К пятому тому.
В настоящем томе, кроме повторных допросов, читатель найдет и первые допросы персонажей, ему неизвестных по предыдущим томам. Одни из них допрашивались по линии обвиняемых, другие по линии свидетельской. Особое внимание привлекают две фигуры: граф Фредерикс, являющийся наиболее крупной фигурой среди столпов режима — министр двора, одно из самых близких лиц к царю, и С. Е. Крыжановский, государственный секретарь, игравший крупнейшую роль при отражении атак на самодержавие. Показания Фредерикса разочаруют читателя, ожидающего от них чего-либо значительного. Они поражают крайней невразумительностью, чтобы не сказать более; сам Фредерикс на допросах производит впечатление выжившего из ума человека, и приходится разводить руками и удивляться, как такой яркий образчик государственных бездарностей мог занимать какое-либо место на государственной лестнице и в какой-либо мере задерживать свой скудный ум на вопросах государственных, а он все-таки задерживал, был министром и объединял родственными и иными связями довольно большую группу придворной камарильи. Полная противоположность ему С. Е. Крыжановский: крепкий, упрямый, с упорной волей, образованный юрист, он сделал карьеру собственным горбом; из либеральных студентов он превратился в настойчивого черносотенца и стал одним из виднейших бюрократов. У него была специальность — подводить теоретический фундамент под все попытки ниспровержения представительства. С усилием и рвением, достойным лучшей участи, он доказывал теоретическую допустимость неограниченного самодержавия, уживающегося с представительством, и практически разрушал последовательно, шаг за шагам, скудные ростки нашего парламентаризма, о чем с известной долей цинизма рассказывает он в своих ответах.
В одну категорию с Крыжановским нужно занести и двух видных слуг самодержавия, образованных юристов: И. М. Золотарева, запечатлевшего себя по службе на посту товарища министра внутренних дел, заведывающего полицией, и А. А. Хвостова, министра юстиции и внутренних дел. Последнего в либеральной буржуазной прессе противопоставляли его беспардонному племяннику и распутинцу «Алешке» Хвостову и прославляли якобы за личные качества: на самом деле и он был сделан из того же теста, так же делал карьеру и умирал от преизбытка чувств благоговения к священной особе монарха. Правда, он был приличнее других своих сверстников: в нем было столь много характерных для деятелей конца режима черт: заносчивости, наглости и безудержности. И. М. Золотарев хотел бы, быть-может, походить на А. А. Хвостова: на допросе он прямо и выставлял себя непоколебимым хранителем законности, а на самом деле этот юрист совершил ряд преступлений мелкого и крупного калибра, с точки зрения столь яростно защищаемого им закона.
Особо следует поставить В. Ф. Джунковского и Н. Н. Покровского. В. Ф. Джунковский, призванный оздоровить гиблые недра департамента полиции, пытался кое-что сделать на этом пути и даже потребовал оздоровить атмосферу, в которой жил обожаемый монарх, изобразив в натуральном виде все сногсшибательные похождения великого старца Григория. Царь не любил, когда ему докладывали правду в глаза, и Джунковский вылетел с своего места. Н. Н. Покровский, специалист-финансист, трудолюбием достигший высших постов в финансовом ведомстве и затем подневольный министр… иностранных дел, является представителем немногочисленной группы бюрократов, которые «про себя» чувствовали неизбежность падения самодержавия, но в то же время они были, конечно, осторожны, чересчур осторожны. Его показания чрезвычайно содержательны.
Нельзя отказать в порядочной доле комизма двум «чудакам» царского режима — профессору Г. Е. Рейну, который прославился тем, что сам себе, не взирая на нежелание «представителей народа», устроил министерство, и генералу Н. И. Иванову, который внес свое имя в историю «блестящей обороной» самодержавия от революции в 1917 году: во главе георгиевских кавалеров он собрался в поход на революцию и сдался, даже не вступив в бой.
Свидетелями, представителями общественности, выступают в этом томе видные кадетские вожди: председатель 2-й Государственной Думы Ф. А. Головин и московский городской голова М. В. Челноков.
П. Щеголев. XLIV.
Допрос Г. Е. Рейна.
29 мая 1917 года.
Содержание: Звание и положение Рейна. Учреждение главного управления государственного здравоохранения. Законопроект. Внесение его в Совет министров. Отношение нового ведомства к земским и городским организациям. Центральный совет. Резолюция бывш. императора. Мысль об ускорении возникновения ведомства в связи с возможностью развития эпидемии. Цель заменить общественные центры правительственными. Резюме работ комиссии. Основания для проведения законопроекта вне общего порядка. Несочувствие к проекту. Доклад бывш. царю и резолюция. А. Н. Хвостов. Принц Ольденбургский. Штюрмер. Применение противозаконной контр-ассигнатуры. Издание закона. «Воля» царя. Предположенные штаты. Доклад думской комиссии о народном здравии. «Мера, вызванная чрезвычайными обстоятельствами». Отрицательное отношение законодательных палат к 87-й статье. Взятие Рейном обратно законопроекта. Изменения в законопроекте и вторичное внесение его в Государственную Думу. Отклонение Думой законов, проведенных по 87-й статье. Закон уничтожен, но правительство может снова его внести.
Председатель. — Вы лейб-хирург, академик Рейн. Ваше имя, отчество?
Рейн. — Георгий Ермолаевич.
Председатель. — Георгий Ермолаевич, мы послали вам повестку, приглашая вас в наше заседание на основании положения о нашей Комиссии, которая дает нам право,[1] в порядке расследования действий высших должностных лиц, между прочим, требовать от них объяснений по тем действиям, о которых Чрезвычайная Следственная Комиссия осведомлена и которые, с ее точки зрения, недостаточно выяснены. Так что, в данном случае, вы допрашиваетесь не в качестве обвиняемого и не в качестве свидетеля, но от вас требуются разъяснения по некоторым вопросам, которые я позволю себе вам задать. Вы состояли членом государственного совета?
Рейн. — Так точно.
Председатель. — По назначению?
Рейн. — Так точно. С марта 1915 года.
Председатель. — Но еще до того вы были председателем комиссии, которая называлась междуведомственной комиссией для пересмотра врачебно-санитарного законодательства?
Рейн. — Так точно.
Председатель. — И которая была учреждена 17 марта 1912 года?
Рейн. — Так точно.
Председатель. — И по должности председателя этой комиссии, вы имели право доклада высочайшего?
Рейн. — Так точно.
Председатель. — В пределах круга ведения этой комиссии, может быть, вы в нескольких словах восстановите пред нами историю вашего отношения к учреждению особого главного управления государственного здравоохранения?
Рейн. — Слушаю-с. Как, подробно прикажете?
Председатель. — Нет, вкратце; по документам она нам более или менее известна. Так что на документы будьте добры не ссылаться. А ваш рассказ будет наиболее целесообразен, если вы комментариями устными дополните то, что мы уже имеем.
Рейн. — Слушаю-с.
Председатель. — Так вот, благоволите начать.
Рейн. — Первым поводом к образованию этой комиссии послужило у меня мое назначение председателем медицинского совета, когда я…
Председатель. — Которое последовало?
Рейн. — В 1908 году. Когда я обратил внимание на состояние врачебно-санитарного законодательства и на правительственную врачебно-санитарную организацию, в качестве председателя этого высшего учреждения по медицинской части в империи, я увидел, что там прямо какой-то хаос. Законодательство страшно устарело. Некоторые статьи держатся чуть ли не с екатерининских времен. И те последние мелкие изменения, которые были сделаны, не внесли никакой систематичности. Затем, рядом, я встретился с громадной смертностью населения Российской империи, которая, как всем известно, теперь вдвое почти превышает смертность других стран. И в это самое время у нас в России, как и везде заграницей, появилась холера. Холера появилась в 1907 году. А в 1908, в первый раз, когда я вступил в исполнение обязанностей председателя медицинского совета, она уже проникла в столицу империи — в Петроград, и были такие грозные дни, когда в Петрограде заболевало холерой до 400 человек в день. Это послужило большим толчком, и я счел своим долгом с возможно большею энергией взяться за это дело, за врачебно-санитарную организацию и за врачебно-санитарное управление. Тем более, что в то время я уже окончил свои профессорские занятия: 35 лет освобождали меня от занятий по профессуре и я предался этому делу. Чем больше я его расследовал, чем больше я сталкивался, по делам медицинского совета, с этим вопросом, тем более я приходил к убеждению, что только самые радикальные, всесторонние реформы могут довести это дело до положения, от которого оно отстало почти на пятьдесят лет. И понемногу сложилась у меня мысль о полном преобразовании врачебно-санитарной части. Причем, по мнению бывшего министра Столыпина, выяснялось, и я с ним вполне согласился, что задачу эту следовало разделить на две части. Одно преобразование управления ничего не дало бы, если бы вместе с тем не был предпринят пересмотр всего врачебно-санитарного законодательства, ибо без твердого определения в законах что могло оно сделать и на каких основаниях, и на какие средства, при каком участии местных элементов, при каком участии правительства, и пр. и пр.? Тогда явилась мысль образовать специальную комиссию для пересмотра. Комиссий этих уже было, я не знаю сколько, начиная с С. П. Боткина. Но, все-таки, потребовалось, по мнению Столыпина, образовать еще последнюю комиссию с целью свести воедино все труды предшествующих. И тогда, в 1911 году, была образована комиссия под председательством сен. Крыжановского, бывшего тогда товарищем министра внутренних дел. Эта комиссия определила главные основания как санитарного законодательства, так и управления. Но в отношении центрального органа члены комиссии не пришли к одинаким результатам. Одни говорили, что это должно остаться в ведении министерства внутренних дел, другие — что оно должно вылиться в особое ведомство здравоохранения. В это время, и еще немного раньше, я был командирован на юг России, где была холера, перекинувшаяся с севера и особенно свирепствовавшая в области Донецкого угольного бассейна, где дело доходило до серьезных положений. Это еще более заставило нас, и во главе нашей Столыпина, заняться энергичнее этим делом. Затем, смерть Столыпина остановила его на некоторое время. А следующий министр, Макаров, нашел необходимым, согласно моему докладу, образовать еще одну большую комиссию с участием общественных элементов, и здесь нужно было выработать не только основания, но и пересмотреть все законодательство. Комиссия эта, как изволите заметить, была собрана.
Председатель. — Это комиссия 17 марта 1912 года. И председателем ее сразу же стали вы?
Рейн. — Так точно. Комиссия очень широко повела дело. Она разделилась на пять подкомиссий: санитарную, врачебную, потом, по образованию врачей, затем, судебно-медицинскую и затем, организационную.
Председатель. — Но это частность.
Рейн. — Это широко все было охвачено. Вот почему я и говорю, что когда выяснилось, при какой широкой постановке вопроса и какая громадная работа предстояла государству в этом направлении, тогда все это поневоле вылилось у членов комиссии в учреждение главного управления государственного здравоохранения. Это было принято очень большим количеством голосов.
Председатель. — Это когда же было принято?
Рейн. — Это на второй или на третий год работ комиссии. Значит, я думаю, во вторую или третью сессию 1914 года.
Председатель. — Сессию чего?
Рейн. — Комиссия так работала: она собиралась сессиями. А в промежутках работали подкомиссии, и затем, уже в полном собрании сессии, обсуждались заготовленные материалы, которые были отпечатаны и всюду разосланы. Так что, стало быть, это было в третью сессию.
Председатель. — Значит, «сессия», этот термин законодательных учреждений, был в положении об этой комиссии, или это уже просто в порядке внутреннего устройства было дано?
Рейн. — Это не имело значения законодательного. Вернее сказать, полное собрание комиссии, съезд комиссии, ибо многие члены комиссии сидели на местах, в провинции, и специально для этого съезжались.
Председатель. — Скажите пожалуйста, мысль о необходимости особого ведомства здравоохранения, когда она пришла — в конце занятий комиссии, к весне 1914 года, или же она возникла раньше, в начале занятий, в 1912, в начале 1913 года?
Рейн. — У некоторых членов может быть и была раньше. В частности и у меня, я этого не отрицаю. Собственно такой порядок был: в первую сессию мы рассматривали губернские управления. Во вторую — уездные. А в третью — уже центральное.
Председатель. — На сессиях этой комиссии вы председательствовали?
Рейн. — Так точно. А в отдельных подкомиссиях были особые председатели.
Председатель. — Многочисленная была сессия, пленум комиссии?
Рейн. — Пленум по различным вопросам доходил до ста человек. Затем выработанный комиссией законопроект представлен был в совет министров. Это было за несколько дней до начала войны, в 1914 году, я думаю, в июле. Этот законопроект в совете министров находился года полтора. Если не ошибаюсь, он закончен в октябре 1916 года.
Председатель. — Вы изволили сказать — находился. Но он не был в спокойном состоянии. Он имел некоторое движение, и может быть вы будете добры вкратце сказать, каково было это движение. Не припомните ли, когда в первый раз внесен был в заседание совета министров ваш законопроект?
Рейн. — Слушаю-с. Нужно вам сказать, что я вчера только приехал из Киева и точно данных не мог собрать. Но это дело так занимало все мое существо, что, я думаю, я больших ошибок не сделаю. Если же какие ошибки в датах сделаю, покорнейше прошу меня простить. Я думаю, что это было в сентябре 1914 года.
Председатель. — 1914 года, 20 сентября.
Рейн. — Так точно. Это было общее собрание совета министров, большого совета, на котором в принципе был рассмотрен вопрос: образовать ли особое ведомство или оставить его в составе медицинской части министерства внутренних дел? Были большие споры, большие дебаты. Почти пополам разделился совет министров, и голосом председателя, кажется, составилось большинство. А затем, государю императору благоугодно было согласиться с мнением большинства, и тогда было…
Председатель. — Т.-е., с мнением председателя совета министров и пяти членов?
Рейн. — Да, значит: шесть и шесть, но голос председателя. Засим было приступлено уже к постатейному рассмотрению.
Председатель. — Скажите, а как в вашем представлении должно было относиться это ведомство, во-первых: к земским и городским установлениям, в тех частях, в которых они ведают медицинское дело, и во-вторых: к ряду учреждений, которые стали возникать с первых моментов войны, вызванные к жизни своими же городским и земским союзами?
Рейн. — В основу учреждения главного управления, а также и других, которые ведала комиссия, положено было, как и прежде, возложить исполнительную часть на земства и города. Но в старом законе сказано, что земства и города принимают участие во врачебно-санитарных мероприятиях, а в новом законе это было выражено словом «обязанность». И это, со стороны земцев, не встретило никаких возражений ни в комиссии, ни еще раньше, когда в Думу было представлено несколько санитарных законопроектов, таких, как обеспечение чистоты воздуха, воды и почвы, стало быть, водопроводов и канализации. И там было это выражение «обязанность» упомянуто, и со стороны земцев оно не встретило возражений.
Председатель. — Это несколько побочный вопрос — встретило оно или нет протест со стороны земской среды. Но мне интересно, что фактически должно было изменить в отношении земства и городов создание этого ведомства по медицинской части. Вы изволили сказать, что исполнительную часть предполагалось возложить на земства и города.
Рейн. — Осуществление.
Председатель. — Стало быть, всю самостоятельность в этом деле, инициативу и направление деятельности, хотя бы в общих чертах, должно было взять на себя новое ведомство?
Рейн. — Нет, это не совсем так. Новое ведомство проектировалось таким образом, чтобы в центральном органе учреждался новый совет, так называемый центральный совет, с большим участием земцев: по выборам, от каждого земства. Это в первый раз еще осуществлялось в такой форме, в форме постройки такого центрального совета. Как известно, при министерстве внутренних дел такой совет по делам местного хозяйства существует. У нас проектировалось самое широкое участие от каждого земства и от тех городов, которые имеют самостоятельные выборы в Государственную Думу, путем выбора одного из членов. Таким образом, предполагалось, что здесь общественные элементы могли выставлять свое представление и свою инициативу в тех или других новых законах, а отчасти также и в распределении средств. Затем, в губерниях — губернские советы, где они тоже приблизительно составлялись наполовину из правительственных элементов, а наполовину из общественных.
Председатель. — А в центре?
Рейн. — А в центре — главный санитарный совет. Тоже почти половина, если не больше, земцев.
Председатель. — Нет, как «если не больше»? Очевидно, определялось положением.
Рейн. — Такая конструкция применялась.
Председатель. — А председатель?
Рейн. — А председатель — главноуправляющий государственным здравоохранением. Затем в губерниях — губернские советы с участием представителей всех ведомств и общественных элементов.
Председатель. — Я понимаю таким образом, что дело, которое ведали исключительно земства и города, т.-е. общественные учреждения, это дело в главной его части направления и руководства, под титлом необходимости объединения, переходило в смешанные коллегии правительственные и общественные?
Рейн. — Да.
Председатель. — Вернемся к историческому изложению. Значит, бывший император, 9 ноября 1914 года, положил резолюцию благоприятную для проекта.
Рейн. — Да.
Председатель. — Благоволите вкратце изложить эту историю.
Рейн. — Затем вы изволили спросить, какое отношение было к союзам — земскому и городскому. Это в проект не вошло. Как я уже имел честь доложить, это было у нас за несколько дней до войны представлено. Но в виду того, что союз есть соединение тех же земских и городских установлений, само собой разумелось, что отношение правительства было бы приблизительно такое же, но это в закон не вошло. Затем, как вы знаете, во время войны большие перемены произошли во врачебно-санитарной части. Было учреждено новое правительственное учреждение — управление верховного начальника санитарно-эвакуационной части, которое, по мнению некоторых, даже и членов совета министров, исключало необходимость учреждения главного управления государственного здравоохранения. Я этой точки зрения не разделял на том основании, что то учреждение временное и, собственно говоря, в основу его деятельности не положено какого-нибудь определенного закона, а это есть положение, состоящее из 10–12 параграфов, которые даже не прошли через какое-нибудь компетентное учреждение. И мне казалось, что это не исключает того, чтобы дело упорядочения врачебно-санитарной части на основании закона не шло своим чередом.
Председатель. — Но, как бы то ни было, в стадии своего осуществления, этот законопроект попал в полосу войны. В полосе войны возникло очень крупное учреждение в виде учреждений союзов городского и земского; это с одной стороны, а с другой стороны, — в силу высочайшего повеления от сентября 1914 года возникло, значит, ведомство начальника врачебно-санитарной эвакуационной части. Как же этот законопроект, который проходил под флагом объединения, как же он мог не отразить в себе отношения и к этим городским и земским учреждениям, и к учреждению принца Ольденбургского? Какое же тут могло быть объединение?
Рейн. — Но ведь никто не знал, когда кончится война. Там, в положении о верховном начальнике, сказано категорически, что учреждается на время войны. Представьте себе, что в октябре кончилось бы рассмотрение в совете министров, в ноябре было бы утверждено государем, и к этому сроку кончилась бы война. Тогда бы и врачебно-санитарная часть оказалась на месте. Старое управление врачебной инспекции абсолютно не удовлетворяло требованиям. Это делалось независимо, закон разрабатывался независимо от войны и проходил свои стадии.
Иванов. — Вы полагали, что союз мог закрыться?[2]
Рейн. — Может быть, союзы могли закрыться. Словом, разрабатывались мероприятия тщательно, с тем, чтобы в каждый данный момент можно было пустить в ход это новое учреждение и быть наготове.
Председатель. — Значит, создавалось ведомство. Но вопрос, как это ведомство объединит существующие учреждения, не был поставлен?
Рейн. — Нет, это временно.
Председатель. — Значит, это учреждение трактовалось, как временное, и потому создатели проекта не находили нужным заранее определять отношение проекта к этим учреждениям?[3]
Рейн. — И в совете министров никто этого не поднимал.
Председатель. — Благоволите изложить дальше историю.
Рейн. — Затем война затянулась, и по мере того, как она затягивалась, все более и более грозной становилась перспектива этого врачебно-санитарного устройства. Было принято во внимание, по истории всех предшествующих войн, что редко война, при самом сплоченном действии со стороны армии, оканчивается благоприятно в смысле развития болезней заразных, эпидемий и пр. Тогда у меня и у нескольких членов комиссии явилась мысль ускорить возникновение этого ведомства в жизни главного управления государственного здравоохранения, тем более, что на самое осуществление требовалось известное время. Затем возник вопрос о демобилизации: куда вернутся все эти учреждения, которые были во время войны в громадном масштабе организованы как земствами, так и городами, так отчасти, и управлением верховного начальника санитарно-эвакуационной части — все эти заводы, больницы, госпитали, санитарные лаборатории, дезинфекции и т. д. Затем уже возник вопрос об учреждении институтов физико-терапевтических с целью возвратить трудоспособность всем этим инвалидам. И тут явилась идея — ускорить осуществление этого санитарного управления.
Председатель. — Но почему же эта идея ускорить явилась в связи с существованием громадного количества учреждений, которые были созданы союзами земств и городов? Те центральные учреждения, которые создали все эти многочисленные ячейки, они, быть может, сумели бы и ликвидировать их в случае окончания войны?
Рейн. — Конечно, но все-таки требовалось, в интересах государства, чтобы это было сделано по общему какому-нибудь плану, который был бы выработан совместно правительством и земством. Например, такая история. Расположены различные приспособления, госпитали, дезинфекционные камеры больше в центре России. Между тем, в санитарном отношении самые обездоленные части России — это окраины и не земские губернии, а сибирские и т. д. При демобилизации, по соглашению с земством, по общему плану, эти приспособления можно было распространить на всю Россию. Такова была идея.
Председатель. — Она имела бы бесспорное отношение, если бы у земских и городских учреждений не было своих центров. Но ведь эти центры были, значит, дело шло не о том, чтобы создать центр, где его не было, а о том, чтобы центры общественные заменить центрами правительственными?
Рейн. — Нет, не совсем так. Я так понимал, может быть, я и ошибаюсь, но в моем уме это так слагалось, чтобы сообща, в одном главном санитарном совете, в губернских советах, выработать такую программу, чтобы этот миллиард (около миллиарда было затрачено на врачебно-санитарные приспособления) был распределен так, чтобы все на него было приобретено сообразно потребности каждой данной ячейки, независимо от того, в центре она расположена или нет. Один раз я даже беседовал с кн. Львовым в Москве (надеюсь, он не забыл этого), и в общем с правильностью самой идеи он совершенно согласился.
Иванов. — Вам было известно, что все эти задачи, физико-терапевтические институты и лаборатории были предметом ведомства союза городов и земств, и у них был центральный съезд, который мог распространять свою деятельность на всю Россию? Все это было поставлено на определенных планомерных началах. Вы это знали? Почему же вы думали, что эти организации выполнить и удовлетворить потребности в той или другой местности не могут? Все эти планы были выработаны, все было установлено, потребности приняты были во внимание. Почему вы предполагали, что только в руках правительственного органа это могло быть проведено?
Рейн. — Во-первых, потому, что эти приспособления, эти затраты были сделаны не только земским и городским союзами, но еще рядом других учреждений. Возьмите Татьянинский комитет, возьмите Красный Крест, верховный совет под председательством императрицы, затем юго-западный фронт, частные различные учреждения — целая масса организаций. Конечно, в целях общегосударственных было бы желательно, по взаимному соглашению, выработать план для распределения всего этого по всей России.
Иванов. — Не только выработать, но и осуществить.
Рейн. — Вы изволили сказать, что план составлен; насколько мне известно, он еще не составлен и не может быть составлен, потому что конечные итоги не подведены, но работа подготовительная должна была начаться, и конечно, предполагалось, что это будет работа сообща, наподобие того, как министерство земледелия в последние годы работало.
Иванов. — Т.-е., союз был бы сохранен?
Рейн. — Конечно, но это не вошло в план потому, что все это останавливалось, а идея была такова. Были даже такие взгляды, например, в Красном Кресте, чтобы построить сараи и большие склады, туда все свезти и там сохранять. Разумеется, это было бы гибелью для дела. Напротив, я должен был доложить, что в числе законопроектов, которые выработала комиссия, есть незаконченный, — об общегосударственной врачебной помощи. Этот законопроект построен по типу общедоступного обучения, и он распространяется не только на земские губернии, но и на всю Россию. Я не знаю, имеет ли Комиссия эти документы. Я с собой захватил вот это резюме работ комиссии, которое мы, может быть, немножко смело назвали «Уставом здравоохранения и учреждений, ведающих врачебно-санитарным делом».
Председатель. — Вот, например, вопрос о всеобщей врачебной помощи. Это ведь вопрос, который очень интересовал земство и который, насколько я знаю, и как это вообще известно, весьма многими земствами очень благополучно разрешался. Зачем же центру было входить в это дело? Зачем нужна такая всепоглощающая централизация? Такое стремление к всеобъемлемости медицинско-санитарного дела? Вызывается ли это обстоятельствами?
Рейн. — Я считаю, что этого именно не было. Если вы посмотрите эти главные законы или проекты законов, то вы усмотрите, что именно не было такого преобладания центра, что именно предполагалась совместная работа центра с общественными установлениями. Во всех законах это проходит красной нитью.
Председедатель. — Вы позволите нам взять это на некоторое время?
Рейн. — С удовольствием. Я уже разослал многим общественным деятелям в Москву, в земский союз. Это было напечатано нынешней осенью, это труд еще не законченный, потому что вы сами понимаете, как юрист, что это громадное дело — пересмотреть все врачебно-санитарное законодательство.
Председатель. — Позвольте вернуть вашу мысль к изложению формальной стороны вопроса, которая нас, главным образом, интересует. Дальнейший этап проведения этого законопроекта — это 10-го октября 1915 года. Вы изволите помнить эту дату? Эта дата — представления вами бывшему императору отчета о трудах вашей комиссии.
Рейн. — Это было в октябре. Я только числа сейчас не помню. Когда эта мысль возникла, мне пришло в голову, что желательно ускорить осуществление этой реорганизации врачебно-санитарного дела по обстоятельствам военного времени, в виду затянувшейся войны и тех соображений, о которых я имел честь вам доложить.
Председатель. — Результатом вашего доклада государю было что же?
Рейн. — Обсуждение в совете министров.
Председатель. — Вы вошли в совет министров о необходимости обсудить этот проект 28-го октября 1915 года, и, если вы припомните, 10-го ноября 1915 года совет министров рассмотрел этот вопрос. К какому выводу пришел совет министров?
Рейн. — Совет министров не согласился с моим заключением. Я думаю, что у вас есть журнал — там приведены были мои доводы и доводы господ членов совета министров. Я все-таки считал своим долгом, будучи убежден в справедливости этой идеи, настаивать, и изложил свои доводы, которые, кажется, и вошли в этот журнал.
