Среди предметов, характерных для данной местности, наиболее часто встречаются ожерелья. Отметим пять доминирующих типов: с воронкообразными концами, с «пуговичками» или коническими застежками; с одного конца в форме ложки и крючком – с другой, переплетенные и заканчивающиеся огромными петлями; с круглым диском или приплюснутой частью и крючком с противоположной стороны, обычно по концам обматывали проволокой.
Все ожерелья изготавливали только из бронзовой проволоки, самые искусные были покрыты на концах серебром и украшены голубыми стеклянными бусинками. Красивую коллекцию ожерелий четырех типов обнаружили в уже упоминавшейся выше могиле богатой женщины в Вершвае, пригороде Каунаса, вместе с римским бронзовым сосудом и другими украшениями.
Заканчивавшиеся своеобразной воронкой ожерелья часто встречались во II и III веках, восходя к местному железному веку и, безусловно, к среднелатенским прототипам из Центральной Европы. Значительное количество украшений обнаружили в Земланде, Литве и Латвии, меньшее – в Эстонии и Финляндии.
Ожерелья с пуговичными застежками на концах также относятся к эпохе до Рождества Христова. В III и IV веках концы были в основном коническими. Эти украшения положили начало разновидностям, характерным для отдельных племен, прежде всего они были популярны у куршей и племен, живших в Литве и Латвии. Шейные кольца с ложковидными концами встречаются в Центральной и Восточной Литве, впервые появившись примерно около 300 года и закончив свое бытование примерно около 600 года.
Поздние образцы из Западной Литвы и из Белоруссии отличаются значительным весом, их часто изготавливали из серебра. Переплетенные ожерелья с расплющенными концами чаще встречаются в восточно-балтийских землях, расположенных между Центральной Литвой и Центральной Россией, и относятся к IV веку. На концах – крючок и петля или диск, иногда концы оплетены проволокой. Такие украшения были широко распространены в рейнских землях, в Скандинавии, центральной и южной частях России. Балты, и прежде всего пруссы, освоили их изготовление. Возник ряд вариантов, в основном декорированных кольцами и прутиками на концах, но уже в III и IV столетиях.
Своеобразная серия украшений получилась путем сочетания подвесок и шейных колец с ребристыми и коническими концами. К ним прикреплялись резные украшения в форме полумесяцев, полукругов, треугольников или четырехугольников, концы переплетались или изгибались, встречались и ажурные пластинки на концах ожерельев. К висячим подвескам добавлялись подвески округлой формы – символы солнца, они заканчивались проволокой, скрепленной петлей, спиралевидная проволока располагалась в центре полумесяца. Очевидно, что подвески связаны с солярной и лунарной символикой (рис. 45).
Влияние местного стиля или склонность к подражанию ему проявились в тысячах изогнутых фибул, распространенных на территории от Вислы до Финляндии.
Среди первых оказался плоский стиль с «глазным» орнаментом и несколько вариантов с четким вертикальным сечением фибул. Они достигли западных балтов через нижнюю Вислу.
В I веке изготовление украшений сосредоточилось в руках пруссов, населявших Земланд и Мазурию, откуда далее распространилось по всей Литве, Латвии и в земли западных финнов. В III и IV веках проявились местные особенности. Фибулы с горизонтальными выступами в начале, в середине сгиба и в конце превратились в особый ступенчатый стиль, центром изготовления таких изделий стала Мазурия.
В III и IV веках они оказались наиболее распространенными типами фибул в прибрежном регионе, расположенном между Восточной Пруссией и Финляндией, встречались и местные разновидности – в Куронии и на севере восточнобалтийской территории.
Вторыми по количеству найденных оказались фибулы в форме арбалетов, повторившие элегантную и причудливую форму этого оружия. Чаще всего их изготавливали из серебра или бронзы, украшали бороздчатыми серебряными кольцами, расположенными группами над древками со спиралевидными и серебряными дисками между ними. Наиболее красивые, изящные образцы фибул с подобными орнаментами прикрепляли на грудь вождю.
Ряды изображенных пунктиром колесиков или концентрических кругов, небольших солярных знаков, горизонтальные, вертикальные или диагональные бороздки; сеточка, зигзаги, кресты, ромбы, шнуровые мотивы и чеканка – все типы рисунков украшали ожерелья, фибулы, массивные или изящные браслеты, подвески, упряжь для лошади, горшки и предметы из кости. Эти незатейливые и строгие, но удивительно тщательно отделанные и богатые деталями украшения отличают балтийское орнаментальное искусство на протяжении пяти столетий. И в более поздние времена продолжали изготавливать подобные изделия, они различались только вариациями, мотивы оставались теми же.
Встречались зоо– и антропоморфные мотивы, но они не были так распространены. Пруссы изготавливали фибулы в форме полумесяца с изображением рогатых животных. Полоски орнамента на керамике содержат символы коня и солнца. Найденная в той же могиле покрытая серебром накладка от детали конской сбруи была украшена стилизованными изображениями человеческих лиц, кругами и розетками и инкрустирована голубыми стеклянными бусинками. Техника и способы украшения упряжи указывают на их местное происхождение.
Необходимо отметить высокий уровень изготовления изделий из эмали. Их местное производство началось во II веке, вскоре после того, как были завезены первые предметы с эмалью из Дунайских провинций Римской империи и из рейнских земель. Эмалевая фибула в виде диска и непосредственно техника изготовления показывают, что местные ремесленники овладели этим искусством, изучив образцы привозных изделий. Грубо говоря, балтийские племена заимствовали процесс изготовления эмалей и адаптировали орнамент к особенностям местного стиля.
Первые фибулы в виде подковы с красным и зеленым эмалевым покрытием обнаружили на территории Вильнюса и Каунаса в Литве, они датируются II веком. К тому же времени, или примерно к 200 году, относится эмалевая фибула в форме диска из Северной Мазурии, земли древних галиндян.
На этих двух территориях, в Галиндии и Восточной Литве, обнаружены самые большие количества эмалевых предметов. Среди них ажурные или цельные подвески в форме полумесяца и фибулы в форме подковы, украшенные изображениями полумесяца. Особенно интересны образцы, которые обнаружили на востоке Литвы и в Восточной Латвии, представляющие собой поразительные примеры балтийского искусства III–V веков.
Эмалевые покрытия также использовались для украшения ожерелий и браслетов. Самый ранний браслет датируется II веком, его обнаружили в Западной Литве, на него нанесены эмалевые квадратики, с железными прутиками между ними. Другие эмалевые браслеты представляют собой широкую ленту с выступающими концами и расширяющуюся к середине. На браслете причудливые переплетения квадратиков, цельные части покрыты слоем красной, оранжевой, белой и зеленой эмали.
Украшены эмалью даже расплющенные концы ожерелий и фибулы в форме лука. Самыми искусными образцами изделий с эмалью оказались длинные цепочки, изготовленные из множества ажурных пластин с эмалевым покрытием в виде квадратов, кругов, полумесяцев или треугольников. Очевидно, они прикреплялись в качестве декоративных элементов к рогам для питья.
Использовались темно-красные, красные, зеленые, голубые, светло-голубые, оранжевые и белые эмали. Эти выдающиеся образцы относятся к IV веку и обнаружены в Галиндии (юг Восточной Пруссии), они имеют близкое сходство и, можно сказать, идентичны тем образцам, что находили в Центральной России и на территории Киева.
В IV веке балтийский эмалевый орнамент распространился по всей Северо-Западной Европе: на севере в Эстонию и Финляндию и затем в Швецию. Через Восточную Латвию и верхний Днепр они достигли территории Киева и Украины вдоль русла Десны, Угры, Оки, Волги и Камы вплоть до Восточной России и почти до Среднего Урала.
Не приходится сомневаться в том, что они распространялись через восточнобалтийские земли, из центра их производства. Скорее всего, основной центр изготовления эмалевых орнаментов находился в Галиндии, около Мазурских озер.
Великолепное собрание эмалевых украшений найдено в кладе, спрятанном в деревне Мощины, расположенной на небольшой реке Пополта, притоке Угры (Центральная Россия). Здесь описана лишь небольшая часть узорных эмалевых плашек, украшений рогов для питья, подвесок в виде полумесяца с выступающей частью, использовавшейся для нанизывания шариков ожерелья, и широких браслетов.
Кроме того, здесь же обнаружили многочисленные ожерелья, стеклянные бусы и украшенные орнаментом пластинки. Восемьдесят пять предметов, найденных в погребении, занимают сегодня стеклянную витрину в Историческом музее Москвы. Скорее всего, шестнадцать веков тому назад коллекция принадлежала торговцу, путешествовавшему из прусской Галиндии через Восточную Литву и Белоруссию в Московию.
Возможно, он приобрел несколько ожерелий и браслетов в Восточной Литве, где известны точно такие же образцы. Клад указывает, что Московия была одним из перевалочных пунктов на пути, доступном восточно-балтийским племенам, по которому они перемещались вдоль рек Угры и Оки в земли поволжских угров.
Прогресс в сельском хозяйстве, торговле, вооружении, искусстве и ремеслах сопровождался расслоением общества. Уже начиная со II века известно несколько совершенно необычно украшенных женских могил. В IV и V веках увеличилось количество захоронений, принадлежащих представителям самых богатых слоев общества, эти могилы существенно отличались от погребений бедняков.
Особенно впечатляющи различия в месте больших захоронений, где среди сотен могил встречаются несколько, явно превосходящих остальные своим богатством. Очевидно, что зажиточные женщины носили самые разнообразные украшения: браслеты, ожерелья, фибулы и цепочки.
Женщины, погребенные в двойной могиле близ Вершвая, относящейся к IV веку, не только имели собственные украшения, но и в изголовье у них были найдены ожерелья, браслеты, стеклянные бусы, цепочки и даже бронзовый горшок, в то время как в находящейся рядом могиле мужчины обнаружили только железный топор и булавку.
У каждой женщины из двойной могилы в Ипуте (Латвия) было по шесть браслетов на каждой руке, серебряное ожерелье, серебряная фибула в виде колеса с цепочками и подвесками, три длинные цепочки и бронзовая булавка, а подол и рукава платья украшены бронзовыми спиралями. В находящейся рядом могиле мужчины нет никакой погребальной утвари.
В IV и V веках серебряные фибулы, золотые плашки и бронзовые орнаменты с накладками из серебра считались обычными атрибутами высокопоставленных чиновников. Хотя мужские погребения не изобилуют предметами ювелирного искусства, все же в некоторых могилах вождей обнаружены прекрасные образцы серебряных или золотых застежек, дисков, украшенных эмалевым орнаментом, а также рога для питья, щиты, копья и уздечки для лошадей.
Великолепные погребения вождей племени судовян, датируемые IV или началом V века, были обнаружены на огромном кладбище в Швайкарии, расположенном на территории современной литовской границы возле Сувалок, во время варшавской экспедиции 1956–1957 годов, возглавляемой Г. Антоневичем.
Могильные холмы над захоронениями вождей оказались самыми большими в погребении, составив 18 м в диаметре, в то время как другие курганы – в среднем от 8 до 10 м. Правившийся в IV веке вождь захоронен под песчаной платформой, расположенной под курганом. Ему было примерно 55 лет, возраст других людей из того же погребения оказался значительно меньше, колеблясь между 30 и 40 годами.
Среди погребальной утвари в могиле вождя были найдены железная сабля длиной 85 см, щит, копья, топор, железные ножницы, костяная расческа, пара клещей, уздечка для лошади, серебряная фибула, серебряные и золотые плоские диски и серебряная фигурка оленя. Особой отделкой отличается упряжь, специально изготовленная для лошади вождя и представляющая собой серебряную плоскую переднюю часть с голубыми стеклянными бусами, резными розетками и стилизованными изображениями человеческих лиц.
Только огромные железные ножницы немного выпадают из общего ряда. Очевидно, нельзя говорить о том, что вождь на досуге стриг овец. Назначение ножниц иное: их положили около головы вождя, чтобы защитить его от злых духов.
В центре погребения, датируемого началом V века, правителя из Швайкарии лежат останки лошади, захороненной в слое песка на расстоянии 2 м от ее кремированного хозяина. Ноги лошади тесно сжаты – это позволяет предположить, что они были связаны веревкой еще до погребения. Среди останков кремированного вождя находится сабля длиной 94 см, серебряная арбалетообразная фибула, круглая эмалевая плашка с узлом посередине, бусы из янтаря и пара железных ножниц.
Сабля изготовлена в технике ковки булата, когда слои железа и стали нагревались вместе при высокой температуре. Именно способ ковки позволил отнести этот предмет к объектам импорта из Рима. Похожую саблю обнаружили в Нидаме на Ютландском полуострове. На территории Балтии найдено всего три экземпляра сабель подобного рода: две из Швайкарии и одна (длиной 1 м) из другого погребения – могилы вождя в Крикштонисе на реке Неман в южной части Литвы. Вероятно, все три сабли принадлежали судовянским вождям.
Декоративный диск с концентрическими кругами голубоватой и белой эмали относится к тем типам украшений, которые не характерны для местных эмалей. Он был изготовлен в первой половине III века в Рейнланде. Похожие диски ввозились в Скандинавию, возможно, они достигли судовянских земель в IV веке и были помещены в могилу вождя примерно в начале V века. Такая поздняя датировка подтверждается временем распространения серебряной перекрестной фибулы именно в V веке.
Скорее всего, «золотой век» начался одновременно с феодальной системой, которая достигла вершины развития до начала исторического периода. Существование нескольких могил вождей внутри границ одного племени свидетельствует о существовании местных групп, каждая из которых управлялась своим вождем.
Одно из подобных погребений находилось около вышеупомянутого захоронения в Швайкарии. Здесь располагалось огромное поселение и небольшое холмовое укрепление на расстоянии 1 км от погребения, где размещались могилы вождей разного времени. В пяти других современных захоронениях в радиусе примерно 5 км от центра могил правителей не обнаружили.
Могила вождя в Крикштонисе в Южной Литве, находящаяся примерно в 50 км от Швайкарии, обозначает другой тип землевладения и указывает на центр другого административного объединения. Когда обнаружат все могилы вождей, тогда окажется возможным подсчитать количество групп внутри границ одного племени. Но те немногие, что известны в настоящее время, уже говорят о порядке распределения земли.
Приблизительно тот же самый образец племенного правления и владения землями могущественным вождем известен нам со времен начала исторического периода. Единственное различие заключалось в том, что в первые столетия нашей эры земляные укрепления и замки были невелики по размерам, а города только начинали образовываться.
Во время «золотого века» возникли предпосылки для формирования экономики феодализма, системы расселения жителей, развития культуры. В ближайшие столетия все эти элементы культуры продолжали развиваться.
Глава 6
БАЛТИЯ В СРЕДНЕМ ЖЕЛЕЗНОМ ВЕКЕ
В период с V до IX века, или среднего железного века, в Балтии происходят два важнейших события: примерно около 400 года началось распространение славян в земли западных славян, а около 650 года на западнобалтийском побережье появились шведы (викинги). Однако основная масса балтийских племен смогла устоять против завоевателей и продолжала развивать собственную культуру.
Пруссы и курши продолжали играть ведущую роль среди балтийских племен. Как только готы покинули низовья Вислы, пруссы заняли его, прочно закрепились и оставались там вплоть до прихода Тевтонского ордена в XIII веке.
На своих исконных территориях смогли удержаться только судовяне и литовцы. Их украшения и керамику, датируемые периодом с «золотого века» до X века, обнаруживают на территории современной Северной Польши вплоть до нижнего Буга (на юге) и в верховьях Припяти. К VI–VII векам латгалы распространились по всей Северной Латвии, которая до этого была занята восточными финноугорскими племенами.
Во всех балтийских землях, не затронутых славянской экспансией, непрерывно развивается культура, которая начала складываться в первые столетия нашей эры. Сохранялось и сложившееся племенное деление. Каждое балтийское племя отличалось собственным типом погребений и погребальных обрядов. Пруссы кремировали своих умерших и размещали кремированные кости в урнах или горшках в плоских могилах.
В первые четыре столетия нашей эры судовяне хоронили умерших под покрытыми камнями курганами, кремационные обряды появились у них в V веке. В этих курганах находилось по нескольку могил, возможно принадлежавших одной семье.
Литовцы начали кремировать в V и VI веках, но по-прежнему хоронили прах своих умерших в земляных курганах, окруженных каменной изгородью. Земгалы продолжали ингумационные погребения умерших, но их семейные курганы, распространенные в первые столетия нашей эры, начали исчезать примерно в V веке, уступив место большим кладбищам с индивидуальными могилами.
Куршские ингумационные погребения вплоть до VII века обносили прямоугольными каменными изгородями, одна могила примыкала к другой наподобие сот. Начиная с VII, VIII веков и позже изгороди исчезли, постепенно появились кремационные погребения. Вначале нерегулярные, но к X и XI векам они распространились повсеместно. Только земгалы и латгалы остались верны ингумационным погребениям.
У подножия холмовых укреплений постоянно разрастались деревни, некоторые из них увеличивались настолько, что хронисты IX века описывают их как «города». Активные земляные работы на высоких берегах рек и озер, примыкавших к большим деревням или «городам», привели к появлению мощных укреплений.
Изменения фортификационных сооружений, связанные с использованием деревянных конструкций и глинобитных бастионов, наблюдаются с V века. Холмовые укрепления подобного рода известны на основании раскопок, проведенных в землях куршей, земгалов, латгалов и литовцев. После проведения земляных работ территория таких укреплений могла достигать 1 га.
С 500-х до 800-х годов в городах появляются центральные укрепления, аналогичные феодальным замкам, хотя они строились как центры обороны и защиты растущих городов, но постепенно начали превращаться в центры огромных административных объединений. Возможно, образование феодальной системы завершилось до IX века, что, впрочем, подтверждается и письменными свидетельствами.
Англосаксонский путешественник Вульфстан, посетивший прусские земли примерно в 880–890 годах, увидел множество «городов», каждый из которых имел своего правителя. Римберт, автор «Жития святого Ансгара», епископа бременгамбургского диоцеза, называет пять «государств», существовавших в земле куршей, указывая, что в каждом из них был свой правитель. Описывая столкновения 85 года между шведами и куршами (к этому мы еще вернемся), Римберт упоминает о двух городах Саэборге и Апулии, которые, как рассказывали, во время войны обороняли тысячи воинов, укрывшихся в крепостях: 7000 человек в Саэборге, 15 000 – в Апулии. Конечно, приводимые им цифры преувеличены, но очевидно, что в то время существовали значительные по величине города, из которых при необходимости могли набрать большое количество воинов.
Города еще не обнаружены, но следы поселений вокруг огромных земляных укреплений известны на значительной территории. В IX веке и в последующие столетия поселение вокруг замка Иппултис, расположенного близ Кретинги, занимало площадь не менее 50000 кв. м.
В землях древних пруссов огромные торговые города появились не позже 600 года. Одним из них был Трусо, расположенный к югу от залива Фришес-Хаф и к северу от озера Друзине. Это самый первый город на Балтийском побережье. В описании Вульфстана говорится, что «город Трусо» расположен на реке Эльбинг, которая течет из озера в Восточное море (залив Фришес-Хаф).
При проведении в этом районе археологических раскопок обнаружены многочисленные находки в нескольких поселениях и погребениях, датируемых периодом от VII до XII века. Город Трусо рос, возрастала и его роль в последующие столетия. Для Западной Пруссии Трусо играл ту же самую роль, что и Хаитабу для Северо-Восточной Германии или славянская Винета для Померании.
Другой торговый центр находился в Вискаутене, в юго-восточной части Куршского залива, на севере Земланда; отсюда начинался путь на восток через нижний бассейн Немана. Находки, относящиеся примерно к 800 году, указывают на торговлю с викингами, а начиная с XI и XII веков – и на развитое местное производство множества изделий, которые были предметами обмена.
Хотя после падения Римской империи торговля с югом сократилась, но не прекратилась. И в V и в VI веках продолжали использоваться «янтарные пути». Многочисленные римско-византийские монеты по-прежнему находили вдоль нижней Вислы, прусского побережья и к югу от залива Фришес-Хаф и куршской лагуны. Одна из последних находок – золотой солид периода правления императора Анастасия, который датируется 491–518 годами.
На севере монеты обнаружили даже в Латвии и Эстонии. Теперь предметы импорта из государства готов достигли земель пруссов, прежде всего галиндян, заменив предметы импорта из провинций Римской империи. В женских погребениях в изобилии встречается множество готских фибул, датируемых периодом с начала V века до примерно 600 года.
Некоторые образцы отчасти напоминают лангобардские фибулы, встречающиеся на юго-востоке Германии и в Северной Италии, некоторые – находки в Южной Руси. В Стробьенене, на Земланде, обнаружили золотое ожерелье с изображением сценки из охотничьей жизни, напоминающей об искусстве скифов; возможно, это ожерелье достигло «янтарного побережья» также через Южную Русь.
Археологические находки наглядно подтверждают существование отношений между остготами и пруссами на протяжении столетия или даже более длительного времени, после смерти готского правителя Эрманариха. В древних текстах обнаружено много интересного о «янтарном пути» в Италию. В начале VI века австрийцы проложили свой путь к янтарю, чтобы в конечном счете достичь Равенны, столицы Италии при готах. Об этом нам известно из письма короля готов Теодориха (оно датируется 454–526 годами) к правителю эстов, в котором он благодарит за подарки из янтаря. Основываясь на описаниях Тацита, он выказывает свое собственное суждение о достоинствах янтаря.
Это письмо Теодориха стало последним источником, где упоминается янтарь. Оно интересно с нескольких точек зрения. Прежде всего оказывается, что торговля янтарем между Восточной Пруссией и Италией продолжалась по крайней мере еще сто лет после падения Римской империи.
Это письмо подтверждает, что готы признавали эстов как реальную силу и обменивались с ними подарками. Поощрявшаяся в VI веке торговля янтарем, скорее всего, нарушилась в ходе восточнославянского вторжения в Богемию и Моравию и последующих перемещений германских племен на восток и на юг. Более поздние археологические раскопки не подтверждают, что балты занимались торговлей с отдаленными странами с VII до IX века.
Среди предметов, ввозимых в послеримские времена, выделяются прекрасные готские фибулы, но они не оказали значительного влияния на последующее развитие декоративного искусства в Балтии. Вплоть до VII и VIII столетий, когда в предметах искусства появляются отдельные скандинавские элементы, развивались традиции «золотого века», хотя и женские и мужские украшения стали менее изысканными.
Практически такая же ситуация сложилась и в стиле одежды. Женские головы украшали диадемами, изготовленными из бронзовых спиралей и трубок, разделенных рядами бус, шею – ожерелья из стеклянных и янтарных бусин. Бронзовые цепочки, прикрепленные к бронзовым или серебряным фибулам или булавкам, украшали грудь. Девушки до конца железного века продолжали носить тканые или вязаные шапочки, обильно декорированные бронзовыми спиралями и подвесками (рис. 47, 48).
Наибольшее распространение получили крестовидные фибулы. Они оказались более массивными, чем в IV веке, часто изготавливались из серебра, украшались серебряными кольцами и золотыми пластинками с сеточкой. На основе таких образцов создавалось множество вариантов, самые красивые те, на которых были полукруглые или в форме звезды зубцы, покрытые серебряными накладками, выгравированными точками, кругами, небольшими солнышками и звездочками.
В VI и VII веках серебряные украшения отличались особой изысканностью. Неизвестно, откуда поступало серебро для их изготовления. Слитки могли привозить по Днепру, по «янтарному пути» через Центральную Европу или через Балтийское море и Швецию. Выделяются массивные круглые серебряные браслеты, утончавшиеся к концам, и ожерелья, изготовленные из серебряной проволоки, с совмещающимися концами, равно как и другие с находящими друг на друга прищипленными концами.
На местное происхождение изделий указывает характерный декор: полоски, круги, полукруги, спирали, точки, крошечные треугольники и ромбы. Серебряные чехлы для рогов изготавливали из серебряных пластин с горизонтальными лентами с выгравированным орнаментом, иногда состоявшим из ряда схематично изображенных человеческих фигурок или оленей.
Вдохновленные образцами скандинавского искусства, курши добавили новые формы и декоративные мотивы. В VII веке на концах огромных крестовидных фибул появились головки змей, и с тех пор схематические изображения оставались мотивом народного искусства Балтии вплоть до XII века. Так называемые фибулы с головой совы были распространены у куршей в VIII и IX веках и продолжали развиваться путем имитации на фибуле щитов, полумесяцев и треугольных зубцов. Они часто встречаются в VI–VII веках в Готланде.
Поражает количество серебра, которым владели богатые люди. Некоторые из ожерелий отличались особой величиной – одно из них из западной части Латвии весило около 1 кг, другое было сделано из переплетенной проволоки длиной 130 см. Его длина вполне позволяла обернуть голову лошади. Склонность к роскоши притупила чувство изящного, и изделия VII–VIII веков стали отличаться определенной примитивностью.
Перемены проявились и в значительном увеличении производства оружия. Изменения в вооружении и возраставшая роль кавалерии наблюдались прежде всего у тех племен, которые подвергались нападениям агрессивных соседей.
В погребениях литовских и судовянских воинов часто встречаются щиты с круглыми железными выпуклостями полусферической или конической формы в середине, железные сабли длиной примерно 50 см с широким лезвием и деревянной рукояткой, железные наконечники копий ромбовидной или листовидной формы, стремена, части уздечек и другие детали конской упряжи.
Возможно, хорошо вооруженная кавалерия этих племен остановила постоянные набеги со стороны славянских народов и помешала проникновению на свои племенные территории. Жившие у Балтийского моря курши сталкивались с возраставшей опасностью со стороны Скандинавии, их могилы говорят о том, что это было беспокойное время.
Тут же, в погребениях воинов, обнаруживаем шпоры, фрагменты уздечек, наконечники для копий и щиты, равно как и косы, топоры с соединением, ножи и украшения. Часто вместе с павшим воином хоронили и его лошадь. В болоте Тиры около Руцавы (запад Латвии) обнаружили неповрежденный деревянный щит, обтянутый с обеих сторон кожей, в центре которого сохранился полусферический железный выступ. Щит относится к началу или середине IX века, то есть к периоду ожесточенных битв между куршами, датчанами и шведами.
Славянское движение к северу было внешним проявлением нестабильности в Южной Руси и отразило перемены в этнической структуре. Вторжение гуннов в 375 году сокрушило власть готского государства. Освободившись от влияния готов, славянское племя антов заняло Северное Причерноморье от низовьев Дуная до Азовского моря.
Постоянные вторжения печенегов, булгар и особенно аваров, которые в первой половине VI века доходили до границы густых лесов, расположенных вдоль реки Десны и верховьев Оки, завершились проникновением славян в земли западных балтов и финноугров, где они практически не встретили должного отпора.
К 400 году н. э. интенсивная торговля между балтами и финноуграми, достигшая расцвета в IV веке, прервалась. Некоторые холмовые поселения и укрепления, находившиеся в Прибалтийском регионе, были покинуты, в других видны разрушения, вызванные пожарами. Сохранившиеся остатки поселений свидетельствуют об упадке материальной культуры, являясь косвенными свидетельствами тех невзгод, что обрушились на балтийские племена.
Первые признаки славянской экспансии на север пока еще не подтверждены в достаточной степени археологическими находками. Слишком незначительным оказалось количество погребений и поселений. Однако здесь и там появлялись единичные курганы и поселения, аналогичные тем, что встречались в районе Киева и на Волыни и даже в славянских землях Центральной Европы, которые нельзя считать балтийскими. Похоже, что территория между Киевом и Новгородом между V и VIII веками последовательно занимали различные племенные группы.
Поселения, состоявшие из полуподземных жилищ (землянок) с глиняными полами и стенами, погребальные принадлежности в круглых, конических или продолговатых курганах, деревянные конструкции, расположенные внутри курганов, грубая и полированная керамика, похожая на изделия из района Киева и Волыни, а также из Богемии и Моравии, стали отличительными элементами славянской культуры, распространившимися в землях, расположенных к северу от Киева и Воронежа.
Ряд сходных погребений и поселений обнаружены на Волыни, в среднем Поднепровье и в районе верхнего Дона близ Воронежа, они датируются от VI до IX века и бесспорно признаются славянскими. Они обозначаются как «поселения пражского типа» в Волыни, «холмистые укрепления роменского типа» (расположенные вдоль низовьев Десны), вдоль рек Сейм, Сула и Ворскла и «холмовые укрепления борщевского типа» на верхнем Дону и верхней Оке.
Отдельные различия в типах погребений указывают, что они могли относиться к нескольким западным племенам, древлянам, полянам и вятичам. Сведения о них сохранились со времен первых исторических записей. Датировка ранних погребений и деревень основывается исключительно на сопоставлении их керамики с той, что известна по находкам в Богемии и Моравии, и позволяет отнести эти захоронения и поселения к VI–VII векам. Если некоторые из курганов и холмовых укреплений могут быть датированы даже V веком, то очевидно, что необходимы и дальнейшие разыскания. Ведь в погребениях не обнаружены металлические предметы соответствующего времени.
Ранние признаки пребывания славян на севере обнаружены на территории Пскова, на востоке Эстонии и Латвии и к югу от Чудского озера, в бассейне реки Великой. Здесь найдены длинные, узкие погребальные курганы с кремационными могилами и весьма редкой погребальной утварью, определяемые как принадлежащие племени кривичей.
Датировка V веком основывается на находках круглых и выпуклых орнаментированных бронзовых пластин, щипчиков и браслетов, утончающихся к концам. Аналогичные образцы встречаются в финноугорских каменных курганах в Эстонии. Скорее всего, первые кривичи заняли холмовое поселение в Пскове, и их культура наложилась на финноугорский слой так называемого дьяковского типа, а неукрепленные поселения, расположенные вдоль верховьев реки Великой, сменили балтийские холмовые поселения с гладкой и шершавой керамикой. В этих поселениях встречаются керамика и металлические предметы такого типа, какие находят в длинных курганах.
Странно, что первые курганы и поселения, приписываемые этому племени, расположены так далеко на севере, а не в верхнем течении реки Двины и на территориях Смоленска и Полоцка, где кривичи отмечаются с VII и вплоть до XIII столетия. Очевидно, что во время своих экспансий они не использовали днепровский маршрут, скорее всего приходя через верховья реки Неман и через земли носителей балтийской гребенчатой керамики.
И все же немногочисленные археологические находки не позволяют говорить о заселении кривичами современной Восточной Белоруссии. Однако имеются определенные лингвистические свидетельства, позволяющие предположить, что именно отсюда распространялись кривичи. Скажем, это ранние славянские заимствования из балтийских языков (например, название реки Мерец из литовского Меркис, притока верхнего Немана, которое лингвисты относят к IX веку) и отношения между ранними псковским и польским диалектами.
В современных районах Смоленска и Полоцка длинные курганы кривичского типа датируются начиная с VIII века, и только некоторые относят их к более раннему периоду. Многие курганы в этих районах содержат исключительно балтийские находки латгальского типа.