Помоги проекту - поделись книгой:
Профессор помолчал, покачал головой и улыбнулся.
— Но о другом предмете вы никоим образом не догадаетесь. Бьюсь об заклад, что не догадаетесь, — повторил он с подчеркнутой ребяческой настойчивостью, — хоть и кажетесь чертовски наблюдательным. Нет, вам не угадать, что это за предмет.
— Сдаюсь, — засмеялся Аввакум.
— Делает вам честь, что сдаетесь. — Профессор опять улыбнулся бледно и вымученно. Он выдвинул ящик стола и вынул флакончик с выцветшей розовой ленточкой на горлышке — один из тех, в которых держат дорогие духи. — Вот, — сказал он, — я вытащил его из хлама и принес сюда вместе с портретом. Глупо, конечно. Но тогда шел дождь, и я впервые заметил, что на улице нет ни одной живой души. Флакон был почти полон. Я открыл его, вылил несколько капель на ладонь, растер и понюхал. И знаете, перестал ощущать боль в сердце. Та прежняя острая боль исчезла, но тяжесть осталась внутри. Как будто собралась вся ужасная тишина этого дома. С тех пор это ощущение не покидает меня, оно поселилось в груди.
Он положил флакон на прежнее место и задвинул ящик.
— Сохранилось еще несколько капель, — сказал он. — Изредка я открываю пробку — и становится как-то веселее вокруг. А чем пахнет? Одному богу ведомо. Никогда не был знатоком духов. Только вы не заблуждайтесь: я не тоскую по жене, нет. В сущности, она давно ушла из этого мира. Я не ходил даже на ее похороны. Она была легкомысленной и глупой женщиной… Но я хотел сказать вот что: таким непокладистым меня сделали ее сумасбродства, а вот ушла отсюда, и я как будто бы стал хуже.
Аввакум пожал плечами:
— У меня нет мнения по этому поводу, — но, взглянув на разочарованное лицо профессора, почувствовал к нему ту особую жалость, какую испытывают, когда приходится обманывать безнадежно больного, и добавил:
— Тут, по-моему, нет правила. Для одних несчастье — шум, для других — тишина. Зависит от характера человека, от характера его работы. Шум и тишина должны чередоваться.
Профессор покачал головой и, помолчав, сказал:
— Ваш ответ не оригинален. Давеча с портретом вы проявили находчивость, а сейчас отвечаете в стиле учебников для старших классов. В сущности, зачем вы пришли?
— Для консультации, — улыбнулся Аввакум и положил на стол нерешенную задачу, объяснил, что занимается математикой как любитель, что задача затруднила его, и ему никак не удается найти свою ошибку. А живет он на этой улице и по-соседски решил просить помощи у известного специалиста.
— А кто вам сказал, что я такой специалист? — поинтересовался профессор.
— Дощечка на вашей двери.
— Другими словами, у вас есть привычка разглядывать чужие двери?
— Так ведь таблички для того и вешают, чтобы их читали! — засмеялся Аввакум. — К тому же ваша дощечка — единственная на всей улице.
— Может быть, вы правы, — кивнул рассеянно профессор. Он поднял глаза от листка и постучал по нему пальцем. — Ваше линейное преобразование пространства построено правильно, но при раскрытии скобок вы сделали детскую ошибку: забыли умножить второй множитель из правой части равенства на вектор… Видите? — Он покачал головой и продолжал. — И еще утверждаете, что шум лучше тишины. К черту, извините за выражение, ваш шум! Факты опровергают вас. Когда вы решали эту задачу, в соседней комнате гости вашей жены пили и танцевали. Вы, надеюсь, не будете отрицать этого?
— Но я не женат, — улыбнулся Аввакум. В соседней комнате у него было также мертво и пусто, как и в той, где он работал.
— Все равно, — сказал профессор. Он как будто бы начинал сердиться. — В таком случае гости были у вашей молоденькой хозяйки. Гремел патефон или магнитофон, и это молодое поколение проламывало пол своими копытами, как стадо взбесившихся баранов. Вот вы и забыли умножить второй член равенства на вектор. Я вам сочувствую и понимаю вас, ибо и со мной случались подобные вещи. Кстати, вы занимаетесь решением ребусов?
— Иногда, — сказал Аввакум. С этим строптивым старичком надо было держаться осторожно.
— Сейчас решаете
— Позвольте, — возразил Аввакум, Ему было неприятно, что он дал повод для поверхностных заключений. — Вы делаете довольно произвольные выводы, исходя, как видно, из своего личного опыта.
Профессор посмотрел на него внимательно, и на его синеватых губах появилась виноватая улыбка.
— Я не хотел вас обидеть.
— Но вы не сказали мне ничего такого, — запротестовал Аввакум.
Чувство, что он разговаривает с безнадежным больным, сдерживало его. — Я всегда любил ребусы, и мне кажется, что это занятие действительно превратится со временем в мою постоянную страсть. Я не женат, не пью, а к азартным играм никогда не испытывал никакого влечения. Что же остается? Одни ребусы.
— Если так, то мы с вами, сосед, установим прочнее и регулярные творческие связи! — губы профессора растянулись в счастливую, хотя все еще не совсем уверенную улыбку. — Серьезные ребусы — с алгебраическими транспозициями, циклами и линейными уравнениями.
— Я полностью согласен, — засмеялся Аввакум. Ему было приятно видеть огоньки, загоревшиеся в глазах старика.
— Тогда считайте нашу встречу счастливым событием в вашей холостяцкой биографии, дорогой сосед. Я располагаю лучшими заграничными сборниками математических ребусов. Кстати, не окажете ли вы мне честь, отужинав со мной вместе?
Не дожидаясь ответа Аввакума, он нажал кнопку маленького звонка, который находился возле телефона.
— Плохо, — продолжал он, — когда ребусы разбавлены разными глупостями литературного или музыкального характера. Однажды я был вынужден просить нашу филармонию прислать мне новую партитуру моцартовского концерта, чтобы обнаружить соотношение между целыми и четвертными нотами.
Вошел бывший кок и застыл в стойке смирно, как будто бы не замечая Аввакума.
— Два прибора для ужина, — сказал ему профессор, кивнув слегка в сторону гостя.
— Четыре пр: бора, профессор! — поправил его довольно бесцеремонно бывший кок. Профессор взглянул на него удивленно, и последовало уточнение: — А ваш племянник с невестой?
Эта фамильярность совсем не рассердила профессора.
— Ну что ж, поставь четыре прибора, — он махнул рукой, и огромная фигура повара исчезла с порога. — Извините за паузу, — сказал профессор, помолчал немного и затем продолжил с прежним жаром:
— Что касается трудностей литературного характера, то я кое-что сделал, и вы убедитесь, что это очень практично. Мною распределены в алфавитном порядке все наиболее известные писатели и их произведения — с помощью Библиографического института, разумеется, так как в области литературы я совершеннейший профан. Теперь в моей картотеке собраны почти все наиболее известные мировые писатели по алфавиту и все наиболее известные литературные произведения по начальным буквам заглавий. Сейчас я готовлюсь к составлению картотеки главных героев этих произведений по тому же принципу.
Не так давно мне пришлось работать над ребусом, ключ к которому был в решении уравнения четвертой степени. Это, как вы понимаете, не представляло бы для меня никакой трудности, если бы цифровое значение одной из величин не было зашифровано «литературно». Итак, речь шла о цифре, чей квадратный корень означает порядковый номер буквы латинского алфавита, с которой начинается фамилия автора известного романа. Заглавие же этого произведения — с буквы «Е». Зашифровка на вид очень примитивная, но попытайтесь-ка разгадать ее!
— Действительно, — сказал Аввакум. Он закурил сигарету и затянулся. — Вам удалось отгадать эту таинственную цифру?
— О! — кивнул профессор. Глаза его самодовольно засверкали. В рамке его воскового лица они напоминали мерцание кладбищенских лампад. — Я упоминал давеча, что не встречал ребуса, которого не смог бы одолеть. В данном случае мне очень помогли картотеки. А картотеку произведений я как раз обработал до буквы «Е» включительно.
— И вы установили, что искомая цифра «4», — сказал Аввакум, стряхивая пепел с сигареты. Он говорил помимо своей воли, жалея, что не может сдержаться. — Автор Бальзак, а произведение — «Евгения Гранде».
Лампадки на восковом лице вспыхнули, словно фонари, и тут же угасли. И лицо это стало как будто еще более испитым и бледным.
— Вы что… — сказал профессор и несколько секунд смотрел на Аввакума, открыв рот. Его искусственные зубы отливали синевой, может быть, из-за цвета губ, которые сейчас казались фиолетовыми. — Уж не решали ли вы случайно этот самый ребус?..
Аввакум отрицательно покачал головой и повернулся к широкому окну, которое выходило на улицу. Уже смеркалось. Шел дождь.
— Удивляюсь, как вы тогда могли допустить эту ошибку при раскрытии скобок… — тихо сказал профессор.
— Вероятно, случайно. Совсем случайно, — сдержанно улыбнулся Аввакум.
Внизу позвонили. Бывший кок кого-то приветствовал и громко смеялся.
7
Вот как попал Аввакум в дом доктора математических наук Найдена Найденова. Наверное, случайно. Если имелась какая-то причина, то она была слишком незначительна, — в жизни такие причины стоят лишь на одну ступеньку выше случайности. Но шаг в сторону сделан. Тропинка совершила поворот. Какие приключения ожидают нас?
Однажды — это произошло незадолго до первой встречи с профессором, — когда Аввакум возвращался домой из леса, ему показалось, что из особняка в конце улицы Латина вышел человек. Он не мог разглядеть его лицо, тем более, что тот был в низко надвинутой на лоб шляпе. Человек быстрым шагом дошел до первого перекрестка, где его ждала машина с потушенными фарами. Дверцу ему предупредительно открыли, и машина быстро тронулась.
О том, что это была «татра», говорили очертания корпуса и характерный шум мотора. Номер рассмотреть Аввакум не смог. Запомнились фигура, манера носить шляпу, походка — и все показалось очень знакомым.
Человек, размышлял Аввакум, не имел ничего общего с парализованным отставным профессором, Казалось нелепицей даже предполагать нечто подобное. Да и «татра» здесь вроде была не к месту. Трудно было связать с ней предполагаемую личность.
И Аввакум перестал думать о случившемся. Как-никак, он отстранен от оперативной работы, и ему не следовало даже по-любительски заниматься запрещенным делом. Он уважал дисциплину, хотя в глубине души и относился со скептической иронией к некоторым ее формальным сторонам.
Как бы там ни было, Аввакум стал частым гостем в особняке с застекленным фонарем.
Очаровательная Фея словно предчувствовала встречу с необыкновенным человеком. Она надела небесно-голубое платье из шелковой тафты, так как оно лучше всего гармонировало с цветом ее волос — золотисто-желтых, словно нагретая солнцем сосновая смола. Приколола к груди крохотную белую розу, надушилась тонкими, едва уловимыми духами и чуть подкрасила губы: они и так алели словно гвоздики. Она чувствовала свою обаятельность и, как любая женщина, испытывала потребность показать себя.
Аввакум, еще до того, как услышал ее имя из уст профессора, уже знал, кто она. И не притворялся, когда она появилась в дверях.
— О-о! — воскликнул он, поднимаясь ей навстречу. — Возлюбленная Деревянного принца! Какой сюрприз! — и фамильярно протянул ей руку. Она принадлежала к тому типу женщин, которые не вызывают у мужчин желания держаться с ними сдержанно и официально.
Аввакум видел ее в роли Принцессы из балета Бартока «Деревянный принц». Тщеславная и легкомысленная красавица предпочитала иметь своим возлюбленным пусть даже деревянного, но зато человека с короной на голове и с княжеской мантией на плечах. Простой смертный Принцессе безразличен.
— Именно, — сказала она, — возлюбленная Деревянного принца. Я эта дурочка. — И, протянув ему свою маленькую изящную руку, не спешила ее отнять. Словно рука его была ей хорошо знакома.
Профессор кашлянул:
— А это мой племянник Гарри, — сказал он кивая в сторону молодого человека, стоявшего поодаль от Очаровательной Феи, напряженно вглядываясь а окно, словно ожидая, что за стеклом может появиться что-то очень интересное и важное. Но там было темно. — Гарри, — повторил профессор, — Харалампи Найденов, художник.
— График, — добавил племянник, не отводя глаз от окна.
— Все равно. Он мой племянник. А эта красавица — его невеста. Познакомьтесь!
Они пожали друг другу руки. Пальцы Гарри были влажными и мягкими.
— Я слышал о вас, — сказал Аввакум.
Гарри слегка наклонил голову. Это, видимо, не особенно интересовало его.
— А наш новый знакомый — археолог, — сказал профессор. — Археолог и математик-любитель.
— О-о! — воскликнула в свою очередь Очаровательная Фея. — Вот уж не завидую вашей профессии. Вечно копаться в старье, иметь дело с разными скелетами. Неужели вам это не противно?
— Вы путаете археологию с антропологией, — ответил Аввакум. Разными скелетами занимается антропология.
— Ну, ошиблась! — весело засмеялась Очаровательная Фея. Она смутилась из-за промаха. — Прошу прощения! Действительно, скелетами занимается антропология. Но что поделаешь! В балетной школе нам не говорили о таких вещах. Ни о каких скелетах вообще.
— И слава богу! — кивнул ободряюше Аввакум. Она была прелестна, хоть и смешивала археологию с антропологией. Ее глаза, не знавшие, что такое смущение, смотрели на него открыто и прямо, как глаза дикарки, которая не сознает своего бесстыдства, показываясь обнаженной перед мужчинами.
— Но зато вы не знаете, что такое, например, «па-де-труа» и «па-де-де»! — продолжала щебетать Очаровательная Фея. — Откуда вам это знать! — умные, строгие и словно всевидящие глаза Аввакума возбуждали в ней какую-то странную веселость. — А знаете ли вы, что такое «пируэт»?
— Впервые слышу это слово! — засмеялся Аввакум.
— Боже, какое невежество! — ахнула она. — А еще смеете насмехаться надо мной из-за чепуховой антропологии. Вот, смотрите, я вам сейчас покажу, что такое пируэт! Смотрите и учитесь!
Она выбежала на середину комнаты, приподняла кончиками пальцем юбку над коленями и в тот же миг поднялась на носки и закружилась. Это было так красиво, что Аввакум даже забыл подсчитать, сколько она сделала полных круговых поворотов. Ее ноги в телесного цвета чулках были похожи на блестящие натянутые струны. А голубое платье над ними только усиливало этот блеск.
— Чудесно! — сказал профессор. — Чудесно, моя девочка! — повторил он. — Я бы мог объяснить математически, как это делается.
— О, дядюшка, пожалуйста, не надо! — прижала Очаровательная Фея руки к груди. — Не утруждай себя. — И, подойдя к нему, нежно поцеловала.
— И я бы мог объяснить с точки зрения математики, как это делается, — шутливо сказал Аввакум.
Взгляды их встретились. Ее глаза смотрели на него не сердито, а лишь укоряли. Все же в присутствии ее жениха подобный намек на поцелуй был по меньшей мере нетактичен.
«Да она, кажется, принимает шутку всерьез!», — подумал Аввакум, но ему стало неприятно от того, что вышло недоразумение. Он взглянул на жениха. Гарри преспокойно сидел и выкладывал на колене какие-то фигурки из своей цепочки. Он был так поглощен этим занятием, что, возможно, не заметил «пируэта» невесты; его бледное, чуть подпухшее лицо не выражало ничего — ни ревности, ни восторга.
«Видно, не высыпается», — подумал Аввакум.
— А сейчас мой жених покажет вам, что он умеет, — воскликнула Очаровательная Фея. Она была неутомима в этот вечер. — И вы увидите, какой он маг и чародей. Правда, Гарри? — обняв его за шею, она слегка прижалась грудью к его плечу и при этом мельком взглянула на Аввакума. — Правда, Гарри? — повторила она. — Ты ведь покажешь нам, что умеешь?
Она словно уговаривала капризного ребенка.
— Ну хорошо, хорошо, — сказал Гарри, устало вздохнув, и, освобождаясь от ее рук, посмотрел на Аввакума так, словно хотел сказать ему: «Не очень-то придирайся к ней, не стоит». Потом повернулся к невесте:
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Человечков!
Он пожал плечами.
А она подбежала к столу профессора и нажала кнопку звонка.
— Сегодня вечером мы вас покормим! — сказала она, глядя на Аввакума. В глазах ее искрились задорные огоньки. — Вы себе представить не можете, что увидите! Ничего-то вы не знаете!
— Учиться никогда не поздно, — смиренно сказал Аввакум.
В дверях снова появился бывший кок. Он был без фартука и важно выпячивал грудь в своем ветхом мундире времен Франца-Иосифа — без эполет, с оборванными галунами, но блестящими пуговицами, как бидно начищенными поваренной солью. Он стоял, вытянувшись по-военному, и не отрывал глаз от лица девушки.
— Боцман! — крикнула она ему и подбоченилась. — Ты еще не засвидетельствовал мне почтения!
— Приказывайте, ваше благородие! — рявкнул тот. Его мясистое лицо приняло внезапно суровое и даже свирепое выражение.
— Боцман, — сказала Очаровательная Фея и указала кивком на Аввакума. — Если я велю тебе привязать этого человека к главной мачте корабля, ты это сделаешь?
— Сделаю, ваше благородие! — твердо ответил «боцман». У него был вид человека, который привык держать свое слово и который знает, что говорит. Но, покосившись на Аввакума, он добавил потише: — Только не давайте мне такого приказа, ваше благородие, потому что их милость вышвырнет нас всех за борт, даю вам честное матросское слово.
— Вот как? — притворно удивилась повелительница, но в голосе ее звучало удовлетворение. — Так пи страшен этот человек?
— Морской волк! — сказал убежденно «боцман». — У меня, ваше благородие, глаз наметанный — с какими только типами не имел я дело.
— Ладно! — махнула рукой Очаровательная Фея. — Не будем привязывать его к мачте. Откровенно говоря, мне вовсе не хочется быть выброшенной за борт. — Она улыбнулась и некоторое время молчала. — Но ты, боцман, все еще не сказал, чем выразишь мне свое уважение?
— Отличным шницелем, ваше благородие! Золотистым, нежным, с гарнирчиком из картошки, поджаренной на чистом сливочном маслице!
— Одобряю! — важно кивнула Фея. — Принимаю твой дар, боцман, с огромным аппетитом. Сегодня вечером я особенно голодна. А сейчас спустись вниз и вернись к нам с куском густого теста.
Поделиться книгой: