Помоги проекту - поделись книгой:
Альманах фантастики
Полдень, XXI век (апрель 2011)
Колонка дежурного по номеру
Возможно, стоит припрятать этот номер «Полдня» и сохранить. Как я, и не один я, поступил с «Невой» 1987 года, где был напечатан роман Александра Житинского «Летающий дом».
Он был превосходно написан, и в нем содержалось предсказание, которое сбылось.
И стало сбываться почти сразу.
Не помню, как звали персонажей, и что они говорили и делали.
Осталась – не только в памяти, но и в истории, причем не только литературы, – ключевая метафора. Вобравшая в себя тогдашнее чувство тогдашней жизни: что сложившийся порядок вещей крайне ненадежен и может в любой момент измениться, причем не обязательно к худшему.
Потому что люди – самые обыкновенные люди: ленинградские, советские, молодые и старые, образованные и нет, – практически все – гораздо лучше своих обстоятельств. Заслуживают других. Как говорится теперь в телерекламе парфюма: ведь вы этого достойны.
А если Тот, От Кого Все Зависит, этого не понимает, – он дождется, что мы всей страной возьмем и улетим от него куда– нибудь. В параллельную реальность. Или на другую планету.
Так легка, окончательно потеряв смысл, сделается жизнь, того гляди.
Кажущаяся настолько равнодушной, что и нам ее почти не жаль.
Но если опомнится – мы с нею помиримся. Еще почти не поздно. Еще целая секунда. Правда, она уже идет.
Так чувствовали тогда время лучшие из тех, кто его чувствовал.
И дом действительно взлетел.
Но вскоре опустился. У многих жизнь успела пройти. Никто никуда не улетел. Кроме тех, кто улетел на самолете.
А метафора Житинского все работает. Дом шатается. И в окна нижних этажей уже не проникает свет.
Падаем? Похоже, нет: проваливаемся. Похоже, фундамент намертво прикреплен к монолитной скале, – а та скала, увы, ни на чем не держится. Просто плавает в подземной хляби, так и называемой (как новая повесть Житинского) – плывун. Плавала тысячи лет – и вдруг резко устремилась к центру Земли. То ли от случайного толчка. То ли оттого, что люди (условно говоря – мы) все– таки оказались хуже своих обстоятельств. Или глупее самих себя.
Такая фантастика.
1. Истории. Образы. Фантазии
Александр Житинский
Плывун
Роман[1]
От главного редактора
Сорок лет (целую жизнь) назад в Доме творчества «Комарове» мы, помню, читали, передавая друг другу прочитанные листки – совсем новую самиздатовскую повесть с названием «Лестница». Имя автора ничего нам не говорило, а повесть говорила сама за себя: это был классический самиздат: абсурдный, но вполне узнаваемый мир, наш мир, казенно-скучный, суконный и безнадежно тупиковый, – и человек, обыкновенный, такой же, как мы, замороченный и затюканный, пытающийся из этого мира выбраться… куда? Он и сам толком не понимает, куда? Мы листали рукопись и говорили друг другу: «Нет, но каков молодец, этот Житинский! Вот это молодежь подрастает, ай да они!..» И было нам совершенно ясно, что это не будет опубликовано НИКОГДА.
Как и все пессимисты, мы ошибались. Повесть пролежала в столе «всего» восемь лет, и все эти восемь лет она ходила в самиздате. Потом начало что-то меняться в нашем мире: повесть напечатали, сначала в СССР (в журнале, в авторском сборнике), а потом в Германии, Болгарии, ЧССР, Италии… И наконец, уже в новейшие времена, в 1990 году, «Мосфильм» выпустил художественный фильм «Лестница», где главную роль исполнил один из лучших актеров отечественного кино Олег Меньшиков.
Прошло без малого сорок лет, и вот сегодня Александр Житинский предлагает продолжение истории своего прежнего героя, постаревшего, уже семидесятилетнего, изменившегося, конечно, но в чем-то главном оставшегося самим собой, – странные приключения его в нынешнем нашем мире, так хорошо знакомом каждому из нас, вроде бы тоже изменившемся за эти сорок лет, но в чем-то, самом главном (?), так и оставшемся на удивление прежним. Времена меняются, мы меняемся вместе с ними, но всегда что-то остается неизменным – неужели, действительно, самое главное?
Краткая предыстория, рассказывающая о герое и о том, как он снова попал в тот же дом на Петроградской
История сорокалетней давности началась с того, что молодой человек Владимир Пирошников проснулся в незнакомой комнате после бурно проведенного вечера накануне с полной неизвестностью в мыслях – как он сюда попал.
Была зима, в окнах было еще темно, и он незаметно выскользнул из квартиры, никого не встретив, чтобы идти домой, попутно вспоминая, что же было вчера.
Однако, пройдя вниз довольно долго, он заметил, что лестница никак не кончается. Более того, на ней стали повторяться какие-то детали – рисунок на стене, котенок, пьющий молоко на лестничной площадке…
Пирошников бросился вверх – то же самое! Лестница не имела конца, она была замкнута сама на себя. В ужасе молодой человек кинулся к людям и попал в ту же самую квартиру, где он ночевал. Здесь ему суждено было узнать, как он там очутился, а потом провести какое-то время в попытках выбраться.
Эти попытки выйти из замкнутого круга и составляют суть истории. Не вдаваясь в подробности, скажем, что в конце это ему удалось. Он вышел на крышу дома вместе с мальчиком шести лет, сыном соседки, и, неловко поскользнувшись, поехал по заснеженной крыше к краю…
На этом история обрывалась. Читателю предстояло решить – погибнет герой или нет.
Однако автор решил этот вопрос однозначно в новой повести. Пирошников остался жив и прожил довольно большую жизнь. Мы встречаем его хозяином небольшой книжной лавки, живущим в одиночестве в съемной квартире. Начало истории совпадает с потерей съемного жилья и съемной площади магазина из-за повышения арендной платы, которую Пирошников не сможет осилить.
Однако ему везет. Направляясь куда глаза глядят, он оказывается рядом с домом, где произошли с ним когда-то странные события. Теперь это отремонтированный бизнес-центр, лишь в подвальных этажах живут жильцы. Выясняется, что там можно дешево снять помещение, и Пирошников остается здесь жить и даже устраивает свой магазин на том же этаже.
Совершается переезд, справляется новоселье с новыми соседями на минус третьем этаже, магазин начинает работать. Никто еще не знает о странных и опасных событиях, которые вновь потрясут этот старый петербургский дом…
Часть первая
Домочадец
1
…Общий праздник новоселья безусловно способствовал началу работы магазина-салона поэзии на минус третьем этаже. Софья Михайловна, единственный продавец магазина, с первого же дня завела обыкновение выносить стул, на котором она сидела, в общий коридор и встречать посетителей рядом с дверью в магазин, провожая внутрь и оставляя наедине с Прекрасным. А сама возвращалась на свой пост за новым посетителем.
Впрочем, интересовали ее не только посетители магазина, а вообще все домочадцы, спешившие на работу, в магазин или учиться, а также возвращавшиеся домой, – каждому она успевала сказать слово, а иногда и завязать разговор.
Это относилось и к посторонним людям, навещавшим эзотерический салон соседки Деметры или парикмахерскую «Галатея». Лишь коренастые накачанные подростки из клуба восточных единоборств враскачку проходили мимо, не удостаиваясь разговоров. Их Софья побаивалась.
За разговорами не забывала она и своих обязанностей продавца, непременно ввертывая на прощанье что-нибудь типа:
– Заходите, чудесный Есенин появился. В супере…
Или:
– Рекомендую Губермана. Краткость – сестра таланта.
Репертуар ее был разнообразен.
Пирошников в это время обычно находился за стенкой, в своем боксе, одетый в домашний костюм и тапки, небритый и иногда в меру похмельный. Щебетанье Софьи его почему-то раздражало и лишь некий доход от продаж как-то мирил его с новой формой торговли.
Эти скромные продажи позволяли Пирошникову ежедневно выпивать вечером бутылочку сухого красного, закусывая его сыром и предаваясь сладостно-мучительному подведению итогов собственной жизни.
Ему почему-то всегда казалось, что от него ждут подвигов. Правда, чем дальше, тем меньше. И невыполнение этих подвигов Пирошников неизвестно почему записывал себе в минус, хотя многие этого попросту в себе не замечают, с какой стати? Подвигов обещано не было.
Оговоримся: никому, кроме себя.
И сейчас, подходя к итогу своей жизни, Владимир Николаевич осознавал, как мало осталось времени для подвига, да и необходимость его все чаще ставилась под сомнение.
Причем подвиг этот неминуемо должен был совершиться по приказу Предназначения – и во славу Отечества.
Но почему Отечества, а не своего дела, призвания, семьи, в конце концов?
Так уж был воспитан.
Однако как бы там ни было, а за прошедшие сорок лет ничего похожего на Предназначение в жизни Пирошникова так и не обнаружилось. Не считать же, в самом деле, Предназначением его длительное сожительство с Наденькой и Толиком на правах мужа и отца, так и не узаконившего эти отношения?
Додумавшись до этого невеселого вывода, Пирошников допил вино и вытянулся на тахте, глядя в потолок.
«Старик… – подумал он. – Жалкий, никчемный старик…»
Эта мысль обожгла его, он рывком вскочил с тахты, застонав от боли в бедре, и схватив беспечно дремавшего на своей подстилке котенка, прокричал тому прямо в мордочку:
– Нет! Нет! Нет! Ты слышишь?!
Котенок Николаич, без сомнения, услышал, потому что сморщил нос и зашипел. Но Пирошников явно обращался не к нему, а к кому-то другому, находившемуся много выше этого подвала, этой последней отчаянной Родины, после которой уже ничего, лишь вечный покой.
И он был услышан. Нарастающий подземный гул поднялся снизу, пол качнулся вместе со стенами, так что Пирошников вновь упал на тахту, и пустая бутылка кьянти гулко покатилась по паркетному полу.
Это продолжалось мгновение, но было замечено всеми домочадцами.
Пирошников выскочил в коридор, успев машинально взглянуть на часы. Была половина восьмого вечера. Первое, что он увидел в коридоре, была стоящая на четвереньках рядом с упавшим стулом Софья Михайловна. Она теперь имела обыкновение задерживаться после окончания работы на полчаса, на час ввиду крайней своей общительности и в надежде быть приглашенной в гости к кому-нибудь из домочадцев. И действительно, попадала на чаепитие, а то и на ужин к сестрам из «Галатеи», тоже проживающим рядом со своим салоном, или к ветерану подводного флота, капитану первого ранга в отставке Семену Израилевичу Залману, крепкому еще старику, любителю Омара Хайяма.
Итак, Софья, охая и стеная, ползала по коридору, пытаясь подняться. Пирошников помог ей, в то время как из многих дверей в коридор высыпали галдящие домочадцы. Молодая мамаша Шурочка Енакиева промчалась мимо к лифту, прижимая к груди годовалую дочь.
– Владимир Николаевич, видите, видите! – чуть не плача запричитала Софья.
– Что я должен видеть? – рассердился Пирошников.
Дверь напротив открылась, и на пороге возникла Дина-Деметра, как всегда, одетая с иголочки, спокойная и загадочная. Она с каким-то торжеством посмотрела на Пирошникова и произнесла лишь одну фразу:
– Что и требовалось доказать…
Софья между тем закончила свою тираду.
– Вы договор аренды читали? Подписывали? Там было сказано, было! «Предупрежден о возможных чрезвычайных ситуациях, могущих возникнуть на месте расположения строения в связи с геологическими причинами»! – наизусть процитировала Софья.
– Какими? – спросил совсем сбитый с толку Пирошников.
– Геологическими! Землетрясение! Вы под землетрясениями подписались! – голосила Софья.
Мамаша Енакиева впрыгнула с ребенком в лифт и вознеслась на волю.
– Не подписывался я под землетрясениями, – сказал Пирошников. Ситуация все более казалась ему комичной, тем более что новых подземных толчков не последовало.
– Наука умеет много гитик, – с улыбкой произнесла Дина.
Появившийся в коридоре отставной подводник подошел к Софье Михайловне, учтиво, по-офицерски поинтересовался самочувствием.
– Пустяки… – зарделась Софья.
– Покидать подводный корабль следует лишь в критической ситуации, – пояснил подводник. – Пока я такой не наблюдаю.
– Я тоже. Закрывайте лавку, Софья Михайловна, – распорядился Пирошников.
– Сейчас, сейчас, подниму книги, они попадали с полок… – Софья скрылась в магазине.
– На Северном флоте… – начал моряк.
– Да погодите вы с мемуарами! – оборвал его Пирошников.
И тут из открывшихся дверей лифта показался начальник охраны Геннадий, бережно поддерживающий за плечи всхлипывающую мамашу Енакиеву с ребенком.
– Идите домой, успокойтесь, страшного ничего нет… – напутствовал он ее, направляя по коридору к ее двери.
Затем Геннадий возвысил голос и обратился к домочадцам:
– Граждане, расходитесь! Ложная тревога. На улице Блохина рухнул подъемный кран. Сотрясение почвы. Аварию к утру устранят.
Он замолчал и взглянул на Пирошникова.
– Можно к вам зайти, Владимир Николаевич?
– Заходи, Геннадий, почему нет…
Они вошли к Пирошникову и он притворил дверь.
– Садись.
– Да я на минуточку. Дело в том, что кран не падал. Я обязан был предотвратить панику среди жильцов. Но вы должны знать… – сказал Геннадий.
– А что же это было?
– Возможно, снова начались подвижки.
– Какие подвижки? – не понял Пирошников.
– Ну, вы же подписывали приложение к договору?
– Подписывал, но не читал.
– Ну, тогда я расскажу с начала.
Они сели за стол и Геннадий начал рассказ.
После того, как Пирошников, по выражению вахтерши Ларисы Павловны, «сбежал от Наденьки», а произошло это где-то в середине восьмидесятых годов, с домом начали твориться не совсем понятные вещи.
Поделиться книгой: