— 3 —
Утренний солнечный свет, бивший сквозь шторы из окна, настойчиво щекотал мои веки. Я открыл глаза, зевнул, потянулся, и перевернулся на другой бок, намереваясь еще немного подремать. Как приятно было снова спать на кровати, под теплым одеялом, после холодной, сырой земли, на которой мне пришлось провести несколько ночей, укрывшись курткой, и используя в качестве подушки собственный рюкзак.
Из коридора донеслись чьи-то голоса. Я прислушался.
— Вы, уважаемый, перед моим носом своей красной корочкой не махайте, — раздраженно выговаривал кому-то Виктор Михайлович. — Здесь командую я, и Ваши регалии на меня не действуют. Он — мой пациент, который находится в довольно тяжелом состоянии. Парень целую неделю плутал в тайге, не ел, не спал. Его психика нарушена и нуждается в восстановлении. Поэтому ему необходимо отдохнуть. Будить его я не буду. Как проснется, я его осмотрю, и только после этого скажу, можно Вам будет с ним поговорить, или нет.
Я понял, что речь шла обо мне. Кто это там ко мне рвется? Наверное, милиция. Говорить с милицией мне сейчас хотелось меньше всего. Им ведь нужны мои показания. А мне было мучительно больно вспоминать все то, что произошло в предшествующие семь дней. Как мы голодали, как мы мерзли, какой мы испытывали страх, как поочередно, один за другим, гибли все мои спутники. Эти воспоминания тяжким грузом лежали на моей душе, и скребли ее, не давая покоя.
Я провел еще где-то час-полтора в легкой полудреме, после чего почувствовал желание двигаться. Я откинул одеяло, поднялся, и принялся натягивать на себя пижаму. Одевшись, я взял висевшее на спинке стула полотенце, вышел в коридор, и, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не смущаться от чужих любопытных взглядов, отправился в расположенный по-соседству умывальник.
— Вот он, проснулся, — донесся до меня девичий голосок. — Пойду, Виктору Михайловичу сообщу.
Когда я вышел из умывальника, врач уже поджидал меня возле двери.
— Ну, как мы себя чувствуем? — спросил он, крепко пожав мне руку.
— Нормально, — ответил я.
Мы зашли в палату.
— Время завтрака уже прошло. Но ты не переживай. Я попросил медсестру, чтобы она принесла тебе его сюда, — сказал Виктор Михайлович.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— Дай-ка я тебя послушаю.
Я расстегнул пижаму, вытянулся в постойке "смирно", и поежился, ощутив прикосновение холодного металлического кругляша.
— Дыши глубже, — попросил врач.
Прослушав все участки моей груди, он заявил:
— Ну, хрипов вроде нет. Пневмонией пока не пахнет. Однако, рентген сегодня все же сделаем. Сам какое-нибудь недомогание не чувствуешь?
— Не чувствую, — ответил я.
— А что чувствуешь?
— Утомление.
— Ну, это пройдет. Два-три дня, и все придет в норму. Отоспишься, отъешься, и снова почувствуешь вкус к жизни. У нас на втором этаже есть библиотека. В "красном уголке" — телевизор. Пользуйся. Твоим родителям уже все сообщили. Скоро они за тобой приедут.
— Большое Вам спасибо! — с чувством произнес я.
— Не за что, — заметил Виктор Михайлович. — Отдыхай.
Вскоре из коридора, сквозь неплотно прикрытую дверь, донесся его приглушенный голос.
— Сегодня задавать ему вопросы я Вам не разрешаю. Парень крайне истощен. И морально, и физически. Нужно дать ему хоть немного прийти в себя. Так что, до завтра.
Я с аппетитом съел принесенный мне завтрак, улегся на кровать, заложил руки за голову, и закрыл глаза…
Мы стояли возле вертолета, старенького МИ-2, и с опаской поглядывали на небо. Погода была ужасная. Весь верх затянули тяжелые облака, моросил мелкий противный дождь, а прохладный ветер продувал нас буквально насквозь, заставляя беспрерывно ежиться. Как это все было не похоже на Москву, откуда мы уезжали два дня назад. Там уже вовсю гуляла весна, было тепло, светило солнце, на деревьях распускалась листва. Приехав в Иркутск, мы словно вернулись в глубокую осень. Столь резкая перемена климата в худшую сторону, конечно, не радовала.
— Чего нахмурились, студенты? — весело спросил летчик, который должен был доставить нас в место базирования геологической экспедиции. Его звали Николай. Это был здоровенный, плечистый, румяный детина средних лет, пышущий здоровьем, с большими усами, озорными глазами, и широким лицом.
— Да вот, погода, вроде, не очень летная, — неуверенно отозвался Сергей.
— Погода здесь всегда такая, — разъяснил летчик. — Это вам не Юг, не Центр, не Поволжье, и даже не Урал. Это Сибирь, край весьма суровый. Так что привыкайте. А беспокоитесь вы зря. Я уже десять лет за штурвалом. И не в таких условиях летал. Не волнуйтесь. Довезу в целости и сохранности. По летным меркам здесь недалеко. Километров сто, не более.
— А мы высоко будем лететь? — спросила Лиля.
— Нет, — ответил Николай. — Вертолеты высоко не летают. Так что, сможете увидеть всю красоту тайги во всем ее великолепии. Вид сверху будет потрясающим, это я вам обещаю.
Он открыл дверцу вертолета, и сделал приглашающий жест.
— Входите, не стесняйтесь.
Мы залезли внутрь, и стали с любопытством крутить головами по сторонам. До сегодняшнего дня никому из нас летать на вертолетах еще не доводилось. Это было для нас в новинку. А все новое, как известно, порождает жгучий интерес.
— Солидный "пепелац", — заметил Алан.
Дверца захлопнулась, летчик занял место в кабине, щелкнул несколькими тумблерами, и в наши уши ворвался свистящий рев.
— Ну, что, поехали? — обернувшись, крикнул он нам. — Держитесь крепче.
Вертолет оторвался от земли, и стал медленно подниматься. Мы прильнули к иллюминаторам. Обозреваемый горизонт постепенно расширялся.
— С правой стороны по борту панорама города Иркутска, — снова раздался голос Николая.
Мы заворожено смотрели на дома, деревья, автомобили, которые казались какими-то не настоящими, игрушечными.
— Класс! — восхищенно выдохнул Ваня. Его глаза горели восторгом.
— Ты, что, никогда раньше не летал? — спросил я.
— Никогда, — признался он.
Впереди показался бескрайний зеленый ковер.
— А вон и тайга, — крикнул Николай.
Лиля залезла в рюкзак и достала фотоаппарат.
— Давайте сфотографируемся, — предложила она.
Мы изобразили на лицах улыбки. Сверкнула вспышка. После этого мы снова повернулись к иллюминаторам. Никто из ребят даже не предполагал, что этот кадр станет их последним прижизненным снимком.
Николай не обманул. Вид сверху действительно был потрясающим. Мне неоднократно доводилось видеть в различных книгах и учебниках фотоснимки таежного леса, сделанные в полете. Но все они казались какими-то мертвыми, безжизненными. Они не давали тех восторженных эмоций, которые можно почувствовать только тогда, когда видишь все это своими глазами, а не посредством объектива. У меня буквально захватило дух от такого масштабного зрелища. Красота природы, воистину, неповторима. Внизу, на земле, она ощущается не всегда. Но в воздухе нельзя не оценить всю ее грандиозность.
Мы продолжали лететь над тайгой, которой, казалось, не было конца. Она была и впереди, и сзади, и справа, и слева.
— Как он только ориентируется? — удивленно спросил Попов, кивая на летчика.
— По компасу, мой друг, по компасу, — назидательно, с усмешкой, произнес Тагеров.
— Ребята! — восхищенно протянула Юля. — Как я сейчас жалею, что не пошла в летное училище. Как же это, наверное, здорово каждый день видеть такую красоту!
— Со временем все надоедает, — возразил Алан.
— А в летное училище тебя бы все равно не взяли, — сказала Ширшова.
— Почему? — удивленно вскинула брови Патрушева.
— Девушек в летчики, по-моему, не берут.
— Зато их берут в стюардессы, — встрял Сергей. — Ты не переживай, переквалифицироваться никогда не поздно.
Набрав побольше воздуха в грудь, он комично пропел:
— Стюардесса по имени Юля
Обожаема, как маракуя!
— Тебе тоже не мешает переквалифицироваться, — обиженно парировала Патрушева. — Я слышала, что в цирках не хватает клоунов.
— А быть стюардессой не так интересно, — подал голос я. — Стюардессы, ведь, на вертолетах не летают. Они летают только на самолетах. А с самолета что можно увидеть? Лишь облака, и все.
Вишняков открыл рот, явно собираясь что-то возразить, но слова так и застряли у него в горле. С этого момента нам стало не до праздных разговоров. В небе вдруг сверкнуло. Вертолет подбросило, словно в него угодил снаряд. Электрическая проводка заискрила. Раздался сильный гром. Мотор зачихал. Его гул стал постепенно стихать.
В первый момент мы ничего не поняли. Мы только недоуменно посмотрели друг на друга, как бы спрашивая: что случилось? Из кабины донеслось крепкое ругательство. И только после этого у нас мелькнуло подозрение, что произошло что-то нехорошее.
— Николай, в чем дело? — крикнул Алан.
— А хрен его знает? — последовал ответ. — Кажись, молния!
Вертолет затрясло. Я выглянул в иллюминатор и обомлел. Лопасти винта крутились все медленнее и медленнее. В своем вращении они уже не сливались в тот четко различимый круг, который всегда можно видеть во время полета. Я поднялся и сделал шаг по направлению к кабине. Но тут вертолет вдруг резко накренился вправо. Я не удержался на ногах и упал, больно ударившись головой о скамейку. Рюкзаки сидевших напротив девчонок слетели с мест и покатились на меня.
— Мама! — взвизгнула Лиля.
— Падаем! — истошно прокричал Николай.
Тут до меня, наконец, со всей ясностью дошло, что мы находимся на грани гибели. Очевидно, в результате попадания молнии, вертолет потерял управление. Я похолодел. Внутри неприятно засосало под ложечкой. На лбу выступил холодный пот. Меня охватил страх. Это был не тот страх, который мне иногда случалось испытывать в детстве. Он не был похож на страх перед хулиганами, останавливающими тебя в темной подворотне, или на страх перед возможным наказанием за какой-нибудь проступок. Это был настоящий, серьезный страх. Это был животный страх. Это был страх смерти, самый сильный страх, который только может испытывать любое живое существо.
Я бросил взгляд на своих сокурсников. Их лица были белы, как мел, а глаза светились невообразимым ужасом. По всей видимости, они тоже поняли всю неприглядность нашего положения.
— Держитесь крепче! — прокричал Николай.
Мы мертвенной хваткой вцепились в скамейки. Летчик изо всех сил давил на штурвал, и манипулировал другими рычагами управления. Описать эти манипуляции я не могу. Я не владею знаниями по пилотированию. Но смысл действий Николая был мне понятен. Он старался, чтобы вертолет не вошел в пике, и как можно дольше оставался в воздухе. Это должно было ослабить силу удара о землю. Помочь Николаю мы ничем не могли. Нам оставалось только одно — надеяться на удачу. Останемся мы в живых, или нет, зависело от двух факторов: насколько сильно поврежден вертолет, и сколь умелым дельтапланеристом окажется наш пилот.
Я снова выглянул в иллюминатор. Вертолет продолжал падать.
— Откройте дверь и прыгайте по моей команде! — крикнул Николай.
Ближе всех к выходу находился Алан. Он нажал на ручку дверцы, та распахнулась, и принялась вихлять под действием тряски. Тагеров оторвался от скамейки, схватился за поручни, закрепленные по бокам проема, и замер в ожидании сигнала.
Остальные, цепляясь за все, что попадалось под руку, стали также пробираться к выходу.
— Рюкзаки! — снова раздался голос Николая. — Выбросьте рюкзаки!
Похоже, он был единственным из нас, кто сохранил способность соображать в такой экстремальной ситуации, и кто не был парализован страхом. Если нам повезет, и мы останемся живы, эти рюкзаки, безусловно, понадобятся. Ведь в них наши документы, одежда, и кое-какая еда. Когда нас найдут — неизвестно. А без пищи в тайге не прожить.
Я протянул руку, схватил за лямку свой рюкзак, и швырнул его наружу, поверх головы Алана. То же самое проделали Ваня и Сергей. Рюкзаки Тагерова и Патрушевой валялись далеко, и дотянуться до них не было никакой возможности. Поэтому рюкзак Лили оказался последним, который нам удалось выбросить.
Земля становилась все ближе и ближе. Верхушки деревьев были уже прямо под нами.
— Прыгайте! — скомандовал Николай.
Высота для прыжка была, конечно, не безопасной. Травм при такой высоте в любом случае не избежать. Но она, по крайней мере, давала шанс остаться в живых. Уж лучше сломать руку или ногу, чем отправиться на тот свет.
Алан подался назад и изготовился к прыжку, но тут же замер в нерешительности.
— Прыгай! — яростно рявкнул находившийся за ним Вишняков. В нашем положении была дорога каждая секунда. Но Тагеров не реагировал. Тогда Сергей, ни слова больше не говоря, ногами вытолкнул Алана в проем.
— А-а-а! — в ужасе завопил тот, и скрылся из виду.
Макушки деревьев уже задевали дно вертолета.
— Девчонки, быстрее! — крикнул Вишняков.
Юля и Лиля оказались храбрее Тагерова, и не заставили себя ждать. Вслед за ними выпрыгнул Сергей. Далее последовал я.
Сучки и колючки больно оцарапали мне руки и лицо. Я стал валиться с ветки на ветку, пока, наконец, мне не удалось зацепиться за одну из них. Обхватив ногами ствол принявшей меня на себя сосны, я бросил взгляд в сторону, куда дальше полетел вертолет. Моим глазам предстала ужасная картина. МИ-2 воткнулся в землю. Раздался страшный и оглушительный взрыв. Вместе с ним, словно вырвавшись из гигантского горна, взметнулся вверх язык пламени. Я сорвался с ветки и упал на землю…
— 4 —
В моей голове царили хаос и сумбур. Мое сознание пребывало в каком-то странном, раздвоенном состоянии. Вроде оно было во мне, но в то же самое время находилось где-то в другом месте. Я даже до конца не осознавал всего того, что произошло со мной в последние минуты. Молния… Падение… Прыжок. Я понимал только одно, что я жив. И по сравнению с этим все остальное не имело никакого значения.
В горле запершило. Я откашлялся, очистив рот от набившейся в него земли. Голова болела. Эта боль буквально разрывала мою черепную коробку. Но она все же была более терпимой, чем та, которая пронзила мою правую ногу, когда я попытался ею пошевелить. Я охнул и застонал. Осторожно приподнявшись, я ползком добрался до ствола сосны, и уселся подле него.