Газета Завтра 910 (17 2011)

"Поколением Пепси" принято у нас назвать тех, кто родился в конце 70-х, чья юность пришлась на ревущие 90-е. Именно тогда страну в массовом порядке захлестнул поток "нового времени" — атрибуты и смысловые коды культуры Запада ознаменовали общество потребления иных — диковинных для неокрепшего сознания смутного десятилетия — импортных "пилюль счастья".

Из этого потока вынырнул и герой "Generation П" Вавилен Татарский (Владимир Епифанцев). Поэт, бывший студент Литературного института, он, как и многие после развала страны, оказался не при делах. Но — в отличие от большинства соотечественников — был вынесен водоворотом событий на другой, более "качественный" виток. Пройдя путь от торговца сигаретами в ларьке до сотрудника рекламного агентства, ищущего верный путь продвижения западных брендов в контексте русской ментальности, соприкоснулся с тайнами, в основе которых лежит древний шумерский культ. Участь Вавилена Татарского оказалась незавидной.

Роман Виктора Пелевина "Generation П" вышел в 1999 году и стал откровением для тех молодых, чьё свободное время пропадало в диапазоне от чтения журнала "Ом" до походов в магазин "Путь к себе". Не являясь — будем откровенны — большой литературой, тем не менее, эпос сей был написан во времена, когда в происходящих в нём событиях ещё можно было разглядеть современность. Мысль о том, что реальность, в которой мы существуем, создана предприимчивыми телевизионщиками, не то чтобы поражала своей новизной, но объясняла жизнь чуть более сложно, чем могло показаться на первый взгляд. С тех пор минуло более десяти лет. И стало пугающе понятно, что действительность страшнее любых произведений искусства вместе взятых. Нужен ли теперь этот экскурс в историю, вопрос риторический. Слишком много воды утекло. Для большинства потребителей современных кинокартинок давно канули в Лету имена Салмана Радуева, Бориса Березовского и Бориса Ельцина — эпизоды с участием этих значимых в прошлом политических фигур сегодня попросту рискуют остаться непонятыми. Анахронизмом выглядит и дух Че Гевары, вещающий герою многостраничный текст под названием "Идентиализм как высшая стадия дуализма" — не правда ли, в названии есть нечто до боли знакомое? Но то, что было ироничным приколом в 90-е, становится совершенно нелепым сейчас, когда даже самые упёртые леваки забросили майки с портретами Че на антресоли. В 2011-м использовать подобные символы — не что иное, как моветон. Пустой звук. Слепая банальность.

Но надо отдать создателям должное. Независимое кино — нечастая птица на отечественном кинорынке. А снятое так, чтобы за него ещё и не было стыдно, — вообще артефакт. Фильм хотели запустить в производство еще в 2004 году. На роль Татарского планировался Константин Хабенский, но актёр предпочёл бессмысленный амбициозный проект "Адмирал". Другую — не менее важную — роль персонажа по имени Азадовский должен был сыграть Фёдор Бондарчук. Но под давлением продюсеров отправился на съёмочную площадку "Обитаемого острова", а его нишу в картине занял очевидный Михаил Ефремов. И вместе с ним еще целый сонм знакомых лиц и ярких отечественных имён.

В силу того, что режиссёр Виктор Гинзбург с 14 лет по известным причинам обитает в Америке, ходили слухи, что проект почтут своим участием Гэри Олдман и Мила Йовович. В результате из Голливуда в фильм попали лишь композиторы Кавэ Коэн и Майкл Нилсен, написавшие часть неплохого и бодренького саундтрека. За озвучку наркотических трипов ответственность была возложена на Александра Хаке из "Einsturzende Neubauten". Сценарий предлагалось написать самому Пелевину, но тот, подумав, благоразумно отказался. Так или иначе, "Generation П" увидел свет только сейчас. Возможно, поэтому история, рассказанная в ленте, в отличие от книги, заканчивается не в конце 90-х, а в нашем невыносимом "сегодня".

Почтительное, практически благоговейное обращение с текстом привело к тому, что перед нами редкий случай почти идеальной адаптации литературного оригинала. О художественных достоинствах романа можно спорить до бесконечности. Мы же всё-таки говорим о фильме. Пусть операторская работа Алексея Родионова звёзд с неба не хватает — в эпоху тотального уничтожения отечественного кинематографа дела могли обстоять намного хуже. Единственно верный ход, который можно было использовать в перенесении на экран почти бессюжетной, многословно-философской прозы, был найден практически безукоризненно. И именно он стал камнем преткновения для поклонников Пелевина, более всего ценящих постмодернистские завихрения мысли писателя — тот безумный набор букв, который практически невозможно переварить в наши дни, при повторном прочтении. А вот о чём можно пожалеть, так это о том, что "за кормой" остались небезынтересные мысли о сущности рекламы — в фильме ей вообще не даётся никакой оценки.

И хотя Виктор Гинзбург признаётся в том, что мечтал следовать Пелевину чуть ли не дословно — что и происходит в первой половине фильма, но расставляет акценты, прежде всего опираясь на свой жизненный опыт. Как и пелевинский герой, в прошлом работник рекламы, он хорошо знаком изнутри с тем, как работает принцип "иллюзорного покрывала пиара". Догадываемся об этом и мы.

Но фильм, как и роман, не даёт ответа на главный вопрос — что скрывается за всей этой российской "матрицей", кто автор технологий, по которым, как по накатанной дорожке, моделируется мир. Не разберётся в этом и публика. Как было верно подмечено во время обсуждения фильма на предпремьерном показе для избранных: "90% потенциальных зрителей этого фильма не знают слова "эзотерика", а те 10%, которые знают, — не понимают его значения". Пустота поглощает гильгамешевскую борьбу порядка и хаоса, за золотыми масками культа богини Иштар колышутся лишь тени. Ясно одно — жизнь становится истинно реальной только под допингом. И это как раз свидетельствует не об изобилии эпохи, а о её ограниченности. Вопрос только в том, стоит ли проверять всю эту псевдореальность на прочность.

-- О величии забвения

"Завтра". К выходу готовится ваша новая книга прозы, в интернете последнее время достаточно часто появляются ваши эссе о музыкантах, актёрах, регулярно проходят ваши концерты. А кто вы в самоидентификации, особенно в свете сегодняшней ориентации на узких специалистов?

Гарик Осипов. Человек, которому некуда и незачем торопиться. Чтобы наверстывать упущенное, его надо сначала упустить. Чутье, точность выбора и хирургическое равнодушие при отсечении ненужных вещей — эти свойства обеспечили нас на всю жизнь. Нам по-прежнему нравится термин "неангажированный энтузиаст", поскольку он ни к чему не обязывает.

"Завтра". Обширность вашего репертуара — притча во языцех. Хватает известных номеров, однако они давно уже "присвоены" и совсем не воспринимаются как вариации Ободзинского или Хампердинка. Каков принцип выбора? Что вы точно не будете петь? Существует ли разница между исполнением "Meet Jaqueline" в двадцать лет и в пятьдесят? Вы всегда говорили, что человек обязан меняться, а меняются ли вместе с ним произведения, к которым он обращается?

Г.О. Хамп, напомним, тоже в первую очередь интерпретатор. 90% его репертуара — вещи почтенные, требующие индивидуального подхода (здесь очень важно чувство меры). Я — дилетант (в чьих-то глазах не лишенный обаяния, для кого-то отталкивающий) и пою то, что более-менее получается воспроизвести, причем упор делается прежде всего на эмоциональную достоверность.

Я точно не буду петь (при посторонних) пьесы, требующие большого владения формальными приемами. Например, "Lush Life" или "Tre Verita" (это Баттисти композиция). Есть еще много чего, что я не буду петь, но это — я не буду… (смеется), а людям нравится!

"Meet Jaqueline" — один из крохотных осколков зеркала эпохи, современники которой в нем уже не отражаются. К таким шедеврам простоты, как она (или творчество тех же Лордов, Троггс и пр. в целом), следует относиться бережно, и без повода не тревожить их покой — они в любую минуту могут рассыпаться в прах. Но, опять же, без старческого мракобесия — т.е. не "выносить" такие вещи "из мавзолея" ни тем более вносить их туда бессмысленно. Качество исполнения во многом зависит от готовности аудитории слушать подобный, теперь уже оккультный, материал.

"Завтра". Вы исповедуете скепсис по отношению к явлениям современной культуры. Не было большего удивления, чем, например, некогда в "Трансильвании услышать "Cradle of Filth". Где проходит водораздел приемлемого/неприемлемого и, главное, каковы основания этого? Что должно быть в современном произведении, дабы ваша оценка была хотя бы удовлетворительной.

Г.О. Скорее наши современники проявляют к этим явлениям повышенный оптимизм. Поведение, достойное "бывших союзных республик". За полвека после победы "плутократов и варваров" (выражение Е.В. Головина) сформировался широчайший слой эстетического и нравственного уродства. Настроены они весьма агрессивно, а сопротивление бесполезно. Моими авторитетами с давних пор являются американские исследователи поп-культуры, такие, как покойный Алберт Голдмен и др. Их оценка достижений современности всегда отличалась сугубым пессимизмом и мизантропией, окрашенной в "шпенглерианские" тона. Перед концертом "Cradle of Filth" пришел вежливый человек, просил объявить в передаче. Я был в курсе дружбы этой группы с покойной Ингрид Питт, и поэтому согласился уделить им пару минут. Это было 13 лет назад.

Современное произведение должно быть как можно дальше от "современности" в восторженном понимании эмансипированного аборигена, который, опять же, торопится наверстать упущенное своими хвостатыми предками. Среди таких "несовременных современников" мои любимые поэты — Эдди Эрикссон и Сергей Уханов, абсолютно разные люди, полностью чуждые провинциального тщеславия. Мне кажется более чем актуальным для "нулевых годов" творчество Сержа Сакенова — самобытного продолжателя линии Шандрикова-Шеваловского. Не будучи чьими-то протеже, эти художники сумели-таки обратить на себя наше внимание.

"Завтра". Во времена "Трансильвании" иные ревнители чистоты искусства упрекали вас в чрезмерной мрачности, даже в "фальсификации" истории культуры. Однако и сегодня сетуют голоса, что статьи сложны, нарушают привычные образы Северного, Высоцкого, Леннона.

Г.О. Ну "ревнители" похитрей, те просто помалкивали. Не нами сказано: "умному человеку истина не нужна". Чтобы заинтересовать, надо сперва разжалобить — показать протез, кокетливо задрав штанину, и т.п. Мы выходили в эфир не ради сбора средств на позорную операцию, мы пакостили традиционному врагу доступным нам оружием.

Что касается искажения "привычных образов", то обывателя и в Ленноне, и в Северном, и в Высоцком умиляли исключительно симптомы грядущей эпидемии уродства. Ведь каждую из названных вами знаменитостей окружали питурики-"стилисты". Это они превратили Высоцкого в унизительно провинциальную пародию на Стива МакКуинна для бедных. Северного — в пикантную приправу к Гребенщикову и Бродскому, Леннона в жалкого натурщика для статуи в центре Гаваны. Статуэточки им подавай…

"Завтра". Два-три века назад артисты влачили незавидное существование, воспринимались как беспардонные пустышки. Сегодня артисты — "короли мира". Но и в вашем словаре в их отношении возникают такие слова, как благородство, величие, достоинство.

Г.О. Я считаю гоголевского художника Чарткова одним из благороднейших героев мировой литературы, "свирепый мститель", кажется, так называет его Гоголь. Какая веб-камера могла заснять его кошмарную смерть, или самоубийство Нерваля?

Начав с каталогизации собственных страданий и катастроф, творческие паразиты превратили свою жизнь в перманентный праздник, которому подплясывает вся сволочь человеческая. Пока у художника есть шанс умереть в (относительной) нищете и забвении, он вправе претендовать на величие, достоинство и благородство.

"Завтра". Освоить пять книг за день — нереально, пять фильмов — пожалуй, тоже. Прослушать пять пластинок — вполне возможно. Тем более, когда поток информации напоминает девятый вал. Но будет ли это адекватной "работой" с материалом, не возникает ли здесь потребительская ловушка?

Г.О. Примеры людей, утративших человеческий облик ради бессмысленного всезнайства, буквально мозолят нам глаза. Лет десять назад мы деликатно намекнули — "пора забывать языки", возможно, пришло время забывать и алфавит. Нотная грамота, это точно, искалечила десятки судеб у нас на глазах. Чего не знаешь, того не замечаешь.

"Завтра". Исчезают устоявшиеся за последние десятилетия формы, единицы высказывания. Фактически уходит альбом, снова появляется сингл в виде ролика на ютубе. Есть ли у вас представления о культурных "перспективах".

Г.О. Почему-то возникает этюд складок, сделанный грифелем средневекового рисовальщика, отпечаток молнии на днепровской скале. Но нет, и это, пожалуй, слишком сложно — складки разглаживаются, зигзаги выпрямляются… Пожалуй, главное, поменьше оригинальничать и как можно дольше не принимать себя всерьёз.

Беседовал Андрей Смирнов

Отдел культуры поздравляет Гарика Осипова с пятидесятилетием. Бодрости духа и творческого непокоя!

Борис Лизнёв -- Первый план

В отечественном игровом кино налицо кризис содержания. Это привело к кризису исторического жанра, который когда-то был в российском кинематографе главным.

История — это не просто набор зарисовок из прошлого, которые можно интерпретировать как угодно. Это определённый духовно-нравственный стержень общества. Трактуя историю, мы выбираем путь. Соединяясь с историей страны, мы привлекаем на свою сторону предков. Именно поэтому сегодня за неё идёт нешуточная борьба.

Конечно, история может трактоваться и восприниматься неоднозначно. С одной стороны, мы знаем о Великой Русской Истории, с другой стороны, устами, например, Яковлева нам заявляют, что это тысячелетняя парадигма несвободы.

В советской эпохе одни видят лишь Гулаг, а другие — подвиг. Ведь за ХХ век Россия дважды спасла человечество. Сначала от фашизма, затем от ядерного шантажа. Важны акценты. От того, чья точка зрения выиграет, зависят лицо страны, её идеалы и цели.

Исторический жанр существует неразрывно с историческим мифом. Вне этого мифа его нет. Самый простой способ дискредитировать ту или иную эпоху — подменить её миф. Например, взять великого исторического деятеля, которого действительно необходимо трактовать только в контексте исторического мифа, и погрузить в антураж повседневной жизни, наделить его характерными человеческими чертами, снять с пьедестала. Как сейчас любят говорить: сделать из исторической личности человека.

Но в этом главная ошибка. Ведь речь идёт о совсем ином ракурсе. Исторический персонаж нас интересует только в контексте возложенной на него исторической роли. Тогда в ответ обычно говорят, что даже его повсе- дневность — это правда, что всё действительно было и тоже является историей. Но суть в том, что такая правда не главная. К примеру, правда о человеке — то, что он ходит в отхожие места, но ведь не стоит кричать, что эта правда наиглавнейшая.

Возьмём, к примеру, такого исторического персонажа, как протопоп Аввакум. В его житии есть много такого, за что можно зацепиться, оно написано разговорным языком. Там он и матерится, и проклинает, но это не главное в его жизни. Главное — его вера, его бескомпромиссность. Что очень важно. В современном мире предательство — новая философия. Можно назвать её как угодно: умением жить, умением идти в ногу со временем и т.д., — но это измена идеалу.

"Борис Годунов" — историческое произведение, где ни одного персонажа нет вне исторической концепции, вне исторического выбора. Народ в нём также субъект истории. Именно народная вера в законность власти создаёт проблему Лжедмитрия.

По Пушкину Годунов не убивал царевича Дмитрия, но он узурпировал власть, пришёл незаконно. И народ требует одного, второго, третьего Лжедмитрия. На государственном совете патриарх Иов предлагает Годунову способ выхода из сложившейся ситуации. Патриарх советует прославить мощи Дмитрия, перенести их в Кремль. Тогда народ успокоится, увидев, что Дмитрий есть, что он святой. Тут появляется Шуйский и предлагает средство попроще: он выйдет и сам всё объяснит. Годунов говорит: "Да будет так". Выбор неверный, ведь в таких делах путей попроще не бывает.

Следующая глава у Пушкина посвящена поражению при Путивле. Между эти событием и государственным советом прошло много времени, но всё это время остаётся вне фокуса произведения. Нам показаны лишь неверный исторический выбор и неизбежное поражение. Вот пример реального исторического бытия в художественном воплощении.

Возьмём современное кино. Например, фильм Павла Лунгина "Царь", где с ходу отбрасывается исторический контекст. В фильме объединяются события, между которыми десять лет. Идея была связать незначительное поражение — сдачу Полоцка с начатыми Иваном Грозным репрессиями. Но ведь Колычёв, который якобы оставил Полоцк, а на самом деле крепость Сокол, и репрессированный Колычёв — два совершенно разных человека. Да и реакция Ивана Грозного на сдачу крепости Сокол была совсем иной. На самом деле он благодарил Колычёва за то, что тот сохранил армию.

Получился фильм, который можно назвать "нечто о тирании", он вне исторического контекста. Но зачем тогда утверждать, что это XVI век, что место действия — Россия, что на экране — Иван Грозный? Иначе не продать?

Такое отношение и приводит к кризису исторического кино. Но какие-то задачи ведь всё равно должны ставиться. Мне говорят: люди сняли кино и на этом хорошо нагрели руки. Спору нет, псевдоисторические фильмы приносят хорошие доходы. Но ведь это не может быть главной задачей.

Ещё Спиноза сказал, что историческому исследователю важно не казнить, а понимать. Так же и нам необходимо понять миф, идеал той эпохи, на которую мы обращаем своё внимание. Тогда это будет нашей лептой в познание истории. Какой-то исторический период может нам не нравиться, но он такой, какой есть, и ничто его не изменит. Познавая его миф, погружаясь в глубь его процессов, мы расширяем свои горизонты, свой опыт, становимся морально и духовно богаче.

Все страны ценят и берегут свою историю, тем временем наш президент как-то заявил, что России всего двадцать лет. Таким образом, он предложил начать всё с нуля. Но из ничего, как говорил Шекспир, и выйдет ничего. Отсюда провал в сегодняшней политике, отсюда невозможность как-то сформулировать национальную идею.