Помоги проекту - поделись книгой:
— Ну что, сменял лошадь?
— Сменял, отец, сменял, смотри, какого взамен взял!
— А я тебе что говорил? — усмехнулся старик. — А подарок мне привез?
— Привез, привез. На, держи.
— Ну вот, это другое дело. Так слушай, что я тебе скажу: никогда больше мне не перечь. Ты знаешь, кто я есть? Я — лесовой батька. Всему этому лесу я хозяин. Если ты еще когда-нибудь будешь меня ругать, то больше ни одной лошади в свои оглобли не заведешь. А если заведешь лошадь, то она тут же сдохнет. Так и знай.
— Прости меня, дедушка, — взмолился цыган, — никогда я не буду больше тебя ругать, и все, что ты мне скажешь, я сделаю.
— Ну ладно, понравился ты мне, цыган. Вот даю тебе три волосины, возьми их и зашей себе в карман. Они принесут тебе счастье.
Поблагодарил цыган лесового хозяина, а тот ему опять:
— Но смотри, цыган, с женой тебе жить не придется, утащат ее лесные русалки. Ты слышал, как они пели возле табора? Это они твою жену дожидались.
Упал цыган перед лесовым на колени:
— Лесовой батька, за что ж ты на меня беду такую кличешь? Зачем мне три волосины на счастье дал? Разве может быть у меня счастье без жены моей любимой? И что я буду делать один с кучей малых детей? Пожалел меня, так пожалей и семью мою, не дай жене пропасть.
— А! Понял теперь, где счастье?! — засмеялся лесовой. — Учти, если будешь жену свою бить, хоть один раз ее ударишь, уйдет она к русалкам лесным. Последний раз тебя предупреждаю.
Сказал так лесовой отец, а потом вырос выше берез, захохотал, захлопал в ладоши и пошел через лес. А цыган с той поры стал жить с женой своей мирно и счастливо.
Украл цыган коня где-то далеко от табора своего и возвращается домой. Известно всем, что когда с такого дела возвращаешься, то днем все больше в лесу скрываешься, а ночью, когда все затихает, едешь. Не с голыми руками возвращаешься — с чужим конем! А ночью-то вся нечистая сила и оживает, тут ей раздолье! Русалки свои реки проверяют, а лесовые по лесам шатаются да тех, кто в их владения забредает, наказывают. Так закружат иной раз, что и не выберешься.
Вот и едет цыган с краденым конем, и едет. Вдруг слышит, словно кто-то в колокол бьет. Понял цыган, что эта лесовик его заманивает. Испугался, а виду не подает.
— Нечего меня пугать, — кричит он лесовику, — меня и нет здесь вовсе, я в шатре сплю.
Захохотал лесовик и давай цыгана по лесу кружить. То цыган был вроде рядом с табором, а не прошло и минуты, как он за сто верст от своих шатров оказался. Кружил, кружил цыган по лесу, а наутро, выбившись из сил, привязал краденого коня к дереву, место пометил и пешком домой отправился. Целую неделю добирался. Пришел в табор и рассказывает, что с ним случилось.
— Потому-то он и крутил тебя по лесу, что ты обидел его, не откупился, надо бы ему серебра бросить, тогда бы он и отстал, — сказал старый цыган.
На следующую ночь собрался цыган на меченое место за конем и серебра с собой прихватил. С тех пор больше он с лесовиком не ссорился.
Остановился табор неподалеку от деревни. А возле деревни, на самом краю ее, часовня стояла, и рядом с ней береза кривая росла.
Вот спит один цыган из табора и слышит, как кто-то его в бок толкает:
— Вставай, цыган!
Проснулся цыган, видит: стоит перед ним старичок — весь седой и борода до пояса.
— Иди к часовне, цыган, там под кривой березой клад зарыт. Полное охотничье голенище золота. На тебя этот клад записан. Срок уже выходит. Иди, отрой его и возьми.
Сказал старичок и исчез. Рассказал утром цыган своей родне о том, как к нему ночью старик приходил, а те его на смех подняли:
— Охота тебе идти позориться. Какой клад? Нет там ничего. Это над тобой кто-то насмешки строит.
Так или иначе, но не пошел цыган на указанное место. А табор дальше покатил. На следующую ночь опять приходит старичок к этому цыгану и говорит:
— Ты что же это, мой милый, не слушаешься? Или тебе клад не нужен? Придется тебе обратно возвращаться…
Наутро цыган снова рассказал своей родне о старике.
— Рядом был — не стал копать, а чего теперь тебе ехать?
Короче сказать, подняли цыгана на смех, и никуда он не пошел. А потом и забыл о кладе.
Много ли, мало ли времени прошло — бог знает, только случилось так, что табор оказался снова на краю той деревни, возле которой часовня стояла. Вспомнил цыган о старике, что к нему по ночам приходил, о кладе вспомнил. "Дай, — думает, — схожу все-таки, очищу Душу".
Никому ничего не сказал цыган и отправился на тo место, о котором когда-то ему старик говорил. Подошел он к часовне, встал под кривой березой и копать начал. Откопал охотничье голенище, взглянул в него, а там одни битые черепки лежат.
— Значит, правильно надо мной родня смеялась, — сказал сам себе цыган и только собрался обратно, как видит — перед ним тот старичок стоит:
— Эх ты, цыган! Сам от своего счастья открестился. Твоему кладу уже срок давно вышел.
Говорил я тебе, когда его надо было брать, а ты меня не послушал.
Жили-были два цыгана-конокрада. За жизнь свою коней увели видимо-невидимо. Ничего на свете братья-конокрады не боялись, ни бога, ни черта не признавали.
— Все это неправда, ни чертей, ни бога нет, — говорили они таборным цыганам. А те только головами качали.
Случилось как-то раз, что поехали братья коней воровать. Поймали двух лошадок и едут ночью к своему табору. Только подъезжают к реке, чувствуют, что лошади от земли отрываются, уже не слышно топота копыт, будто по воздуху кони летят. Стали к мосту подъезжать, а лошадей нет, как нет. Пропали. Поглядели цыгане друг на друга, видят: сидят оба на мосту на седлах своих, а в руках уздечки держат.
Прибежали братья в табор, стали рассказывать, так, мол, и так, вот какое чудо с нами приключилось.
— Так это ж вы на чертях ездили, — сказал братьям кто-то из цыган. А старики посоветовали в следующий раз с собой серебра взять, мол, когда возьмешь лошадь, брось серебра немножко, и вся чертовщина отступится.
Мол, откупиться надо от чертей за лошадь.
— Да бросьте вы, ребята, ерунда какая, — не поверили братья, однако в следующий раз на всякий случай каждый взял с собой по несколько серебряных монет. И когда братья опять увели лошадей, то сделали так, как им наказали старики. Бросил каждый по серебряной монете, чтобы от нечистой силы откупиться.
— Слушай, брат, — сказал один другому, — в тот раз мы с тобой верхом ехали, так давай мы теперь в телегу лошадей запряжем, уж из хомута-то они не убегут.
Сказано — сделано. Запрягли цыгане украденных лошадей в телегу и едут к своему табору. Только подъезжают к реке, тут один цыган другому и говорит:
— Посмотри-ка, брат, а у лошадей-то ноги волосатые. Подивились цыгане. А как только на мост заехали, снова с ними та же история повторилась: пропали кони, словно и не было их.
Глядят братья друг на друга и видят, что это они под хомутами стоят, конской сбруей опутаны. Что за чертовщина?! А тут вылезает из-под моста черт и говорит братьям:
— Вот что, цыгане, надоело мне с вами шутки шутить. Придется, видно, вам всю правду сказать. Никто еще из цыган по этой дороге не ездил. Вы — первые! Потому вам все это и говорю. Лежит тут под мостом один цыган убитый. Найдите его кости и похороните, как следует. Не дает его душа нам, чертям, покоя.
Прибежали братья в табор да рассказали про встречу с чертом. Собрались цыгане и пошли под мост искать покойника. Нашли его, в гроб положили и отпели душу несчастного, как полагается, а потом похоронили на кладбище. С тех пор больше на этой дороге ничего не случалось.
А братья-цыгане с той поры в нечистую силу поверили.
В старину такой обычай у цыган был: когда мужчины уходили коней воровать, брали цыганки их рубашки, и шли в лес с лесовиком разговаривать. Зайдут они в чащу, вобьют в землю колья, привяжут к ним цыганские рубашки и давай лесного человека спрашивать:
— Нечистая сила, выходи, скажи, что с нашими мужьями будет? Приедут ли они? Дай нам знать, лесной человек, все ли будет в порядке, или беда с ними приключится?
Присядут цыганки на землю, притихнут и начинают прислушиваться, какой знак им лесовик подаст. Если удачным будет цыганское дело, то слышат цыганки голоса мужей своих или песни цыганские, а то еще свист раздастся, щелканье кнутов. Хороший это знак — с удачен вернутся цыгане! Но если вдруг собака залает, значит, неудача у их мужей, с пустыми руками вернутся. А еще хуже, если ключи забренчат: значит, забрали их мужей в казенный дом. Но хуже всего, если выстрелы раздадутся: это беда лютая идет по цыганскому следу — погоня и смерть.
В одном таборе жили трое братьев. На всю округу славились они своей силой и ловкостью.
Ни среди цыган, ни среди мужиков не было им равных. Любого они могли побить, повалить, побороть.
Как-то раз, когда табор двигался на новое место, ушли братья вперед. Застала их ночь в дороге. Развели они костер и стали еду готовить. Чай пьют да между собою разговаривают, какие, мол, они сильные да ловкие.
— Клянусь, братья, да попадись нам сам черт, мы бы и его одолели! — воскликнул младший брат, а двое других одобрительно засмеялись.
И в эту минуту на полянке появился старичок в черном пиджачке, подпоясанный веревкой, на ногах башмаки простые, а на голове шапка. В руках у старичка была тросточка, на которую он опирался во время ходьбы. Поклонился старичок братьям, спросил:
— Кто вы, цыгане, откуда родом, откуда приехали?
— Так и так, так и так… А ты кто?
— Да я лесник здешний.
— Ну, садись чай пить.
Сел старик у костра, чай пьет, а сам все на братьев поглядывает. Наконец он встает и подходит к младшему брату:
— Миленький, пойдем поборемся!
— Да что ты, старик, с ума сошел, — замахал руками младший брат, — куда тебе со мной бороться, я же тебя одной рукой подниму, а другой прихлопну.
А старичок все не унимается:
— Давай бороться, уж больно мне хочется посмотреть, какой ты смельчак!
— Ну ладно, — согласился младший брат, — сам захотел, не суди…
Начали они бороться. Схватил младший брат старичка за шиворот, приподнял и на землю бросил. А сам к костру вернулся.
— Убил, наверное? — спросил старший брат.
— Да нет, я тихонько бросил.
Глядь, старичок опять к костру подходит и сразу к среднему брату обращается:
— Миленький, давай бороться!
— Тебе что, моего брата мало? Уж если он тебя поборол, так я тем более.
— Все равно, миленький, давай поборемся, уж больно хочется посмотреть, какой и ты храбрец.
— Ну да ладно, старик, — согласился средний брат, — только учти, что я тебя, как младший брат, жалеть не буду. Уж угощу так угощу!
Стали и они бороться. Схватил средний брат старичка за ноги да за руки да со всего размаху как шмякнет об землю. И пошел, не оглядываясь. А старичок сзади бежит и к старшему брату обращается:
— Миленький мой, видел я твоих братьев, знаю, как они борются, хочу и с тобой попробовать.
— Нет, меня уж ты на это дело не подобьешь.
А старик в слезы, просит бороться с ним, и все тут.
— Что делать? — обращается старший брат к среднему и младшему. — Все равно он не отстанет. Уж лучше я его убью а то надоел он мне.
Вышел старший брат со стариком бороться. Схватились они. И вдруг стал старик расти прямо на глазах, выше деревьев вырос. Схватил старшего брата да как об землю его хватит.
С того и дух вон. А потом и среднего и младшего. Свистнул старик, да так, что деревья погнулись, захохотал и пошел своей дорогой.
Кочевал табор цыганский. И ведь как бывает: в иной семье детей много, а живут в согласии, а в иной всего-то двое-трое ребят, а живут, как собаки. И вот кочевала в этом таборе одна семья: муж, жена и двое детей. Дочь была постарше, а мальчик совсем маленький. То и дело раздавались в шатре этих цыган крики и брань.
Вот как-то раз опять разругалась цыганка со своим мужем.
— Будьте вы прокляты! — кричит она. — Да зачем вы свалились на мою голову? Да надо было мне за другого замуж пойти. Если бы я ушла от тебя, так и то лучше было бы. А теперь возись с вами, с детьми-чертями, мучайся.
Подходит к цыганке дочь, держит она на руках братишку маленького и говорит матери:
— Зачем ты так, мама? Почему ты, как начнешь ругаться, так и проклинаешь нас? Нет уже сил нам с тобой жить. Вот уйдем в лес и больше к тебе не вернемся.
Усмехнулась цыганка:
— Да как это вы не придете? Куда вы денетесь? Какой вас дьявол возьмет? Никуда вам от матери своей не деться.
В тот же вечер облетела табор весть: пропали дети у этой цыганки — девочка и мальчик.
Стала цыганка искать везде, муж ее по всей округе на лошади своей проездил — нигде найти не могут. На следующий день, лишь только полдень наступил, смотрят цыгане: подходят дети сварливой цыганки к палатке и плачут:
— Сними камень с души, прокляла ты нас, и теперь нас не отпускают.
Захотела цыганка детей в палатку забрать, а они в руки не даются. Всем табором их ловили — бесполезно.
Поделиться книгой: