Райские новости

— Это он от своего старика страдает, — говорит Ди.

Время тянулось медленно, очень медленно. Начался еще один фильм. На этот раз — история о взаимоотно­шениях подростка и его лошади, действие происходи­ло в Вайоминге. Фильм показался Бернарду нестерпи­мо сентиментальным, но он все равно смотрел, наде­ясь, что отец последует его примеру. За опущенными шторками ярко светило солнце. Оно залило салон, ког­да шторки подошли и вторично подали еду — легкую за­куску. Оно по-прежнему сияло, по уже тускло, сквозь пелену смога, когда самолет приземлился в Лос-Aнджелесе — в четыре часа дня по местному времени и в пол­ночь по часам пассажиров. Путники медленно, с тру­дом переставляя затекшие ноги, шли по ковровому по­крытию переходов; молчаливо стояли на движущихся пешеходных дорожках, словно багаж на ленте транс­портера; терпеливо выстроились в очередь для пас­портного контроля в огромном тихом зале, поделен­ном на секции переносными турникетами и плетены­ми веревками. Что же напоминают подобные места? Они напоминают, решил Бернард, образ потусторон­него мира или ведущего к нему коридора: он видел что- то подобное в кино — в Брикли, в дешевом кинотеатри­ке своего детства и отрочества. В тех фильмах только что погибшие в сражении летчики невозмутимо под­нимались по лестницам, ведущим в своего рода небес­ную приемную с белыми синтетическими стенами и изогнутой литой мебелью, и отмечались там у услужли­вого небесного клерка. Популистский pareschaton[14].

— В отпуск? — спросил чиновник, разглядывая кар­точку высадки Бернарда.

Тот ответил утвердительно, как советовал ему мо­лодой человек в бюро путешествий, — тогда, скорей всего, не возникнет никаких сложностей с получени­ем визы.

— Этот старик с вами?

— Он мой отец.

Чиновник посмотрел на одного, на второго, потом на карточку высадки.

— Вы остановитесь в «Вайкики серфрайдере»?

— Да. — Бернард заранее уточнил название гости­ницы в своем «Тревелкомплекте».

Чиновник проштамповал их паспорта и оторвал корешки у карточек высадки.

— Желаю хорошо отдохнуть, — сказал он. — Будьте осторожны во время сильного прибоя.

Бернард слабо улыбнулся. Мистер Уолш не заметил иронии, как и всего остального. От усталости он уже ничего не чувствовал, руки его безжизненно висели вдоль тела, плечи ссутулились, покрасневшие глаза ос­текленели. Бернард старался не смотреть на него — вид отца вызывал у него чувство вины. К счастью, на та­можне их не задержали, чего нельзя было сказать о ры­жеволосом семействе — к немалому возмущению гла­вы семьи.

— Это же абсурд, — кипятился он. — Мы что, похо­жи на контрабандистов?

— Если бы контрабандисты были похожи на кон­трабандистов, наша работа здорово упростилась бы, Дружище, — сказал таможенник, перебирая вещи в че­модане. — А это что? — Он с подозрением принюхался к одному из свертков.

- Чай.

— А почему он не в пакетиках?

— Мы не любим чай в пакетиках, — ответила мать семейства. — И ваш чай мы не любим.

К Бернарду и его отцу подошла утомленного вида чернокожая леди в форме «Тревелуайз» и сказала:

— Привет, как дела? — Не дожидаясь ответа, она продолжила: — Посадка на ваш рейс до Гонолулу из седьмого терминала. Следуйте по указателям к выходу, а там сядете в трамвай-челнок. Будьте осмотрительны — сегодня жарко.

Бернард с отцом вышли из «чистилища» — зала прилета международных рейсов — и очутились среди шума и сутолоки главного помещения аэровокзала. Здесь явно ощущалась другая страна и другое время су­ток: люди в самой разнообразной одежде — от дело­вых костюмов до спортивных трусов — энергично и целеустремленно сновали вокруг, или сидели за столи­ками — пили и ели, или покупали всякую всячину в ки­осках. Бернард оперся о тележку с багажом, размыш­ляя: у него возникло чувство, что он для них невидим, как призрак.

— Это Гавайи? — спросил мистер Уолш.

— Нет, папа, это Лос-Анджелес. Нам надо пересесть на другой самолет до Гонолулу.

— Ни в какой самолет я больше не сяду, — заявил мистер Уолш. — Не сегодня. И вообще никогда.

— Не говори ерунды, — бросил Бернард, имитируя небрежно-шутливый тон. — Ты же не хочешь до конца своих дней остаться в лос-анджелесском аэропорту?

Как только они миновали автоматические двери аэровокзала и, покинув его кондиционированное нут­ро, ступили на тротуар, Бернард моментально вспотел.

Он чувствовал, как тонкие струйки пота стекают по те­лу под одеждой, внезапно показавшейся нестерпимо толстой и колючей. Воздух, пропитанный парами са­молетного и дизельного топлива, был настолько го­ряч, что опасность самовозгорания казалась неминуе­мой. Мистер Уолш открывал и закрывал рот, как вы­брошенная на берег рыба.

— Матерь Божья, — пролепетал он, — я таю.

Под стать пеклу был и шум: визг шин по гудронному покрытию, похожие на звуки тромбона гортанные ав­томобильные гудки и рев взлетающих самолетов. Яр­кие легковушки, такси, фургончики и автобусы двига­лись мимо бесконечным потоком, как рыбы в аквариу­ме, суетливо путаясь друг у друга под колесами. Однако никаких трамваев видно не было. Бернард в растерян­ности огляделся, щурясь от слепящего дневного солн­ца, и заметил девушку в розово-голубом спортивном костюме. Она звала их, стоя одной ногой на подножке маленького автобуса, припаркованного невдалеке.

— Идем, папа.

— Куда мы теперь?

В боку автобуса (который по каким-то непостижи­мым причинам, видимо, назывался трамваем) темнела ниша для багажа. Когда Бернард сунул в нее свои чемо­даны, водитель распахнул двери автобуса, а затем за­хлопнул их за вошедшими пассажирами, как стальную ловушку. Внутри все ежились под струями холодного воздуха из кондиционера. Бернард благодарно улыб­нулся девушке в розово-голубом костюме, чья ответ­ная улыбка обернулась зевком. Ее спутница со стра­дальческим видом сидела рядом, закрыв глаза. Идя по проходу, Бернард кивнул молодому человеку, мрачно восседавшему подле Сесили, — красные подтяжки скрылись под льняным пиджаком с закатанными рукавами. Сесили смотрела в окно, словно проезжавшие мимо машины были самым увлекательным зрелищем в мире. В автобус поднялась рыжеволосая семья, дети были бледными, с покрасневшими глазами. Из всей тревелуайзовской компании, казалось, только супруги Эверторп, проводящие свой второй медовый месяц, не чувствовали усталости и оживленно переговаривались в конце автобуса. Когда водитель завел мотор, они громко воззвали к нему, уговаривая подождать отсутствующую чету, тоже принадлежащую к группе «Тревелуайз». Наконец опоздавшие появились, оба красные и взмокшие: жена в джемпере и брюках цвета электрик толкала тележку с огромным количеством багажа, а ее пузатый муж хромал следом. Они забрались в автобус под одобрительные возгласы бодрых супругов из Цен­тральной Англии, которые не преминули отметить свою роль в том, что опоздавших все-таки дождались и заверили их, что все было заснято на видеопленку. Видимо, во время полета из Лондона между двумя женщинами завязались приятельские отношения, распространившиеся теперь и на их мужей. Обе пары уселись вместе на заднем сиденье, позади Бернарда, который невольно слушал их разговор.

— Уф! Мы не туда пошли после таможни, — вещала дама в голубом джемпере. — Хороши б мы были, нечего сказать, если бы опоздали на пересадку, и что подумал бы Терри — приехал в аэропорт, а нас там нет?

— Сегодня утром мы чуть не опоздали на наш рейс с востока, на кольцевой дороге были такие пробки, — поделилась в ответ дама в желтом платье.

— Терри сообщил, что приедет с кем-то особен­ным, хочет нас познакомить. Наверное, она будет в аэропорту вместе с ним.

— Брайан, конечно, не поехал бы той дорогой, но мы взяли такси, чтобы сэкономить на парковке маши­ны, там такие цены, просто ужас, верно?

— Его фотографии пользуются таким успехом, он работает для самых лучших модных журналов. Я сказа­ла Сиднею, что не удивлюсь, если его девушка — мане­кенщица.

— Брайан тоже очень интересуется фотографией, но, конечно, это только хобби, у него свой бизнес.

— Бизнес? — оживился Сидней.

— Да. Домашние солярии, прокат и продажа, — от­ветил Брайан. — Где-то до прошлого года все было хо­рошо, но в последнее время дела идут неважно. Я грешу на все эти сеющие страх статьи про рак кожи. Пишут всякие бестолочи, которые даже не знают разницы между УФА и УФБ.

— Э-э, что...?

— Ультрафиолетовые лучи А и ультрафиолетовые лу­чи Б. Это два типа излучения, которые вызывают загар.

— О...

— УФА вступают в реакцию с меланином[15] в мерт­вых клетках вашего кожного покрова...

— В мертвых клетках? — с беспокойством пере­спросил Сидней.

— В мертвых и в умирающих, — подтвердил Брай­ан. — Это постоянный процесс. УФА вступает в реакцию с меланином, и вы темнеете. А вот УФБ вызывает ожоги. Солнце излучает оба типа, но в установках для загара в основном используются УФА, поэтому эти ус­тановки гораздо лучше. Ясно всякому здравомысляще­му человеку.

— А сами вы такой пользуетесь?

— Я? Нет, дело в том, что у меня аллергия. Случается у одного на тысячу. Но для большинства людей они аб­солютно безопасны. Я мог бы уступить вам одну такую подешевле, если вы заинтересуетесь.

— Я? Нет-нет, спасибо. Мне нужно соблюдать осто­рожность.

— Сказать по правде, я бы уступил вам по дешевке сто пятьдесят штук Мы подумываем перейти на тренажеры.

Автобус доставил группу «Тревелуйаз» к седьмому терминалу, и новые эскалаторы и движущиеся дорож­ки привели путешественников в зал, где им предстояло дожидаться своего внутреннего рейса. Во время всех этих перемещений обе пары без устали болтали.

— Ему пора жениться, я только на прошлой неде­ле говорила об этом Сиднею: пора, мол, Терри остепениться, его жизнь похожа на нескончаемую череду развлечений, вечеринок, ресторанов, серфинга, все это очень хорошо, но с семьей затягивать не стоит. У вас есть дети?

— Два сына. Мы оставили их дома за старших, с мо­ей матерью. Сами понимаете, зачем нам дети во время второго медового месяца?

— У меня замужняя дочь, она живет в Кроли, ее муж занимается компьютерами. У них восхитительный дом, гостиная футов двадцать длиной и полностью оборудованная кухня из светлого дуба. В качестве свадебного подарка Сидней отделал им ванную комна­ту — круглая ванна, встроенная джакузи, позолочен­ные краны. Просто он тогда этим занимался.

— Вы строитель, да? — спросил Брайан.

— Был. Водопровод и центральное отопление. Рос­кошные ванные комнаты. Я и еще трое человек. При­шлось продать дело.

— Но поднакопить-то удалось?

— Как раз чтоб выйти на пенсию.

— Не подумываете о небольшом капиталовложении?

— Нет, спасибо.

— Вся беда тренажеров в том, что заниматься на них скучно. Вы когда-нибудь пробовали? Поверьте на слово, скука смертная. Поэтому все и занимаются в на­ушниках — слушают музыку. Так вот, моя идея заключа­ется в следующем: вместо того чтобы купить, скажем, гребной тренажер и целыми днями грести и грести, или велотренажер и до умопомрачения крутить педа­ли, вы заключаете с нами договор о прокате, и мы каж­дый месяц меняем вам агрегат. Как передвижная биб­лиотека. Библиотека тренажеров. Что скажете?

— Боюсь, это не для меня. У меня, видите ли, боль­ное сердце. По приказу докторов пришлось рано вый­ти на пенсию.

— Но ведь тренажеры укрепляют сердце! То, что вам надо.

— А куда вы денете установки для загара?

— Выручу за них что смогу. Попробую обратиться в отели в Гонолулу.

— Сомневаюсь, чтобы на Гавайях был большой спрос на устройства для загара, — осторожно улыб­ался Сидней.

— Полагаю, вы правы. Но если я сделаю оттуда не­сколько деловых звонков, то смогу списать все путеше­ствие с налогов, понимаете? Естественно, Берил едет со мной как личный помощник.

— Понимаю. Умно, — согласился Сидней.

Остальные члены группы «Тревелуайз» брататься не стали, однако, сойдясь в одном углу зала ожидания, внимательно следили друг за другом, чтобы не пропу­стить объявление рейса до Гонолулу. Окна зала выхо­дили на летное поле, и в них было видно, как заходят на посадку самолеты. Бернард завороженно всматри­вался в небо над горизонтом. Почти ежеминутно в середине этого пространства появлялась точка — крохотная светящаяся точка, похожая на звезду, она постепенно увеличивалась в размерах и наконец пре­вращалась в большой реактивный самолет с опущен­ными закрылками и включенными габаритными ог­нями. Самолет медленно снижался, удар его колес о дорожку сопровождался выбросом дыма, и через не­сколько секунд он уже проплывал мимо — огромный, тяжелый и грозный — и исчезал из виду; и Бернард снова смотрел в, казалось бы, пустое небо, пока там неизбежно не появлялась, словно маленькое светяще­еся семечко, новая точка, вырастающая в очередной самолет.

— Увидели что-нибудь интересное?

Бернард обернулся: рядом с ним стоял мужчина в бежевом костюме «сафари».

— Самолеты заходят на посадку. Почти каждую ми­нуту, точно, как часы. Полагаю, это, вероятно, один из самых загруженных аэропортов в мире.

— Нет, он даже не входит в первую десятку.

— Что вы говорите?

— Если брать интенсивность движения, то самый загруженный — чикагский О'Хэйр. Хитроу принимает больше международных рейсов и самое большое чис­ло пассажиров.

— Вы, видимо, много об этом знаете, — сказал Бер­нард.

— Профессиональный интерес.

— Вы работаете в области туризма?

— Некоторым образом. Я антрополог, моя специа­лизация — туризм. Преподаю в Юго-Западном лон­донском политехе.

Бернард посмотрел на мужчину с большим интере­сом. Лысая, куполообразная голова, хотя на вид ему было не больше тридцати пяти — тридцати шести лет, и тяжелая нижняя челюсть, покрытая сейчас жесткой черной щетиной, похожей на притянутые магнитом железные опилки.

— В самом деле? Никогда не предполагал, что ту­ризм входит в антропологию, — удивился Бернард.

— Да нет, входит, это развивающаяся дисциплина. Мы привлекаем множество платных студентов из-за границы — чем завоевываем благосклонность адми­нистрации. И получаем кучу денег на исследования. Изучение воздействия... Изучение привлекательности... Антропологи-традиционалисты смотрят на нас свы­сока, но они просто завидуют. Когда я приступал к сво­ей докторской диссертации, мой руководитель хотел, чтобы я изучал какое-то малоизвестное африканское племя ооф. У них, по всей видимости, нет будущего времени, и моются они только во время летнего и зим­него солнцестояния.

— Как интересно, — заметил Бернард.

— Да, но никто не даст вам достойной субсидии на изучение племени ооф. И вообще, кому захочется прове­сти два года в землянке в окружении множества воню­чих дикарей, у которых даже нет слова «завтра»? Занима­ясь же своим направлением, я останавливаюсь в трех­звездочных отелях, по меньшей мере в трехзвездочных... Кстати, меня зовут Шелдрейк, Роджер Шелдрейк. Вам могла встречаться моя книга «Осмотр достопримеча­тельностей». Издательство Суррейского университета.

— Нет, боюсь, не встречалась.

— А... Просто, как я понял, вы сами из академичес­кой среды. Невольно услышал слова вашего отца — правильно? — в самолете... — Шелдрейк выпятил свою внушительную челюсть в сторону мистера Уолша, бук­вально повалившегося на ближайшее сиденье — вид у старика был оцепенелый и измученный, как у беженца в транзитном лагере. — Он сказал, что вы теолог.

— Нуда, я преподаю в теологическом колледже.

— Но при этом вы не верующий?

- Нет.

— Идеально, — заметил Шелдрейк. — Я и сам косвенно интересуюсь религией, — продолжал он. — В основе моей книги лежит тезис, что осмотр достоприме­чательностей — это заменитель религиозного ритуа­ла. Осмотр достопримечательностей как светское паломничество. Накопление благодати путем посещения святынь высокой культуры. Сувениры в качестве реликвий. Путеводители как религиозное наглядное пособие. Вот так, в общих чертах.

— Очень интересно, — сказал Бернард. — Значит, вы не расстаетесь с работой и в отпуске? — Он указал на ярлык компании «Тревелуайз», прикрепленный к плоскому стальному чемоданчику Шелдрейка.

— Боже правый, нет, — с невеселой улыбкой отве­тил Шелдрейк. — У меня никогда не бывает отпуска. Именно поэтому я и занялся своими исследованиями. Я всегда ненавидел отдых, даже в детстве. Такая пустая трата времени — валяться на пляже, делать песочные куличики, когда можно остаться дома и заняться каким-нибудь интересным хобби. Потом, когда я обру­чился — мы оба были тогда студентами, — моя невеста потащила меня в Европу смотреть достопримечатель­ности: Париж, Венеция, Флоренция — обычный набор. Я чуть не помер от скуки, пока в один прекрасный день, когда я сидел на обломке скалы около Парфено­на, глядя на мельтешащих туристов, которые щелкали своими камерами и переговаривались на бесчислен­ных языках, меня вдруг не осенило: туризм — это но­вая мировая религия. Католики, протестанты, индусы, мусульмане, буддисты, атеисты — общее у них только одно: все они верят в важность лицезрения Парфено­на. Или Сикстинской капеллы, или Эйфелевой башни. Я решил сделать это предметом своей докторской дис­сертации. И ни разу не раскаялся. Нет, комплексный тур «Тревелуайз» — это своего рода субсидия на науч­ные исследования. Его оплачивает Британская ассоци­ация туристических агентов. Они полагают, что для са­морекламы полезно время от времени финансировать какое-нибудь академическое исследование. Знали бы они. — Шелдрейк снова невесело улыбнулся.

Что вы имеете в виду?

Я делаю с туризмом то, что Маркс сделал с капитализмом, Фрейд — с семейной жизнью. Разрушаю его.

Понимаете, я считаю, что на самом деле люди не хотят ездить в отпуска — во всяком случае, хотят не больше, чем, например, посещать церковь. Просто путем про­мывания мозгов их убедили, что это пойдет им на пользу или сделает их счастливее. Между прочим, ис­следования показывают, что отдых приносит неверо­ятное количество стрессов.

— Эти люди выглядят достаточно бодрыми, — заме­тил Бернард, указывая на пассажиров, ожидающих рейса до Гонолулу. По мере того как близилось время отлета, их собралось уже немало: в основном амери­канцы в кричаще яркой простой одежде, некоторые в шортах и сандалиях, словно готовые из самолета шаг­нуть прямо на пляж. Нарастал гомон, в котором явст­венно проскальзывал тягучий, немного гнусавый ак­цент, слышались громкий смех, выкрики и возгласы.

— Искусственное оживление, — отозвался Шелд­рейк. — Не удивлюсь, если во многих случаях оно по­догрето двойным мартини. Они знают, как должны ве­сти себя люди, едущие в отпуск. Они научились это де­лать. Загляните поглубже в их глаза, и вы увидите там озабоченность и страх.

«Загляните поглубже в глаза любому человеку, именно это вы там и увидите. Взять хотя бы меня», — собирался сказать Бернард, но вместо этого спросил:

— Значит, вы будете изучать особенности осмотра достопримечательностей на Гавайях?

— Нет, нет, тут другой вид туризма. Такие основные пляжные объекты, как Маврикий, Сейшелы, Карибы, Гавайи, привлекают отнюдь не своими достопримеча­тельностями. Взгляните сюда... — Он неожиданно вы­хватил из чемоданчика рекламную брошюру и, прикрывая ладонью напечатанный на обложке текст, по­казал ее Бернарду. Цветная фотография тропического пляжа: немыслимо голубые море и небо, ослепительно белый песок и в центре — две человеческие фигуры, апатично растянувшиеся в тени зеленой пальмы. — О чем вам говорит этот образ?

— Ваш паспорт в рай, — сказал Бернард.