Утро космоса. Королев и Гагарин

Комаров неохотно отошел. Но спорить не стал, сей­час Палло имел право приказывать ему.

«Контейнер, упакованный в специальный чехол, на­ходится в нижней части люка № 2 под рамой. При ра­боте с контейнером соблюдать осторожность – он мо­жет быть выброшен из шара», – вертелись в голове строки из инструкции. Надо прежде всего добраться до разъемов, а они с той стороны, у самой земли. Палло просунул отвертку в щель, прижался к «шарику». Да, ес­ли сейчас сработают пиропатроны… Разъем поддался легко… Теперь надо снять планку и отвернуть два бол­та… И ввинтить ударную трубку, а потом гайку… Пиро­патрон за ней…

– Я держу, – услышал он голос Комарова, – одно­му не справиться.

Работали молча. Болты пригорели, поддавались с трудом.

Вдвоем они вынули из аппарата контейнер. И пер­вое, что увидел Палло, – большие, удивительно боль­шие глаза собаки. Они смотрели на него доверчиво и, как ему почудилось, с грустью…

Механик нашел командира в ресторане аэропорта. Они вылетели из Москвы на рассвете, и Капрэлян так и не успел позавтракать.

В Красноярске их уже ждал транспортный самолет, но Капрэлян выпросил полчаса, чтобы перекусить.

– Собачку привезли, – сказал механик, – можно взглянуть.

– Какую собачку? – не понял Капрэлян,

– Ту самую, из Туры. Забавная. А главное – жи­ва. – Механик был возбужден. – Представляете?

– Ну и что?

– Нет, но очень интересно. – Механик не почув­ствовал иронии. – К ней никого не пускают, но я уго­ворил. Вам дадут взглянуть.

– Я много дворняжек видел. Спасибо за приглаше­ние. А вот такой шашлык, – Капрэлян показал на тарелку, – давно не ел. Сибирский шашлык. Не хо­чешь?

– Эх вы, – огорчился механик, – такой историче­ский момент пропустите… Потом пожалеете!

Долго потом вспоминался Капрэляну этот разговор в ресторане. Он опоздал, так и не увидел собачку. Ее отправили в Москву. А история о шашлыке расползлась. Причем много лет спустя, даже уйдя на пенсию, одна­жды Капрэлян услышал: «Больше всего Рафаил Ива­нович любит сибирские шашлыки, он даже ради них на Нижнюю Тунгуску летал».

В Туре Капрэлян понял, что операция по спасе­нию «шарика» продумана до мелочей. И площадка есть, и просеку прорубили.

Машина тоже была в порядке. Козлов прогревал мотор.

Вот только Капрэлян сплоховал. Он это почувство­вал, как только выбрался из самолета. Сигарета при­мерзла к губе, а по спине поползли мурашки. Мороз изрядный.

Ветров, командовавший на аэродроме, понял все сразу и приказал одному из своих сотрудников разде­ваться. А сам вновь развернул карту.

– Хочу посоветоваться, товарищ Капрэлян, – ска­зал он. – Если вы вывезете объект сюда, мы его все равно не сможем отправить в Туруханск. Полоса здесь крохотная, транспортная машина не сможет сесть. Коз­лов, командир вертолета, предложил дойти по реке до Туруханска. Сможете?

Капрэлян удивился:

– Это же полторы тысячи?! Без дозаправки нельзя.

– В тайге сидит один человек. Он подтолкнул к этой идее – приказал гнать сюда еще вертолеты, и мы решили две промежуточные базы с горючим соз­дать. Оленьи упряжки уже вышли из Туруханска. Вер­толеты новые, наверное, будут не нужны?

– Мне хватит этого.

– Я тоже так думаю, – охотно согласился Вет­ров. – Так, может, через недельку и махнуть в Туруханск? Вдоль реки лететь, конечно, трудновато, но ес­ли впереди пустить Ан-2, чтобы тащил на хвосте? Как?

– Сначала вывезем «шарик» сюда, – сказал Кап­рэлян, – а потом и решайте.

– Хорошо, – вновь согласился Ветров. Капрэлян понял, что свою задумку тот будет отстаивать до кон­ца. – Теперь еще один вопрос: Козлов требует, чтобы вы его взяли с собой. Не возражаете?

– Я с ним сам поговорю. Мне он не нужен.

– Конечно, но опыт Козлову пригодится, – на­стаивал Ветров, – в данном случае вам никто прика­зывать не может. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Да, несу полную ответственность, – улыбнулся Капрэлян, – так и передайте по начальству: «Капрэ­лян сам принял решение».

– Вы уж извините. – Ветров смутился. – Но в дан­ном случае ни мы, ни Красноярск не могут дать раз­решения на вылет…

– Я работал с таким грузом, – успокоил Ветрова Капрэлян, – опасность, конечно, есть, но не так уж велика, как кажется. А Козлова я должен предупре­дить… Будем считать этот вылет испытательным.

Разговор обоим был неприятен. Рафаил Иванович подумал, что, будь воля самого Ветрова, наверное, тот, не раздумывая, сам поднял бы вертолет. Но как чело­век, получивший приказ еще раз напомнить Капрэляну о той ответственности, которая ляжет на него в случае неудачи, он обязан был говорить на эту тему, которую летчики не затрагивают обычно. Особенно перед вы­летом.

Козлов ждал Капрэляна в кабине.

Они поняли друг друга с полуслова, и Рафаил Ива­нович не стал говорить «о риске», «об ответственности» и всем остальном, что к их профессии, по сути, не име­ло отношения. А Козлов, хоть и немало был наслышан о знаменитом испытателе вертолетов, сразу почувство­вал в Капрэляне товарища, а громкие звания не имели никакого значения.

Эвакуация «шарика», как это и бывает в подобных случаях, заняла всего два часа и прошла гладко, без осложнений. Капрэлян легко поднял аппарат, завис над просекой, словно проверяя трос на прочность, а потом повел вертолет в Туру напрямик. Встретился на пути холмик, но машина послушно взяла вверх, а «шарик» ви­сел неподвижно, не раскачиваясь.

Пожалуй, лишь Козлов по достоинству оценил мас­терство испытателя, а остальным, в том числе и Палло, подумалось, что напрасно, наверное, вызвали из Моск­вы Капрэляна – справились бы и сами.

На аэродроме разъединил замок рановато, и «ша­рик» приземлился не мягко, а с глухим ударом, кото­рый привел в бешенство Палло, хотя с аппаратом ни­чего не случилось.

Произошла ссора, о которой позже Палло горько сожалел.

– Вам не изделия возить, а… – Палло подыскивал слова. – …А чугунные болванки. Бракодел!

Капрэлян обиделся на «бракодела», словечко-то не­часто встречается в авиации. Летчик вспылил:

– С этой обгорелой штуковиной ничего не будет. А вы, гражданин самозваный начальник, действитель­но правы: у меня дела поважнее, чем возить ваши же­лезки!

Через два часа Рафаил Иванович улетел в Красно­ярск. Свое задание он выполнил, а в Москве его ждала новая машина. Ее испытания надо было закончить к Но­вому году, график работы никто отменять не собирался.

Палло не провожал Капрэляна. Он попросил на­чальника аэропорта истопить баньку и, захватив с собой Ветрова и Комарова, отправился туда «поговорить о будущем».

Ветров сначала сопротивлялся, мол, не по-людски получилось с известным человеком, но Палло резко оборвал его:

– То, что было, позабыто. Нам работать надо, а не сантименты разводить. Ясно?

Спорить с ним было бесполезно, да и опасаться на­чал Ветров этого «эстонца» – лучше уж уступить ему.

В бане уже парился кто-то. На лавке лежали оленья шуба, галифе и гимнастерка без погон.

Палло недовольно поморщился, но смолчал. Дверь парной приоткрылась, и в щели показалось улыбающее­ся бородатое лицо. Палло узнал того мужичка, который прилетел вместе с Козловым в тайгу. «Метеоролог», – вспомнил он. Да, это был Мангулов.

– Что, прилипчивый я, как первый гнус? Да не дер­гайся, вижу, нос в сторону воротишь. – Мангулов говорил громко. Лицо раскраснелось, раздалось от пара и теперь казалось совсем круглым. – А разве без Мангулова настоящую баню сделаешь? На всей Тунгуске не сыщешь лучше, так что придется тебе мириться со мной… Зря косишься, «эстонец», думал, с тобой кто из физиков или грамотных в нашем деле людей будет, но ошибка вышла. Раз так, значит, не вы мне, а я вам сгожусь. Ну а если навяз сильно, то и в наше положе­ние войди: сидим в тайге, на небо смотрим, за день дву­мя словами с женой перебросишься и молчок. От людей отвыкать начинаешь, а тут ракета, вертолет, народу на­билось в Туре столько, что на съезд больше не собе­решь. Разве могу я у себя сидеть? Иди-ка лучше по­грейся в баньку, «эстонец». Она как раз созрела впору, Мангулов свое дело знает, раз его просят.

Палло почувствовал себя виноватым перед этим че­ловеком.

– Кажется, вы что-то необычное видели, – начал он.

– Успеется. – Мангулов подмигнул Ветрову. – По­греться вам надо, а о своем я расскажу. Обязательно. За этим дело не станет.

Банька была истоплена и впрямь хорошо. Она напо­мнила Палло ту, теперь такую далекую, в его родном Тарту. Далекую – нет, не из-за расстояний, что по нынешним временам полдня лету. Вот уже три года не мог вырваться в отпуск, съездить к своим, порыба­чить на озерах, попариться в баньке с отцом, потолко­вать с ним за бутылкой пива. На весь вечер уходили они в баню, там и о завтрашнем дне поговорить можно, и о видах на урожай, и о московской жизни сына. И душевный идет разговор, откровенный, мужской… Да, давно не видел отца, скучал по нему.

– Что, Эстонию свою вспомнил? – вдруг спросил Комаров, и Палло вновь удивился, как этот, в сущно­сти, малознакомый человек так точно угадывал его мысли.

– Нет, – не признался Палло, – в тупик загнал он меня. – Палло кивнул в сторону Ветрова.

– Не сможет сесть ваш транспорт, – повторил тот, продолжая прерванный час назад разговор, – даже если всех летчиков-испытателей призовете сюда, – уко­лол он Палло. – Ну, допустим, посадим машину, погру­зим ваш «шарик», но сам господь бог не взлетит с такой полосы. И людей и технику угробим.

– А если я разрешение получу? – не сдавался Палло.

– Знаю, что ваша организация и этот самый Коро­лев многое могут, – спокойно ответил Ветров, – уже убедился на собственной шкуре. Однако, во-первых, через технику не перепрыгнешь, а во-вторых, обидно, если вся работа коту под хвост. Рисковать тоже надо уметь, со смыслом… Лучше разрешение для Козлова получи, мол, есть ему полное доверие, а разные инструк­ции пока недействительны. Тогда твой «шарик» до Ту­руханска доберется.

– Слышал я, что в Финляндии многие совещания в бане проводят, – рассмеялся Комаров. – И дела об­судят, и вымоются… Доля истины есть, Арвид, в его словах.

– Ветров из наших краев, соображает, – вмешался Мангулов.

– Ты мне характеристику не сочиняй, – вдруг оби­делся Ветров, – но если свой транспортик все-таки в Туру пригоните, я на нем полечу. Без себя не выпущу, это точно. На Иле сажусь здесь, каждый раз сопочке кланяюсь: спасибо, родная, не приголубила. Красивень­кая она, когда с земли глядишь, а стоит точно по курсу. Отсюда-то далеко вроде до нее, а в самолет ся­дешь – сразу стеной перед глазами вырастает. Вот если бы ее убрать…

– Ты ему такие идеи не подсказывай. – Комаров улыбнулся. – Привезет сюда маленькую атомную бомбу и ахнет. Вот и нет твоей любимой сопочки. Имей в виду, за «шарик» этот обгорелый он горы свернет. Так что, пожалуйста, без идей. Ну а к вертолетному варианту душа у него не лежит: боится, что побьют «шарик», пока до Туруханска доберемся.

– Даже Капрэлян и тот… – Палло не сдержался, выдал свое опасение. Не очень-то теперь он доверял вертолетчикам. – А может быть, санный поезд орга­низовать? – неожиданно пришла ему новая мысль. – И по реке до Туруханска?

– Пожалуй, две-три сотни оленей потребуется, – заметил Ветров, – а это в моей власти.

– Оленей достанем, – уверенно сказал Палло, – райком поможет, колхозы. Но так надежнее будет, вер­но? И метеоролог с нами до Туруханска, договорились?

– Можно и до Туруханска, – охотно откликнулся Мангулов. – Тысяча верст туда и тысяча обратно, это для таежника не концы. Но только не пойду я с вами на оленях, не пойду…

Мангулов замолчал, потянулся за ковшом, набрал воды и плеснул ее на раскаленные камни.

– Пожалуй, пока хватит… И никто не пойдет, – сказал он, – не знаете вы Тунгуски нашей, а она ре­ка с норовом, озорная речка. И горячая, как этот пар. В два этажа лед на ней. Первый, что в начале зимы становится, ко дну ложится. Река по нему течет, а по­том снова замерзает. Вот и получается пирог: лед, вода и снова лед. Верхний слой с промоинами. Через полсот­ни верст в одну из них ваш поезд и угодит. Да и оленей не прокормить вдоль Тунгуски. Сейчас снег тяжелый лег, глубокий очень. Человек и тот тонет, сами ис­пытали. Так что лучше лета подождать, пароход при­дет обязательно – вода в этом году высокая будет. Ну а если бы на твоем месте был «эстонец», доверился бы я Козлову. Он хороший человек, таких в тайге любят.

В наступившей тишине они услышали нарастающий гул. Палло, Комарову и Ветрову он был знаком. Ман­гулов удивленно посмотрел вверх, словно звуки доно­сились с потолка. Они разом выскочили в предбанник и начали судорожно одеваться.

Над Турой кружил транспортный самолет, тот самый единственный Ан, который был специально приспособ­лен для перевозки тяжелых аппаратов.

Самолет сделал два круга над городом, а потом начал медленно снижаться. Ан заходил на посадку. На несколько секунд он скрылся из глаз за сопкой, и Палло машинально схватил Ветрова за рукав.

– Это единственная наша машина, – прошептал он.

– Если он не возьмет сейчас ручку на себя, то ее больше не будет. – Голос Ветрова сорвался. – И ка­кой идиот приказал ему лететь?!

Ветров стряхнул руку Палло, отбросил тулуп и по­бежал. Он что-то кричал, но разобрать слова было не­возможно, потому что прямо из сопки, как показалось Палло, выросла махина Ана. Самолет шел над самым аэродромом с выпущенными шасси, но летчик, очевид­но, уже понял, что посадить машину не сможет. Ан по­полз вверх. Летчик начал второй заход.

Ан опять начал снижаться. Вот он уже над рекой, еще небольшой поворот и… Самолет словно останавливается на месте, замирает на мгновение и резко уходит вверх. Он проносится над Турой, покачивает крыльями и исче­зает. Даже звука двигателей не слышно.

– Как призрак, – вдруг слышит Палло. Рядом сто­ит побледневший Комаров.

– Если бы не Ветров, стал бы призраком, – гово­рит Мангулов. – Внушительный аппарат, таких не ви­дали здесь. Теперь у эвенков новые легенды появятся, они любят их сочинять… А мы выскочили шустро. – Мангулов рассмеялся. – Теперь и допариться можно без помехи.

Палло не ответил. Он застегнул куртку – мороз начал прибавлять – и, не оглядываясь, зашагал к зда­нию аэропорта.

– Закрывай, таежный человек, свою парную. – Комаров протянул руку Мангулову. – Банька получи­лась отменной. Век не забуду. Прощай.

Мангулов растерянно глядел им вслед. Он взял при­горшню снега, хлестнул им по лицу. Иголки больно укололи кожу.

– Ночью до пятидесяти дотянет, – сказал он вслух, – завтра уже баню не прогреешь.

Мангулов взглянул на удаляющиеся фигуры Палло и Комарова, хотел окликнуть их, но раздумал. Постоял еще немного, а потом вернулся в баню. Топил ее на совесть, не пропадать же добру.

Никто не видел его усталым, измученным, опусто­шенным. Даже секретарь. Впрочем, не предупредив, она никогда не входила в кабинет.

В том гигантском ракетно-космическом механизме, в котором работали десятки заводов и институтов, испы­тательных полигонов и стартовых комплексов, не долж­но случиться ни единого сбоя, потому что до пуска Гагарина оставалось всего четыре месяца. Нет, пока даже он, Главный конструктор, не мог назвать точную дату, когда именно прозвучит ставшее потом таким зна­менитым «поехали!». Четыре месяца? Пожалуй, в этот первый день нового, 1961 года, если бы кто-то сказал об этом сроке, он бы услышал категоричное: «Не фантази­руйте! Работать необходимо, только работать!»

Надо было изготовить, испытать, запустить, прове­рить в реальном полете два корабля-спутника и не по­лучить ни единого замечания. Два! И только потом третий, с человеком… Два корабля-спутника еще. «А группа Палло что-то там возится», – недовольно по­думал Королев, хотя сразу же остановил себя: сам когда-то побывал в таких краях. Это не Подмосковье. К тому же, безусловно, Арвид делает все возможное…

На столе лежала телеграмма:

«Срочно нужен спирт. Нечем заправлять вертолет. Ни Красноярск, ни Туруханск не дают. Палло».

Королев улыбнулся. Вовремя пришла телеграмма. Как раз первого января.

Он представил, как сейчас снимет трубку и скажет насчет этого спирта, и наверняка уже завтра над ним будут подшучивать: «А Королев-то к празднику потре­бовал 200 литров спирта. Аппетит же у него…»

Странно, непохоже на Палло – он не сообщил, что спирт нужен для системы противообледенения. Неужели рассчитал, что Королев сам поймет, подумал о его про­шлом? О тех самолетах, об авиации… Впрочем, навер­няка так и есть. Вышли они из авиации, выросли с ней, и хоть сейчас другими машинами занимаются, а само­леты где-то рядом, и в памяти и в душе…

И не только у него. Ночью встречали Новый год, как обычно, в старой компании – только самые близкие друзья и соратники. Сели за стол за десять минут до двенадцати, подняли тост за минувший год. В общем-то, 60-й получился неплохим, хотя мог быть и лучше. А когда часы пробили полночь, встал Келдыш. Говорили о нем, что немногословен, суров, суховат. Но те, кого он считал друзьями, видели его иным – веселым, ожив­ленным, разговорчивым. И не только на этих встречах в канун Нового года, по и на пусках.

– За космический год! – сказал Келдыш. – И за полет человека!

Они чокнулись бокалами с шампанским и замолча­ли. Разом все. Каждый представил, как это будет.

А потом завели музыку. Королев дважды станцевал с женой.

Постепенно, как это бывало и раньше, образовалось две группы. Мужчины начали «праздничное рабочее со­вещание», хотя каждый раз договаривались, садясь за стол, что сегодня ни слова о делах. Ну а жены – о сво­ем. Они давно уже привыкли к этому сценарию празд­ничных вечеров. Изменить его было невозможно.

Королевы вернулись домой около трех. А в десять Сергей Павлович уехал на работу. В такие дни – вы­ходные и праздники – он вызывал к себе тех, с кем в рабочие будни не удавалось встретиться, не хватало времени. Вот и сегодня должны приехать инструкторы космонавтов и один из ученых, который обязательно хотел побеседовать с Главным. Королев машинально назвал ему дату: «1 января», – а сейчас он подумал, что этот астроном из Тарту, наверное, провел новогод­нюю ночь в поезде, и почувствовал себя виноватым перед человеком, которого он еще не видел.

Минутное сожаление так же незаметно ушло, как и раздражение от телеграммы Палло о спирте, хотя Сер­гей Павлович прекрасно понимал, что тот просит о не­обходимом. Просто время было неудачное.