жертву свое будущее. В Нормандии, например, с XII в. дворянские поместья стали исчезать: феодальное землевладение было погребено под слоем денежных арендных выплат, которые на деле означали передачу поместий крестьянам. А там, где господствовала городская буржуазия, она начинала войну не на жизнь, а на смерть против феодалов и в итоге отбирала у них земли. Крестьяне также стали все чаще пытаться силой захватить господскую землю и пользовались тем, что у дворян часто были утрачены письменные документы, подтверждавшие их право на землю, чтобы узаконить такой захват. Королевские суды, особенно во Франции, одобряли такие действия. На всем Западе (за исключением Англии, где мелкопоместные дворяне перестали быть сословием рыцарей, они смешались с мелкими свободными землевладельцами) и отказались от военного дела ради управления своими поместьями, чем спаслись от бедности – основная масса дворян выродилась в нуждающееся, а иногда полуголодное сословие, такие дворяне владели только жалкими остатками прежней сеньориальной земельной собственности, которые были слишком малы, чтобы прокормить своих владельцев.

В Италии одна часть дворянства занялась промышленностью и торговлей и таким образом спаслась от разорения, но другая, которая оказалась не в состоянии приспособиться к новым условиям, едва сводила концы с концами, а некоторые ее представители впали в настоящую нищету. В Сиене в XIII в. люди видели, как потомки древних аристократических семей просили милостыню. В Испании многих дворян постигла такая же участь. Самые мудрые из тамошних городских дворян (caballeros de villa) допустили в свои ряды земледельцев и преуспевающих ремесленников и вместе с ними образовали влиятельный слой городского населения. Во Франции дворяне вели жалкое существование на маленькую арендную плату своих censitaires или были вынуждены идти на службу к королю или аристократам. То же самое произошло в Нидерландах; в некоторых приходах земель этого региона, в первую очередь в Брабанте, число рыцарей упало с шестидесяти до одного или двух и перестал существовать целый разряд низших дворян – так называемые ministeriales. В Германии новое дворянство, возникшее в результате объединения рыцарей и ministeriales, прозябало и вело жалкую жизнь. Иногда эти дворяне смешивались с крестьянами; большая часть их жила грабежом. Немецкий дворянин был мужиком (junker) или, что еще хуже, разбойником (raubritter).

Однако элита воинского сословия, аристократы, смогла сохранить и даже увеличить свои земли. Во Франции существовали уделы и аристократия первого разряда, в Королевстве обеих Сицилии были бароны, в Испании – олигархия из 380 победоносных валенсийских дворян, богатые феодалы Арагона и гордые дворяне Кастилии. В Германии были князья, герцоги, маркграфы, бургграфы, графы-палатины, имевшие и политический суверенитет (landesherrschaft), и территориальные владения (grundesherrschaft). В Англии были крупнейшие бароны и феодалы-землевладельцы. Все они старались увеличить и сохранить, иногда с помощью майората и запрета на отчуждение и подвассальные отношения, значительную часть доставшейся им земельной собственности. Но в целом феодальная собственность на Западе утратила свое прежнее господство.

Государство же старалось восстановить свои владения. В некоторых случаях оно увеличивало их площадь за счет завоеванных земель как в Испании, Королевстве обеих Сицилии и Англии, в других – за счет конфискаций или выморочных земель, и благодаря своему участию в освоении новых земель, как во Франции, Нидерландах и в некоторых областях Германии. Во время своего наивысшего могущества императоры Священной Римской империи имели под своей властью огромные имперские поместья (reichsgüter) на пространстве от Средиземного моря до Балтийского моря, и в 1180 г. доход с них составлял внушительную сумму – 6 миллионов талеров. Во Франции происходило примерно то же: при Филиппе II Августе земельные владения французских королей увеличились вдвое, а доход с них достиг в 438 тысяч парижских ливров, а в 1325 г., при Карле IV, вырос до 525 тысяч ливров (примерно 12 миллионов франков). Однако размер государственных земель не был постоянной величиной: он все время менялся в результате залогов, отчуждений, дарений, щедрости или слабости государей и сокращался из-за постоянных незаконных захватов. Например, после Великого междуцарствия в 1280 г. площадь императорских земель уменьшилась на две трети.

Западная церковь проявляла больше упорства и настойчивости в политике и имела больше успеха в административных делах, а потому продолжала увеличивать свои земельные владения. Правда, старые монашеские ордены, например Клюнийский (который пришел в упадок), или недостаточно экономные должностные лица церкви или капитулы иногда своей беспечностью и необдуманным расточительством подвергали опасности труд своей корпорации, которая терпеливо собирала в своих руках поместья. Но, как правило, церковь получала прибыль и постоянно увеличивала свою территориальную власть, пользуясь освоением новых земель, главной пропагандисткой которого она была, набожностью верующих, которые осыпали ее подарками, и увеличением движимых капиталов – от их прироста духовенство тоже смогло получить свою долю, которую затем часто вкладывало в землю. Новые религиозные ордены – цистерцианцы, картезианцы, премонстраты, тамплиеры, тевтонские рыцари и меченосцы – заняли места среди крупнейших землевладельцев христианского мира. Цистерцианцы превратили свои фермы, которые назывались granges, в великолепные поместья, вызывавшие восторг и возмущение одновременно, и их собственные капитулы признавали, что любовь к имуществу распространилась среди них как зараза (1191). В XIII в. 13 тысяч рыцарей-тамплиеров могли гордиться тем, что владели 10 тысячами крестьянских хозяйств, а аббатство Прюм могло похвалиться тем, что имело 1466 поместий. Тевтонские рыцари завладели землями Пруссии (огнем и мечом, вырезав местных пруссов. – Ред.), а рыцари-меченосцы – другими землями на Балтике (таким же способом, но резали и подчиняли литов, эстов, земгалов и др. В 1234 г. меченосцев разбил новгородский князь Ярослав Всеволодович, в 1236 г. при Сауле – литовцы и земгалы. Остатки ордена в 1237 г. слились с Тевтонским орденом; прибалтийское ответвление последнего получило название Ливонского ордена. – Ред.). Цистерцианское аббатство Лас-Хельгас возле Бургоса владело землями шестидесяти четырех селений.

Капитулы и епископы соперничали с монахами. Архиепископы Кельна, Майнца и Трира завладели имперскими поместьями; архиепископ Рижский присвоил себе половину земли Ливонии, архиепископ Толедо получал со своих имений 80 тысяч дукатов. Даже нищенствующие ордены, францисканский и доминиканский, по словам одного их члена, Джакопоне ди Тодди, быстро «прогнали бедность на небеса», чтобы получить свою долю земного богатства. Завоевания позволили церкви получить четвертую часть земель Кастилии и пятую часть земель Англии. Несмотря на свою глубокую веру в Бога, правители государств в одних случаях к началу XIII в., в других к началу XIV стали пытаться ограничительными мерами остановить это превращение земель Запада в монопольную собственность церковных организаций. В этом случае право мертвой руки, по которому организация – юридическое лицо владела имуществом без права его отчуждения, стало в конце концов угрозой для светского государства.

Даже новые силы, возникавшие в средневековом обществе, почувствовали привлекательность земельной собственности как источника богатства. Городские коммуны при любой возможности создавали себе более или менее крупные поместья, покупая земли или захватывая их у феодалов. Затем эти поместья увеличивались за счет последующих приобретений и освоения новых земель. У этих коммун были крестьяне-подданные и крестьяне-арендаторы (называвшиеся в Италии contadini, а в Германии pfahlburgen), которых они защищали и работой которых руководили. Город Арль, например, владел крупным земельным владением, несколькими замками, землями, виноградниками, а также прудами в области Камарг (область на Средиземноморском побережье Франции, в дельте реки Роны. Это край болот и каналов. – Пер.).

Буржуа тоже стремились войти в число дворян-землевладельцев. Это удавалось легко: они тратили значительную часть капитала, приобретенного в торговых или промышленных предприятиях, на покупку отчужденных дворянами имений или приобретали невозделанную землю и начинали ее расчищать. С этого времени начался медленный переход земли в сельских местностях в руки среднего класса. Кроме того, и масса сельского населения впервые получила пользу от движения за освоение новых земель и свое собственное освобождение: крестьяне добились для себя права собственности или почти собственности на тот земельный капитал, который им до этого было суждено только заставлять плодоносить, трудясь ради чужой выгоды.

Так происходило событие первостепенной важности, которое, по сути дела, изменило структуру западного общества и всего человеческого общества: земледельческие сословия, то есть девять десятых населения Запада, получили доступ к свободе и более обеспеченной жизни. Впервые в мировой истории крестьянские массы сумели так же, как массы городских тружеников, добиться признания общественной ценности ручного труда и труженика-земледельца.

Их освобождение произошло отчасти благодаря уравнительным традициям христианской религии и римского законодательства. Иногда вилланов даже освобождали «во имя Христа, Который выкупил всех людей из ига рабства», как сказано в одной хартии 1233 г., или «ради спасения души» отпускавшего их на волю господина, как сказано во многих актах. Часто бывало и так, что короли и юристы провозглашали неотчуждаемое право человека на свободу, основанное на природном равенстве людей. Так сделали французские короли из династии Капетингов – Людовик VII в 1170 г. и Людовик Х в 1315 г. и так же высказался знаменитый законовед Бомануар. Но эти возвышенные побуждения, как правило, влияли лишь на небольшое число просвещенных правителей или использовались как не вполне удачное прикрытие для более земных причин. На самом деле движение в пользу освобождения крестьян приобрело такую неудержимую мощь в силу целого ряда потребностей экономики и общества.

Появление денежного богатства представляло серьезную угрозу для экономического господства состояний, основанных на владении землей. Чтобы сохранить и увеличить стоимость своей земли и доходы с нее, землевладельцам было нужно в первую очередь удержать на ней крестьян, увеличить объем их трудовой службы, не дать крепостным уходить в города, привлечь новых поселенцев и, наконец, обеспечить крестьянский труд тем вознаграждением и тем гарантиями, в которых ему раньше было отказано. Текст некоторых хартий содержит почти открытое признание этого. В одной из них сказано, что цель освобождения крестьян – «увеличение числа» земледельцев. Во многих других говорится, что свобода предоставляется им «для выгоды (ad utilitatem) владельцев и для улучшения поместий (ad emendationem villarum)».

Часто срочная и настоятельная нужда в деньгах заставляла феодала освобождать вилланов. Господин продавал им их свободу за серебряные монеты, которые получал либо все сразу, либо в виде ежегодной арендной платы, чтобы расплатиться с кредиторами, чтобы иметь средства на собственную роскошную жизнь и на рискованные военные предприятия или чтобы обеспечить себе постоянный доход без всяких хлопот. Например, в Шампани (1248), в Тулузском округе, в районе Альби (1298) и даже в поместьях королей из династий Капетингов и Плантагенетов обязательное освобождение крепостных было финансовой мерой и приносило больше пользы феодалам, нежели арендаторам.

Политические соображения тоже способствовали движению за освобождение крестьян. Короли в XII в. обычно были против освобождения крестьян в королевских имениях, они очень охотно помогали стать свободными крестьянам из поместий, принадлежавших феодальным сеньорам или церкви, чтобы ослабить власть своих соперников-феодалов. Церковь сначала отнеслась к идее освобождения крестьян весьма враждебно, так же как раньше к освобождению ремесленников, поскольку ближайшим результатом превращения крестьян в свободных людей было уменьшение ее доходов. Но позже, когда стало заметно, что крестьянская свобода представляет собой мощный рычаг для освоения или улучшения земель в ее собственных огромных поместьях, она постепенно перешла к поддержке этой идеи. Городская буржуазия поддерживала освобождение сельских жителей всей своей силой, и коммуны решительно высказывались в пользу крестьян против своих постоянных противников – дворян и духовенства. Первое, что делали городские буржуа после собственной победы, особенно в Италии, – провозглашали свободу сельских арендаторов на основании прав человека, принадлежащих ему неотъемлемо, несмотря на «обман или насилие», на которых основано крепостное право, и сами играли ведущую роль в этом освобождении. Наконец даже землевладельцы осознали, что для сохранения своего господства в обществе им надо использовать это неудержимое движение в собственных интересах, то есть превратить предоставление свободы сельским труженикам в новый источник прямой или косвенной выгоды. Это был верный путь, это был новый способ вернуть себе власть, которую им уже не помогали удержать ни традиция, ни знатное происхождение, ее должен был возвратить почет, который мог им дать богатство.

В любом случае сопротивляться вскоре стало невозможно или опасно, поскольку с XII в. во всех сельских местностях Запада начались народные волнения. Крестьяне твердо решили быть свободными и для этого не останавливались ни перед какими жертвами, не поддавались ни на какие хитрости и принудительные меры. Иногда они предлагали своим нуждающимся в деньгах господам большие суммы денег и за накопленные в течение многих лет сбережения покупали себе хартию об освобождении. Иногда они незаконно присваивали себе привилегии духовенства, чтобы уйти из-под юрисдикции светских феодалов. Иногда крестьяне крали или сжигали грамоты, согласно которым сеньоры были их господами, или с помощью бесчисленного множества уловок оспаривали истинность прав своего феодала. Но еще чаще они напоминали о привилегиях, которые имели согласно обычаям; угрожали покинуть землю господина и уйти в соседний город или в королевские поместья, где крестьяне были свободны. И наконец, они так же, как буржуа и ремесленники, пускали в ход непобедимое оружие – объединялись в союзы. Эти объединения назывались сельские союзы, братства, confréries или conjurations. Их члены давали торжественную клятву. Они боролись против светских или церковных феодалов – своих господ и, чтобы вырвать у них свободу, устраивали настоящие крестьянские бунты, во время которых сжигали господские замки и жестоко расправлялись со своими угнетателями. Во всех западных странах, от Королевства обеих Сицилии до Германии, в тот период произошло много таких мятежей, но летописцы обычно считали ниже своего достоинства упоминать о них в хрониках. Однако они сообщили потомству о тех мятежах, которые произошли во владениях церкви. В Кастилии было восстание в Саагуне, в области Руссильон – в Арле, в Париже – восстание против капитула собора Парижской Богоматери; то же самое случилось в аббатствах Корби, Святого Мартина Турского, Сен-Дени и Везле, а также в епископствах Суасонском и Ланском. Этого достаточно, чтобы увидеть, что крестьянин так же, как городской простолюдин – roturier, мог силой завоевать себе независимость, преодолев слепое сопротивление тех, кто отказывался ее дать.

Это движение началось в XI в. с ряда соглашений, во многих случаях заключенных индивидуально, которые четко определяли обязанности виллана и облегчали их выполнение. Затем оно приняло более широкий масштаб: появились коллективные соглашения, в которых участвовали большие группы сельских жителей. В XII и XIII вв. такие договоры стали нормой. Типичные хартии, или обычаи, стали применяться в качестве образцов. Так, соглашения, заключенные жителями Лорриса в области Гатине, Бомона в Аргонне, послужили примером для порядка 600 деревень и поселков во Франции и Люксембурге, соглашение, подписанное в Бретейле (Бретёйе), стало образцом в Нормандии и Англии, соглашение из Флюме – во Французской Швейцарии, из Фрайбурга – в Германии, из Монса – в Нидерландах, а соглашения из Сантьяго и Логроньо – в Испании. К долгосрочным видам аренды, которые назывались baux emphytéotiques, наследственной арендой фермы или baux à comptant и предоставлением hostise, то есть «гостевого приглашения» для освоения земли, которое давало индивидуальным земледельцам особые преимущества при аренде надела, добавились общие свободы, признанные в fueros, законах, обычаях или хартиях и предоставленные тысячам поселенцев на заново освоенных землях. Эти люди объединялись и создавали поселки, которые стали называться «новыми» или «свободными» городами – villes neuves, villes franches, sauvetés, bastides, salvetats, bourgs neufs, bourgs francs. Их можно обнаружить на всем Западе под этими или подобными им названиями.

В этих городках, имевших официально установленную ограду и защищенных рвами с водой или прочными стенами, под охраной своих церквей и креста, символизировавшего Божье перемирие, крестьяне находили убежище для своей новорожденной свободы. Основная часть Италии, в первую очередь Тоскана и Ломбардия, а также Кастилия, Наварра, баскские провинции, Западная Франция, Нидерланды и немецкий Рейнланд были первыми областями, где сельское население получило привилегии и где с XII или XIII в. освобождение шло особенно быстро. Восточная и Центральная Франция, Королевство обеих Сицилии, Арагон и Каталония, а также Восточная Голландия, Северная и Центральная Германия и Англия шли вслед за ними, но медленнее. Но в общем основная часть сельского населения Запада почти завершила свое освобождение к середине XIV в.

Между условиями, на которых жителям разных мест предоставили эту свободу, была большая разница. Где-то свобода была очень большой, где-то она была ограничена со всех сторон. Иногда уступки были сделаны все сразу, иногда по частям. Но в общем освобождение давало крестьянам драгоценные для них гарантии, как бы они ни были получены – en bloc (по-французски это значит «целиком». – Пер.) или по частям.

Первым полезным последствием этих новых законов была личная свобода. Крестьянин отныне мог распоряжаться собой. Теперь законы и обычаи признавали, что человек родился свободным и должен оставаться свободным, что он не может быть ничьей собственностью. Хартии «новых городов» даже шли по этому пути так далеко, что объявляли личность виллана неприкосновенной. Право господина на принуждение исчезло или было ограничено. Была провозглашена свобода выбора места жительства, и господин больше не мог насильно привести обратно крестьянина, ушедшего из его поместья, если этот крестьянин заранее уведомил его об этом, отдал ему часть своего движимого имущества и нашел себе замену или уплатил особый налог. Ограничения на вступление в брак либо были отменены, либо преодолевались путем уплаты особых сборов или заключения договоров между господами (traites d'entrecours). Виллан был признан юридическим лицом; он мог подать иск в суд и был так же, как его жена и дети, защищен законом от жестокого обращения. Крестьянам было дано право завещать свое движимое и недвижимое имущество; а там, где сохранилось право мертвой руки (mainmorte), его иногда успешно обходили с помощью ряда юридических хитростей, как в Оверни и Ниверне, но чаще это право покупали, а затем отменяли или заменяли легким денежным налогом – например, в Нидерландах такой налог был равен 12 пенсам. Таким же образом были отменены самые неприятные права господина в области наследования – например, право на «лучшую движимость», которое в Германии, Англии и Нидерландах позволяло господину завладеть половиной крестьянского наследства. Почти везде вилланы теперь могли свободно отчуждать, обменивать, продавать или завещать любое свое имущество.

Закон защищал собственность освобожденных крестьян. Он часто запрещал конфискацию или захват их земледельческих орудий, скота, урожая или предметов домашней обстановки. Как правило, отменялись все несправедливые налоги, которые назывались «вымогательством» или «дурными обычаями», а также все налоги, связанные с крепостным состоянием, и в первую очередь – подушная подать. Иногда за них уплачивали выкупной сбор, а иногда нет.

Другие платежи – сборы натурой, которые были разновидностью арендной платы, cens, champ arts, terrages, в некоторых случаях были частично выкуплены, но чаще их размер фиксировали или их преобразовывали в денежные арендные платежи. В этом случае они становились легче для крестьян по мере того, как росли их доходы с земли, а деньги обесценивались. Десятины, принудительные дары и пошлины стали фиксированными или же были преобразованы или ограничены. Произвольная барщина (corvée) в одних случаях была отменена, в других ее смягчили или заменили денежными налогами. Чаще всего было ограничено количество рабочих дней и продолжительность рабочего дня вилланов, трудившихся на барщине, и оговорены условия их работы. В Бове крестьяне, от которых господин имел право требовать работу на барщине (corvée), должны были трудиться на него три дня в году на пашне и еще один день в году на других работах; правда, этот случай был исключением. Во многих местностях господин должен был кормить работавших на него крестьян за свой счет. Талья, иначе queste, то есть земельный налог, размер которого был произвольным, была в одних случаях отменена, а в других заменена фиксированным подушным налогом или «налогом с очага», который был пропорционален богатству крестьянина и взимался согласно постоянной и не слишком высокой ставке. Дополнительная «налоговая помощь» крестьян господам была уменьшена, отменена, превращена в фиксированный платеж или ограничена определенными условиями. То же произошло и с монополиями феодальных сеньоров, когда-то так вредившими экономической свободе крестьян.

Сельское население стран Запада получило коммерческие привилегии и право свободно торговать на своих ярмарках и рынках. Крестьяне получили гарантии, что при определении размера и веса предметов будет использоваться только одна, установленная правилами, система мер и весов, а в некоторых случаях добились и применения одной системы денежных единиц. В Центральной Франции они добились права на охоту, ловлю рыбы и свободное пользование кроличьими садками. Они добились признания своих предписанных обычаем преимущественных прав на общие земли, а иногда даже получали разрешение считать своей собственностью земли, которые расчистили для себя от леса. Разорительные для крестьян привилегии, которыми обладал их господин в силу своих суверенных прав, – например, его право пользоваться их гостеприимством (gîte, albergue), его право требовать от них еду и нужные вещи (prise) и их обязанность содержать его и его спутников (procuration) – были заменены единовременными выплатами или ограничены. Были уменьшены военные обязанности вилланов по обороне мест, где они жили, и крестьянам было разрешено заменить их единовременным платежом или денежными рентами. То же произошло с полицейской службой, которую они были обязаны нести во владениях своего сеньора и которая называлась sauvement.

В дополнение к этим гражданским и экономическим свободам сельские жители завоевали административные и политические привилегии, защищавшие их от произвола феодального суда, его денежных требований и его чиновников. Часто крестьяне заявляли, что будут подчиняться только одному суду – такому, в котором дела будут рассматриваться на месте присяжными из числа людей их сословия или их старшин (boni homines, notarii) согласно установленным правилам. Эта процедура защищала крестьян от произвольных арестов, конфискаций и чрезмерных поборов. Они получили право быть отпущенными на поруки, укрыться в святом месте, обращаться в вышестоящие суды и жаловаться в суд на самого господина. Иногда, особенно в новых деревнях и поселках, возникших на недавно освоенных землях, крестьяне вмешивались в выбор чиновников своего сеньора – бейлифов, провостов или подестатов. Но чаще всего они ограничивались тем, что добивались подписания хартии о признании за ними права собираться на деревенские и окружные собрания для обсуждения своих дел и назначения своих должностных лиц – prud'hommes, мэров, провостов, консулов, судей, jurats, инспекторов (veedores), которых крестьяне наделяли теми или иными полицейскими и судейскими полномочиями, поверенных, которым была поручена защита крестьян в судах, низших служителей, стражников, лесничих, деревенских старост, рядовых лесников, на которых лежала обязанность обеспечивать соблюдение местных законов, носивших название bans. Сельские общины имели свое имущество, свои общинные земли, свои церкви и больницы. Они участвовали в управлении приходами. Иногда они достигали еще более высокого положения – получали полные политические права. Так было в некоторых областях Северной Франции и Фландрии, в долинах Альп и Пиренеев, и там эти общины объединялись в настоящие коммуны (universitates) и даже в союзы (такими, например, были hermandades в Северной Испании) или в конфедерации, такие как объединение лесных кантонов Швейцарии (1291–1350).

Это освобождение крестьян, которое избавило от неволи гораздо больше людей, чем освобождение городов, было одним из величайших событий в истории. Оно дало огромным массам деревенского населения ценнейшие привилегии, которых оно никогда не имело раньше. Впервые для жителей сельской местности была торжественно провозглашена и стала существовать на деле личная свобода и свобода заключать договор. Крестьяне завоевали значительную часть свободы распоряжаться своим трудом. У крестьянина теперь было законное место в обществе, где его признали ценным человеком; а почувствовав себя независимыми, крестьяне вскоре ощутили и свою силу. Деревенские массы перестали быть покорными стадами и стали группами людей, гордых своей свободой и полных решимости заставить всех уважать их права. В истории крестьянства началась новая эпоха, и условия жизни сельских жителей стали лучше, чем были когда-либо раньше.