Журнал Наш Современник №7 (2003)

 

Как-то на очередной встрече с молодежью на крупнейшем белгородском заводе “Энергомаш” меня спросили:

— А откуда она взялась, эта Курская дуга?

— Из-под Воронежа! — не задумываясь ответил я.

Курская дуга и на самом деле, фигурально говоря, пошла от Воронежа, точнее — от боев за Воронеж и даже чуть раньше, когда зимой сорок третьего года Воронежский и Юго-Западный фронты перешли в наступление на Среднем и Верхнем Дону (Острогожско-Россошанская и Воронежско-Касторненская операции), чтобы помочь войскам, сражавшимся под Сталинградом и в Воронеже.

В самом начале февраля радиостанции Советского Союза принесли радостную весть: войска Донского фронта полностью закончили ликвидацию немецко-фашистских войск, окруженных в районе Сталинграда. Был раздавлен последний очаг сопротивления врага в городе на Волге. Историческое сражение за Сталинград закончилось нашей победой. Это не могло не сказаться на успехах войск Воронежского фронта. Были разбиты венгерские, итальянские и немецкие дивизии, занимавшие оборону западнее Дона и составлявшие основные силы фашистской группы армии “Б”. Разгром основных сил этой мощной группировки войск привел к образованию в обороне противника двухсоткилометровой бреши, в которую устремились наши войска. Стало возможным дальнейшее наступление на двух операционных направ­лениях — курском и харьковском. Восьмого февраля 1943 года был освобожден Курск, а девятого — Белгород.

На моих глазах происходили эти события, о многих из них мне в то незабываемое время посчастливилось, что называется, по горячим следам рассказать на страницах газеты “За честь Родины” (Воронежский фронт), в которой я работал специальным корреспондентом с июля 1942 года и до конца войны. Вот почему все дни существования Курской дуги я постоянно находился в частях, действовавших в районе Белгорода. А все началось, повторяю, с зимы 43-го. На всю жизнь запомнились снежные бури, трескучие морозы и всюду на дорогах разбитая техника, трупы замерзших и в разных позах застывших фашистских солдат, колонны пленных и их злые, но запоздалые выкрики: “Гитлер капут!”…

Итогом наступательной кампании советских войск зимой 1943 года стал огромный по территории выступ, глубоко вклинившийся в оборону противника, впоследствии получивший название Курской дуги.

Курская дуга… Теперь название этой великой битвы известно чуть ли не каждому жителю нашей страны и мира. Но когда-то и кем-то они были произнесены впервые. Сначала оно упоминалось в секретных оперативных донесениях и военных сводках, поступавших из армейских штабов. Потом появилось на стра­ницах военной печати, и в частности газеты нашего Воронежского фронта “За честь Родины”. Из оперативных донесений и со страниц газет эта операция посте­­пенно стала входить в военный лексикон, и на устах людей зазвучало новое, рожденное в боях название, а точнее, военное определение — Курская дуга.

По своему размаху, направленности, результатам и значению сражение на Курской дуге стоит в ряду крупнейших сражений XX века. Именно здесь со всей определенностью, отчетливостью и убедительностью проявился талант наших полководцев и военачальников, вступивших в интеллектуальную борьбу с выходцами бисмарковской военной школы. В ожесточенных боях, развер­нув­шихся в глубине России, в степных шелковистых просторах тургеневского Бежина луга, на древней орловской, курской и белгородской земле, принимало участие более четырех миллионов человек, более 13 тысяч танков и САУ, до 12 тысяч самолетов, десятки тысяч орудий и минометов. А участок советско-германского фронта протяженностью свыше 600 километров, где решалась основная задача летне-осенней кампании 1943 года, справедливо назовут Огненной дугой.

Конфигурация курского выступа создавала, по мнению гитлеровского коман­до­вания, благоприятные возможности для окружения и последующего разгрома войск Центрального и Воронежского фронтов. Гитлер стремился здесь взять реванш за Сталинград, нанести поражение советским войскам, снова овладеть стратегической инициативой и повернуть ход войны в свою пользу. Достигнув победы на Курской дуге, гитлеровцы намеревались развить свое наступление в северо-восточном направлении, выйти в глубокий тыл центральной группировки советских войск и создать новую угрозу Москве. Это коренным образом изменило бы военно-политическую обстановку на советско-герман­ском фронте в пользу немецких войск. Вот почему свою летнюю кампанию 1943 года гитлеровское руководство планировало начать наступательными операциями, рассчитывая окружить и разгромить советские войска в районе курского выступа. Предусматривались два мощных встречных удара: от Орла на юг и от Белгорода на север в общем направлении на Курск.

Вот что провозглашал Гитлер в своем приказе 15 апреля 1943 года (об этом документе мы, разумеется, узнали позже): “Я решил, как только позволят условия погоды, осуществить первое в этом году наступление “Цитадель”. Это наступление имеет решающее значение… Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира…”

Замысел врага разгадан: надо обхитрить его

 

Всякое сражение на поле брани начинается с битвы умов полководцев.

Ставка советского Верховного Главнокомандования сумела вовремя раскрыть замысел противника, установить состав его ударных группировок и направление готовящихся ударов. И хотя первоначально Красная Армия тоже готовилась здесь первой начать активные наступательные действия, но потом было решено перейти к преднамеренной обороне, чтобы сначала наступал враг, в ходе его атак измотать, а затем и разгромить войска Гитлера. Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, координирующий действия наших фронтов, в своем сообщении в Ставку 8 апреля 1943 года писал: “Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем группировку противника”.

Перед тем как приступить к изложению событий, развернувшихся на южном фасе дуги, свидетелем которых мне довелось быть, я хотел бы расска­зать о моих невольных, но очень приятных встречах с маршалом Г. К. Жуковым.

О том, что маршал Жуков находится на Курской дуге и координирует действия двух важнейших фронтов — Воронежского и Центрального, мне доверительно сообщил командующий 6-й гвардейской армией И. М. Чистяков: дивизии этой армии занимали наиболее ответственные и опасные рубежи в районе Белгорода, и, может быть, поэтому редактор приказал мне быть неотлучно в этой армии, следовать за ней, подробно освещать ее боевые дела, показывать ее героев.

Тогда я снова (первый раз это случилось в конце марта или в начале апреля) близко увидел маршала, внимательно слушал его краткую поздравительную речь, его теплые, полные веры в нашу победу слова, адресованные конкрет­ным людям — командирам полков Пантюхову, Бабичу, Воронову и многим другим офицерам 52-й дивизии, отличившимся в последних боях. Каждому он крепко жал руку, внимательно смотрел в глаза и в заключение напутственно сказал: “Будьте всегда такими же смелыми в новых боях, и мы победим. Наша победа близка!”

И вот новый приезд Жукова в штаб генерала Чистякова. Он состоялся в канун решающих наступательных боев на Курской дуге. Маршал прибыл вместе с комфронта генералом Ватутиным. День был жаркий, душный, пыльный. Приехали они на открытых “виллисах”. Чистяков встретил их у своего КП. Стал докладывать, но Жуков, махнув рукой, сказал:

— Мы знаем, что у гвардейцев всегда порядок. Верно?

— Так точно, товарищ маршал и товарищ командующий фронтом.

Небольшая группа генералов и офицеров штаба, в том числе начальник политотдела армии Л. И. Соколов и ваш покорный слуга, стояли чуть поодаль. Высокие начальники подошли к каждому, пожали руки. Когда я представился, Жуков молча кивнул, а вот командующий фронтом сказал:

— Читаю ваши корреспонденции. Сейчас надо больше писать о стойкости бойцов в обороне, чтобы дезориентировать врага. Находите умелых и инициативных командиров и их опыт передавайте через газету другим…

Очередная встреча на Курской дуге, как мне помнится, произошла 26 июля в той же армии, в которой я продолжал свою корреспондентскую деятельность. На этот раз Жуков и Ватутин проверяли готовность всех служб армии к новым наступательным боям. После всех бесед, когда уже садились в машины, до меня долетели слова маршала:

— Командирам подразделений приказ объявите второго августа, а сержантам и рядовым — в момент артподготовки…

— Слушаюсь, — ответил командарм Чистяков, а потом как бы полушутя доба­вил: — Но гвардейцы уже знают, товарищ маршал, о готовящемся наступ­лении…

— Откуда?! — насторожился Жуков.

— Раз на огневые позиции усиленно завозятся боеприпасы, бойцы сразу делают вывод… Не знают лишь о дне и часе…

Георгий Константинович улыбнулся, пожал руку командарму, кивнул в сторону провожающих, сел на переднее сиденье “виллиса” и помчался вслед за машиной Ватутина.

Последний раз мне довелось увидеть маршала в освобожденном Белго­роде. Он приехал туда, чтобы попрощаться с заместителем командующего войсками Воронежского фронта генералом И. Р. Апанасенко, которого после тяжелого ранения хоронили в городе. Жуков подъехал, когда траурный митинг белгородчан был уже закончен и гроб опущен в могилу. Сойдя с “виллиса”, он быстро подошел к могиле, снял фуражку, бросил горсть земли на гроб, низко поклонился, потом повернулся, сел в машину и уехал. Произошло все так неожиданно, что даже присутствующий на похоронах корреспондент “Правды” писатель Леонид Первомайский не успел с ним ни о чем побесе­довать. Мы заметили только, что маршал выглядел уставшим, на волосах и мундире осела пыль, так как ехали в открытой машине, и очень куда-то спешил. Вот такими неожиданными и краткими появлениями в расположении 6-й гвардейской армии запомнился мне маршал Г. К. Жуков в те страдные дни боев на Курской дуге. (Потом были встречи в освобожденном Киеве 7 ноября 1943 года и в поверженном Берлине в мае 1945 года.)

*   *   *

Так все и было… Кстати сказать, здесь, под Курском, в отличие от битв под Москвой и на Волге, переход наших войск к обороне был не вынужденным, а преднамеренным. Он вовсе не означал, что Красная Армия теряла захва­ченную в зимней кампании инициативу. Советское командование выбрало наиболее правильный в тех условиях способ разгрома ударных сил врага, сосредоточенных на юге.

С этой целью начиная с конца февраля и до начала июля 1943 года на всем курском выступе производились напряженные работы по созданию мощной оборонительной системы. Все это время наши войска создавали, укрепляли и совершенствовали свои позиции. В ту пору, помнится, сложилась поговорка: хороший окоп — броня для солдата. Вот почему бойцы трудились день и ночь, создавая развитую систему траншей и ходов сообщений.

Кроме оборонительных работ, проделанных непосредственно частями Красной Армии, особенно инженерно-саперными подразделениями, c помощью трудящихся прифронтовых районов было вырыто по всему курскому выступу одних только траншей — десять тысяч километров, построены и восстановлены сотни мостов и тысячи километров шоссейных и грунтовых дорог. Объем работы был колоссальный. Нигде и никогда за все время войны я не видел такой мощной глубокоэшелонированной, разветвленной и разно­образной по характеру сооружений обороны. Для отражения удара на Курской дуге советскими войсками было подготовлено восемь оборонительных полос и рубежей, связанных между собой промежуточными и отсечными позициями: общая глубина инженерного оборудования местности достигала трехсот километров. Эти оборонительные полосы, хорошо оснащенные инженерными сооружениями, позволяли свободно маневрировать огневыми средствами в бою и доводить до минимума потери от артиллерийско-минометного и авиационного огня. Были созданы мощные минные поля на танкоопасных направлениях, резервы противотанковой артиллерии самоходных установок, танковых и моторизованных частей, в любую минуту готовых к контратаке.

…Лето в том году было жарким и душным. Беспощадно палило солнце, воздух был насыщен пылью, гарью и гулом различной мощности моторов. В ночь на 5 июля были схвачены немецкие саперы, разминировавшие проходы на своем переднем крае. На допросе они показали, что немецкие части уже заняли исходные позиции и в три часа утра пойдут в наступление. Верить пленным или нет? До назначенного срока фашистского наступления оставалось чуть более часа. Если немецкие саперы говорили правду, надо начинать запланированную на этот случай контрартподготовку, на которую выделялось до половины боевого комплекта снарядов и мин.

“Времени на запрос Ставке не было, обстановка складывалась так, что промедление могло привести к тяжелым последствиям, — вспоминает Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. — Присутствующий при этом предста­витель Ставки Г. К. Жуков, который прибыл к нам накануне вечером, доверил решение этого вопроса мне”.

Ответственность была, конечно, колоссальная, но прославленный в под­мос­ковных и сталинградских боях советский полководец, детально знавший обстановку на фронте, взвесив все “за” и “против”, принял смелое, а главное — правильное решение.

 

“И грянул бой…”

 

...5 июля в 2 часа 20 минут на большом участке фронта южнее Орла предрассветную тишину, царившую над нашими и вражескими позициями, потряс гром сотен советских батарей. Одновременно не менее сильный огонь по приказу командующего Воронежским фронтом Н. Ф. Ватутина был открыт и на южном фасе дуги, в районе Белгорода.

В самый канун битвы корреспондентские обязанности привели меня в один из стрелковых полков 6-й гвардейской армии, занимавшей оборону север­нее Белгорода. Нe только с помощью стереотрубы или бинокля, но и невооруженным глазом был хорошо виден передний край фашистских войск. После нашего мощного артогня враг притаился, замер. Тишина стояла необыч­ная для фронтовой полосы, точнее сказать, гнетущая. Больно было смотреть на плодородные поля, многократно перепаханные траншеями, снарядами, минами и бомбами — немецкими и нашими. В раскаленном воздухе висели густая пыль и смрад.

Полная неопределенность царила и на стороне советского командования. Трудно было представить, с каким трепетным волнением ожидали результатов наших действий представители Ставки Г. Жуков и А. Василевский, командую­щие фронтами К. Рокоссовский и Н. Ватутин, а также командующие армиями, которым были известны планы высшего советского командования на летний период 1943 года. Например, командующий 6-й гвардейской армией генерал-лейтенант И. М. Чистяков, при штабе которого находился своеобразный корпункт нашей фронтовой газеты, потом рассказывал нам, журналистам:

— Всех тревожило одно: пойдут немцы в наступление сразу же после нашей артподготовки или нет? Это — главное. Но и другая мысль беспокоила: не ударили ли мы по пустому месту? Уже больше двух часов прошло со времени нашей артподготовки, а противник молчит, не наступает. Вдруг звонит по ВЧ генерал Ватутин и спрашивает меня: “По данным вашей разведки, немцы должны уже давно наступать”. Я молчу: ничего утешительного сказать ему не могу. А он продолжает:

— Не потратили ли мы несколько вагонов боеприпасов напрасно? Тогда, считай, влипли мы с тобой в историю…

Слова эти резанули по сердцу. Но в это самое мгновение послышался отдаленный гул моторов, и я с облегчением буквально закричал в трубку:

—Товарищ командующий, слышен гул моторов! Приближаются… враже­ские танки! Да вот и артиллерия его заговорила.

— Ясно. Желаю успехов! — ответил мне Николай Федорович и повесил трубку.

Лишь в 4 часа 30 минут, то есть с опозданием почти на 2 часа, а кое-где и позже, гитлеровцы, придя в себя, начали свою артподготовку. Она была хотя и ослабленной, но тоже ожесточенной. Вскоре в воздухе появилась и фашистская авиация. Загрохотало, загудело все вокруг. Вражеские войска начали осуществлять свое заранее спланированное наступление. И снова по всему фронту все покрылось сплошным грохотом орудий разных систем и калибров.

 

...Слева от нашего наблюдательного пункта мы с тревогой увидели, как, несмотря на героические действия советских воинов, вражеские танки прорвались сквозь сложные инженерные сооружения — рвы и завалы. Со страшным ревом они проутюжили и разрушили траншеи стрелковых подраз­делений и устремились в глубь нашей обороны. Тут же незамедлительно в дело вступили грозная советская артиллерия и минометы. Были приняты и другие меры, чтобы локализовать прорыв вражеских танков. Не легче было и справа. На позиции огневого взвода лейтенанта Фельдинова двигалось около двадцати вражеских машин. Наводчики обоих оставшихся в исправности орудий, красноармейцы Романов и Зайцев, выбрали себе по танку и, взяв их в перекрестье панорамы, выжидали наиболее удобного момента для выстрела.

Грохот боя перекрывал рев моторов. Казалось, еще несколько минут — и вражеские машины прорвутся в наш тыл. Но взводный почему-то молчал.

Видим, чувствуем: нервы артиллеристов напряжены до предела, а танки подходят все ближе. Триста метров, двести... Наконец лейтенант выдохнул:

— Огонь!

Мгновенно заработали оба орудия. Романов первым же снарядом угодил в моторную часть “тигра”, чуть повернувшегося боком, и он вспыхнул. Зайцев сразил “свой” со второго снаряда. Оба наводчика тут же перенесли огонь на другие цели, и через минуту Романов поджег второй танк, потом третий и четвертый... Зайцев тоже подбил вторую и третью машины. Сильный огонь вели и другие орудия, что стояли позади взвода. Уцелевшие танки сначала сбавили ход, а потом вовсе остановились, прикрываясь высоткой, заросшей кустарником.

В это время с фланга на огневой рубеж артиллеристов ринулась  немецкая пехота. У орудия остались только наводчики, остальные артиллеристы схва­тились за автоматы. Завязалась ожесточенная рукопашная схватка: выстрелы в упор, резкие удары прикладом. Кто лишился оружия, действовал саперной лопаткой, ножом, чем попало. А наводчики все это время не отрывались от панорам. И не зря: вражеские танкисты, увидев рукопашный бой на огневых позициях, снова устремились в атаку. Однако стрелять по пушкам они не могли — попали бы и по своим. Решили действовать гусеницами… Подтас­кивать снаряды, заряжать, наводить орудия на цель и стрелять пришлось одним наводчикам. Темп ведения огня, естественно, снизился, и вражеские машины подошли почти вплотную к огневым позициям. Зайцев поджег танк в тридцати метрах от своего орудия. Романов — чуть дальше. Через две-три минуты удалось подбить еще по танку.

В это время не выдержала рукопашной схватки и фашистская пехота. Так в один лишь день два советских орудийных расчета без прикрытия стрелков отбили атаку 20 танков и уничтожили немало вражеской пехоты. Одиннадцать бронированных машин остались на поле боя…

По одному из моих сообщений, посланных в редакцию, политуправление выпустило листовку. Она была посвящена подвигу гвардии старшего сержанта П. К. Воробьева. Её я храню по сей день как память о тех грозных событиях. В ней говорилось:

“К вечеру противник на небольшом участке сосредоточил большое число танков. Они осатанело устремились на окопы подразделения офицера Борискина. Часть их прорвалась за передний край.

Гвардии старший сержант Петр Воробьев поднял противотанковое ружье раненого бронебойщика и смело пополз вперед навстречу танкам. Выбрав удобную позицию, он почти в упор подбил две фашистские машины. Вблизи разорвался снаряд. Старшего сержанта контузило. Собрав остатки сил, Воробьев приподнялся на локте и, прижимая к груди противотанковую гранату, пополз навстречу третьему танку и взорвал его вместе с собой…”

В тяжелейших оборонительных боях под Обоянью, что севернее Белго­рода, в составе 6-й гвардейской армии отважно дрались с врагом части 309-й стрелковой дивизии. Против нее 9 июля противник бросил большую группу танков и пехоты. Но сибиряки прочно удерживали оборонительные рубежи. Фашистские хваленые “тигры” загорались не только от плотного огня артиллеристов, но и от метких выстрелов пэтээровцев, от бутылок с зажига­тельной смесью. Идущую за танками пехоту дружным огнем отсекали пуле­метчики. В тех боях отличился гвардии старшина Борис Махотин. Случилось так, что, прикрывая пулеметным огнем отход под натиском врага роты, он оказался отрезанным от своих. Борис не растерялся, осмотрелся и выбрал удобную позицию у оврага, по которому противник мог возобновить наступ­ление. Так и произошло. Через час в овраге начали скапливаться вражеские подразделения. Проявляя выдержку, он не стрелял, ждал удобного момента. И только когда овраг наполнился фашистами, отважный боец открыл внезапный огонь… Он выпустил 25 пулеметных лент и истребил около 300 гитлеровцев. За этот подвиг Борису Махотину было присвоено звание Героя Советского Союза.

В конечном счете, именно обояньский оборонительный рубеж стал для врага непреодолимым. Находясь на этом участке и видя, с каким героизмом сражались наши бойцы, мне удалось, что называется, по горячим следам произошедших событий написать статью “В боях за Обоянь”, которая была напечатана в газете “За честь Родины”.

В другой статье, посланной с этого направления, приводился текст радио­граммы командира истребительной бригады, посланной 8 июля в вышестоящий штаб: “…Бригаду атакуют 300 танков. 1 и 7-я батареи погибли. Ввожу в бой свой последний резерв — 2-ю батарею. Прошу помочь боеприпасами. Или устою, или погибну. Рукосуев”.

“Главное — уничтожение танков!”

 

Как бы отважно ни дрались наши стрелковые подразделения, какой бы урон они ни наносили вражеской пехоте, главной была борьба с танками врага. Особенно с “тиграми”. К этому войска готовились заранее, политуправление нашего Воронежского фронта успело выпустить “Памятку бронебойщику”, “Памятку артиллеристу — истребителю вражеских танков”, “Памятку пехотинцу по борьбе с вражескими танками”, листовки с рисунками новых танков врага и советами, как с ними успешно бороться. В нашей фронтовой газете “За честь Родины” была напечатана целая полоса-плакат, наглядно демонстриро­вавшая уязвимые места “тигра”.

Но несмотря на наличие таких рекомендаций бить “тигры” в лоб было бесполезно: почти 200-миллиметровая крупповская сталь была весьма надежной. И все же наши бойцы доказали, что “тигры” можно и должно уничтожать не только из крупнокалиберных орудий, но и с помощью бутылок с зажигательной смесью и даже из противотанкового ружья. Надо только знать, куда целиться, да иметь мужество смотреть на них прямо, не отводя взгляда. Это, пожалуй, самое главное условие успеха. И об этом часто напо­ми­нали в своих публикациях мы, корреспонденты, посылая свои материалы в газету из районов, где происходили боевые действия.

Именно так, со знанием дела, уверенно и мужественно, действовали бойцы под командованием офицера Павла Шпетного, занимавшие оборонительные позиции в районе печально известных сел Полежаево и Прелестное, оказавшихся в эпицентре прохоровского танкового сражения. Сюда, на южный фас Курской дуги, Шпетный прибыл из военно-пехотного училища и возглавил взвод противотанковых ружей, состоящий из 9 человек, таких же молодых и решительных патриотов, как и сам комвзвода. За короткое время нахождения в обороне Павел Шпетный успел по полной программе подготовить каждого бронебойщика к предстоящим суровым боям, и это оказалось решающим условием победы. А бой оказался внезапным и ужасным. Гитлеровцам непременно надо было овладеть высотой, что около Полежаева, на которой как раз и находился взвод гвардии старшего лейтенанта Шпетного. Завязалась ожесточенная неравная схватка. На горстку советских храбрецов двигалась большая группа фашистских тяжелых танков. Бронебойщики не дрогнули и уверенно, прицельно открыли дружный огонь. Запылала одна машина, другая, третья... Но и силы советских патриотов таяли от страшного ураганного огня, который сплошным потоком изрыгался из стволов тяжелых танковых орудий. Героически погибли сержанты Иван Охранкин и Николай Сухоревский. Затем замолкло ружье рядового Павла Проскурякова. А вражеские танки, ведя ожесточенный огонь, продолжали лезть вперед. Вот и еще один “тигр” был подбит точными выстрелами бронебойщика Карпа Ойя, а другой загорелся от бронебойных пуль рядового Гулько. Следующую машину удалось остановить сержанту Салимову. Продолжал вести огонь лишь командир взвода Шпетный. Он стрелял до последней возможности. Потом, прижав к груди противо­танковые гранаты, ожидал приближения последнего танка с черными крестами на бортах… В этой ожесточенной схватке не уцелел ни один из семи вражеских “тигров”, пытавшихся занять тактически важную высоту. Не осталось в живых и ни одного нашего воина-истребителя. Навечно остались только их имена, высеченные на мраморной плите, которые мы, много лет спустя, с волнением прочитали в храме Петра и Павла. Все бронебойщики посмертно награждены орденом Красного Знамени, а старшему лейтенанту Павлу Ивановичу присвоено звание Героя Советского Союза. Кроме этого, на территории Государственного Прохоровского заповедника место проис­шедшего боя обозначено памятником — “Поле Шпетного” (по аналогии с Прохоровским полем).

…Более суток вели бой бойцы батальона гвардии капитана Бельгина. Многие, в том числе и сам прославленный комбат, пали смертью храбрых, но не пропустили врага через свой рубеж. Погибая под гусеницами вражеских танков, бойцы до конца боролись с бронированными хищниками. Вот их имена: бронебойщик Абдулин, связной Зорин, парторг Сушков, командир подразделения Ильясов и другие. В сообщениях Совинформбюро говорилось: “До полка немецкой пехоты и 30 танков атаковали позиции, которые оборонял батальон, где командиром гвардии капитан Бельгин... В течение 12 часов гвардейцы отражали атаки гитлеровцев. Потеряв 15 танков и свыше 500 солдат и офицеров, противник был вынужден отступить”.

…Рядом с гвардейцами батальона Бельгина стоял на огневой позиции со своим орудием гвардии старший сержант Смородин. Наводчик Александров, ранее награжденный орденом Ленина, не отрывался от панорамы. Одна за другой следовали атаки врага. За день расчет Смородина уничтожил четыре “тигра” и три подбил.

Узнав об этом необычном подвиге, я с большим трудом добрался до огневой позиции героев, но встретил там лишь одного командира орудия гвардии старшего сержанта Смородина, которого санитары подготовили к отправке в госпиталь. Он был тяжело ранен, но смог, хотя и отрывисто, поведать о происшедшем бое с танками врага. Его слова я быстро занес на бумагу, прочитал ему написанное, чтобы дать материал от его имени. Так в газете “За честь Родины” появилась обстоятельная статья Смородина “Горят фашистские “тигры”.

Потом я перебрался в расположение второго артдивизиона 623-го артиллерийского полка. За пять дней немецкого наступления артиллеристы уничтожили более десятка танков и сотни гитлеровцев. До последнего снаряда и патрона дрался расчет сержанта Буторина. После того как фашисты были отброшены и можно было подойти к огневой позиции героев-артиллеристов, мы увидели страшную картину. В центре находилось вдавленное в землю искореженное орудие с брызгами крови на щите, лафете и снарядных ящиках, которые были пусты. У орудия в различных позах лежали тела советских воинов, а вокруг них валялись стреляные гильзы от снарядов и патронов, пустые сумки из-под гранат, автоматы и пистолет командира расчета. Героически погибшие артиллеристы были с почетом преданы земле, а правительство отметило их посмертно высокими боевыми наградами.

В самый канун Прохоровского танкового сражения совершил свой выдаю­щийся подвиг комсорг противотанкового дивизиона 58-й механизированной бригады сержант Михаил Борисов. В критический момент боя, когда выбыл из строя наводчик последнего, единственно уцелевшего орудия, он встал на его место и продолжал метко разить вражеские танки. В скоротечном бою, длившемся всего 17 минут, отважный комсомолец поджег 7 вражеских “тигров”. Подвиг, конечно, великий, и Борисов по праву был удостоен звания Героя Советского Союза. Обо всем этом хорошо написано Сергеем Викуловым в очерке “Солдат — всегда солдат”, напечатанном в 5-м номере журнала “Наш современник” за 2002 год. Нe повторяясь, сообщу лишь о том, что увидеть Михаила Борисова в момент совершения подвига я, разумеется, не мог, хотя и был недалеко от места боя. А когда прибыл на огневую позицию, то Борисова в бессознательном состоянии уже отправили в госпиталь. Но недолго он там лечился. Узнав, что его мехбригада устремилась к Днепру, он сбежал из госпиталя, на попутных машинах догнал ее и вместе с однополчанами продолжал меткими выстрелами уничтожать врага. Вот тогда-то корреспон­дентские обязанности вновь привели меня в 58-ю, ставшую теперь гвар­дейской, бригаду, где я получил возможность встретиться с героем. Наш диалог проходил под аккомпанемент орудийных выстрелов. Прощаясь, я взял у Михаила Борисова фотографию, чтобы поместить ее в нашей фронтовой газете. Правда, была она настолько истертой и “слепой”, что художник редакции, которого я попросил срисовать с нее портрет, еле уловил бори­совские черты. 5 октября фотография эта была напечатана на второй странице “За честь Родины” с небольшой заметкой “Комсорг Борисов — истребитель фашистских “тигров”, в которой рассказывалось о детстве юного героя и его подвиге.

Пройдут годы, и в числе советских поэтов страна услышит имя бесстраш­ного истребителя вражеских “тигров”, Героя Советского Союза Михаила Федоровича Борисова. После войны мы нередко с полковником М. Ф. Бори­совым в составе писательских бригад выезжали на места минувших боев: на волжские и донские рубежи, на Курскую дугу.

*   *   *

Особенно напряженно и ожесточенно боролись против немецких бро­не­танковых частей советские танкисты. Дело в том, что командование 4-й танко­вой армии противника поставило против каждой нашей роты, состоящей из 10 танков, 30—40 немецких. Гитлеровские генералы отлично понимали, что прорыв со стороны Белгорода к Курску должен быть обеспечен любыми средствами как минимум при троекратном превосходстве. В этих неравных условиях и приходилось драться нашим танкистам. В моем фронтовом блокноте сохранилась запись беседы с командиром взвода лейтенантом Михаилом Замулой, который входил в 1-й батальон 200-й танковой бригады 6-й гвар­дейской сталинградской армии. Ночью ему было приказано занять оборону на шоссе. Приказ был четко выполнен: замаскировавшись, танкисты устроили засаду на пути вероятного движения противника. Всю ночь танкисты не смыкали глаз. И когда рано утром вдоль лощины появились танки врага, взвод лейтенанта Замулы встретил их фланговым губительным огнем. Бой длился более восьми часов. За это время противник потерял 4 “тигра”, 5 средних танков и один бронетранспортер. Наши танкисты остались на своих позициях, не уступив врагу ни пяди земли. За этот успешный бой лейтенанту М. Замуле было присвоено звание Героя Советского Союза, а танкисты взвода получили ордена и медали. В этот день отважно действовали танкисты и других подразделений 200-й бригады.

Еще до июльских боев мне довелось познакомиться с командиром другого танкового взвода, гвардии лейтенантом Георгием Ивановичем Бессарабовым. Прежде всего, он меня порадовал сообщением о том, что вместе со своими танкистами внимательно изучил рекомендации нашей фронтовой газеты, рассказывавшей об устройстве и тактико-технических данных нового немецкого танка Т-6, именуемого “тигром”. Мы, говорил он, учились бить его в уязвимые места, а их у него немало: прежде всего — в борт, туда, где расположены баки с горючим, в его ходовую часть и места, где расположены оптические при­боры. Мы заранее знали и то, что у “тигра” медленно поворачивается командирская башня. Все эти знания помогли Бессарабову в первый же день прямым попаданием поджечь два “тигра”. А происходило это при следующих обстоятельствах. Получив приказ атаковать, Бессарабов скрытно занял удобную для наблюдения позицию, хорошо разведал местность и только после этого пошел на врага. Умело маневрируя на юркой “тридцатьчетверке”, круто бросая ее зигзагами, он сбил с толку экипаж тяжелого и неповоротливого “тигра” и зашел ему во фланг. Пока вражеский экипаж разбирался, в чем заключается маневр Бессарабова и к чему он может привести, советский танкист всадил “тигру” в борт несколько снарядов, и стальная громада запылала. Бессарабов тем временем уничтожил дзот, противотанковую пушку и помчался в тыл врага. За ним устремились другие наши экипажи. Чтобы остановить их продвижение, противник навел на советские танки авиацию. Десятки крупных бомб взорвались вокруг атакующих машин, и одна из них угодила в танк Бессарабова. Машина запылала. Механик-водитель Еременко был тяжело ранен. И все-таки мужественные воины не бросили танк. Под яростным огнем потушили пожар, быстро устранили повреждения и снова пошли в атаку. На своем пути отважный экипаж встретился еще с одним “тигром”. Бой был весьма тяжелым. Раненому Еременко было очень трудно действовать, но он держался стойко и все команды выполнял четко. В результате наша “тридцатьчетверка” подожгла второй “тигр”. А через некоторое время взвод лейтенанта Бессарабова уничтожил еще один танк.

Богатыри воздушного фронта

 

Героических подвигов, совершенных на Курской дуге, счесть невозможно. Их, наверное, было столько, сколько насчитывалось войск в трех фронтах, принимавших непосредственное участие в этом грандиозном сражении — Центральном, Воронежском и Степном. Им помогали и содействовали войска Брянского, Западного и Юго- Западного фронтов. Моральный дух сражавшихся советских войск был весьма высоким: все понимали, что это решающая судьбу войны битва. Как под Москвой и Сталинградом — кто кого!

Отважно воевали на земле танкисты, артиллеристы, стрелки, связисты, минометчики и представители других сухопутных военных профессий, о которых мы попытались хотя бы коротко рассказать выше. В то же время в воздухе бесстрашно дрались и наши славные соколы. Назовем некоторых из них.

На второй день сражения на огненной дуге в районе деревни Засоринье летчик, гвардии старший лейтенант Александр Горовец, совершил исключи­тель­ный подвиг. Патрулируя в небе, он хитрым, внезапным маневром вре­зался в боевой строй появившейся группы вражеских бомбардировщиков. В одном лишь этом бою Горовец сбил девять немецких самолетов: такого успеха не достигал ни один летчик в мире. И произошло это мгновенно, вопреки всем законам летного дела. Уже с первого захода Александр Горовец бесстрашно обрушился на ведущего и сбил его. Во вражеском стане началась паника. Советский летчик умело воспользовался этим и в момент рассредоточения поодиночке, одного за другим сбил еще восемь стервятников. Но, увлекшись боем, он вовремя не обнаружил, как со стороны солнца на него насели четыре вражеских истребителя и подожгли его самолет. Люди, наблюдавшие с земли за этим неравным поединком и рассказавшие нам об этом, были потрясены гибелью отважного советского летчика, имя которого они узнали на второй день. За высокий летный талант и дерзкие действия в боях против фашистских воздушных пиратов А. К. Горовец был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Всего он успел сбить 11 самолетов врага. У хутора Зорин­ские дворы, что расположен на 597-м километре автомагистрали Москва—Симфе­рополь, отважному летчику Александру Константиновичу поставлен памятник.

Не все знают, особенно молодежь, что в те грозные дни в рядах красно­звездных самолетов в небе над огненной дугой находился и истребитель, ведомый старшим лейтенантом Алексеем Маресьевым. Самолет его еще зимой 1942 года был сбит в одном из нелегких боев. Выбросившись с парашютом, раненый летчик несколько суток ползком пробирался из расположения врага к своим. Сильно обморозил ступни обеих ног, которые пришлось ампути­ровать. Дорога в небо молодому патриоту, горячо любящему свою Родину, казалось, была закрыта. Но не такой характер y советского человека. После долгого лечения, невероятно сложных упражнений и волевых усилий Маресьев на протезах снова сел за штурвал истребителя и в воздушных боях продолжал беспощадно уничтожать фашистские самолеты…

Над полями Курской дуги воевал на своем истребителе будущий дважды Герой Советского Союза, генерал-майор авиации Арсений Васильевич Воро­жейкин. Патрулируя группу в составе восьми самолетов, он смело повел своих подопечных в атаку на целую армаду вражеских бомбардировщиков и сопро­вождавших их истребителей. В этой неравной схватке советские воздушные бойцы сбили семь немецких самолетов, и три из них — лично Ворожейкин. Что касается его боевых летных качеств, то о них ярче всего свидетельствуют 52 сбитых им за войну самолета противника.

В знойном белгородском небе впервые зажглась яркая звезда будущего прославленного советского аса, трижды Героя Советского Союза, маршала авиации Ивана Никитовича Кожедуба. Здесь успешно совершал свои боевые полеты и будущий летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза Георгий Тимофеевич Береговой.

Опытным воздушным бойцом прибыл на Курскую дугу и летчик-истре­битель лейтенант Анатолий Кожевников. Это сразу почувствовали на своей шкуре фашистские воздушные пираты, недосчитавшиеся шести своих само­летов. Всего же за войну A. Л. Кожевников совершил свыше 300 боевых вылетов, участвовал в 69 воздушных боях и сбил 27 самолетов врага. Удостоенный звания Героя Советского Союза, Анатолий Леонидович окончил академию Генштаба, стал генералом и известным писателем России.

В те памятные дни боев на Курской дуге мне удалось побывать в 162-м гвардейском бомбардировочном полку, которым командовал Герой Советского Союза полковник Новиков. Только в одном бою авиаторы этого полка сбили восемь истребителей врага. Ночью 12 июля, в канун Прохоровского сражения, Новиков в который уже раз во главе полка сам поднялся в воздух и обрушил на вражеские танки сотни тяжелых бомб. Весь день в воздухе не прекращались ожесточенные схватки. Один воздушный бой сменялся другим. Только за этот день летчики 162-го гвардейского полка совершили около сотни боевых вылетов, уничтожив десятки вражеских самолетов.

В жарких воздушных боях вместе со своими полками не раз поднимался в небо дважды Герой Советского Союза Иван Семенович Полбин. 12 июля летчик М. С. Токарев, сражаясь против десяти истребителей противника, сбил четыре, но и сам героически погиб. Таких случаев было много. Нам остается сообщить, что в дни боев на Курской дуге сражались отважные летчики 2-й и 17-й воздушных армий, которыми командовали генералы А. С. Кра­совский и В. А. Судец, a также многие славные соколы нашей Родины; перечислить все их имена, к сожалению, невозможно.

 

“Танковая сечь” на поле Прохоровском…

 

В полосе обороны Воронежского фронта (южный фас Курской дуги) противник имел полуторное превосходство в танках, и ему удалось на обояньском направлении продвинуться на 35 километров, выйти к третьей полосе нашей обороны. Но и здесь 9 июля он был остановлен. Тогда немецкое командование, чтобы продолжить наступление на север, решило использовать брешь, пробитую в стыке 6-й и  7-й гвардейских армий, обойти Обоянь с востока и нанести удар основными силами на Прохоровку: это был для противника кратчайший путь с юга на Курск вдоль Симферопольского шоссе.

Одновременно и генерал армии Н. Ф. Ватутин подготовил войска фронта к нанесению контрудара именно в этом направлении, имея целью разгромить на этом участке сильную вражескую группировку, освободить Белгород и развить контрнаступление в сторону Днепра. Взаимное сосредоточение огромной массы танков в одном и том же месте и в одно и то же время привело к ожесточенному встречному танковому сражению.

Известно, что с нашей стороны основной удар приняла на себя 5-я гвар­дейская танковая и 5-я гвардейская общевойсковая армии. До 6 июля 5-я тан­ковая армия находилась в резерве Ставки и располагалась за многие сотни километров от фронта. Каким же образом случилось так, что противник, повернув основные танковые силы в сторону Прохоровки, оказался лицом к лицу с 5-й гвардейской танковой армией?

Позже ее командующий, Герой Советского Союза, Главный маршал бронетанковых войск П. А. Ротмистров так объяснит эту ситуацию:

“6 июля получили приказ выступить в район Прохоровки. Впереди 380 кило­метров пути…

— Как вы думаете осуществить передислокацию? — спросил по ВЧ Сталин.

— Своим ходом.

— Вы намерены совершать марши только ночами?